«Но от себя не сбежать уже никуда», — Ты повторяешь в священном бреду В последний вагон уходящего поезда Запрыгивая на ходу. Ундервуд
Интересно, а раньше я когда-нибудь каталась в поездах? Разумеется, я не помнила, поэтому сейчас жадно впитывала новые ощущения: засыпать и просыпаться под мерный перестук колес; выходить почти на каждой станции, чтобы хоть немного размяться, и, умиротворенно жмурясь, подставлять лицо майскому солнцу; покупать семечки и жирные пирожки с картошкой у бабушек, торгующих там же, на станциях и вокзалах; пить непривычный приторно сладкий чай и не пить успокоительные. На самом деле, без таблеток было очень тяжело. Когда на следующий день я проснулась на верхней полке в плацкарте, меня захлестнула паника от осознания того, что я натворила. Весь день радость от поездки то и дело сменялась ужасом и страхом, которым я едва могла противостоять. Успокоительные были сильными и продавались исключительно по рецепту, срок действия которого, кстати, истекал через два дня, но я решила отказаться от таблеток не только поэтому: дело в том, что без них я переставала, наконец, чувствовать удушающее чувство вины за смерть родителей. Без него жить оказалось настолько легче, что справляться с агрессией и страхом самой уже казалось не таким трудным делом. К тому же, окружающий меня огромный мир оказался прекрасным: теперь достаточно просто побольше думать о том, что меня окружает, цепляться мыслями за предметы, за время, за свои действия, дышать поглубже и убедить себя в том, что все сложности — из-за зависимости, от которой надо избавляться. Я была в дороге уже больше суток, и мне нужен был хоть какой-то план. Денег, которые у меня есть, хватит, чтобы снять небольшую квартиру в Москве, а в маленьком городке я бы могла найти жилье на долгое время вперед. Я еще не решила, чем буду заниматься дальше, но мне в любом случае пригодились бы новые документы, вопрос был лишь в том, где их достать. Вечером я еле успела вернуться в вагон, когда заметила, как навстречу мне идут двое полицейских. К счастью, они меня не заметили, а то мое путешествие закончилось бы прямо тогда: наверняка меня ищут, и, хоть я уже не подошла бы под свое же описание, отсутствие паспорта могло бы вызвать вопросы: показать сейчас документ со своим настоящим именем для меня было равноценно смерти. Мне оставалась всего ночь, чтобы хотя бы придумать правдоподобную легенду. Утром следующего дня я спрыгнула на платформу небольшой верхнетагильской станции. Решив для начала прогуляться по городу, я заметила, что с собакой, гитарой и частично цветными волосами собираю довольно много удивленных взглядов. Городок был действительно очень маленьким, поэтому я довольно быстро обошла его вдоль и поперек, сама не понимая, что именно ищу. В конце концов я купила в киоске газету, и, отпустив Бродягу побегать в парке, уселась на лавочку и стала просматривать объявления. В Верхнем Тагиле с жильем было туговато: хоть цены и были предельно низкими, но сдавалось всего две квартиры, причем в первую нельзя было заехать с питомцем. Мне повезло, что хозяйка второй лояльно относилась к животным; трехэтажный дом находился всего в десяти минутах ходьбы от парка, хотя для небольшого городка это было значительным расстоянием. Даже не разбираясь, я внесла предоплату, и пожилая женщина вручила мне ключ от моего нового дома на ближайший месяц. Только открыв дверь, я поняла, почему она даже ничего обо мне не спросила: ремонт здесь не делали лет шестьдесят, а новые люди в захолустном городке появлялись нечасто, и вряд ли в квартиру нашелся бы другой жилец. Пока проблема с документами оставалась нерешенной, мне следовало не высовываться из дома лишний раз: только выгуливать Бродягу и ходить за покупками. Хозяйка квартиры была уверена, что меня зовут Кира и что мне девятнадцать, я пишу музыку и путешествую в поисках вдохновения. Я успокаивала себя тем, что никто и не додумается искать меня здесь, можно сказать, в глуши по сравнению со столицей, но на душе всё равно было неспокойно. Чтобы хоть как-то справиться с эмоциями, я разучивала — а может быть, просто вспоминала? — новые песни на гитаре. Может, когда-нибудь я и правда напишу свою песню? Прошло всего два дня, а купленная в день приезда еда уже успела закончиться, и мне пришлось снова топать в магазин. Если бы мне не надо было с опаской отслеживать каждый взгляд в мою сторону, то я бы только радовалась поводу немного пройтись и привести мысли в порядок, но пока что вся моя свобода висела на волоске. Проходя мимо рынка, я заметила, как хозяйка моей квартиры разговаривает с каким-то мужчиной: возможно, он тоже хотел снять у нее жилье?.. Меня прошиб холодный пот. Вот что насторожило меня в этом мужике: он слишком выбивался из общей атмосферы спокойствия и тоже выглядел не местным, как и я. Таких совпадений не бывает, ведь если бы он хотел снять квартиру, то сперва бы позвонил, а потом услышал отказ. Я бросилась домой со всех ног в надежде, что меня сейчас не заметят. Не разуваясь, наскоро побросала немногочисленные вещи в рюкзак и пристегнула Бродягу к поводку. Черт меня дернул посмотреть в окно, но это спасло меня: тот самый мужчина вместе с хозяйкой направлялся сюда, и я мысленно радовалась так вовремя проснувшейся интуиции. Надо было срочно валить, и я благодарила все высшие силы за то, что мне посчастливилось снять квартиру в проходном подъезде. Если бы не это обстоятельство, мне пришлось бы прятаться на крыше, а потом ползать по пожарной лестнице, а что бы стало со щенком, даже представить страшно. Сердце бешено колотилось где-то в районе горла, когда я старалась как можно тише покинуть подъезд. Мне повезло никого не встретить, но страх отнимал все силы, и по дороге до станции я была уверена, что умру раньше, чем добегу. Мысль о том, что у меня не смогла отнять жизнь даже крупная авария, открыла второе дыхание, хотя я понимала, что добираюсь сейчас лишь до промежуточного пункта. — Билет на ближайший поезд, пожалуйста, и одно место для собаки, — двумя секундами ранее я буквально ворвалась в кассу, задыхаясь так, как будто только что пробежала марафон. — Через четыре часа рейс на Челябинск, — скучающим тоном сказала девушка за окошком, едва ли на пару лет старше меня. — А пораньше чего-нибудь нет? — До Самары, но отправление через минуту. — Давайте! Я еле успела впрыгнуть в вагон: поезд уже трогался. Из-за собаки сердитая полная проводница грозилась ссадить меня на следующей же станции, но потом согласилась вместо этого поместить щенка в вагон для животных, а пока подержать нас в тамбуре. Даже если бы пришлось все сутки ехать здесь, я и этому была бы несказанно рада. Мне нравилось ощущение дороги, и хоть тихая жизнь в Верхнем Тагиле у меня не сложилась, ничто не мешает мне выбрать любой другой город. Вот только как меня нашли? Я ведь даже не знала, кто это: Костя с Ником, призрачные охотники за моей жизнью или кто-то еще? Хотя тот мужик был явно не из полиции, людей в форме мне всё равно тоже стоит опасаться. Когда поток мыслей иссяк, а ноги уже совсем затекли, поезд остановился. Проводница вышла в тамбур. — Идемте, устроим вашу собаку. Проездной документ, пожалуйста, — я только сейчас поняла, сколько в этой простой фразе может быть заложено смысла: документ. Подрагивающей рукой я протянула женщине билет. На чуть помятом бумажном прямоугольнике значилось: «Снегирева Джина Александровна». Пока мы устраивали Бродягу, голова гудела. Наверняка можно проверить, кто и когда покупал билет на свое имя, и я могла бы об этом догадаться. Значит, когда мы приедем, уже на вокзале нас будут ждать, и у меня больше не будет возможности убежать, как я сделала парой часов ранее. У меня появилась другая идея: меня захлестывал адреналин, и паспорт чуть не отправился в окно. До Самары я так и не доехала. Мы сошли с поезда в Уфе, где меня точно никто не ждал. В запасе было часов десять — до прибытия поезда в Самару, и еще пара часов, в которые меня начнут искать по городам следования поезда. Было уже за полночь, и даже в таком шумном городе это время показалось мне временем спокойствия и умиротворения. Наскоро перекусив в какой-то забегаловке прямо в здании вокзала, я стала лихорадочно думать о том, что буду делать, когда выяснится, что я сошла с поезда. Правда, покупка билета вовсе не означала, что по нему обязательно нужно куда-нибудь ехать, и возможно, мне стоило бы сейчас вернуться обратно, вот только в Верхнем Тагиле меня запомнили, думаю, надолго. Поскольку без предъявления паспорта на вокзале нельзя было снять комнату на ночь, то на ближайшие несколько часов я поселилась в зале ожидания. Не хотелось, чтобы мое имя опять попало в какую-нибудь базу и меня нашли тут еще до наступления утра: лучше было перестраховаться. Надо было поспать, но я боялась, что за мной придут, как только я закрою глаза. Затеряться здесь было довольно легко; вопрос, надолго ли? Я не знала, куда еще могу поехать, ведь все билеты на мое имя отслеживаются, разве что… — На Благовещенск, пожалуйста, — вежливо улыбаясь, я протянула деньги в окошко кассы. — Еще со мной едет собака. Я полночи штудировала википедию и изучала карты: Благовещенск — пограничный город; стоит только пересечь мост, и окажешься в Китае, а там уже пусть меня ищут, сколько хотят. Я выбросила свой паспорт, поскольку он мне больше не был нужен: новые документы появятся у меня, как только найду, где их сделать. Адреналин по-прежнему зашкаливал до тошноты; ровно в десять тридцать пять я показала билет проводнице — в десять сорок мы вместе с Бродягой покидали территорию вокзала и выходили, наконец, в город. Я вовсе не собиралась уезжать из России, к которой только-только начала привыкать, но будет неплохо, если все подумают иначе. Теперь мне осталось только выбрать город, в который отправиться: оставаться в Уфе всё равно было слишком рискованно. Времени на решение было не так много: ровно столько, сколько требовалось, чтобы доехать до ближайшей трассы. Меня ждал первый в моей жизни автостоп.***
Следующие несколько дней я провела на трассах, в машинах встречных водителей и придорожных кафе. Покупала на заправках бутерброды и крепкий кофе, спала от силы по два часа, по привычке боясь, что в любой момент на встречке появится фура, а затем машина превратится в лепешку. Мой страх уже не был таким ярким и осознанным после того, как я узнала подробности смерти родителей: если меня снова захотят убить, то выберут для этого какой-нибудь другой способ. Я до сих пор не определилась с городом: я ведь могла где-то просчитаться, оставляя за собой след из хлебных крошек, а может быть, меня и без того уже ищут по всей стране. Было бы здорово рвануть куда-нибудь на Алтай: говорят, там очень красиво, и никому бы и в голову не пришло, что я могу там оказаться, но я всё чаще вспоминала слова Ника о том, что надежнее всего прятаться у врага под носом, где он даже не станет тебя искать. Конечно, меня ищут, причем везде, и надеюсь, вовсе не враги, но план хороший, хоть и довольно рискованный: в Москве я в любой момент могла бы встретить знакомых, и мне остается надеяться только на то, что они не ждут, что я действительно вернусь туда, откуда сбегала, потому что это было похоже на безумство. Автостоп до столицы был сложнее, чем бесцельные скитания по городам: в страхе нарваться на ищущих меня людей я садилась только в фуры к дальнобойщикам. Стремительная смена часовых поясов выматывала, Бродяга не хотел подолгу сидеть в машине даже рядом со мной, а наесться досыта тем, что продавалось на заправках, было попросту невозможно. В Москве пришлось шарахаться от каждого куста, и это начинало напрягать. Без документов я вряд ли сниму в столице какое-то жилье кроме общаги для гастарбайтеров, значит, надо искать что-то совсем другое, а как вскорости выяснилось, еще и бесплатное: у меня каким-то образом сперли кошелек, и из денег осталась только рассованная по карманам мелочь да кредитка, которой я даже не могла воспользоваться. Мой выбор пал на полузаброшенный микрорайон возле одного из частных секторов: там было несколько заброшенных домов, недостроенных либо когда-то жилых, но сейчас просто пустующих. Вспоминая бабулины рассказы о том, как с нашей дачи выгоняли бомжей, я без раздумий решила поселиться в старом деревянном недострое. Окон не было: на их месте лишь зияли прямоугольные дыры, но всё лучше, чем внезапно объявившиеся хозяева; к тому же, летом окна мне не особо понадобятся. Жизнь в старой заброшке оказалась тяжелее, чем я думала. Кормить растущего пса и добывать для себя еду — непростая задача, когда тебе шестнадцать. Денег на кредитке и на счету было еще достаточно, но я не могла ни снять наличные, ни расплатиться картой: меня бы нашли практически мгновенно. Счет пополнялся каждый месяц благодаря доходу от семейной фирмы, и до моего совершеннолетия пароль к нему должны были знать только бабушка и дядя Игорь, мамин брат, но я запомнила его еще в больнице, когда подписывала необходимые бумаги. Причудливое сочетание букв и цифр надежно засело в памяти, но пока что было для меня бесполезным. Умная система каждый месяц переводила мне на кредитку ограниченную сумму, которая должна была покрывать мои карманные расходы. Это было удобно, ведь мне надо было только следить за тем, чтобы не потратить больше, чем нужно: тогда бы карта блокировалась до следующего месяца, но сейчас даже она была не в состоянии мне помочь. Я радовалась, что еще перед автостопом на всякий случай купила себе перцовый баллончик: теперь он тем более может мне пригодиться. Мелочи, которая у меня осталась, хватало на то, чтобы Бродяга питался дешевой колбасой; сначала он не очень хорошо отнесся к ней, ведь даже во время нашего путешествия я по возможности покупала ему хороший корм, но за неимением лучшего щенку пришлось смириться. Сама я ела по минимуму, один раз в день, но кажется, я еще в дороге успела отвыкнуть но нормального питания. Если бы я задержалась хоть в каком-нибудь городе, чтобы заранее сделать паспорт, могла бы устроиться на работу, но я планировала купить новые документы в одном из многочисленных переходов Москвы и, увы, не успела. Происходящее напоминало мне игру: то я убегаю, то прячусь, а самое главное, что теперь мне было не до проблем с головой: чем выше был уровень адреналина, тем меньше я чувствовала потребность в своих таблетках. На четвертый день такой игры в прятки я вспомнила, что собиралась подробнее изучить то, во что невольно оказалась впутана. Телефон у меня был новой модели, с поддержкой быстрого интернета — большая редкость, и снова он мне по-настоящему пригодился. Встал вопрос, как найти то-не знаю-что, я ведь и правда не особо понимала, что именно происходит. Судя по всему, искать информацию о Косте и Нике бессмысленно, мне нужен кто-то из старшего поколения. Может, родители? Поисковик выдавал только общедоступные сведения, то, что я знала и так. Было решено отправиться в ближайшее интернет-кафе, взять себе самый дешевый кофе и не вылазить из-за компьютера до самого закрытия: всё-таки, так у меня будет больше возможностей. Я и правда не знала, когда и как в моем мозгу отложились пароль и логин от сайта родительской фирмы, но я умудрилась туда зайти как аккаунт директора. Пальцы сами собой стучали по клавишам, набирая необходимые символы: судя по всему, раньше я открывала этот сайт чуть ли не каждый день. Помогала родителям или наоборот, из любопытства просто шарилась по их документации, в которой всё равно ничего не понимаю? Мне удалось найти некоторые удаленные статьи и архивы, что не могло не радовать, а еще через тот же сайт фирмы я получила доступ к перепискам родителей. Последнее входящее сообщение маме было о том, что скоро всю нашу семью найдут, и его можно было расценить как угрозу. Отправитель носил имя Владимир Семенович Елисеев. Кажется, его упоминал Ник в подслушанном мной разговоре с Костей. Официальной информации о Елисееве хватало, вот только она принесла мне не так много пользы. Настолько влиятельный бизнесмен был далеко не так прост, и его сообщение маме лишний раз это доказывало. Копнув глубже, я выяснила, что он начинал свой путь управляющим в «Вестерн Анлимитед Интернешнл», спустя два года ушел оттуда и открыл свой бизнес. Быстро поднялся, собирался стать партнером того самого «Вестерн Анлимитед», но сделка так и не состоялась. Уже предчувствуя нехорошее, я вбивала в поисковик название фирмы. Сейчас под этим названием числилась огромная сеть дочерних компаний, магазинов и разного рода сторонних проектов. Меня интересовал девяносто третий год, в который, кажется, всё и произошло. Нажав на ссылку «История» я сделала глубокий вдох и приготовилась узнавать о чьих-нибудь темных делах, но надпись на экране гласила:Компания: Western Unlimited International Основатель: Лев Геннадьевич Снегирев
Дедушка. Нет, я и правда слышала от Тали, что в далеких девяностых дед основал какую-то фирму, в очень короткий срок расширил ее и передал управление своим детям: дяде Игорю, тете Лене и маме, но еще через пару лет все дела перешли под контроль дяди. Сейчас ни Таля, ни тем более я не знали, в чем конкретно заключается семейный бизнес. В Лондоне у папы была мебельная компания, но я ни разу с момента аварии не интересовалась ее судьбой: в первый же день, как очнулась, подписала какие-то документы от папиного помощника и после даже не пыталась ничего узнать. Я получала достаточно денег для своих расходов, я старательно занималась самокопанием и растворялась в новой влюбленности, а дела фирмы были мне не так важны. Если бы я не сбежала из дома, то вот сейчас уже бы точно связалась с управляющим и уточнила подробности, возможно, даже попросила бы выслать мне копии документов и попробовала бы в них разобраться, но увы: в сложившейся ситуации я не должна была так себя выдавать. Углубившись в чтение, я не заметила, как начало темнеть. Пазл потихоньку складывался в моей голове: Елисеев был нашим конкурентом, отсюда и противостояние. Видимо, ему что-то было нужно от родителей, и, не получив желаемое, он решил расправиться с ними, но причем здесь я? Если бы я действительно что-то знала, то это знание осталось бы со мной и теперь, но нет: я и правда никогда не была в курсе, хотя чужой дядька не мог бы знать наверняка, поэтому я оказалась в опасности, и, судя по всему, остаюсь в не меньшей опасности до сих пор. Близился час закрытия кафе, и я уже собиралась возвращаться в свой импровизированный дом, но какое-то десятое чувство заставило меня открыть вкладку «Партнеры». Она оставалась последней, но я не думала, что там будет что-либо важное, мне ведь всё равно приходится прятаться от всех подряд. Когда страница прогрузилась, я, уже закинув рюкзак на одно плечо, наклонилась к монитору. Главным партнером значился Леонид Викторович Жилинский. Судя по имени, это Костин отец? Нет, ладно, тут даже нечему удивляться, как раз о Жилинском я могла бы догадаться сама, не зря же Ник и Костя обсуждали совместные действия и планы и упоминали своих родителей. Теперь становится понятно, откуда у школьного учителя настолько дорогая машина и собственное кафе, неясно только, зачем ему просиживать штаны в школе? Всё то время, что он работает учителем, он не проявлял сильного рвения к выполнению своих обязанностей, по возможности даже сваливал какие-то дела на учеников и точно не выглядел как человек, довольный своей работой. «…Елисеев думает, что убил ее вместе с родителями…» В голове внезапно всплыли те слова, что Ник сказал про Елисеева, и меня словно током шарахнуло: Костя, каким-то чудом имея необходимое образование, специально устроился в нашу школу, чтобы присматривать за мной, мы даже пришли в один и тот же день. Я могла бы догадаться раньше. Интересно, что знает об этом Таля? Хотя вряд ли ее посвящали в подробности, ведь она не смогла бы потом скрывать от меня такое. Я подозревала, что то, что я узнала, — лишь вершина айсберга, а под водой таится намного больше. Да и наверняка с такими жесткими разборками далеко не весь бизнес легален, и о многом я не узнаю, даже если взломаю Пентагон, но всё равно у меня оставалось чувство, будто я упустила что-то важное. В конце концов, откуда взялся Жилинский, я так и не узнала: мало ли в Москве бизнесменов, почему именно он? А ведь если верить данным из закрытого доступа, Жилинский управлял бизнесом наравне с дядей Игорем. Я была настолько погружена в свои мысли, что даже не заметила, как прошла мимо своей заброшки. Вернувшись обратно, я ловко залезла внутрь и постаралась поудобнее устроиться в своем любимом углу, самом теплом из всех. Чувствуя, что нескоро буду способна заснуть, решила поискать информацию о том, как Жилинский пришел в нашу компанию, с телефона: вдруг повезет? Действительно повезло: о событиях шестнадцатилетней давности информации было достаточно. Я нашла скрытые архивы — газеты за тысяча девятьсот девяносто пятый, девяносто шестой и девяносто седьмой год, правда, в моем доступе оказались лишь отсканированные страницы в плохом качестве, и разобрать какой-либо текст было за гранью реальности. Поэтому следующим же утром я отправилась в библиотеку и попросила несколько старых газетных подшивок. Я и не была удивлена, что в них не было ничего того, чего бы я еще не знала, но в одном из номеров местного издания я словила глазами жирный заголовок небольшой статьи: «Жилинский и Снегирев: партнерство, скрепленное кровью». Зацепившись за фамилии, я стала читать. Дядя Игорь женился на сестре Жилинского-старшего через пару лет после того, как развелся со своей первой женой — мамой Ника — а вот партнерами с Жилинским они были и до того, еще за два года до моего рождения. На одной из фотографий со свадьбы были запечатлены все гости, и я без труда нашла там родителей. Неудивительно, что они там были, ведь это свадьба маминого брата. Судя по дате статьи, мне тогда было примерно полтора года. Родители… Интересно, была я с ними тогда?***
— Мам, смотри, что я нашла, — проводя генеральную уборку перед ремонтом, я среди прочего хлама откопала старый запыленный фотоальбом. — Давай посмотрим? Мама явно не хотела пересматривать старые снимки, но я не оставляла ей выбора. — А это кто? — Это Ник и Таля, а вот и ты, — мама показала на улыбающуюся маленькую черноволосую девочку, от силы ей можно было дать год или чуть больше. Таля почему-то хмурилась, а Ник уже тогда, видимо, забыл о существовании такого предмета, как расческа. Меня зацепил светловолосый мальчик, который стоял рядом с моим братом. Несмотря на милую улыбку и ямочки на щеках, он выглядел очень грустным. Но я, хоть убей, не могла его вспомнить: когда год назад мы приезжали в Москву, никого похожего я не видела. — Мам, а это? — я показала на того самого мальчика. — Это лучший друг нашего Ника. Его иногда отпускали погостить, а мы много времени проводили у твоих бабушки с дедушкой, когда ты была вот такой крохой. Дедушка очень любил проводить с вами время, и вы часто играли все вместе…***
Я и не заметила, как уснула в библиотеке. Ну и сон же мне приснился… Хоть не кошмар, как это бывает последние два месяца, но сон прояснил какие-то воспоминания. Я вспомнила лишь малую деталь: тот фотоальбом я действительно держала в руках и разговаривала с мамой о фотографиях. Перед глазами, казалось, навсегда застыл последний момент перед тем, как я проснулась. С фотографии на меня смотрел восьмилетний Костя. Внезапно пришло осознание, что мы — семья. Что бы там ни говорили, а ведь действительно наши родители так много сделали вместе, и теперь, наверное, наша очередь. Мои родители мертвы, и рано или подзно мне, наверное, придется вернуться и продолжить их дело, разобраться во всём. Отдавая Гарри фотографию Ордена Феникса, Сириус Блэк сказал: «Теперь уже не мы, а вы молодые». Мне до Гарри Поттера, правда, не хватает очков, шрама и волшебной палочки, но есть родители, которые мертвы, и их убийца, который продолжает за мной охотиться. Мой любимый персонаж был как никогда прав: теперь действительно молодые мы, а не наши родители, и теперь всё и правда в наших руках. Правда, возвращаться очень не хотелось. Затем подкралась безысходность. Что я, шестнадцатилетняя девчонка, могу сделать одна? Мой побег был как минимум глупым, не говоря уже о том, что я поступила по-детски, да и просто вела себя как последняя идиотка. Почему я такая? Почему не могу сначала подумать, а потом только делать, как все нормальные люди? В этом ведь даже нет никакой особенности или необыкновенности, а только простая подростковая глупость. Я уже жалела о принятом решении: лучше и правда было тихо сидеть и ничего не делать, но блин, я сделала уже всё, что можно, вероятно, своим побегом знатно подставив близких, вот только поняла я это слишком поздно. Хотя я что, забыла, что говорил про меня Ник и какого он обо мне мнения? Хоть в итоге своим поведением я лишь подтвердила его слова, я бы просто не смогла находиться с ним поблизости, не смогла бы сдерживаться и молчать, зная, что он говорил Косте у меня за спиной. Я сидела на втором этаже своего пристанища, снова забравшись в любимый уголок, и размазывала по щекам слезы. Ничего дебильней я за всю свою жизнь не вытворяла, потому что такое не забылось бы даже с амнезией. Хотя нет, почему же, делала, было: еще безрассуднее моего побега могло быть только то, что я, как какая-то малолетняя кретинка, влюбилась в Костю. После возвращения Ника он так часто стал появляться у нас дома, что я стала постепенно забывать о том, что он всё еще мой учитель: мы и правда почти что подружились, хотя сначала можно сказать ненавидели друг друга, не считая самой первой встречи. Но что сделано, то сделано, пути назад больше нет. Мои действия были действительно необдуманными и глупыми, но даже если взвесить все «за» и «против», еще глупее будет, если я после такого вернусь как ни в чем не бывало. За размышлениями я и не заметила, как заснула, обнимая Бродягу, чтобы согреться. А проснулась от звука голосов снаружи, которые были здесь редкостью. Судя по всему, была уже глубокая ночь, и присутствие людей в такое время в таком месте не могло не настораживать: звуки не были похожи на шум пьяной компании, а больше у меня не оставалось вариантов, кто бы это мог быть. Стараясь двигаться максимально тихо, я подползла к окну, если прямоугольную дыру в стене можно так назвать, и сразу же затаила дыхание: на улице, совсем рядом, спиной ко мне стояло несколько рослых мужчин. Было темно — единственным освещением был тусклый свет от фар машины неизвестной мне марки, но я насчитала троих. Боясь чем-либо выдать себя, я словно приросла к своему укрытию и прислушалась к голосам незваных гостей. — Может, здесь? — Совсем обленился? Хотя бы за МКАД выехать мы могли. — Так Владимир Семенович сказал быстро, значит, надо поближе к центру. Владимир Семенович? Таких совпадений попросту не бывает. Неужели и правда Елисеев? — Ага, а еще он сказал, чтобы без лишнего шума, емае, а над нами мост и куча народу. — Да какая нахрен разница? — Один хрен тут никто никогда не ходит, место хорошее, я уже работал здесь. Жмуриков в лучшем случае через год найдут, да и то если положить на видное место. Сюда даже не суется никто. Начинай. От липкого, тягучего, практически осязаемого страха меня словно парализовало. Что, если всё то, что они говорят — правда? По спине побежал холодок. Кажется, они кого-то убили, а может, еще только собираются убить, и труп решили спрятать где-то совсем рядом. А если они и правда это сделают? Что тогда? Кто-нибудь обнаружит пропажу, начнется расследование. Они сказали, что трупы не найдут? Но я же не могу как ни в чем ни бывало жить рядом, зная, что в полсотне метров от меня лежит мертвое тело, судя по разговору, не одно, а я даже в полицию не могу пойти! Хотя о чем я, господи, это всё такие мелочи по сравнению с тем, что если они меня вдруг заметят, то я составлю компанию тем несчастным, про которых шла речь. Возможно, последним пристанищем убитых людей станет как раз моя заброшка, господи, мне больше нельзя оставаться здесь. Но они увидят меня, если попытаюсь выбраться, хотя от страха я и пошевелиться не могу, черт, черт, черт. Ну и что мне теперь делать?! Я была в таком ужасе, что не могла даже закричать, хотя оно было к лучшему. Хорошо, что Бродяга спит, а то начал бы лаять, а тогда нам крышка. В какой-то момент страх достиг своего предела, а в следующую минуту я поняла, что больше не боюсь. От осознания безысходности ситуации мне вовсе не страшно, наоборот, меня подстегивает азарт: а вдруг получится спастись, пусть даже и чудом? Я же живучая, вон сколько раз выживала, так может, мой запас удачи еще не иссяк? Если так, то я могу, конечно, попробовать смотаться отсюда по-быстрому, но не бросать же здесь живого человека, если он только еще живой. Если эти ребята еще не успели убить тех, кого собирались, то жертвам надо как-то помочь, но я и себя не в состоянии спасти, что я для них-то могу сделать? Я видела пистолет у одного из амбалов — не исключено, что все они вооружены, а у меня есть только нож, прихваченный с бабушкиной кухни, который вообще не подходит для метания — да я даже и не умею метать ножи — и я уж точно не смогла бы убить человека. Решение пришло неожиданно. Я сняла намотанную на предплечье бандану и аккуратно завязала щенку пасть. Теперь он хотя бы не сможет лаять, и у нас будет больше шансов остаться первое время незамеченными. Как спустить уже довольно тяжелую и немаленькую собаку со второго этажа, я пока еще не успела придумать. Спускаться вниз было опасно: лестница находилась прямо рядом с окнами, которые были ближе всего к машине и потенциальным убийцам. Можно было бы вылезти через окно напротив, его как раз не видно с их стороны, ведь оно заслонено полугнилыми досками, которые я пару дней назад оттащила подальше от своего угла, чтобы не воняли прямо под носом. Господи, как же удачно я их поставила. Другого выхода не оставалось: придется лезть через крыши, с рюкзаком и гитарой за спиной; спрыгнуть вниз было бы проще, но вряд ли падение в крапиву прошло бы тихо и незаметно. Запасными джинсами я прикрутила Бродягу к животу. Щенок был действительно тяжелым: откормила же на свою голову! Я прикинула, что на крышах, за кронами деревьев, да в темноте, будет не так легко меня заметить, главное — двигаться как можно тише. Довольно неуклюже я взобралась на крышу, стараясь не издавать ни звука; кажется, меня не заметили. Я понимала, что моей неподготовленной тушке надо передохнуть, а заодно и получше оценить ситуацию. Затаившись, я наблюдала, как мужики внизу отошли к багажнику своей машины: видимо, за теми, кого хотят убить, хотя в багажниках, наверное, чаще перевозят уже трупы, нежели живых людей. Неважно, разберусь потом: раз решила, надо действовать. Я достала из кармана рогатку, подаренную мне во время путешествия мальчишкой из Нижнего Новгорода, и метко запульнула камешек в одного из громил, а сама тут же перепрыгнула на крышу рядом стоящего дома. В моей голове это должно было быть эффектно, как в фильмах с супергероями, и приземлиться я хотела в эпично-красивой позе, но на деле просто зацепилась пальцами за край соседней крыши, и теперь болталась на стене, как сосиска, предпринимая жалкие попытки вскарабкаться наверх. Мои ночные гости ушли чуть вперед, и только тот, в которого я попала, оглядывался по сторонам. Повезло, что я была ближе к противоположной стороне дома, в тени деревьев, и разглядеть что-то со стороны тротуара было не так легко. Но меня неумолимо тянуло вниз, я не могла долго провисеть на руках, особенно уже потратив перед этим почти все силы на то, чтобы подтянуться и залезть на крышу, хоть и безрезультатно. Зацепившись ногами за оконную раму, так кстати оказавшуюся именно подо мной, я залезла внутрь дома и рухнула на пол, чуть не придавив Бродягу. В доме, разумеется, было пусто: почти весь райончик был заброшен по неизвестной мне причине, при этом находясь в завидной близости от центра Москвы. Меня слегка колотило, я пыталась отдышаться: такие физические нагрузки и без того были мне не под силу, а ко мне еще и пес привязан, и гитара за плечами вовсе не кажется такой легкой, если попрыгать с ней по крышам. Хоть иногда я и ходила до аварии в тренажерный зал, чтобы поддерживать хорошую фигуру, то здесь меня даже на урок физкультуры было сложно затащить, не то что на серьезную тренировку, но справедливости ради, у меня имелось освобождение до самого конца учебного года. Кое-как я встала на ноги, но под весом своего мохнатого груза тут же начала падать обратно. Быстро оперлась на стену, избавляя себя от риска оказаться на полу: мозг уже отказывался работать, а перед глазами плавали темные круги. Несмотря на это, нужно было как-то выбираться; наплевав на всё, я проморгалась, набрала в грудь побольше воздуха и вылезла наружу. С гораздо бо́льшим трудом, чем в первый раз, взобралась на крышу через окно. Разумеется, я уже не смотрела, где сейчас все люди: я была не в силах анализировать что-либо и лишь запустила несколько камней в машину в надежде, что это отвлечет амбалов от того несчастного, который, надеюсь, еще не отдал богу душу. Когда я как могла переползла через крышу и оказалась на очередном краю, надо было снова прыгать на соседнее строение. Понимая, что еще один такой паркур я не выдержу, я решила просто спуститься на землю и пробежать за кустами. Меня не заметят, просто не должны — заросли слишком густые, к тому же, только что поднялся ветер и начал накрапывать дождь, стремительно усиливаясь: они-то уж точно заглушат шум, создаваемый мной. Я ухватилась руками за край и сбросила тело с крыши, повиснув, как и в прошлый раз. Вес невыносимо тянул меня вниз, но оставалась самая малость: зацепиться за окно, но уже не пролазить внутрь, а перебраться ниже, снова удержаться руками за край, нащупать окно первого этажа, перелезть к нему и, наконец, опуститься на такую далекую и такую приятную землю. Мой тщательно продуманный план провалился почти с самого начала: как я могла не заметить, что с моей стороны в этот раз не было окна, и цепляться ногами мне было теперь не за что? Черт, скользко. Намокшие под дождем ладони медленно, но верно ползли вниз, и напрасно я пыталась удержаться: вскоре опора окончательно выскользнула из рук. Всё происходило как в замедленной съемке. Я стала падать на землю, а в голове было всего две мысли: Бродяга и гитара. Судя по женскому крику издалека, человек, из-за которого я так страдала, был вполне себе жив. За себя я просто уже не успела испугаться, ведь падала всего лишь со второго этажа. Кажется, я приземлилась на что-то мягкое, но такие вещи в принципе сложно выяснять, когда с высоты падаешь на спину. Я видела, как Бродяга попытался заскулить, но у бедняги был намордник из моей банданы, и он пока не успел от него избавиться. Перед глазами снова плыли темные круги, только теперь их было намного больше, чем сначала. Откуда-то издалека, как в тумане, я услышала звуки стрельбы, непонятный шум и трехэтажный мат. Я сделала попытку подняться, но в глазах потемнело уже полностью, а тело словно стало погружаться в мягкую перину: теперь я ничем не могла себе помочь.***
Я очнулась, судя по прохладе, отсутствию окон и запаху сырости, в каком-то… подвале, черт возьми? На старом, я бы даже сказала, древнем, в нескольких местах проеденном молью матрасе места хватило не только мне, но и Бродяге, который сейчас мирно посапывал рядом со мной. Кто-то отвязал щенка от меня и снял с его морды бандану; кто-то перенес нас сюда, но кто? В углу комнаты, если этот закуток без двери можно было так назвать, стояла моя гитара, прислоненная к стене, а рюкзак я нашла у себя под головой: видимо, в эту ночь, как и во все предыдущие, он заменил мне подушку. Вряд ли те недружелюбные ребята озаботились бы перетаскиванием моих вещей, но тогда… кто? Бог мой, где я, куда и к кому я вообще попала? Кряхтя, как старая бабка, я с трудом наконец села на матрасе, затем отдышалась пару минут и, пошатываясь, встала на ноги. Это было не лучшей идеей: сделав пару шагов, я повалилась обратно на матрас. Собрав все силы, я обреченно вздохнула, вновь приняла вертикальное положение и настойчиво двинулась вперед. Дверей не было не только в моем закутке: по всему помещению единственным барьером были стены, но я не увидела ни одной двери, лишь зияющие пустотой проемы. Пустые коридоры с грязными бетонными стенами, каждый из которых в итоге заканчивался комнатой с немногочисленными вещами разной степени изношенности и импровизированными подобиями лежанок; некоторые проходы были завешены «шторками» — на моем пути встретилась парочка грязных кусков ткани, свисающих в том месте, где предполагалось наличие двери. Я обошла всё, до чего только можно было добраться: подвал, если это всё же был он, выглядел так, как будто в этих катакомбах… жили люди? Но, к счастью или к сожалению, сейчас здесь никого не было, и надо было выбираться, затем искать новое пристанище, а я понятия не имела, в какой части города нахожусь. Да я даже не знаю, где здесь выход! Прогулка стоила мне немалых усилий, мозг отказывался соображать, и для восстановления мне не помешала бы еда, а ее, как и дверь или лестницу из этого лабиринта, я так и не нашла. Поэтому я решила пойти по пути наименьшего сопротивления и просто немного поспать: говорят, во сне организм очень быстро восстанавливается. С горем пополам после еще примерно часа блужданий по одинаковым коридорам — при передвижении мне приходилось опираться на стену — я нашла свою комнату, рухнула на матрас и почти сразу же провалилась в глубокий сон. Разбудил меня гул совершенно незнакомых голосов. Пришлось постараться, но я наконец разлепила не желавшие открываться глаза, не без труда встала и двинулась к источнику шума. Не знаю, сколько времени прошло, пока я добралась до помещения, битком набитого людьми. Когда я изучала обстановку, то пришла к выводу, что это что-то вроде холла, но я не нашла ни намека на выход, и теперь понятно, почему: большая комната, в которую вели сразу несколько коридоров, служила здешним жильцам не то гостиной, не то столовой. Тут были подростки и взрослые, девушки и парни. Сначала мне показалось, что они, практически все бледные и в пыли, сливаются с серыми стенами, но потом в глазах даже стало рябить от их поразительной непохожести друг на друга: несмотря на общую серость, каждый был по-своему ярким и чем-то да выделялся среди других. Я не знала, как бы потактичнее обозначить свое присутствие, но пока я соображала, в глазах снова стало темнеть, и я, неожиданно громко шаркнув ногой, привалилась к бетонной стене. Все с удивлением уставились на меня. — Ну что, спящая красавица, очнулась? Идем к нам, поешь, — сказал мне парень лет двадцати — двадцати пяти и дружелюбно улыбнулся. — И собаку веди, а то как мы ни звали, не хотела оставлять хозяйку. — Не хотел, — тихо поправила я. — Это мальчик. Звать Бродягу даже не пришлось: он и сам радостно примчался на звук моего голоса. Люди, сидевшие в кругу на полу, потеснились, чтобы я села рядом с ними; я заняла место напротив парня, который говорил со мной, и взяла предложенный им незамысловатый бутерброд: батон и кусок вареной колбасы. Еще несколько секунд, пока все наблюдали за моими действиями, вокруг стояла тишина, а потом сидящие вокруг люди снова увлеклись своими разговорами, как будто и вовсе меня не замечая. У них тут что, часто такое случается? Ладно, хотя бы мне стало понятно, что эти люди точно не желают мне зла, иначе как объяснить их поведение со мной? — Спасибо вам, — я просто обязана была это сказать. — Я понятия не имею, что произошло и как я здесь оказалась, но похоже, кто-то из вас спас мне жизнь. — Приятно познакомиться, Паша, — парень, сидевший через человека от меня, протянул мне руку. — А это Люся, — девушка, что сидела чуть дальше от нас, помахала мне рукой. Что-то в их взглядах отличалось от остальных, что-то такое, что невозможно было распознать, мысля рационально: я просто почувствовала. — Так это были вы? — Да, родная, — Люся подошла ближе и присела на корточки прямо передо мной. — Вообще это тебе спасибо, — поразмыслив, добавил Паша. — Ну конечно, если это ты кидалась камнями: ты смогла отвлечь шестерок Елисеева, и только так мы с Люсей сбежали, — добавил он себе под нос. — Но вы нашли меня и перенесли сюда, не бросили там. Вы ведь даже не были уверены, что это я помогла вам спастись? — Нечасто встретишь юную покорительницу крыш, да еще и с таким багажом. Ты не думала о том, что раз тебе в любой момент может понадобиться слинять, то тебе, возможно, придется бросить и вещи, и собаку? — Люся строгим взглядом всматривалась в мое лицо. — Вчера мы нашли тебя в куче мусора: наверное, ты сорвалась с крыши и упала туда. Тебе повезло в этот раз, но ведь ты могла удариться головой и вовсе сломать шею, — в ее голосе я уловила нотки материнской заботы. — Что, если бы вместо мусора там лежали кирпичи? Навредила бы и себе, и питомцу. Что ты вообще забыла тут? Я вздохнула. Я не должна никому рассказывать, но черт, как же мне нужно выговориться. — Я сбежала из дома от старшего брата, который считает меня тупой, и заодно бросила школу, потому что втюхалась в своего учителя-мудака, который, к тому же, еще и лучший друг моего братца. Не хочу, чтобы меня нашли. — Кто? — Да никто! Мне надо скрываться и от своих, и от чужих, и от полиции, вообще от всех! — я взмахнула руками, словно показывая масштабы катастрофы и уже спокойнее добавила: — Меня ищут. Паша присвистнул. — Ну и сколько же тебе лет? — Шестнадцать. Паша обратился к самому серьезному на вид парню, который первым меня поприветствовал: — Дима? — парень кивнул. Паша вновь повернулся в мою сторону: — Можешь оставаться, сколько захочешь, но у нас здесь свои правила. Каждый работает, где может, и приносит либо деньги, либо еду — в общем, что-то для всех, еще мы по очереди убираем и готовим: каждый день кто-то один остается тут, что-то вроде дежурного. — Да, без проблем, — я закивала головой, как игрушечная собачка в машине. — Только можно еще один вопрос? — ребята согласились, и я, набрав в грудь побольше воздуха, выпалила: — Что вы такого сделали, что помешали самому Елисееву? Дима вышел вперед и подсел поближе к нам. — А я смотрю, ты в курсе дела? — Немного. Знаю примерную историю из девяностых и имею некоторое представление о том, что происходило в последние полгода, но многое строится лишь на моих догадках, — слукавила я. На деле же мои познания были куда более размытыми, чем мне того хотелось. — В общем, Елисеев — полный мудак, и здесь многие пострадали из-за него или его дел. В девяностых была какая-то мутная история с фирмой, где он начинал работать, и в итоге теперь эта компания и является главным конкурентом Елисеева. — Вы и про это знаете? — Естественно, мы же не дураки, в конце-то концов, и мы умеем доставать информацию. Около года назад я по случайности услышал то, что мне не предназначалось, а после меня выследили люди Жилинского и предложили денег за то, что я расскажу. С тех пор мы с ребятами частенько добываем сведения о Елисееве, выслеживаем его людей, пару раз срывали ему поставки. Удобно: нам платят и ни о чем не спрашивают, а я как раз не хотел бы, чтобы большие дяди знали про нас слишком много, — Дима ухмыльнулся. — А вам есть, что скрывать? — обескураженно спросила я. — Каждому есть, детка. Добрую половину наших могут упечь за решетку, поэтому я бы не хотел раскрывать все карты и давать Жилинскому или Снегиреву в руки компромат на нас. Они знают только мои личные тайны, и только потому, что иначе не стали бы доверять и платить за то, что мы делаем. — Это… интересно. Дима улыбнулся еще шире. — Если хочешь, тоже можешь попробовать. Если верить Паше и Люсе, а я им верю, то ты довольно ловкая и можешь оставаться незамеченной, если не привязываешь к своему животу собаку, — тут засмеялась даже я, вспомнив, насколько нелепым было мое решение. — Мне всё равно некуда идти, так что, — я помедлила, прежде чем дать ответ, — пожалуй, я в деле. Я решила остаться. Что мне терять, если у меня и так ничего нет? Тема была очень болезненной для меня, но уже в первые часы у меня появилось ощущение, что всё здесь ощущается так, словно я… дома. Я попала в абсолютно чужой мир, с чужими законами, с чужими людьми, с чужими ценностями. Мир чужих крыш пугал и отталкивал, но в то же время бесконечно манил меня. Пусть меня не покидал страх быть обнаруженной, но теперь я в компании людей, где все друг за друга горой, и я буду им помогать: я теперь одна из них. Новый для меня мир был полон опасностей, защищаться от которых мне теперь предстояло самой, не полагаясь на дядю, брата или его друга. Возможно, когда-нибудь я смогу стать такой же смелой и сильной, как все эти ребята. Меня радовало то, что здесь я смогу быть по-настоящему полезной и не буду больше обузой для всех, как это было дома; я смогу сама за себя постоять и, возможно, когда-нибудь вернусь домой, чтобы показать, кем я стала.