The sky's the limit

Укус заживает медленно. Чонгук осторожно отклеивает пластырь и пытается рассмотреть в полутьме воспалённые красные края в маленькое зеркало, неудобно выгнув шею. Та из-за такого положения моментально затекает, но он терпит и на ощупь очерчивает кожу холодными пальцами, а затем недовольно морщится, выдыхая сквозь зубы. Заживать-то заживает, но болеть от этого не перестаёт, да и в целом он чувствует себя довольно паршиво. Всю неделю у него безбожно трещала голова. Сейчас дела с этим обстоят лучше, но он всё равно часто спотыкается о собственные ноги, на секунду теряясь в пространстве, и чувствует ватную, непроходящую усталость. Чонгук практически уверен, что это симптомы сотрясения. Невозможно с такой силой удариться головой об пол, оставшись невредимым, и его плохое самочувствие — яркое тому доказательство. Проявление физической слабости методично, с чувством действует на нервы и очень, очень сильно злит. Ему не нравится так себя чувствовать, не нравится осознавать, что собственное тело с такой лёгкостью может в один единственный момент подвести. В сложившейся ситуации радует только одно: разбитые костяшки, колени и россыпь синяков по телу заживают довольно быстро. Он тушит свечу, наконец-то хозяйственную, без мерзкого запаха, откладывает зеркало, от которого мало проку в таком плохом освещении, и подтягивает ноги на диван. Тянет рукава кофты на ладони, после чего укутывается в тонкое, цветастое покрывало. Пальцы заледенели настолько, что практически не гнутся, по загривку неприятно бегут крупные, зябкие мурашки. Внезапно минусовые ночи возвращаются. Оказывается, Чонгук уже и забыл, как это — открывать глаза в кромешной тьме с онемевшими руками. С неконтролируемо стучащими зубами, облаками дыхания, судорожно вырывающимися изо рта, и всепоглощающим чувством холода, которое пробирается под одежду морозными прикосновениями, будто проникая в каждую клеточку тела. Вчера он проснулся среди ночи и на минуту вдруг показалось, что все предыдущие месяцы ему приснились. Что это всё неправда, всё по-старому, он один и никакого Тэхёна никогда не встречал. Это чувство было очень реальным, большим и стремительно разрастающимся. Тёмным и таким неприятным, какому сложно не поверить. Вязкое одиночество радостно пробивалось на знакомой территории сквозь рёбра. Он жался спиной к дивану и крепко жмурился, глубоко вдыхая. Уснуть в компании с плохими мыслями и дрожащими губами не получалось, как бы он ни пытался. Чонгук невидяще пялился в чёрный потолок весь остаток ночи. Сегодня он занимается тем же. В воздухе едва уловимо пахнет воском от только затушенной свечи и совсем немного гарью, темнота вокруг тяжёлая и непроницаемая. Покрывало плохо удерживает тепло и почти не согревает, и Чонгук отвлечённо думает, что надо бы подняться и найти что-то потеплее. Думает, но вместо этого продолжает пялиться в потолок, пропуская момент, когда из чёрного он светлеет, а затем приобретает свой привычный светло-бежевый оттенок. Когда встаёт солнце, Чонгук чувствует, будто под его веками рассыпали песок. Тэхён просыпается через несколько часов после рассвета, заходит в гостиную, широко зевает и громко жалуется на холод. Замечает чужой усталый вид и красные слизистые глаз, укутывается в слои одежды и натягивает воротник на подбородок. Шмыгает холодным на ощупь носом, бурчит что-то, после чего разворачивается и уходит куда-то в глубину дома. Чонгук никак не реагирует, вместо этого пытается игнорировать чувство облегчения, которое разжало беспокойный комок в его груди, стоило Тэхёну появиться в дверях. Появиться и дать знать, что он не сон, не глюк измученного недосыпом сознания, а живой, настоящий человек. Попытка оказывается провальной, но он устал настолько, что наконец-то засыпает. Спит он беспокойно. Сны мелькают под веками обрывочные и тревожные, там он постоянно то умирает сам, то не может кого-то спасти. Он тонет в них, захлёбывается, просыпается, на секунду приоткрыв глаза, а затем засыпает и всё начинается по новой. Очередной бессмысленный сюжет прерывается на середине, когда его резко трясут за колено. Чонгук разморен настолько, что даже не подскакивает с дивана. — Чонгук, — слышит он. Всё, на что он способен — едва пошевелиться, выдавить протестующий стон в сгиб руки и потрясти ногой, пытаясь скинуть чужую руку. — Чонгук, — настойчиво зовёт Тэхён, но в ответ слышит только громкое сопение. Он вздыхает и зовёт его третий раз. Тот не отвечает, вместо этого медленно переворачивается на спину. Вздыхает и, поморщившись, проводит ладонью по лицу. — Что такое? — вяло говорит он чуть заметно хрипящим голосом. Глаза всё ещё закрыты, сон отказывается отпускать его так быстро из своих цепких рук, надеясь утянуть обратно. — Я не хотел тебя будить, но так будет лучше. Ты дрыхнешь целый день и если продолжишь в том же духе, то собьёшь режим. Будешь чувствовать себя плохо, — сообщает Тэхён причину его прерванного сна, после чего вновь трясёт чужое колено. Чонгук снова стонет, на этот раз ещё более недовольно. — Отстань, я не спал всю ночь. — Я так и понял, — тянут ему в ответ. На секунду всё затихает, а затем Тэхён снова трясёт ногу. — Вставай. Веки открываются с непосильным трудом. Чонгук трёт их руками и понимает, что к его мокрой спине прилипла кофта, потому что ночной холод отступил, днём вернулась привычная температура, а он всё ещё укутан в покрывало. Он зевает так широко, что едва избегает участи вывихнуть челюсть, а затем переводит взгляд заплывших ото сна глаз на Тэхёна. — Господи, — вырывается у него. — Надеюсь, это ты от восторга, — усмехается сидящий на краю дивана Тэхён, убирая руку с чужого колена. Он щурится и ерошит ладонью копну волос, которые теперь красного цвета. Довольно яркие там, где до этого были русые волосы и насыщенно-тёмные на месте отросших корней. Он выглядит, как чёртова модель, сошедшая с обложки модного журнала, и Чонгук не понимает, как ему это удаётся, учитывая окружающую обстановку. Он изучает его взглядом, заторможено моргая. Кто бы знал, что Тэхён тогда проворно успел уцепить эту чёртову краску. — Ты будто из аниме какого-то сбежал, — в итоге заключает он, медленно принимая сидячее положение. — Это комплимент или оскорбление? — Выбери то, что больше нравится. — Тогда первый вариант, — жмёт плечами Тэхён, потирает практически сошедший со скулы синяк, и вновь трогает волосы, явно довольный собственными изменениями. — Тебя же теперь за три километра будет на улице видно, — хмыкает Чонгук и разминает закостенелую шею, сильно сжимая пальцами здоровую сторону. В ушах едва уловимо шумит, голова от сбитого режима и недосыпа неприятно гудит, но это всё поправимо. Тэхён скептично поднимает бровь. — Тебя в красной толстовке, значит, не видно, а меня будет аж за три километра? Чонгук поднимается на ноги и со вкусом потягивается, едва удерживаясь от того, чтобы удовлетворённо застонать. Суставы приятно хрустят, кровь разгоняется, а оголившийся на секунду живот мягко гладит прохладой. — Ладно, тут я немного преувеличил, — отвечает он, выпрямляясь, после чего, подумав, всё-таки говорит правду, оборачиваясь и заглядывая в чужие глаза. — Тебе идёт. Мне нравится. Оставшаяся часть дня проходит тихо. Чонгук упивается горстями обезболивающих и наконец-то начинает чувствовать себя нормально. В голове со временем яснеет, шум в ушах пропадает, и это приносит большое облегчение. Пока он не рискует вновь браться за физическую работу в доме и ищет способы хоть как-то себя развлечь, Тэхён привычно шелестит страницами книг в дальней комнате. Он Чонгуку не соврал. Тэхён, как и обещал, не начинает его бояться и избегать. Наоборот, делает вид, будто происшествия в магазине никогда не было и никто его, сорвавшись, не бил. Ни в чём его не обвиняет и держится вполне дружелюбно, привыкший, сам идёт на контакт, а вечером приходит в гостиную, чтобы почитать, превращая это в ежедневный ритуал. Всё это замечательно, просто пик чонгуковых попыток наладить контакт, но он и без озвученных вслух претензий справляется самостоятельно. Привычку заниматься самокопанием ничем из него не вытравить, а во время бессонницы у него появляется куча времени на то, чтобы загнобить себя за собственную глупость и несдержанность. Ближе к ночи Тэхён уже знакомо устраивается в чужих ногах, чтобы почитать и тут. В какой раз предлагает и Чонгуку какую-нибудь книгу, но тот отказывается. Сегодня на это хотя бы есть настоящая причина: в глазах всё ещё чувствуется ощутимый дискомфорт. Вместо чтения он в сотый раз изучает уже порядком осточертевший потолок, на котором вырисовываются мягкие тени от подрагивающего пламени двух свечей, а затем, сам того не понимая, переводит взгляд на Тэхёна. На том плотная толстовка, несмотря на то, что к ночи холодать ещё не начало. В мягком, оранжевом свете его кожа выглядит бронзовой, будто подсвеченная изнутри, красивая и очень гладкая. Красные пряди падают на лоб, но чёлка с прошлой стрижки ещё не слишком отросла, так что обзору не мешает. Чонгук оглаживает взглядом ровно выглядящий в профиль нос, переходит к медленно бегущим по напечатанным строчкам глазам. Прямые, чёрные брови нахмурены из-за происходящих в книге событий. Понравившиеся слова и фразы Тэхён беззвучно проговаривает одними губами. Чонгук замечает это и почему-то именно в этот момент понимает, какие они с Тэхёном разные. Тот, очевидно, простой и в чём-то наивный. Сидит тут весь из себя умиротворённый, уютный и красноволосый. Спит с ним под одной крышей, не боится и без слов доверчиво вверяет ему в руки собственную безопасность. Умение прощать называют даром. Чонгук не помнит, где это слышал, но смысл прекрасно понимает. Он сам бы не смог. Ему бы не удалось простить себя ещё за агрессивный выпад в их первую встречу, когда он ударил его пистолетом по голове. Ему бы, наверное, очень этого хотелось, он бы пытался, но Чонгук не умеет прощать даже себя, что уж тут говорить о других. Так было задолго до, так будет намного после. Эта черта принесла немало проблем в прошлом, но он ничего не может с этим поделать. Просто у него этого дара нет, он так не умеет. Тэхён, оказывается, умеет. Глупый, глупый Тэхён. Чонгук делает длинный выдох и вновь смотрит в потолок. За последние три минуты там, к сожалению, не появилось ничего нового, поэтому взгляд возвращается к Тэхёну. Тот либо настолько увлечён чтением, что не чувствует, либо ему совершенно плевать, что на него так открыто пялятся, он ведь и сам любитель попрактиковаться в разглядываниях. В любом случае он никак не реагирует, только перелистывает очередную страницу, разглаживая бумагу пальцами, да задумчиво жуёт губу. Его другая рука лежит на бедре и он непонятно перебирает пальцами. Чонгук и раньше за ним такое замечал, но именно сегодня ему скучно настолько, что он впервые интересуется: — Что ты делаешь? — Что? — Тэхён, видимо, всё-таки увлечённый книгой, не сразу понимает, о чём его спрашивают. — Рука, — указывает Чонгук, кивая подбородком. — А, — говорит он, моргая. Пальцы на бедре замирают и Чонгук впервые видит, как Тэхён практически смущается. — Ты об этом. Выходит автоматически, я даже иногда не замечаю. Я раньше очень много играл на рояле. Чонгук фыркает. — Это многое объясняет. — Чего это там тебе объясняет? — вопросительно поднимает брови Тэхён. Пламя свечи в очередной раз подрагивает и по его щеке легонько пробегается тень. — Твои руки. По ним сразу видно, что ты занимался не физическим трудом, — отвечает Чонгук, складывая ладони за головой. Шея опять затекла, но укус его не беспокоит. — Ты, значит, музыкант. — Музыкант — это слишком громко. Я, вообще-то, подрабатывал в книжном магазине, — хмыкает Тэхён, на секунду опуская взгляд, и обводя пальцем острый уголок книги. — В маленьком таком, хозяйка зачем-то постоянно жгла там благовония. Но мой хороший друг держал небольшой ресторан с живой музыкой, там я очень часто играл по вечерам. Руки помнят, поэтому я так делаю, — он вздыхает и вновь жуёт губу, но затем в его глазах мелькает любопытство. — А ты кем был? Ты вечно что-то делаешь руками, но на обычного работягу ты не похож. — Никем не был, — отвечает Чонгук и пытается пожать плечами. В лежачем положении получается с трудом. Тэхён на такой ответ хмурится, но тот продолжает: — Я должен был стать юристом в третьем поколении, поступить вынудили. Меня отчислили, потому что студент из меня получился хреновый, вся семья отвернулась, а поступить куда-то ещё я не успел, — взгляд становится затуманенным, задумчивым. Чонгуку не хочется вспоминать семью и он гонит от себя эти мысли. Всё это было так давно, будто не в этой жизни и не с ним. — Я, если честно, ничего не добился, просто жил и надеялся, что когда-нибудь подвернётся случай, благодаря которому я пойму, по какому пути я пойду и что должен делать со своей жизнью, — внезапно откровенничает он. — Случай так и не подвернулся. Так что я не был кем-то… важным. Тэхён откровенность оценивает, но хмурится ещё сильнее. Пальцы на книге незаметно сжимаются. — Что за бред? Чонгук на секунду теряется. — Не понял? — Эта фигня, что ты не был важным. Не думай так, — отвечает он, глядя исподлобья. — Такие мысли обычно не имеют никакого отношения к реальности, не позволяй им забраться тебе в голову. Все мы для кого-то важны, даже если не понимаем этого. Чонгук вскидывает взгляд. Он не понимает, что такого в этих словах. В них не спрятан скрытый смысл и это, вообще-то, похоже на правду, но как только Тэхён произносит их и смотрит на него, его щеку вновь мягко гладит тень, а в груди у Чонгука почему-то становится тепло. Тэхён, кажется, только что сказал, что Чонгук важный. Мысль об этом звучит в голове так, будто это именно то, в чём он давно нуждался. — Ты начитался книжек по психологии в этом своём магазине? — усмехается он, проводя языком по внутренней стороне щеки. Тэхён улыбается и переводит взгляд обратно на книгу. — Считай, что так. Чонгук вновь наблюдает за ним, а в груди продолжает сиропом разливаться тепло. Он прикрывает глаза и закусывает нижнюю губу, пытаясь удержать рвущуюся наружу улыбку. В голову лезет всякая чушь. Он не должен так чувствовать себя, когда даже не уверен, что Тэхён имел ввиду именно то, о чём он подумал. Не должен, но чувствует. Глупый тут, кажется, вовсе не Тэхён. * Чонгук не понимает, что его будит. Первое, что он чувствует, открывая глаза — ему очень жарко. К мокрой спине вновь прилипла кофта, волосы на висках влажные. Даже в полусонном состоянии, вяло пытаясь выпутаться из покрывала, он успевает понять и обрадоваться тому, что холодные ночи, кажется, отступили также внезапно, как и начались. Как обычно, не продлились долго. В комнате темно, хоть глаз выколи. Где-то на столе едва виднеется крошечный оранжевый огонёк — дотлевает только погасший фитиль одной из свечей. Чонгук пытается подняться и понимает, что его ноги кем-то зажаты. В одно мгновение внутри всё обмирает от страха. Понимание, что жизнь с другим человеком под одной крышей смягчила его настолько, что он совсем расслабился, очень неприятное. Плюс к социализации, минус к безопасности. Шпилька в сторону его неосмотрительности оказывается очень острой. Чувство замершего сердца в груди, когда он тянется рукой в темноте, колет не менее остро. Его пальцы натыкаются на что-то твёрдое. Он невидяще шарит рукой, моргая, понимает, что трогает книгу, а затем переходит на чужую руку. Эти пальцы он узнаёт сразу. — Твою мать, Тэхён, — тихо шепчет он под нос. Это просто Тэхён, уже знакомый даже на ощупь, впервые заснувший в его ногах. Чонгук отпускает руку, чей обладатель даже никак не отреагировал на прикосновение, забирает книгу и кладёт её на пол. Ему хочется облегчённо выдохнуть и расслабиться, но сделать это почему-то не получается. Что-то не так. Тэхён спит тут, кажется, уже давно, и Чонгука это не тревожило. Это плохо, потому что значит, что его разбудило что-то ещё. Спина вытягивается резким, автоматическим движением, напряжение тут же сводит плечи. Что-то не так. Чонгук привык доверять своему чутью, даже если тому порой получается достучаться до него слишком поздно. Он всматривается в темноту, игнорируя мерное посапывание лежащего в его ногах парня. На улице тихо, нет даже ветра, там будто вакуум, но Чон не позволяет себе обмануться и расслабиться. Недавно он отвлёкся и уже знает, чем чреваты последствия. Он медленно, почти незаметно вытягивает ступни из-под чужих бёдер. Тэхён что-то невнятно бормочет во сне и причмокивает губами напротив его уха. Чонгук слышит этот влажный звук очень близко, громко и отчётливо. Он замирает в наклоне, собираясь выпрямиться, но не успевает даже сформировать мысль о звуке, напоминающем поцелуй, как снаружи раздаётся тихий, едва уловимый треск. Уже привыкшие к темноте глаза всё равно ничерта не видят, когда он смотрит в сторону окна, но он и без того всё понимает. Там, на улице, кто-то есть. Воздух застревает в лёгких и не находит выхода, он отклоняется и тянется ладонью под подушку. Беретта, сжатая пальцами, чувствуется комфортно и на своём месте. Он осторожно, стараясь не создавать даже намёка на шум, перекладывает пистолет в правую руку, и тянется дальше, неудобно выгнув руку. На стыке диванных подушек нащупывается фонарь, который они используют крайне редко — намного легче найти любого вида свечи, чем батарейки подходящего размера. Снаружи вновь раздаётся шум, окрепший и более громкий. Чонгук кладёт фонарь на колени, трясёт Тэхёна за плечо и тут же зажимает его рот ладонью, когда тот начинает громко протестовать. Краем руки он чувствует, как трепещут чужие ресницы. — Чшш, спокойно, это я, — тихо шепчет он, осознавая, что мог того напугать. Руку он убирает только когда дожидается, что его слова услышаны и поняты. — Что происходит? — непонимающе спрашивает Тэхён. Даже в глухом шёпоте Чонгуку удаётся расслышать вибрирующие низы — у Тэхёна всегда грубый голос, когда он только просыпается. — Снаружи кто-то есть. Возле окна, — также тихо звучит в ответ. Чонгук не видит, но очень ярко представляет, как чужие глаза испуганно распахиваются. — Ты уверен? — Да. Будто в подтверждение его слов, со стороны окна, в котором частично отсутствует стекло, слышится полноценный треск. Если до этого шум можно было спихнуть на мнительность и богатое воображение, то сейчас становится вполне очевидно, что одну из досок ковыряют. Кто-то пытается проникнуть в дом. — Господи, только не снова, — раздается со стороны. Чонгук не уверен, какие именно эмоции звучат в чужом голосе, но на всякий случай успокаивает: — Всё в порядке, я смогу нас защитить. — Ты не можешь быть в этом уверен, — шепчет Тэхён. — Что нам делать? Не получится просто взять и выйти, чтобы узнать, кто там, это слишком опасно, — шёпот из обычного превращается в сбивчивый. — А я только недавно называл этот район спокойным, чтоб меня. Вот уж точно. Чонгук вновь нащупывает в темноте чужую ладонь и осторожно вкладывает в неё фонарь. Тот трогает твёрдую на ощупь пластмассу и сразу понимает, что находится у него в руках. — Просто делай, что я скажу, — Чон склоняется к чужому уху, практически обжигая его тёплым дыханием. — Я сейчас подойду к окну и буду ждать. Всё, что тебе нужно будет сделать — включить фонарь и посветить туда, когда на пол начнут падать доски. Всё понятно? — Да, — близко раздается в ответ. — Справишься? — Чонгук отстраняется, выпрямляясь. — Прекрати, — внезапно требует Тэхён. — Я напуган, но я не идиот. Чонгук позволяет себе выдать тихий смешок и медленно поднимается на ноги. Он бы с данным утверждением поспорил, но вместо этого беззвучно крадётся в темноте. Для того, чтобы передвигаться тихо и не врезаться в мебель, ему не нужно видеть, потому что он провёл в этой комнате слишком много времени, чтобы не запомнить, где и что стоит. Доски по ту сторону ковыряют тихо, но настойчиво. Чонгук останавливается правее от окна, ориентируется на шум и взводит курок. Звонкий щелчок пружиной скачет в уши, усиливая в груди в тревогу. Каждый раз, как он слышит его, начинает казаться, будто это всё происходит не с ним. Тэхён, оставшийся сидеть на диване, не шевелится и, кажется, даже не дышит. От напряжения у Чонгука немеют предплечья, а на лбу выступает испарина. Он надеется, что раз снаружи возятся так долго, это значит, что неизвестный один и не так силён физически, потому что сам Чонгук разворотил бы это окно за минуту, если не меньше. На пол приземляется первая доска. Тэхён тут же резко дёргается. — Жди, — шепчет Чонгук. Ждать в такой момент, когда воздух буквально звенит, получается очень сложно, но тот не спорит. Только ёрзает на месте и тихо выпускает воздух из лёгких. Вторая доска приземляется на пол практически сразу же. — Чонгук?.. — Жди, — настойчиво повторяет он. Третья летит следом, а за ней и четвёртая. В проёме виднеется чья-то небольшая рука, а затем в окно лезут. — Давай! Глаза обжигает белым светом резко и практически больно, но Чонгук был к этому готов. Он позволяет себе зажмуриться лишь на долю секунды. В окне виднеется чужое, сморщенное от света лицо, и часть туловища, девичьего и вполне себе обычного. Её свет явно застал врасплох и даже испугал, и Чонгук пользуется преимуществом. Перед ним в какой раз встаёт выбор, когда либо он, либо кто-то другой, и он, естественно, выбирает первый вариант. Звучит несколько выстрелов. Одна из пуль пробивает остатки стекла, но все остальные попадают в грудь. Девушка ошарашенно кашляет и отлипает от окна, падает, приземляясь на землю с глухим звуком. Чонгук рыщет взглядом, ожидая, что вслед за ней полезет кто-то ещё, но тишина после выстрелов стоит очень звенящая, а снаружи слышится только чужой задушенный кашель. Никаких других звуков, как было бы, если она была не одна. Кашель становится более громким и раздирающим, одна из пуль, очевидно, пробила лёгкое. Она там прямо сейчас умирает. — И что, это всё? Глаза привыкают к свету неохотно, но довольно быстро. Чонгук переводит взгляд на Тэхёна, но тут же болезненно морщится, потому что тот направляет фонарь прямо на него. — Прости, — спохватывается он, всё ещё шёпотом, и отводит луч в сторону. Чонгук отмахивается, переступая с одной ноги на другую. — Думаю, я должен выйти наружу и проверить. Тэхён тут же встаёт с дивана. — Я с тобой, — заявляет он и даже не тушуется, когда встречает в ответ полный сомнения взгляд. — Никаких глупостей, обещаю. Чонгук в ответ неопределённо хмыкает и сильно сомневается, но в конечном итоге уступает, кивает и идёт в сторону входа, всё ещё стараясь не создавать шума. Тэхён не менее тихо следует за ним. Он ставит мощность фонаря на самый минимум, чтобы не привлекать внимания, но слабого рассеянного света хватает на то, чтобы выхватить из темноты чужое тело. Это девушка, но это и так было понятно. Лежит ничком, чёрные волосы разметались по земле. Чонгук двигается осторожно, прислушивается, вглядываясь в плотную черноту, но вокруг тихо, за спиной только громко дышит Тэхён. Чон приближается к ней и грубо переворачивает ногой на спину, сжимая пистолет. Она выглядит, как его ровесница, лицо молодое и симпатичное, глаза прикрыты, рот измазан кровью. Мертва. На секунду Чонгуку хочется, чтобы в его груди вспыхнуло чувство вины, но оно даже не думает просыпаться. — Постой, — раздается голос Тэхёна из-за плеча. Чонгук оборачивается и вопросительно на него смотрит. Если того и расстраивает вид мёртвого тела, распластавшегося на земле, то он этого не показывает, только сводит брови на переносице и говорит: — Я её уже видел. — Что? — спрашивает он. Сказать, что Чонгук удивлён — ничего не сказать. — Где? — Давно, когда был в центре. Она была с какой-то шайкой. Я запомнил её, потому что подумал тогда, что она выглядит очень молодо на фоне взрослых мужиков, — Тэхён наклоняется ближе к ней, сосредоточенно вглядываясь в лицо. — Ты уверен? Ответ совсем не утешает: — Уверен, точно она. Это плохо, Чонгук. Чонгук глухо сглатывает вязкую слюну, вновь напрягаясь, и на его лице проскальзывает понимание. — Она не одна. — Её бы не бросили, сейчас ведь никто не разделяется, если к кому-то прибился, — отвечает Тэхён, выпрямляясь. Он поворачивается, показывая своё обеспокоенное выражение лица. — Скорее всего её отправили разведать обстановку. Не знаю, как она поняла, в какой именно дом нужно лезть, но знаю точно, что за ней придут. И это может означать только одно. — Чёрт возьми, — с чувством ругается Чонгук и зарывается пальцами в волосы. Это значит, что оставаться тут им больше нельзя. Чонгук переваривает эту мысль очень тяжело и неохотно. Понимание всей ситуации ощущается в голове камнем и вызывает отторжение. Он вложил в этот проклятый дом так много сил, столько всего тут пережил. Тут тихо, тут удобно, тут есть вода. Тут он чуть не сошёл с ума, превратился в недоверчивого социофоба, тут же начал оттаивать. Он всегда знал, что рано или поздно ему придётся отсюда уйти, но от знания мысль об этом не становится приятной. Он морщится, сжимая пряди на затылке пальцами, и неохотно, буквально выдавливая из себя, говорит: — Собирай всё необходимое по рюкзакам, я буду сторожить дом. Так они и делают. * Чонгук понятия не имеет, куда им идти. Тэхён собирает еду и медикаменты довольно быстро, забивая оставшееся в рюкзаках место одеждой и разными мелочами. Чонгук не даёт себе время на сентиментальное прощание с домом, который является целым пластом его жизни. Душит это желание в зародыше и, как только Тэхён заканчивает, переодевается, выгребает все запасы патронов и достаёт из тайника Браунинг, тут же пряча его в карман толстовки. На улице ещё темно и когда он успокаивается, позволяя напряжению и адреналину отпустить себя, его начинает клонить в сон. Идея бродить по округе в такую темень кажется верхом идиотизма, но лучше так, чем сидеть и ждать, когда в дом ворвётся куча людей, которые способны вытрясти из тебя душу. Чонгук их даже не встречал, но он прекрасно знает, что за экземпляры могут обитать в центре. Он сильный, он умеет стрелять, но даже его при желании можно задавить количеством, а ведь с ним находится ещё и Тэхён. Они не уходят сильно далеко и остаются в районе, где частные дома преобладают над жилыми монолитами. Мысль о том, чтобы сунуться в многоэтажку, Чонгук отметает сразу, потому что там слишком много закрытого пространства. В таких местах встречается самое большое количество нормальных людей, но это не предвещает ничего хорошего. — Нам не обязательно уходить далеко. Можем завалиться буквально в любой дом и переждать, главное убедиться, что там пусто и быть тихими, — прерывает тишину рядом шагающий Тэхён, который держится к нему так близко, что его болтающаяся в воздухе ладонь иногда сталкивается с чужой. — А там уже и решим, что делать дальше. — Да, ты прав, — соглашается Чонгук, кивая. С самого ухода из дома он ведёт себя довольно тихо, но Тэхён на этот счёт предусмотрительно помалкивает. Соглашаться-то он соглашается, но завалиться в любой дом не получается. В Чонгуке совсем некстати просыпается прикорнувший мальчик-параноик, и он отметает совершенно любой вариант, который кажется ему небезопасным. Проблема в том, что таким ему кажется всё. — Как насчёт этого? — в очередной раз предлагает Тэхён, когда небо из тёмного превращается в грязно-синее, а затем светлеет. Приближается рассвет. Они проходят мимо дома, который выглядит совсем заброшенным, а по габаритам очень похож на тот, из которого они ушли. — Не думаю, — кривит губы Чонгук. На его лице начинают проступать тени, он выглядит уставшим. — Ты вроде не отель на отдыхе выбираешь, — в итоге раздражается Тэхён. Он видит, что Чонгук расстроен, но скакать вокруг него и быть учтивым порядком надоело. — Пора уже определиться. В чём проблема? Он смотрит на Чонгука цепким взглядом, но тот почему-то не глядит в ответ. Вместо этого хмурится, оглядывая окрестности, будто до этого всё время смотрел не на них. Тэхён зеркалит его выражение лица, откровенно сбитый с толку, а затем складывает в голове два и два, и понимающе размыкает губы: — Ты не можешь до конца мне доверять или что? — на секунду в его голосе проскальзывает обида. — В этом вся проблема? Чонгук устало выдыхает и трёт лицо ладонью. Очевидно, Тэхён любитель поговорить о важном в самые неподходящие моменты. — Давай сейчас не будем об этом, ладно? — Мы будем, — упрямо раздается в ответ. — Потому что именно это мешает нам залезть в какое-нибудь укрытие и наконец-то поспать. Чонгук, удивлённый таким ответом и чужой настойчивостью, поднимает глаза и видит сердитое выражение лица, когда Тэхён продолжает:  — Тебе пора бы уже начать это делать, Чонгук. — Тэхён… — Я говорю серьёзно, — перебивает он его. — Я понимаю, что у тебя проблемы с доверием и всё такое, но пора эти проблемы решать, раз уж мы пришли к тому, что добровольно находимся вместе. У Чонгука в горле встаёт крупный, склизкий ком, который он не может проглотить. Он не глупый и сам знает, что пора, но одно дело знать, а другое — делать. Такие выкрутасы даются ему тяжело, даже несмотря на то, что хочется. Он морщится и ничего не говорит в ответ. — Ты чего? — спрашивает Тэхён, начиная беспокоиться. Возможно, он, сам того не понимая, ляпнул лишнего. Боже, с Чонгуком так сложно. Он непонимающе смотрит на Чона, который теперь выглядит еще более расстроенным и переводит взгляд себе в ноги. Тэхён окончательно теряется, потому что впервые видит его таким. — Чёрт, ладно, прости, мне не стоило говорить это. Чонгук продолжает молчать, но на секунду Тэхёну кажется, что он слышит, как у того в голове шумят шестерёнки. Он о чём-то думает. — Чонгук? Он лезет в карман толстовки и достаёт из него Браунинг, который забрал из тайника, о существовании которого Тэхён даже не знает. Вкладывает его тому в ладонь и поднимает глаза, внимательно всматриваясь в чужое лицо. Тэхён длинно выдыхает. Он не спрашивает, откуда у Чонгука вторая пушка, не напоминает, что не умеет стрелять и она ему нахрен не сдалась. Тэхён этими своими чернющими глазами явно умеет читать между строк, поэтому и сейчас с этой задачей справляется успешно. Видит в чужом лице, почему шумели шестерёнки, видит, что к нему прислушались. Видит в поджатых губах робкую попытку довериться. — Пора научить тебя стрелять, — говорит Чонгук, дёргая уголком губ. Тэхён видит ещё кучу всего другого, нового и плохо спрятанного, но делает вид, что нет. — Я так понимаю, это значит, что мы идём в этот дом? — спрашивает он, прилагая усилия, чтобы голос звучал легко и непринуждённо. Он прячет пистолет в своём кармане и притворяется, будто тот его совсем не напрягает. — Да. — Ладно, — отзывается Тэхён, а затем топчется на месте, явно о чём-то думая. — Что такое? — Я не подведу, Чонгук, — говорит он в итоге мягким голосом. — Не все в этом мире хотят причинить тебе боль. У Чонгука от этих слов внезапно щекочет под рёбрами. Он смотрит в сторону дома и делает глубокий вдох, пытаясь вытеснить это чувство воздухом, а затем кивает. Кажется, это именно тот самый момент, когда он в очередной раз оглушительно проёбывается.