Город огней

      Мы все слишком одиноки в этом огромном городе огней.       В тонких белых проводках наушников бьётся жизнь. Она сконцентрирована в SD-карте телефона, лежащего в кармане джинсов.       Рубашка — в клетку, кроссовки в градиент, тонкие подвороты, ткань синяя, ткань красная, руки белые и тонкие, за плечами бьётся полупустой рюкзак сумасшедшей яркой окраски. Он один пёстрое пятно, которое кажется ещё более ярким на фоне тёмных тонов.       Солнце уже зашло. Время пить злое вино, танцевать на углях и плакать в подушку.       Густые волосы Герберта похожи на белые нити, искупанные в солнечной воде. Он собирает их в неряшливый пучок. Когда он легко запускает в шёлковые пряди длинные пальцы и снимает с них пыль и чёрный кружочек резинки, то они мягким каскадом спадают на плечи, прячут лицо в свой шатёр.       Герберт носит красивую одежду, у него дома идеальный порядок, он живёт один. Он плывёт по течению, иногда, когда совсем хреново, курит, не кладёт в кофе сахара, зовёт своего кота Плутархом, спит в футболке, которая ему велика, выращивает цветы на подоконнике, читает Борхеса и работает ночами в стрип-клубе.       Герберт привык к своей жизни. Он ничего не хочет менять.       Идёт на работу через железку, вдалеке грохочут поезда. На переезде пусто. Он переходит пути, выбирается на улицу. Он обязательно поймает маршрутку, потому что делал так уже тысячу раз.       Его опять увезут в самый центр этого пьяного, шумного города.       В глазах рябит от обилия огней, яркой подсветки и неоновых вывесок.       Герберт добирается до клуба уже на своих двоих. Всё та же знакомая вывеска с белоснежными клыками и ярко-красной надписью «Бал вампиров». Не то слово.       Смех у этого парня всегда почему-то горький.       Интересно, почему?       Но он не войдёт через парадный вход. Они всегда заходят туда через чёрный.       Когда Герберт оказывается в гримёрке, то видит, что Сара уже собирается уходить. Она ещё была в полупрозрачном бюстгальтере, всё ещё в пластмассовых блёстках, пудре и кружеве. Но уже успела переодеться в свои старенькие светло-голубые джинсы.  — О, привет, — Сара наконец обернулась к Герберту. — Привет, — он улыбнулся ей. — Пост сдал — пост принял? — скептически изогнув бровь, заметила девушка. — Угу.       В кресле развалилась усталая Магда. Она медлительно выдыхала сигаретный дым, оставляя на фильтре сигареты бордовый кружок помады. Блаженно прикрывала глаза. — Ты, кажется, бросила, нет? — вдруг спросил парень, обращаясь к Магде. — Что? — не поняла та. — Курить. — Уже нет, — засмеялась женщина, — Извини, Гер, но мой организм требует никотина.       И она закурила следующую сигарету.       Магда уже полностью переоделась, рядом с креслом наготове стояла сумка. Волосы Магды прятали плечи, грудь и шею. Длинные и пышные, они напоминали морскую пену. Женщина застегнула толстовку, ждала, когда, наконец соберётся Сара, и они отправятся домой в этот тёмный полуночный час.       Сара была хороша. И очень молода. Она действительно умела танцевать, и сначала все удивлялись, что она тут делает. И только потом в клубе узнали, что она сбежала из родительского дома, чтобы поступить в балетное училище. А потом провалилась.       И вот итог.       Сара скучала по дому и по родителям, а Герберт нет. Он не любил своего отца. И какая вообще разница почему?       Гер зашёл за ширму, разделся быстро. Аккуратно развесил свою одежду. Блёстки, шёлк, перья, маски. И Герберт был уже не Герберт, а кровожадный порочный монстр из сказок, которыми нас в детстве пугали взрослые.       Он быстро накладывал грим, сам. Уже давно привык. Резкие линии бровей, острые скулы ещё острей, губы — тёмные, кровавые линии.       Смена Гера начиналась поздно ночью, когда в клуб приходил самый интересный и, пожалуй, искушенный контингент.       Сара забрала волосы в тугой хвост. Нежные каштановые завитки ложились на плечи. У Сары губы, как лепестки роз. Ей не хватает нежности, её недолюбили. Она не хочет плакать.       Герберт выходит из гримёрки в зал. В зале темно, но очень скоро он наполнится.       Куколь, выполняющий работу уборщика и охранника одновременно за копеечную зарплату, уже скоро перевернёт маленькую вывесочку в стеклянных дверях клуба с розовой стороны на нежно-голубую.       Народ хлынул. Сразу стало душно. Пришли большей частью мужчины, но немало и женщин. Люди любят смотреть на танцующего Гера. Хотеть и обожать на расстоянии.       Вот уже грянула музыка, нарочито пьяная и медлительная.       Герберт начинает двигаться. Мягко. Неторопливо. Вкрадчиво, как кошка на мягких лапах. Ловят взгляды, ловят вздохи. Даже отблеск киновари из-под светлых ресниц. Движение мышц под бледной кожей. Как вместе сдвигаются две острые лопатки на идеальной спине, как красиво ложится свет на мягкие волосы, как хочется плакать от недоступности прекрасного.       Когда Герберт входит в раж, то ему это даже начинает нравиться.       Эти существа слишком прекрасны для нас. Так что им пришлось спуститься на самое дно.       Грустно, правда?       Есть синие глаза, кусочек спокойного штиля в тихую погоду. Доверчивые линии бровей. Пряди волос, убранные за уши. Светло-русые, кажущиеся серебристыми в отблеске огней. Ладони, аккуратно сложенные на сведённых вместе коленях. Мальчик стесняется, мальчик смотрит влюбленно.       Но не на Герберта.       Ведь мальчик ещё слишком чист для подобных вещей. И абсолютно уверен в своей гетеросексуальности.       Ага.