Повелитель четырёх стихий

      Свет окружал его.       Свет пронизывал каждую частичку пространства, из него было соткано абсолютно всё. Но он был незрим человеческому глазу, он ощущался чем-то иным. Может — душой. Может — сердцем.       Этим светом была Ци.       Наставник рассказывал о таком. И о подобных местах, и о том, как опасно было для тех, в чьих сердцах колосились сомнения, оказываться в подобных ситуациях — те, из чьей силы сотканы такие места, не терпели колебаний. Не принимали неопределённых ответов. Их мир не знал полутонов.       Остров же, укрытый туманами от чужих недобрых глаз, сиял иными энергиями — не оставалось сомнений в том, что это действительно была Обитель Духов. Место, где соприкасались два мира, где дух и материя переплетались так, что нельзя было определить, что первичнее.       Но не об этом думал Синдри, ведомый неведомыми голосами, следовавший за этим зовом. Он не разбирал слов, не узнавал языка, даже не понимал, что от него было нужно — но ноги сами вели его.       Мыслей не было.       Колебаний не было.       Таинственные огоньки танцевали в воздухе, словно бы показывали дорогу, словно бы помогали не потеряться в мирах, не остаться навсегда неприкаянным странником, безликой Тенью. Голоса смеялись, голоса в чём-то его убеждали, о чём-то спрашивали, но Синдри не мог разомкнуть пересохшие губы.       Свет кружился вокруг него, и неведомые ему цвета, не имевшие в человеческих языках названия, сплетались коконом.       Так теперь видел мир Иккинг?..       Ранее не смолкавшие голоса пропали, как не бывало их.       Свет обратится племенем, обжигающе ярким, устремившимся прямо к Синдри, но он не дрогнул.       Он протянул руку вперёд, навстречу пламени, и закрыл глаза.       Немыслимый жар не поглотил его, не обуглил плоть до костей, ласковым языком лизнул его, подобно воде, подобно самой жизни наполнил тело Синдри, заструился по его меридианам. В конце концов, огонь — это чистая Ци, ещё одна форма энергии, и если он способен его создавать, то почему не быть бы ему способным поглотить его назад?       Сомнений не было.       Страха не было.       Была вера.       Было ощущение тёплой шершавой кожи под пальцами вытянутой руки.       Открыв глаза, Синдри встретится с янтарным взглядом той силы, что была способна стать его частью, что решила назваться его братом.       — Здравствуй… Кривоклык.       — Здравствуй, потомок Владыки.

***

      Синдри осознал себя стоящим посреди просторной пещеры. Здесь было холодно — с выдохом изо рта вырвалось облачко белесого пара. Если бы не кипевшая внутри парня энергия, то тяжёлый влажный воздух непременно стал бы колоть ему кожу, как это бывает, когда, слишком легко одевшись, выходишь на мороз. Это было ощущением из далёкого детства — когда ещё Синдри носил иное имя и не умел согревать своим собственным внутренним жаром.       А ещё было темно.       Темно так, что разницы между закрытыми и открытыми глазами, в общем-то, не было.       Не было бы, если бы не сияние сотен взглядов.       Их обладателей, и того, кто величественно возвышался над ним, и всё пространство пещеры Синдри ощущал и видел чем-то, что его глазами не было.       Так ощущал мир Иккинг?       Это казалось правильным. Чем-то, что приближало его к пониманию брата, его мировосприятия и суждений. Всего того, за что тот был презираем. Всего того, почему тот был велик.       Всего того, что делало Иккинга — Иккингом.       А дракон тем временем невозмутимо наблюдал за полётом мысли Синдри, не нарушая больше тишины.       На самом деле, если задуматься, то ситуация была нетривиальная — ещё несколько лет назад парень с уверенностью бы сказал, что совершено невозможно встретить говорящего зверя.       Да и теперь Синдри ответил бы так же.       Встретить говорящего зверя — невозможно.       А вот духа — запросто.       Дать имя духу, тем самым побратавшись с ним, — запросто.       После осознания того, кем был его брат, теперь всё казалось возможным. Просто — с определённой точки зрения.       …А дракон был огромным.       Он выжидательно смотрел на Синдри своими янтарными глазами, и на дне их парню мерещилась какая-то совершенно иная, незнакомая ему мудрость, невесть как сочетавшаяся с озорством. Древнее и вечно юное создание, как древний и вечно юный сам огонь. Чешуя Кривоклыка была соответствующей расцветки — красная, с тёмными и светлыми пятнами, мелка и сухая, похожая на множество мелких рубинов, составленных в ряд каким-то причудливым мастером. Длинные рога изящно изгибались на голове его нового брата, а крылья были сложены, на них шла вся опора массивного, но жилистого тела. Чёрные когти обсидианово поблёскивали.       Синдри не видел этого.       Он вообще ничего не видел, кроме добродушно расширенных зрачков.       Он просто знал.       А от души к душе протянулась золотая нить, связывая две судьбы, двух названных братьев, обещая человеку занятное посмертие…       …Но стоило вспомнить для чего он здесь находился, для чего в принципе затеялось всё это путешествие.       Парень повернулся к молча наблюдавшим за ними зрителям.       Вот оно.       — Моё имя Синдри, Великие…       Его голос не отражался от стен пещеры эхом, вообще казался странным, глухим. Ещё одно подтверждение, что всё вокруг было совсем не тем, чем казалось.       Одно из многих.       — …И я пришёл просить вас о помощи.

***

      Полёт — непередаваемое чувство.       Даже если это полёт на драконе.       Особенно — если это полёт на драконе.       Кривоклык подтвердил догадки Синдри, сказав, что самостоятельно выбраться из пещеры он не сумеет, ибо место это было не в людском мире, и оступись он, прояви сомнения или неуверенность, навсегда остался бы блуждать во тьме.       Участь незавидная.       Держаться за шероховатые рога было удобно, и совсем не страшно — надо было бы постараться, чтобы упасть, а падать Синдри совсем не собирался. У него были совершенно иные планы.       Великие планы.       Ведь у него получилось!       Как было приятно спешиваться с дракона на глазах ошеломлённой толпы! Люди ордена смотрели на него с восхищением, с благоговением, и это было его собственной заслугой, его победой. Честной и справедливой. Это было то, о чём он всегда мечтал, пусть и немножко в другом масштабе.       Но в толпе Синдри выискивал белокурую макушку той, кто не была его другом, но кого он очень хотел им назвать.       Выискивал — и нашёл.       Порывистость ушла из её движений, как ушли вечная напружиненность, готовность бросить ответную колкость, жажда что-то кому-либо доказывать.       Это была спокойная и уверенная в своих силах воительница.       Астрид.       Девушка улыбалась, и это приветливое выражение делало её обманчиво мягкой и — неожиданно — взрослой.       Она нашла себя.       Как же быстро они все повзрослели…       — Здравствуй, сестра. Меня зовут Синдри, позволь мне сражаться с тобой плечом к плечу.       — Здравствуй, брат, — даже голос её изменился, и, Великие Духи, откуда взялись в этих всегда холодных и жестоких глазах такие озорные икорки? — Почту за честь.