Парад

Это было прекрасное утро. Одно из тех, когда чувствуешь себя живым, свободным и чрезвычайно расслабленным, когда утопаешь в одеяле с непередаваемым наслаждением, ведь никуда не нужно спешить. Одно из тех, когда кажется, что нет ничего прекрасней ленивого лежания в обнимку с любимым человеком и верным псом, когда отпадает необходимость в завтраке и тем более в его приготовлении. Одно из тех, когда кажется, будто время замирает под лучами теплого весеннего солнца... Да, вы не ошиблись, солнца. Солнца. С.О.Л.Н.Ц.А. Проговаривая каждую букву. С чувством. С энтузиазмом. Можно без толка и расстановки. Как вам нравится. Ведь это было петербургское солнце, самое ласковое, самое долгожданное, самое тёплое. Петербургское. Солнце. Которое светило прямо в глаза. Виктор видел во сне, что ему снова шестнадцать, он только что откатал короткую программу на первом взрослом Гран При, он обнимается с Гошей, он радостно кричит что-то Крису, показывая свою первую взрослую медаль. Серебряную. Затем картинка сменилась. Рядом с ним стоял Юри. Он легко улыбался, наблюдая за другими фигуристами. Почему-то он остался взрослым, выглядел на все свои двадцать четыре, хотя остальные и были похожи на юниоров. Юри ничего не делал, он просто наблюдал за подростками, поздравляющими друг друга. На его шее блестела золотая медаль. Свет от медали был тёплым, он медленно распространялся по всему катку, обволакивая невидимым одеялом. Он становился горячее и... заставил Виктора открыть глаза. Он сонно уставился на утреннее петербургское солнце. Реальность оказалась другой. Ему двадцать восемь. Он - пятикратный чемпион. Под боком не оказалось любимого человека, так как он спал в другой комнате и даже не знал, что являлся любимым, а Маккачин в последнее время предпочитал коврик в гостиной. Реальность оказалась другой. В шестнадцать он выиграл золото, Крис тогда еще не дебютировал во взрослой группе, Георгий не попал в финал, а Юри в то время было двенадцать, и золотой медали у него быть не могло. Виктор раздраженно зажмурился и приглушенно застонал. Он повернул голову, чтобы посмотреть точное время. Шёл теплый десятый час. Весь Петербург считал, что это было прекрасное утро. Виктор тоже должен был придерживаться этого мнения, но с самого пробуждения его не покидала мысль, что так быть не должно. Будто Солнце, петербургское долгожданное яркое Солнце - один из предвестников Апокалипсиса. Будто конец света вот-вот настанет. Что-то было в корне неправильным. Он только не мог понять, что именно. - Виктор, ты проснулся? - в дверях показался Юри в своей любимой растянутой серой кофте, которую носил не первый год. Спустя две недели совместной жизни Виктор попытался его уговорить избавиться от этого допотопного и совершенно нестильного предмета гардероба, но Юри надулся и наотрез отказался от его предложения, так как с этой кофтой было связано слишком много тёплых воспоминаний, и вообще, она ему нравилась. С тех пор Юри демонстративно надевал её при каждом удобном случае. А Виктор представлял, как он снимает эту кофту медленно, дразняще, наслаждаясь каждым движением, как он обводит пальцами каждый её шов, как он приподнимает её, оглаживая ладонью пресс Юри, как сначала он плавно освобождает левую руку от этой безвкусной тряпки, как переплетаются их пальцы, как целует каждую костяшку и проделывает то же с правой рукой, как он аккуратно поднимает кофту до груди, а затем резким движением снимает её. Как припадает к шее, оставляя невидимую дорожку поцелуев, как оставляет несколько укусов, поднимаясь наверх, как целует Юри, прерывисто дыша и обхватывая его плечи сильнее, как в голос стонет во время поцелуя и... если он сейчас не перестанет воспроизводить эту сцену у себя в голове, то Юри узнает о его желаниях раньше времени, заметив недвусмысленную выпуклость из-под одеяла, поэтому ему стоит повернуться на бок и дать Юри ответ. Что он и сделал. Почти. Юри выжидающе смотрел на него, пристально и изучающе, в его взгляде промелькнуло что-то новое, и Виктору даже показалось, что Юри понял весь ход его мыслей. Но искренне надеялся, что нет. Еще не время. Виктор повернулся на бок, кивнул Юри и даже не нашёл в себе силы выдавить привычную улыбку. Что-то определенно было неправильно в этом дне, ведь это, кажется, вообще первый раз, когда Юри встал раньше него. - Проснулся, - заключил Юри и улыбнулся так же ярко, каким было мартовское солнце. - Что будешь на завтрак? Точно. Сегодня очередь Юри готовить. Виктор закусил губу, чтобы не дать себе сказать, что сегодня утром он предпочёл бы Юри и только Юри, но ему это знать пока что было не обязательно. Юри одарил его нечитаемым взглядом, хмыкнул, после чего спросил: - Сегодня на мой выбор, да? Виктор неуверенно кивнул. Юри осторожно прикрыл дверь и прошелестел на кухню, шарканье тапочек по паркету звучало как звон колокола из ближайшей церкви, которую Виктор хотел собственноручно разобрать в первые дни проживания на Ваське. Со временем он привык. А с приездом Юри появилось новое хобби - наблюдать за тем, как он мучается ночами, пытаясь уснуть. Виктор усмехнулся. Ведь сейчас мучился только он.

***

Виктор молча завалился на кухню, чуть не споткнувшись о порог и обматерив его сквозь зубы, затем доковылял до стола и сел за него. Юри молча поставил перед ним чашку с кофе и пару тостов, после чего с ним случился джем и... Виктор залип. - У нас что-то запланировано на сегодня? - Юри намазывал джем на чуть поджаренный тост настолько непринужденно и расслаблено, насколько это было возможным в условиях полной усталости, недосыпа и разбитости. Он даже не стал утруждаться поиском очков, поэтому сузил глаза, наблюдая за движениями ножа, чтобы видеть его как можно чётче. Он сидел на стуле немного вальяжно, скрестив ноги, локти зафиксировал так, чтобы тост оказался на уровне глаз, и совсем не смотрел на Виктора, сосредоточившись на создании настоящего завтрака чемпиона. Кофе и тосты. Чёрный кофе, чернее которого бывают только ночные тени, с которыми Виктор не стеснялся разговаривать с часу до четырёх. Или макушка Юри, на которую он успел залипнуть. Его хватило только на ленивое пожевывание тоста, чтобы не дать словам, которые так просились наружу, выхода, чтобы не ляпнуть ничего двусмысленного и не спугнуть Юри. Еще не время. Но и сдерживать себя становилось всё сложнее. В Петербурге им никто не мешал: не было ни семейства Нишигори, ни семьи Юри, ни постояльцев. Только Виктор и Юри. И Маккачин. И никого больше. - Виктор? - Юри посмотрел на него, всё еще щурясь, и Виктор запоздало осознал, что так и не дал ответа. Юри заметил его растерянное выражение лица и тихо рассмеялся. - Не проснулся еще? Обычно всё наоборот. Именно. Обычно и солнце в Петербурге не светит. - Ах, нет, Юри, - Виктор помотал головой. - Я... это... Нужно в магазин сходить. И всё. - Понял. Как насчёт новой экскурсии? - Конечно. Я ведь не показывал тебе Горьковскую?

***

Это был прекрасный день. Горьковская утопала в лучах, в бездонных лужах отражались здания и мимо проезжающие машины, Троицкий радовал видом на Дворцовый, Петропавловка притянула всю слоняющуюся толпу, поэтому можно было спокойно дойти до Марсова, не беспокоясь о потоке людей, обычно толпящихся у моста и мешающих проходу. Юри останавливался каждые пять минут для того, чтобы сфотографировать всё в мельчайших деталях вплоть до окурков, валяющихся у решетки, и буквы «i», затаившейся в названии моста. Как самый настоящий японский турист, он никому не мешал и даже не просил объяснить, почему так много замков на решетке, просто тихо делал фотографии и иногда останавливался, чтобы полюбоваться видом с еле слышимым «Ваааа». Виктор держался. Держался с грацией мимо пролетающих ворон, которых стало неожиданно много в последние дни, держался так, будто бы всю жизнь провел на Троицком, на Равенства, на Кировском, будто бы стоял там всегда, словно обелиск. Будто бы наблюдал за всем со стороны. Будто бы не он - Виктор Никифоров, пятикратный чемпион, на данный момент испытывающий очень тёплые чувства к японскому фигуристу Кацуки Юри. И будто бы не Юри живёт у него в квартире и старательно делает вид, что ничего не замечает. Виктор держался. Но он знал, что в таком темпе вальсировать больше не может. И пусть он на Юри пока еще не набрасывался, хотя маловероятно, что он это сможет сделать, ведь Виктор Никифоров - приличный человек, и витябыникогда, но кто знает, что на уме у Юри, который смотрит, видит и молчит. Пока что Виктор - молодец. А вот март справлялся на троечку. Юри его обогнал, заметив знакомые места. Он уже успел привыкнуть к Невскому и смог даже выговорить «Спас на Крови» практически без акцента. Виктор пялился на его белое пальто и шёл следом, отмечая про себя два удивительных факта. Невероятно, но с приездом в Петербург Юри начал лучше одеваться. То ли это атмосфера города вдохновляла его на новые изменения, то ли влияние Виктора сказалось, то ли Юри наконец осознал, что ему уже двадцать о боже четыре года, и можно начать за собой следить. И... белый цвет всё же не лучший выбор для Петербурга, где дождь возможен в любой неподходящий момент и где трудно контролировать границы личного пространства и неизбежную возможность столкновения с косяками случайных прохожих. Тем более у дома Зингера. Дальше Юри уже без тени сомнения вёл за собой Виктора, совершенно не оглядываясь по сторонам. Он был уверен в своих действиях, в выбранном маршруте и был безумно горд собой. Виктор то и дело поглядывал на широкую улыбку, не сходящую с губ Юри, и радовался тому, насколько быстро он успел привыкнуть к городу. И всё же, Юри многого не знал о Петербурге. Пока что. Поэтому не уставал повторять, как ему нравилась Думская, по которой они проходили по пути в пекарню, чтобы купить два французских багета просто потому, что захотелось. Юри смотрел то на арт-центр, который доживал свои последние дни по этому адресу, то на восковые фигуры, пугающие и пленяющие своей неестественностью, и всё это происходило будто в замедленной съёмке под простую мелодию сарабанды, доносящуюся из здания справа, а Виктор взглядом вцепился в «Барселону» и громко хмыкнул: даже здесь она не переставала напоминать о себе, о всех прекрасных и неприятных моментах, которые успели с ними случиться несколько месяцев назад, и о том, что они оба вроде бы остались топтаться на одном и том же месте, а вроде и пошли далеко вперёд. В пекарне они отстояли небольшую очередь, забрав долгожданные багеты в тех самых бумажных пакетах, которых полно в Европе, но чертовски мало в Петербурге, они зашли в продуктовый, что был под тем самым арт-центром, Виктор всучил пакет Юри и наказал ждать у выхода, а сам быстро собрал всё необходимое из списка. Лучшей идеей Виктора было закупиться продуктами в магазине, который находился в трёх километрах от дома. И не менее хорошей идеей Виктора было засунуть все покупки в тот самый бумажный пакет, потому что почему бы и нет. И вообще, это весело, Петербург же чисто технически Европа, европейская часть России, северо-запад, шесть часов до Финки, почему бы не использовать истинные европейские пакеты из продуктового и в Петербурге. Замечательно же. Оригинально. Даже стильно. Когда они купили всё необходимое, Виктор уже предвкушал встречу с родными стенами, потому что солнце слепило глаза, и он успел сто раз пожалеть, что не взял с собой специальные февральско-мартовские солнцезащитные очки, которые спасали его в те редкие дни, когда приходилось тренироваться или выходить по делам в прекрасную ясную погоду. Юри что-то рассуждал о купленных почему-то в книжном сладостях и серьёзно вслух раздумывал о покупке нового бадлона, потому что он переехал в Россию, и шестнадцать разношерстных свитеров и водолазок ему, конечно же, не помогли бы в борьбе с петербургским мерзким январским холодом, который Юри надеялся встретить не иначе как в апреле, потому что Юра в первые же дни постарался и долго и упорно рассказывал об ужасных десятиградусных морозах, которые ему довелось пережить за свои пять лет проживания в Петербурге. Кстати, о Юре. Юри остановился у витрины блинной и активно замахал рукой в знак приветствия. Лицо Юры было красноречивым: он совершенно не ожидал, что их уединению с Отабеком кто-то помешает, потому что Виктор с Юри редко появлялись на главных улицах города, и центр считался вполне безопасной зоной, где можно было без излишнего внимания и шума пообедать со своим другом. Первым настоящим другом. Юри всё махал и улыбался. Судя по взгляду Юры, он испытывал противоречивые чувства: то ли ему хотелось улыбнуться и помахать в ответ, то ли он был слишком зол и пытался себя контролировать, то ли был слишком растерян, чтобы хоть как-то отреагировать. Отабек же выдал самое эмоциональное лицо на памяти Виктора, и это значило ровным счётом ничего, так как они виделись от силы три раза за всё это время, и это было аж в Испании. И пока вся ситуация не усугубилась до повторения Барселоны, Виктор осторожно потянул Юри за рукав, притянув его к себе максимально близко, и прошептал тем самым голосом, из-за которого обычно хочется дополнить чёрный кофе сигаретами, что Маккачин без них скучает, что обед, плавно перетекающий в ужин, сам не приготовится, и что не нужно мешать молодёжи, пусть они установят крепкие доверительные отношения. Сами. Юри коротко ему кивнул, помахал еще раз Отабеку и Юре, Виктор улыбнулся каждому, после чего они продолжили свой путь домой. Виктор облегченно выдохнул. Весь Петербург считал, что это был прекрасный день. Один из тех дней, когда нет ничего лучше совместного времяпрепровождения с друзьями, активного отдыха, вкусного калорийного ужина и бесконечных прогулок по городу. Один из тех дней, когда нужно наслаждаться каждым лучиком, сделать миллион селфи и фотографий хорошей погоды и выставить их в инстаграм. Один из тех дней, когда нужно закупиться яркими вещами, потому что весна идёт, весне дорогу, потому что весь мир оживает, всё просыпается, как и желания организма, когда под боком улыбающийся тёплый Юри, которого бы и хотелось отвеснить при каждом удобном случае, но нет. Еще не время. И Виктор за свои-то двадцать восемь лет жизни и двадцать девять лет проживания в Петербурге научился держать себя в руках. Да и коллекция пальто Виктора Никифорова явно нуждалась в красном сотоварище.

***

Это был прекрасный вечер. В семь часов еще светло, это не могло не радовать, ведь день становился длиннее, и казалось, что наконец-то тёмные времена прошли, и можно хотя бы попытаться радоваться каждому моменту. Впрочем, в Петербурге они пробыли не так долго, чтобы начать замечать такие мелочи, поэтому просто наслаждались тем, что можно было полюбоваться солнцем чуть дольше обычного. Или пораздражаться солнцу чуть дольше обычного. Юри раздевался медленно, лениво, наслаждаясь каждой секундой незапланированного представления. Он плавно наклонился и не спеша развязал шнурки, затем также вяло стянул с себя на пол куртку, после чего не забыл смущенно ойкнуть и снова наклониться, чтобы эту чёртову куртку подобрать. Затем на него свалился Маккачин, который теперь всегда приветствовал Юри первым: небольшая месть за десять лет предпочтения фигурного катания окружающим. Его можно понять. Но всё же после Юри Маккачин всегда валил Виктора на пол и не позволял ему подняться по пять, а то и по десять минут. Виктор не возмущался, он, наконец, мог позволить себе не беспокоиться о времени, расслабиться и отдавать себя всего трём самым значимым составляющим своей жизни в равной степени: Маккачину, фигурному катанию и Юри. Который прошёл до кухни разбирать продукты. Даже не переоделся после прогулки. Маккачин решил, что сегодняшняя порция любви была предоставлена, и убежал в гостиную. Виктор остался один лежать в коридоре. Почему бы и нет. Вон, на потолке была удивительно интересная трещинка, всё же старый дом в старом районе Санкт-Петербурга. Виктор не спешил подниматься. Весь день казался нереально хорошим, таких попросту не бывало с ним последние... три? пять? десять? лет. Слишком спокойно. Слишком подозрительно. Просто слишком. У него так не бывает. По законам жанра или по тенденциям, которые рано или поздно прослеживались в жизни Виктора Никифорова, такие замечательные дни, когда любой другой человек просто наслаждается жизнью и распевает оду «К радости» направо и налево, Виктору сулят новый поток проблем, самокопания и безудержного тлена, из которого он всегда выбирался элегантно, стильно и со вкусом, утопая в бесконечных литрах алкоголя. Вот только обычно Юри не было рядом. Поэтому, кто знал, чем закончится этот прекрасный день на этот раз. Виктор надеялся, что негативное влияние петербургского солнца пройдёт с приездом Юри, но в этот прекрасный вечер, лёжа на грязном полу своей квартиры, явно испачкав бежевое пальто и наблюдая за тем, как Юри старательно и медленно вынимает из сумки один овощ за другим и как он без малейшего стеснения откусывает горбушку у багета, как переминается с ноги на ногу, рассматривая чек, и чуть слышно пытается выговорить русские названия продуктов, как он чуть приподнимает подбородок и рукой зарывается в волосы, откидывая их назад, так как чёлка порядком отросла, как медленно оборачивается, неодобрительно смотрит на Виктора, но ничего не говорит, а спустя мгновение улыбается самой домашней и тёплой улыбкой, тихо смеётся и... Виктор понял, что скоро, очень скоро всё покатится к чертям. И надеялся, что на этот раз все пройдёт как можно скорее. Телефон Виктора издал жалобную вибрацию, оповещая о новом сообщении. Виктор лениво перевернулся, чтобы дотянуться до тумбочки, и мысленно попытался прикинуть время работы ближайшей химчистки, затем добрался до телефона и разблокировал экран. Ему написал Крис. И это был уже второй, если не третий, предвестник Апокалипсиса, потому что Крис никогда не писал, он не любил текстовые сообщения и предпочитал фейстайм или обычные звонки. Крис написал, и Виктор не был уверен, как ему стоило отреагировать. Он не думал, что всё пойдёт под откос так скоро. Ведь прекрасное утро, прекрасный день и не менее прекрасное начало вечера. Солнце, лениво-домашний уютный Юри. И сообщение Криса. Это было длинное письмо с прикрепленной видеозаписью, которое почему-то было отправлено на e-mail, а не на мессенджер. В превью видео он узнал молодого себя, смотрящего прямо на камеру. И... Ах, да. Еще Крис в теме сообщения указал, что нужно «смотреть без посторонних глаз». Виктор пробежался глазами по тексту, Крис вспоминал вечеринку на своё шестнадцатилетие и нёс что-то о том, что многое успел вспомнить с того дня, и многое открыло ему глаза на сегодняшнее положение вещей не только в мире фигурного катания, но и в некоторых личных вопросах. С того дня Виктор помнил только то, что был очень пьян. И после Крис месяц его избегал, и он до сих пор не знал точную причину. Виктор был заинтригован. Он начал подозревать что-то неладное. Хотя что-то неладное он подозревал с самого утра, но просто не думал, что всё случится как-то слишком уж скоро. Сегодня была очередь Юри гулять с Маккачином, и Виктор впервые с нетерпением ждал, когда сможет остаться в одиночестве.

***

Озадаченный Юри исчез за дверью вместе с пуделем и списком продуктов на русском, которые якобы забыл купить Виктор, ведь человек он забывчивый и порой рассеянный, а не придумавший новые и совершенно ненужные ингредиенты для завтрашнего завтрака пять минут назад, валяясь тюленем на полу. Виктор надеялся, что у него есть час времени. Единственный продуктовый, в котором Юри научился ориентироваться и без помощи окружающих пройти до нужного стеллажа, был в десяти минутах ходьбы и также располагался у церкви. Другой. Без колокола. Но с протестантами и вечным дворовым рынком, где ларьки сменяли друг друга с завидной постоянностью. Оставшись в квартире один, Виктор поначалу растерялся, так как не знал, с чего начать. Он стоял на одном месте, смотрел на закрывшуюся за Юри дверь и уже прикидывал, как он будет вести себя при нём после просмотра видео. Нужно было набраться смелости, что даже в мыслях прозвучало абсурдно, ведь он - Виктор Никифоров, ему на Олимпиаде в первый раз выступать было не страшно, и он не постеснялся поцеловать Юри на международном телевидении, а сейчас он не мог заставить себя дойти до ноутбука, открыть сообщение Криса и посмотреть видео. В конце концов, Виктор всегда трусил, когда дело касалось исключительно его. Какая прелесть. По подсчётам Виктора до прихода Юри оставалось от силы сорок минут. Он с ногами забрался на диван, небрежно поставил рядом с собой ноутбук и еще раз перечитал письмо. Крис просил связаться с ним после просмотра видео. Виктор нажал на пробел. Космос. Плэй. На экране появился восемнадцатилетний Виктор Никифоров. Он сидел на чьей-то незаправленной кровати. За ним виднелся чёрный скучный чемодан и гора одежды на спинке стула. Судя по заднему фону, это был гостиничный номер. Он смотрел прямо на камеру с недовольным выражением лица. Сзади прошёл Георгий с какой-то непонятной бутылкой, рядом с ним на несколько секунд показался Крис, помахал камере и снова скрылся за кадром. Виктор на видео неуверенно улыбнулся и спросил: - С чего мне начать? - Не знаю, - в голосе Криса, который, вероятно, стоял по ту сторону камеры, еще были слышны детские нотки. - Может, представиться? Ты у нас первый, так что посмотрим, что получится. - Мне нужно говорить на английском? Но у меня же тот самый ужасный русский акцент, каким его изображают в американских фильмах! Откуда-то из номера раздался громкий, заливистый смех Гоши, который перерос в тихие насмешки, стоило Виктору фыркнуть и злобно посмотреть куда-то в сторону. Никифоров на видео глубоко вздохнул, на секунду прикрыв глаза, затем еще раз попытался улыбнуться и продолжил, смотря прямо на камеру: - Мм... привет? Крис предложил записать сообщение в будущее, сделать что-то вроде электронной капсулы времени. Я подумал, что это неплохая идея. Интересно же, что будет со мной через десять лет. Виктор неожиданно замолчал, смущенно потупил взгляд и нервно убрал прядь волос за ухо. Георгий снова рассмеялся. Затем изображение Виктора резко дернулось. Видимо, Крис, будучи оператором, поставил запись на паузу, успокоил Гошу, после чего начал снимать самого себя. На видео было изображено его лицо, еще не тронутое щетиной. Крис не мог нормально удержать камеру, поэтому изображение тряслось. Сначала он проверил свою внешность, поправил выбившуюся прядь, провёл рукой по подбородку, оценивая лучший ракурс, улыбнулся и дал объяснение вместо Виктора: - Мы тут составили список вопросов, на которые должен ответить каждый. Я буду задавать вопросы, а Виктор - отвечать на них перед камерой. Поэтому... - Крис повернул камеру, и на изображении снова появился восемнадцатилетний Никифоров. - Расскажи о себе. Имя, возраст. То, что любишь и ненавидишь. Назови по пять конкретных вещей. - Виктор Никифоров. Восемнадцать лет. Учусь в академии Лесгафта. Люблю фигурное катание, Петербург, гитару, Маккачина и вкусную еду. - Серьёзно? - Плохо любить еду? - Нет, но это не то, что я ожидал услышать, - задумчиво ответил Крис. - Продолжай. - Не люблю я... Дай подумать. Химию, точно. - Всё так плохо? - В аттестате стоит «четыре», но по факту это «два». - Это как? - Это Россия. Всё нормально, не заморачивайся, - ответил за Виктора Гоша. Никифоров нервно рассмеялся и продолжил: - Итак, не люблю химию, алкоголь... Виктор из две тысячи семнадцатого года начал вспоминать, почему был тогда настолько пьян, что не мог запомнить тот день. Это был первый раз, когда он вообще пил что-либо алкогольное выше 6 градусов. - ...плюсовую температуру в феврале, истерики Гоши... - Я вообще-то здесь и всё прекрасно слышу! - в кадре стремительно появилось раскрасневшееся лицо Георгия и также стремительно исчезло. - ... и когда за меня решают, что мне нужно делать. - Второй вопрос, - неуверенно проговорил Крис. - Кем ты видишь себя через десять лет? - Свободным счастливым человеком, занимающимся фигурным катанием ради удовольствия, - на одном дыхании выдал Виктор. - Не, так слишком скучно. Давай поподробней. Кого ты видишь рядом с собой через десять лет? Что с твоей карьерой? С семьёй? Твоя внешность? Характер? Давай, раскрепощайся, это всего лишь камера, ты таких сотни видел! - Эм, ну я.... - Вот! - Крис насильно засунул в руку Виктора бокал с вином. - Пей, а после продолжим. И он послушно выпил. - Итак, через десять лет... - взгляд Виктора бегал по комнате, пока не сфокусировался на окне. - Виктор Никифоров - обычный фигурист, завершивший спортивную карьеру в возрасте двадцати пяти лет. Может, у него есть пара золотых медалей с разных соревнований, может, у него даже есть олимпийское серебро. Он или занимается ледовыми шоу, или является хореографом. Наверное, всё же хореограф. У Виктора Никифорова всё еще длинные волосы. Может, короче, чем сейчас, всё же взрослый занятой человек, у которого вряд ли есть время на должный уход. Скорее всего, длина чуть ниже плеч. Он выше меня ростом, наверное, дорос до 180 сантиметров. Он - взрослый, а значит ответственный, надежный и серьёзный. На него всегда можно положиться. Не знаю, как насчёт семьи, но надеюсь, рядом с ним есть чудесный человек, который готовит ему блинчики по утрам. - Милая девушка? - переспросил Крис. - Наверное. Милая, добрая, нежная, которая обнимет и успокоит после тяжелого дня. Наверное, не фигуристка. - А если не девушка? - Не девушка? - задумчиво протянул Виктор. - Может и не девушка. Я же не знаю, что меня ждёт в будущем. Всякое может случиться. - Ох, я посмеюсь, если это окажется какой-нибудь брутальный парень, - рассмеялся Крис. - Для полноты картины давай сделаем американцем. Только представь заголовок: «Русская нимфа в объятьях капитана Америки». - О, а давайте сделаем картину еще веселей, - Гоша снова появился в кадре, размахивая пустым бокалом. - Пусть это будет какой-нибудь... китаец. Или японец. И будет это прекрасная, сентиментальная односторонняя любовь. И заголовки из серии «Сердце прекрасной российской нимфы страдает по самураю из страны восходящего солнца». - Георгий, ты перебрал, - рассмеявшись, сказал Виктор на видео. - Георгий, ты чёртова ведьма, - зло прошептал Виктор на диване в две тысячи семнадцатом. Ещё тогда знал ведь, зараза. Интересно, помнил ли. Интересно, получил ли такое же видео и он. - Слушай, Виктор, а ты не слишком ли низко оцениваешь себя? - голос Криса прозвучал скорее озадаченно, чем обеспокоенно. - Ты не стремишься к победе? Ты просто не уверен в своих способностях или тебе не нужны золотые медали? Ты же выиграл золото на юниорских, и ты год назад взял своё первое взрослое золото. Я не понимаю, почему ты говоришь, что тебе будет достаточно по одной золотой медали с каждого соревнования и всего лишь одно олимпийское серебро. Виктор на экране скрестил руки на груди и всё еще не смотрел на камеру. - Прозвучит странно, но я занимаюсь фигурным катанием не для того, чтобы золото выигрывать на каждом соревновании. Я просто хочу вдохновлять и радовать людей своим катанием. И всё. Если это вдруг сопровождается медалью - так и быть, хорошо же. Но если я убиваю себя ради золота, то это будет значить, что я потерял всё, к чему изначально стремился. Если вдруг когда-нибудь я стану непобедимым чемпионом, не слезающим с пьедестала и гонящимся за рекордами, это... Это будет значить, что нынешний Виктор Никифоров, коим я сейчас являюсь, мёртв. Я знаю, что есть вероятность, что я пойду по этому пути. Но я искренне надеюсь, что до такого не опущусь. Медали не моя цель, Крис. Виктор наконец посмотрел на камеру и улыбнулся. Крис неоднозначно хмыкнул. - Скажи пару слов будущему и... Глянь, Георгий вырубился! На видео показали Гошу, распластавшегося на белой софе в обнимку с бутылкой. - Можно на русском? - Конечно. - Итак, Витя, - на экране снова появился растерянный Виктор, который спустя мгновение уверенно смотрел прямо на камеру. - Слушай меня внимательно. Сейчас я знаю, что вот-вот всё покатится по наклонной, и я прошу тебя не доводить себя. Я... ты становишься слишком жадным и забываешь, ради чего катаешься. Ты увидел золото на своей шее в прошлом году и начал потихоньку терять контроль над собой. Ты уже решил, что ты - чемпион. Ты перестал выкладываться в эмоции и представление, теперь ты беспокоишься исключительно о технике. Сейчас я пытаюсь вернуть себя, каким я был год назад, когда искренне любил лёд. Я прошу тебя остановиться. Я очень надеюсь, что ты смог и не продолжил саморазрушаться. Я надеюсь, что ты ушел из спорта. Я хочу верить, что ты не убил себя и не стал машиной по завоёвыванию золотых медалей. Я всегда хотел быть тем, кто хоть немного сможет дать мир и спокойствие людям, а не тем, от кого они рано или поздно устанут. Я хочу удивлять, но не хочу, чтобы люди слишком привыкли ко мне. Виктор поднялся с кровати и почти вплотную подошёл к камере. - Я надеюсь, ты меня не убил. На этом видео закончилось. Виктор молча уставился на экран, не зная, куда себя деть. Ему напомнили о самом позорном проигрыше в своей жизни, о поражении в борьбе за самого себя. Всплыли мысли и воспоминания, о которых он не рисковал вспоминать последние семь лет. Раздался звонок. Юри вернулся раньше обычного. Виктор с трудом нашёл в себе силы подняться с дивана. Он был совершенно сбит с толку и не знал, сможет ли вести себя как обычно. Виктор медленно шёл по коридору, оттягивая встречу с Юри хотя бы на секунду, потому что был уверен в одном: эта ночь будет совсем не прекрасной.