Горят огни

      — Дома больше нет.       Мозг упорно отказывался понимать услышанное: что значит нет? Помехи в трубке не давали расслышать то, что Дима говорил дальше, и мне пришлось сбросить звонок и настрочить смс-ку о том, что я всё поняла и отправляюсь к вокзалу. Глаза снова обожгло непрошеными слезами, но мне не оставалось ничего, кроме как затолкать их обратно и быстрым шагом двигаться вперед.       Я увидела ребят издалека, еще даже не достигнув здания вокзала. Быстрым взглядом оценила ситуацию: похоже, всё-таки попали в переделку, что было так ожидаемо и так страшно одновременно. Все перемазанные грязью и кровью, они оглядывались по сторонам, высматривая меня; Люся еще более-менее держалась, умудряясь поддерживать Зою, которая буквально не стояла на ногах. Дима с Пашей о чем-то переговаривались, Тоха сидел прямо на асфальте, спрятав лицо в ладонях. Ребята были впятером, не считая собаки, и куда подевались все остальные, оставалось лишь гадать. Я со всех ног бросилась к ним.       — Можно нормально рассказать, что случилось?       Люся подняла на меня полный злости, боли и усталости взгляд.       — Из-за Тохи Елисеевские люди вышли на нас, — хриплым голосом объяснила она. — Мы предполагали, что к нам домой вломятся пару человек, но их приехал целый отряд. Все наши живы, — она выдавила болезненную улыбку, — но остались только мы. Никто, кроме нас, не ожидал, что всё будет по-серьезному, многие ребята хотели просто жить коммуной и никого не трогать, а тут такое.       — Разве был такой вариант? — удивилась я.       — Для нас — нет.       После ночевки на вокзале, во время которой полицейские каждый час выгоняли нас из зала ожидания, а мы приходили обратно спустя несколько минут, ни о какой работе не могло быть и речи: всё еще грязные и помятые намного больше обычного, мы принялись за поиски жилья. Наш подвал был рассекречен, и больше не являлся даже мало-мальски надежным укрытием. Я плохо знала город, и потому, умывшись в привокзальном туалете, единственная из всех занялась заработком; мне крупно повезло, что Зоя в последний момент забрала не только Бродягу, но и мою гитару: в конце концов, именно она меня кормила.       Диме еще предстояло встретиться с заказчиком, и я сразу передала ему добытые документы: оказалось, что целая папка была лишней, но за нее можно было запросить дополнительную оплату, а деньги нам сейчас точно не помешают. От греха подальше я забрала у Тохи несчастную флешку, с которой всё и началось: мы можем лишиться ее в любой момент, поэтому стоит изучить всё содержимое сегодня же в ближайшем интернет-кафе.       Сделать это мне было не суждено, потому что к обеду Дима снова объявил сбор на вокзале. Мы с Тохой — он остался со мной, поскольку всё равно передвигался с трудом, — были совсем рядом, и, пока никто еще не приехал, я купила на всех чебуреки: не зря же полдня ломала себе пальцы сложными аккордами. Я уже издалека приветственно махала подошедшим девчонкам, как чья-то тяжелая рука легла мне на плечо; недолго думая, я резко развернулась и ударила, даже не рассматривая, куда именно: бить сразу было надежнее и безопаснее. Не разбираясь, кого я только что приласкала кулаком, я рванула к ребятам.       — Ты чего? — послышался за спиной обиженный голос Димы. Вот черт.       — Что с тобой? — Зоя сразу же подлетела к нему, осматривать подбитый глаз. Ее особо теплое отношение к Диме замечали, кажется, все, кроме него самого.       — Наша Камикадзе стала слишком нервной, — парень поморщился. — Уже на людей бросаться начала.       Я насупилась.       — После вчерашнего кто угодно забросается, — угрюмо пробурчала я, протягивая друзьям — неужели и правда друзьям? — пакет с чебуреками.       — Да забей, — он расслабленно улыбнулся. — Главное, что я нашел нам сквот.       Ребята дружно издали радостный звук, после чего, заметив мое молчание, перевели взгляды на меня.       — Что? — я вопросительно посмотрела на них, за обе щеки уплетая свой чебурек. — Может, кто-нибудь уже объяснит мне, что такое сквот?       — Ну, — Зоя посмотрела на меня как на ничего не смыслящего ребенка. — Это любое заброшенное помещение, которое занимают панки и проводят тусовки, многие живут там.       — Но мы же не панки?       — Тоха раньше был, — хохотнул недавно подошедший Паша. — А вообще какая разница?       Нашим сквотом оказался заброшенный двухэтажный дом в Заречье, который для нас, привыкших к подвалу, показался настоящим дворцом. Тут даже оставалась какая-то старая мебель, а стены были хотя бы частично покрашены или обклеены старенькими обоями, что на контрасте с прошлым жилищем уже создавало ощущение уюта. Было непонятно, был этот дом при постройке частным или тут планировалось что-то вроде коммуналки, но жить в принципе было можно. Совсем рядом оказался еще и частный сектор, где можно было беспрепятственно набирать воду из колонок, а большие окна, пусть даже в некоторых уже не осталось стекол, пропускали столько света, что в нем можно было утонуть.       Я сразу же заняла самую солнечную комнату, бросив рюкзак на видавший виды матрас. Где-то внизу слышался восторженный визг Зои, обнаружившей на кухне примус: теперь можно готовить не только на костре, который, к тому же, было проблематично развести почти что в центре города. К слову, костер возле дома мы тоже теперь могли разжигать хоть каждый день. Примус еще требовал заправки, и Паша пообещал завтра достать керосин, а Дима уже давно откопал среди хлама какое-то ведро и убежал на поиски колонки. Судя по возгласам с первого этажа, на кухне нашлась еще какая-то посуда, что было просто чудесно: у нас теперь был не просто сквот, а совсем настоящий дом, с окнами, кухней, посудой и даже ванной, хоть и без воды и электричества.       Где-то рядом Паша и Люся выбирали себе комнату, и, когда голоса стали ближе, я крикнула:       — Только не рядом со мной!       — Почему? — дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель ко мне просунулась Люсина голова.       — Потому что быть свидетелем ваших брачных игр еще и по ночам я не переживу.       Парочка рассмеялась в унисон, и не успела я опомниться, как Люся запустила в меня тапком; мой ответный бросок подушкой не заставил себя долго ждать, и если Паша успел скрыться за дверью, то Люся — нет, и тяжелый перьевой пылесборник, который я еще не чистила, прилетел ей прямо в лицо. Вооружившись этой самой подушкой, она бросается в атаку, а я лихорадочно думаю, чем защищаться: одеяло в комплект моей комнаты не входило. В итоге я отражаю удар тем, что первым попалось под руку: своим рюкзаком, и бой набирает обороты. Остается только гадать, по какой причине мы падем смертью храбрых: от неистового хохота или от подушки в печень, когда возвращается Дима с водой.       Согласившись на ничью, мы с Люсей спускаемся на первый этаж. Все уже в сборе: помимо воды, Дима еще где-то раздобыл картошки, и за неимением керосина мы решили запечь ее в золе. Вечер был до одури летним, и даже воздух казался каким-то особенным. Пока картошка ждала своей участи, было решено вскипятить воду: мы даже не думали о чае, но в округе можно было насобирать каких-нибудь трав. Тихо потрескивал костер, на сооруженной парнями конструкции мерно покачивался старенький, еще советский, эмалированный чайник. Мы с Зоей, которая хоть немного понимала в растительности, выискивали всё, что могло бы нам подойти; уставшие от долгих поисков, мы наконец принесли ребятам ромашку, чабрец, мяту и замеченный в последний момент тысячелистник.       Я до сих пор не до конца верила, что всё это — не сон. Что мне не нужно казаться лучше — а лучше ли? — чем я есть, я могу спокойно общаться, как мне нравится, без дешевых понтов, без прикрытия двоюродного старшего брата. Сама. Зная, что меня не зачморят снова, как это уже было когда-то в тринадцать лет — Таля рассказывала — не посчитают «недостаточно крутой» для их компании. Я могла быть собой и меня воспринимали всерьез такой, какая я есть на самом деле, и с непривычки это даже немного пугало. С новым домом начиналась еще более новая жизнь, пусть и с неизлечимыми отголосками старой и внезапными воспоминаниями-вспышками из категории «до». В последнее время я часто ловлю себя на мысли, что предпочла бы потерять память еще раз, чтобы не помнить вообще ничего, что было до моего побега.       Песни под гитару и травяной чай скрашивали ожидание картошки, над которой колдовал Дима. Солнце садилось, одаривая мир теплыми закатными лучами, и к этому теплу безумно хотелось льнуть. Голова была пустой, словно все мысли отключились, и остались одни только чувства, для которых я так и не смогла придумать названий, кроме теплоты. Атмосфера заставляла поверить, что у нас вовсе нет и не было никаких проблем, как будто у Тохи не было дырки в боку, а нам всем не нужно было теперь ездить на работу из Заречья и всё еще опасаться преследования. Наверное, у меня и правда всё в порядке: я чувствую, что я там, где и должна быть, чувствую правильно, потому что такого умиротворения я еще не испытывала, кажется, никогда в жизни.       Июль начинается хорошо.

***

      На следующий день мы с самого утра занялись приведением дома в порядок, и для меня этот процесс оказался невыносимым. В какой-то момент я даже вошла во вкус, но лишь ненадолго, и вскорости слиняла под предлогом раскрытия тайны украденной Тохой флешки. Люся, которая тоже не пылала любовью к уборке, захотела составить мне компанию, но была самым что ни на есть наглым образом перехвачена Пашей, который утащил ее в неизвестном направлении, но с вполне понятной целью.       Мысленно я радовалась за этих двоих и мечтала, чтобы у них всё было хорошо и еще лучше, насколько это возможно. Я сама всё еще скучала по засранцу Косте, с которым нам, похоже, было абсолютно не по пути, но не могла ни ему, ни Нику всего простить. Я бы почти совсем не обиделась, если бы они сказали мне всё сразу, но для чего нужен был весь этот маскарад с учителем, утаивание правды и гребаные воспоминания, которые и до сих пор отдаются неприятным эхом? В коротких платьях и на каблуках, с тонной макияжа и давно надоевшими волосами почти до задницы было жутко неудобно, но это хотя бы придавало мне уверенности. Если бы мне кто-нибудь хоть намекнул о том, во что я оказалась ввязана из-за родителей, я бы быстро забила на всё и доказала бы свою полезность.       Я хотела начать всё по-новому еще тогда, сразу, когда только приехала к бабушке, — всё равно ведь ничего не помнила и узнавала заново о своих прежних привычках от Талины. Очень многое мне не хотелось перетягивать за собой и дальше, но своеобразная защитная реакция в виде каблуков и боевого раскраса проявилась снова, глубоко засев в моем подсознании. Вот только она не спасла меня, когда я втюрилась в учителя, который даже не совсем учитель, и когда не имела ни малейшего понятия, что мне с этим делать. Не помогла и тогда, когда я, как пятилетний ребенок, подслушивала разговор брата с Костей и, цепенея от масштабов скрываемой правды, узнавала о совершенно другой реальности. Та защита, которую я так долго и старательно выстраивала вокруг себя, сломалась в один миг, и я чувствовала себя разбитой маленькой девочкой. Сейчас же я знала, что этого не повторится: я снова собрала себя по кусочкам, и теперь никто, уже точно никто, не сможет разрушить мой мир. Мне действительно нравилось.       Дима, чувствуя ответственность, решил сам поехать со мной и теперь стоял рядом, прикрыв глаза и размышляя о чем-то своем. В тысячный раз перепроверив наличие флешки, я наугад тыкнула пальцем в схему метро, выбирая станцию, на которой мы выйдем; мне до сих пор было непривычно узнавать огромный мир и ту Москву, которая простиралась за пределами школы, бабушкиного дома и пары близлежащих районов. Кстати, дорога от нового дома оказалась не такой мучительной, как можно было подумать, ознакомившись с картой: в июльском замкадье была даже какая-то своя, особая романтика.       Как только мы наткнулись на подходящее нам заведение, я сразу же заняла место за компьютером, а Дима, планировавший сорвать куш с продажи флешки, купил нам по чашке кофе с мороженым. У нас в запасе было около часа: если на флешке установлена какая-нибудь хитроумная программа, которая при подключении к компьютеру отсылает ее местоположение владельцу, то до наших окраин из центра добираться как раз минут пятьдесят, а если приплюсовать пробки, то и того больше. Сгорая от нетерпения, я два раза щелкнула мышкой по хранилищу со стандартным названием «Съемный диск (G:)» и наткнулась на еще несколько папок с разными названиями. Не вчитываясь, я открыла первую.       Там оказалось еще больше папок, названиями которых были непонятные и длинные буквенно-числовые комбинации. Я наугад залезла в одну из них, затем, увидев такую же картину, повторила щелчок мышью и в открывшейся папке нашла много разных файлов: аудио, тексты, фото и даже, кажется, несколько видео. Человек с фотографий был мне не знаком, однако фото попадались разные: на одних он улыбался и позировал, на других — вовсе не смотрел в камеру, будто за ним следили. Информации было много, а если предположить, что в каждой папке этой «матрешки» находится еще столько же, мозг уже готов был разорваться от объема.       В это время как раз подошел Дима с чашками и поставил одну из них рядом со мной. Когда я никак не отреагировала, он склонился над монитором, желая понять, что же так сильно на меня повлияло: если у меня зачастую не было аппетита, то от кофе, тем более сладкого, я не отказывалась никогда. Я молча подвинулась в сторону, открывая парню обзор на экран: наверняка он что-нибудь сообразит. Пролистав несколько фото, молча изобразила недоумение: тут даже сказать было нечего.       Дима аккуратно отодвинул мою руку и завладел мышкой. Клацнув куда-то пару раз, он с умным видом долго всматривался в названия папок, после чего его лицо просветлело.       — Похоже на шестнадцатеричную систему, — с улыбкой он повернулся ко мне и отхлебнул свой кофе. — Забивай в поисковике сайты-переводчики.       Копируя в конвертер название первой папки, я ждала раскрытия какой-то страшной тайны или как минимум масонского заговора, но в окошке перевода значилось: «Anikeev». Чья-то фамилия?       — Аникеев, значит, — протянул Дима.       — Знакомая фамилия? — уточнила я.       — Впервые слышу.       Помолчав, я всё же решила спросить:       — Почему русская фамилия записана латиницей?       Дима хихикнул.       — Русский алфавит не переводится в шестнадцатеричный код, — вообще-то, я могла бы и догадаться. В школе на информатике мы проходили эту тему, но я и подумать не могла, что она мне когда-нибудь пригодится в жизни. — Давай переведем остальные?       Хоть мы и спешили, процесс занял некоторое время: на всякий случай я выписывала текст на салфетку. Фамилии были расположены в алфавитном порядке, и на букве «G», когда я скопировала в конвертер очередную нечитаемую белиберду, на выходе получила фамилию «Grayson». Еще пару секунд я пялилась в экран, пока не пришло осознание: это моя фамилия.       — Кого-то узнала? — спросил Димас, только что вернувшийся с новой порцией кофе. — Кстати, эта вкуснятина называется гляссе, надо будет запомнить, — он любовно смотрит на свою чашку. — Ты чего? — обеспокоенно спросил он, не дождавшись ответа.       — Это моя фамилия, — отчего-то севшим голосом говорю я.       Димас поперхнулся кофе.       — Поясни, — только и смог произнести он.       — Позже, ладно? Я хочу посмотреть, что внутри.       После перевода выяснилось, что папки под фамилией Грейсон названы именами родителей. Папка с расшифрованным названием «Gina» тоже присутствовала, и я с замиранием сердца два раза кликнула по ней. Фотографий было немало, только все они казались какими-то странными: на одних я была изображена незадолго до побега — неужели Ник тогда просчитался? — на других я была совсем малышкой. Таких фотографий не нашлось бы ни в одном домашнем альбоме, но я без труда узнала себя. Фото с родителями — похоже, что в последние дни перед их гибелью — тоже присутствовали.       Присвистнув, Дима перевел взгляд на меня, но я жестом попросила его помолчать. Хотелось посмотреть всё, что есть в папке, но это заняло бы слишком много времени, которого у нас и так не было.       — Жаль, это нельзя посмотреть в более приватном месте, — вздохнула я.       — Можно, — Дима криво улыбнулся. — Кажется, у меня с собой есть кабель от планшета.       — И ты молчал? Почему мы вообще поехали сюда? Можно было бы…       Димас поднял руки в примирительном жесте.       — Не кипишуй, я сам только сейчас о нем вспомнил.       Содержимое флешки копировалось не так быстро, как хотелось бы, но за это время мы как раз уничтожили по второй чашке своего гляссе. На всякий случай почистив историю поиска, я снова спрятала флешку к себе: она могла еще пригодиться. Правда, не хотелось бы, чтобы среди всех прочих людей Димас продал информацию обо мне, и он прекрасно это понимал; пора было возвращаться домой.       Дима молча шагал рядом и упорно не смотрел в мою сторону. Мне стоило самой рассказать ему всё, ну или хотя бы часть того, что я знала о себе, но рот удивительным образом не хотел открываться, и я не проронила ни слова. Наконец, друг решился спросить:       — Может, всё-таки объяснишь?       Я вздохнула.       — Моя фамилия — Грейсон, но это ты, наверное, и так уже понял. В той папке были и мои родители, и если верить нашей теории о том, что на флешке собраны досье и компроматы на всех причастных к нашей теме, то нам крупно повезло, что она попала к нам в руки.       — Ты еще что-то скрываешь? — Дима наконец перевел взгляд на меня.       — И да, и нет, — уклончиво ответила я. — Так вышло, что если бы флешка дошла по назначению и кто-то стал бы использовать эту информацию, а я уверена, что так бы и было, то это доставило бы проблемы очень многим людям, — полный подозрения взгляд Димы заставил меня добавить: — Каждому есть, что скрывать, ты сам это говорил.       Димас посмотрел на меня с еще большим недоверием.       — То есть, на тех фотографиях была ты? Не похожа, — скептически процедил он.       — На последних на мне три килограмма штукатурки и волосы до жопы. Как думаешь, узнал бы?       — Нет, — просто ответил он. — Короткая стрижка сильно меняет черты твоего лица, поэтому догадался по имени и по глазам: они хоть и изменились, но всё равно остались такими же.       — О чем догадался? — настороженно спросила я.       — О том, что ты даже сейчас умолчала главное. До меня доходили слухи, но я до последнего не верил, а вчера получил новое задание, — Дима отвел взгляд, а затем и вовсе отвернулся. — Я в курсе, что ты Снегирева.