Город огней

Герберт отчаянно пытался разгрести всё то дерьмо, которое творилось в его жизни. Получалось паршиво, хех. Гер устал. Так устал, что теперь даже умирать стало совсем не больно. Хотелось вернуться в тот миг своей жизни, когда закрываешь глаза от удовольствия, плачешь от счастья и радуешься только тому, что жив. Пусто. И Гер, как подстреленный зверь, метался в своей крепко-накрепко запертой тюрьме, раня собственную грудь яростными ударами о прутья своей клетки. Не хотелось ранить близких, но хотелось выбраться из долгового болота перед тем, кто давно уже близким быть перестал. И Герберт продолжал безнадёжные поиски выхода из этой беды. Его разрывали противоречия. Куда бежать? Что делать? И каждый новый его шаг был непоследователен, ошибочен. Однако никак не пропадало ощущение того, что так должно быть, что всё решено, и кто-то просто сказал, что так надо. Это уже нельзя поменять. Теперь нужно продолжать до самого конца. Придётся вынести из этого хоть какой-то урок. Гер очень ясно понял, насколько неправильно он поступил, сдавшись, оставив всех, кто так долго был рядом. Но он вдруг осознал и то, что это было неизбежно, это важно пережить ему. Страшное чувство предрешённости, от которого бросает в холодный пот и панику. Герберт смотрит в потолок, белеющий в ночной мгле, и ему кажется, что это просто затянутое тучами ночное небо, что там — жизнь, свобода и радость. Это всего лишь потолок, парень. Тут белые стены, белые потолки, мебель из светлого дерева, мраморный пол, натёртый до того, что в нём в мельчайших подробностях можно разглядеть собственное отражение. Всё красиво, пышно, дорого и богато. Но тут нестерпимо холодно и одиноко. Кажется, будто эти стены сдвигаются, как двери шкафа-купе. И скоро они раздавят Гера. Хочется вырваться, убежать от людских домов в поля, остановиться и как следует проораться. До хрипоты, до изнеможения, потери голоса и простуды. Выгнать из себя весь гнус, всю пакость и мерзость. Стать чистым и пустым. Сейчас внутри бури. Всего слишком много, Гер запутался, он ищет выход из ситуации, в которую сам себя и загнал. Но ведь нужно было что-то сделать. Расшевелить осиное гнездо. Нельзя убегать постоянно, понимаете? Побег — это не свобода. А Герберт убегал. И от собственного отца в том числе. Герберт просто отмахивался от проблем, которые нужно было решать здесь и сейчас. Доигрался. Разлад между ним и отцом наступил давно. Когда Гер был маленьким, он совсем ничего не понимал. Но, становясь старше, он и видеть начинал больше. Ему открылись не самые приятные вещи. Если бы он не знал о них, он мог бы быть счастлив. Но нет, не вышло. Гер смутно помнил свою мать. Больше знал её по рассказам бабушки и по фотографиям. Однако в нём все же жили его первые светлые воспоминания, связанные с ранним детством. Как бы там ни было, но мать он помнил достойным человеком. Понимание того, что если бы не отец, то его мама была бы живой, не давало покоя. Он мог бы даже не знать, не думать об этом, если бы не случайный, бессмысленный разговор, который и подслушан был случайно. Герберт ненавидел своего отца за смерть матери. За то, что его лишили такого моря любви, которое ничем не измерить, потому что так любить может только мама. Нельзя так просто использовать человека и выбросить. Это живой человек, он дышит, говорит, думает. Нельзя так поступать с матерью своего единственного ребёнка. Она этого не заслужила. Старший фон Кролок женился из-за денег. Даже в ещё не рождённом тогда ребёнке он видел коммерческую выгоду. Граф стал графом, получил приданное своей жены и кучу акций её отца, дождался от неё наследника и… что дальше? Он получил всё, что нужно. И решил избавиться от своей жены. Она ему, видите ли, мешала. А чем? Скажите, как можно жить без любви? Человек, который не любит — уже не человек. Любить хоть что-то. Шум моря за окном, поздние пробуждения по утрам, любить танцевать или готовить, любить цветы и проливные дожди, любить соседскую девчонку, любить своих родителей. Без любви жизнь человека теряет свой смысл. Это то, что дано нам для того, чтобы мы смогли чувствовать хоть что-то, стать, наконец, счастливыми. Так или иначе, но старший фон Кролок поступил жестоко. Более того, его поступок был уродлив и ужасен. Мать Гера зачахла быстро. Отцвела. Гер не плакал на похоронах, слишком маленький тогда был. С возрастом понял. И возненавидел больше всего на свете единственного своего родного человека. Он презирал собственного отца, он с ним не считался. Он просто перестал его уважать. Герберт не подчинялся, был непослушен. Решил, что по чужой указке жить не будет. Тем более по указке человека, который лишил его материнского тепла. Специально провалил экзамен в институт, выбранный отцом, отказался ехать учиться за границу. Когда Геру было семнадцать, он сбежал из дома. Он был один и без гроша в кармане, ему никто не помогал, но он был так рад, что наконец-то вырвался из своей клетки. Гер тогда был совсем, как Сара сейчас. Герберт построил свою жизнь сам. И пусть она была далека от идеала, но это была его жизнь. Кто посмел его за это судить? Судить за желание быть счастливым? Он хотел начать жить с чистого листа. Сбежал. А что дальше? Знаете, как он жил? Нашёл квартиру, начал снимать. Отец узнал адрес — бросил. Снова сбежал, спрятался у кого-то из друзей, нашёл новую квартиру. Адрес опять узнали, и он снова сбежал оттуда. И так до бесконечности. Нравится ли вам так жить? Мне — нет. В одночасье бег по кругу превратился в жалкий и нелепый фарс. Гер задыхался. Но одновременно не мог поступиться своими принципами. И вот во что это вылилось. Он вернулся в то место, которое так сильно хотел забыть. Его просто догнали, как ослабевшую загнанную лошадь, и он не мог сопротивляться. Он вернулся в этот огромный пустой дом. Жил по расписанию, которое отец считал необходимым. Не мог уйти никуда дальше сада, да и то под надзором сторожа. У него забрали телефон, и до Альфреда он ни за что бы не дозвонился, если бы не сердобольная горничная, которая разрешила взять её телефон всего на пять минут, которые, конечно же, затянулись. Но Гер чувствовал, что поступает так, как надо. Это можно сравнить с тем, как раненый терпит боль, чтобы с его раны содрали старые бинты и перевязали новыми. Так и Гер терпел сейчас, чтобы потом было лучше. Только, как и когда настанет это потом, он не знал. Иногда ему даже казалось, что сейчас он готовится к тяжелому броску. В комнате Герберта на третьем этаже, как будто в насмешку, были огромные окна, в которых просматривался не только сад, но и соседние дома, далёкие серые крыши, поле и даже еле различимый лесок у горизонта. Комната была просто огромная, с ванной, санузлом и полупустой гардеробной. А Гер скучал по своей тесной гостиной, заставленной цветами и книгами. Грело то, что за котом и цветами присматривает одинокая старушка-соседка. Уж хотя бы они будут в порядке. Гера тревожила мысль о том, что он своим поступком причинил боль своим самым близким друзьям. Эта мысль не просто тревожила, она реально доставляла почти физический дискомфорт. Но ощущение того, что потом будет лучше, что всё исправится, всем воздастся, всё вернётся на круги своя, немного, на время, но успокаивала. Гер не знал, откуда у него такое ощущение. Просто знал, и всё. Он не зашторивал окна в своей комнате, каждую ночь вглядываясь в тёмное небо. Словно там было решение всех его проблем. Он ходил на могилу своей матери. Благо фамильное кладбище находилось на территории поместья. Могила была очень простой. Гранитный памятник с именем и годами жизни. И всё. Даже цветов или свечей не было. И Гер носил туда цветы. Останавливался рядом с могилой и что-то говорил. Рассказывал какие-то истории, жаловался на недосып, говорил об Альфреде, Саре и Магде, о работе, о своем коте, соседях. И казалось, что мёртвые внимают единственному своему собеседнику, которому и ответить-то не могут. Это пустынное место было для Герберта отдушиной. Он убирал там, подметал, ухаживал за могилами и приносил туда свежие цветы, он действительно много времени там проводил. Это немного пугало многих обитателей поместья и заставляло задуматься, а не сумасшедший ли он? В обществе мёртвых Герберту было спокойнее, чем среди живых. Ему иногда казалось, что он понимает их. Тех, кого уже нет. Будто он знает, что такое вечность, что каждому придёт час отцветать, развеяться прахом по ветру. Гер вдруг понял, что смерть не отделима от жизни. Она рядом каждую секунду. У Герберта теперь было много времени для размышлений. И парень очень надеялся, что он не рехнётся из-за них. Гера удивляло то, что ему никто не мешает приходить на кладбище. Маленький укромный уголок, засаженный можжевеловыми кустами и старыми розами. Эти розовые кусты были настолько стары, что каждая их веточка была покрыта мелкими шипами. Гер помнил, что тут росли нежно-розовые и белые розы. И сладко, нежно пахли волшебными летними вечерами. Но зима была уже на пороге, и вся листва с кустов давно уже облетела. Один только можжевельник радовал глаз своей вечной зеленью. По первому времени Гер отказывался выходить из своей комнаты, но потом потихоньку начал делать из неё вылазки. Он не любил день, потому что вокруг было слишком много людей. Ему нравилась ночная темнота. Она прятала, согревала, она прогоняла страх. Герберт продолжал осваиваться. Он не знал многих людей, работавших теперь в поместье. За те годы, что он провёл вне этого места, многие служащие успели смениться. А ещё Гер скучал по бабушке. Её маленькая времянка не пустовала. Там поселился сторож, поэтому старенький домишко выглядел опрятно и аккуратно, нежели тогда, когда в нём никто не жил, и он был пуст. Гер не успел попрощаться с бабушкой. Он знал, что она была ещё жива. Старуха была где-то далеко, в одном из тех домов для престарелых людей, дорогу к которым сразу не найдёшь. Это была ещё одна причина, по которой Гер не мог никак примириться с отцом. Старший фон Кролок скинул с себя заботу о своей матери на чужих людей. Для него она была балластом. А для Гера родным человеком, тем, кто заботился о нём, когда он остался без матери. Гер очень любил свою старую бабушку и очень надеялся, что сможет её найти. В этом огромном доме, полном воспоминаний о прошлом, тоска Герберта по его самым близким людям становилась всё сильнее. Мама, бабушка, друзья. Альфред. Альфред, который ворвался в его жизнь, вызвал какую-то цепную реакцию, заставил сходить с ума и со всею остротой понять всю неправильность многих поступков Гера. Теперь парень собирался с силами, потихоньку, медленно, чтобы с тыла напасть, чтоб вызнать всё, что волновало так долго. Разорвать, наконец, этот порочный круг. Он мечтал о счастье. И он почти догадался, как воплотить эту мечту в жизнь. Дайте ему только время. Он ещё пока слышит мир глухо, с болью, как после контузии. Гер провожал день за днём, потихоньку привыкал к другим, втирался к ним в доверие, становился своим. И почему-то ему казалось, что с первым снегом всё обязательно образуется. Может, так оно и есть. Сегодня такое звёздное небо. На улице ветрено. Ветки высоких деревьев стучат в стекло. Герберт лежит один на широкой кровати и смотрит на бескрайние звёздные небеса. Он вспоминает тёплые руки Альфреда и его смех. И думает о том, как же ему быть дальше.