Сказки дядюшки 3,14здеца

Краткое содержание: новый жрец взялся за дело слишком рьяно, что не всем старожилам понравилось Храм Йосна Светозарного лет двадцать с небольшим стоял пустым. Заходить в него заходили – вроде как благословения испросить, но больше по привычке: одно время что церковь Светозарного была сильной, что короли в далекой столице как один ему поклонялись. Ну было и было, не беда и не горе, не хуже и не лучше других Светозарный, и жрецы у него были вменяемые. Не последний, правда. Поначалу народ присматривался к нему: поп был невысоким, пухленьким, сосредоточенным, проворным. Прибыл на упитанном осле, поставил в стойло, покормил и приволок воды, а сам посеменил – и не в дом свой, а в церковь, начал открывать ставни, сметать паутину, чистить алтарь и все такое. Народ поглядел на такое усердие, покивал с одобрением и продолжил заниматься своими делами. Думали: прибыл – и хорошо, если дитенка покрестить или пару обручить, не нужно будет в соседнюю волость трястись, а своего жреца припахать. Не тут-то было. В воскресенье прямо на рассвете поп начал грохотать в двери. Прямо с противоположного от церкви дома. На возмущенное: «Ты не охренел ли, божий служка?» – он все с той же сосредоточенной миной, с которой на осле трясся, а потом паутину с потолка сметал, объяснял, что служение Светозарному должно совершаться регулярно и усердно, берите пример с Его Величества и семьи. Кузнец попытался на него рыкнуть, поп отскочил и негодующе затарахтел: – Не на мою честь покушаешься, а Светозарного, ибо я его воплощение и властная десница в вашем людьми забытом селении. Кузнец было потянулся за батогом, но староста подкрался к нему и говорит: – Ты не балуй, это жрец как-никак, из самой столицы к нам послан. Пришлось идти. Вся деревня в храм втиснулась и в течение четырех часов слушала, что там поп вещал, и подпевала, когда он требовал. Расходились после службы долго, стояли перед церковью, поглядывали на нее, негромко переговаривались. – Ну ничего, – говорил один. – Ответственный, – соглашался другой. – Посмотрим, – многозначительно произносил третий. Поп, по большому счету, был безобидным. Шумным – да, требовательным – тоже, но и ответственным. Если кому среди ночи становилось так плохо, что было ясно: все, отходил человек по белу свету, – жрец приходил по первому требованию, произносил какие нужно молитвы и до самого конца преданно служил. Если кому на дальнем хуторе требовалось дитя крестить, поп забирался на осла и трясся, пусть даже и за пять верст. Одно он не любил – одну, если точнее: старуху Наину Костяную Ногу, ведьму. В первое же утро, когда по всему селу со старостой носился, до ее избушки тоже дошел, но замер у ограды, повернулся и спросил: – Что за нечестивец живет в этом жилище? – Так… – замялся староста. Слышал откуда-то, что Светозарный вроде не всякое искусство привечает. И вот Наинино – оно как, Светозарному по нраву или совсем наоборот? – Так лекарка это наша. Наина. – В каких школах искусству обучалась? – продолжил расспросы поп. – Так… – Староста смутно помнил отцовы рассказы: вроде Наина уже зрелой бабой пришла к ним в село, спросила, есть ли лекарь – а он аккурат за неделю помер, и сказала, что будет за него. Дипломов никаких не спрашивали, а за то время, что она с ними жила, люди болели меньше, скотина жила дольше и урожаи были богаче, и это для селян было куда лучшим доказательством учености, чем кусок пергамента. – Обучалась, отче. Умна, даже книжки у ней есть, я видел. – Почему я вижу нечестивые знаки на косяках? – взвизгнул поп. Староста втянул голову в плечи. Может, и ни при чем Наина, а ей эти кренделя еще от старого лекаря достались. Сказать, правда, не осмелился ничего, дабы по недомыслию не солгать. – Нечестивцы! Допускать темные магические силы в своем селении – как не стыдно? Где ваша забота о чистоте души?! – возопил поп. Староста еще усердней скрючился, чтобы вопли попа его не задели, и покосился на избушку. Наина, скорей всего, была дома, наверняка слышала поповью истерику, а сердить ее староста не хотел совсем. Он ухватил попа за локоть и зашептал: – Пойдемте, отче, люди ждут, службы жаждут, Светозарного благословения, вы бы их не лишали живительного слова. В первую свою службу поп все больше говорил о том, как счастливы должны быть селяне, что у них есть жрец Светозарного – истинного бога, всемогущего и всеведущего. Во вторую – что все, кто не поклоняется Светозарному, должны быть наказаны и отлучены от церкви. В третью – что служителей нечестивых божков не следует пускать в населенные пункты. В среду, на неделе после третьей службы, поп явился на базарчик, который обычно открывался на заре перед домом старосты. Несколько торговцев знали о базаре и прибывали на своих повозках; местные – кто столы приносил, а кто и просто на лавки выкладывал, что хотел продать. Выручки особой базар не приносил, разве что несколько грошей в сельскую копилку за аренду столов и лавок, но важен был: где еще неспешно осмотреть, кто и чем торгует, обсудить виды на урожай, узнать вести из столицы, просто посплетничать. Поп со второй уже недели использовал базар в своих жреческих целях. Притаскивал скамью, ставил ее у крыльца старостина дома, забирался на нее и давай вещать: – Истин и велик Светозарный, и нет божества, равного ему. – Голос у него был звучный, красивый, так что к такому усердию народ отнесся в целом с одобрением. На третью же неделю на базар пришла и Наина Костяная Нога. Отчего ее так прозвали, становилось ясно, как только видели Наину: хрома была. Щиколотка правой ноги была очень худой, и ступня совсем не гнулась, еще и в высокий и жесткий ботинок была обута, чтобы по возможности оберечь от нагрузки. Наина ходила с костылем и – всегда – с трубкой, которую держала если не во рту, так в руке. Она была смугла, высока, сухощава; ходила, как и говорила, неторопливо, и взгляд ее мало кто мог выносить больше двух биений сердца кряду, до того был тяжел и проницателен – как будто видел глубинное, сокровенное, желаемое – все. Поп, когда ее заметил, еще громче начал орать: – Нечестивым места в храме нет, Светозарный требует благочестивого себе служения, истинны и верны его благословения! Наина остановилась, послушала его и пошла к приезжим торговцам. Те посматривали на попа, но с ней обменивались: они у Наины травки, мази и зелья, а она у них – для своих зелий ингредиенты. Потом она подошла к молочнику, купила творога; и к пекарю: он-то ей исправно привозил хлеб, а сдобу какую Наина покупала редко и прямо в лавке. Приобретя, что нужно, она остановилась напротив попа. Тот от негодования фыркнул, как строптивый мерин, и повернулся к ней спиной. Орать о благословениях Светозарного, правда, не перестал. Наина неторопливо натолкала в трубку табака, прикурила и постояла немного, слушая, что он там восклицал. А поп знай себе старался: нечестивцы, отверженные, самонадеянные, гордецы, проклятые и все такое. Староста заламывал руки: боялся, что Наина устроит небольшой судный день прямо на площади, а она постояла, скурила трубку и похромала к себе в избу. Так И ладно бы дело кончилось базарными средами, но Наина повадилась ходить на воскресные службы. Поп бесновался так, что слюна его забрызгивала всех перед ним, а Наина стояла у двери, держала трубку во рту, задумчиво жевала мундштук и кивала в такт его фразам. Поп все яростней проклинал неверных служителей Светозарного, его противников и все сочней описывал, какие блага перепадут верным его почитателям. – Вы вознесетесь превыше всех людей и ходить будете высоко, прямо по воздуху, и не замараете ног ваших, если только будете верны богу истинному и всемогущему, Отцу нашему Светозарному! – восклицал он. – Так для этого простого «левито» достаточно, отче, – звучно произнесла Наина, вынув трубку изо рта. – К чему всякие обряды и эти диеты. Поп сделал вид, что не слышал ничего. Народ украдкой оглянулся на нее и зашушукался. Поп заорал еще исступленней: – Нечестивцы склонятся перед вами, а вы будете вознесены над ними… – Я и говорю, «левито», – добродушно произнесла Наина, подняла левую руку с зажатой в ней трубкой и замысловато подвигала мизинцем и безымянным пальцем. Поп неторопливо, с достоинством даже, воспарил к потолку и начал медленно вращаться. Он истошно завопил, засучил руками и ногами, спохватился, попытался зажать полы ризы между ног, сжал ляжки и подогнул ноги и все махал руками – висеть без какой бы то ни было опоры под ногами было ему непривычно и жутко. Мужики в церкви крякнули от изумления, бабы – шумно выдохнули, а девицы застенчиво зарделись; кому-то даже достался подзатыльник в ответ на нечестивое хихиканье. Наина же сказала: – Как-то так. И никакого благочестия. Она удовлетворенно кивнула и похромала домой. А поп остался висеть в храме. По требованию ему поставили стол на стол, а сверху еще один, туда же водрузили бумагу и чернильницу, и поп написал страстное письмо епископу: пострадал, мол, в борьбе с нечестивцами, потерпел, мол, за веру, прошу поддержки и некоторой премии. Письмо было отправлено вечером того же воскресенья, а в понедельник у церкви было не протолкнуться от зевак. Они не только из местных были, но прибывали и из других волостей. Все вздыхали, осуждающе качали головами, недобро поминая всяких нечестивцев, а сами прикидывали, как бы с Наиной Костяной Ногой пару минуток улучить, чтобы она подсобила своей магией – такое это было подтверждение ее мощи и искусности, что многие любые деньги готовы были заплатить, лишь бы ее услуги купить. Потом в церковь начали прибывать дознаватели из епархии. Они забирались на стол, на котором стоял стул, поп перебирал руками по веревке, чтобы немного спуститься, и долго и красочно рассказывал об испытаниях, которые перепали ему от нечестивицы. Дознаватели убирались в епархию, поп оставался болтаться под самым потолком, народ у церкви тоже убывал – над попом уже всласть насмеялись, а ничего нового все равно не происходило. Попытались и Наину допросить. Приступили к делу со всей ревностью, которая свойственна служкам Йосна Светозарного. Она подняла брови, неторопливо подняла левую руку и задумчиво зашевелила пальцами. Этого было достаточно, чтобы дознаватели осеклись и продолжили задавать ей вопросы куда более почтительным тоном. А поп все болтался под потолком в своей церкви. И Наина категорически отказывалась что-то менять. – А зачем? – пожимала она плечами. – Хорошо ведь висит. Святой человек, и не поспоришь. Опять же: начнет проповедовать – это как его оттуда слышно будет, ни на какую табуретку взбираться не нужно. Наконец в село приехал сам архиепископ. За день до него – мелкие чины из епархии, поговорили со старостой, и он, бледный, побежал по домам с требованием на рассвете всем быть за околицей и встречать архиепископа с радостными рожами. Архиепископ подошел к селу пешком, одетый в простую ризу, пусть и с архиепископским нагрудным знаком, в веревочных сандалиях, с непокрытой головой. Он поклонился старосте в ответ на его земной поклон, благословил детей, ущипнул за щеку пару молодых девок, игриво подмигнул бабам покрасивей и одобрительно кивнул их мужьям, а потом пошел к церкви. На пороге остановился, посмотрел на попа, болтавшегося под потолком, отмахнулся, когда тот попытался в полете изобразить почтительный поклон, и вышел на свет. – Левито, значит, – задумчиво сказал он. Затем сунул голову в церковь и крикнул: – Ты бы к своему благочестию еще и разума чуток добавил, цены бы тебе не было, трещотка. Затем архиепископ вздохнул и грустно сказал: – А разбираться мне. И пошел дальше к Наининой хижине. Наина сидела на завалине, вытянув правую ногу, потирала колено и курила, зажмурившись и подставляя лицо солнцу. Когда архиепископ подошел к ограде, она приоткрыла один глаз. – Приперся, старый хрен? Где ты таких придурков находишь? Он тяжело вздохнул, открыл калитку, подошел к Наине и уселся рядом. Сцепив руки на животе, сказал: – Так сами находятся. Идеалы юности, все дела. Даже прибавки к жалованью не просят, идиоты, все в светочи церковные рвутся. Наина сочувственно похлопала его по колену. – А левито у тебя всегда хорошо получалось, – одобрительно заметил архиепископ. Она толкнула его локтем и улыбнулась. Архиепископ сжал ее руку и снова вздохнул. – Прости дурака, – попросил он. – Не себя ведь имеешь в виду, благочестивое твое отродье, – поморщилась Наина. – Да мне уже не о том думать-то надо, – невесело усмехнувшись, ответил архиепископ, – о собственном конце, не о твоей милости. И об этом придурке. – Ладно, – милостиво откликнулась она. – Дай костыль. В церкви она взмахнула рукой, сделала несколько пассов пальцами – поп и опустился на землю: рухнул на нее, начал выть, причитать, целовать. Архиепископ закатил глаза и указал на него движением бровей своим слугам. Те бросились к попу, потащили его за алтарь. Архиепископ же встал рядом с алтарем и поднял руки в приветственном жесте. – Дети мои, – воскликнул он, – велик и милостив Светозарный, которому мы служим – каждый на свой лад. И ему решать, чьи мольбы о благословении исполнить, а чьи придержать, мы же будем щедры на них, не различая одежд и чинов. Да прославится Светозарный! Он говорил еще, восхвалял Йосна, возносил ему молитвы и рассыпал благословения; поп рыдал от облегчения в свой клетушке. Наина шла к своей хижине, бормоча себе под нос что-то. Поп остался служить в селе. Вел себя, правда, куда смиренней. Наина, по природной своей вредности, решила явиться в храм в воскресенье. Поп, завидев ее, нервно икнул, побледнел и попятился, но взял себя в руки, подбежал к ней, подтащил поближе к алтарю, приволок ей стул и усадил. Затем забрался на алтарь и начал: – Велик Йосн Светозарный и милостив к детям своим… Наина заскучала. Привычно потянулась за трубкой, выбила ее о костыль и замерла, услышав, что поп молчит. Подняла на него глаза и тяжело вздохнула: больно жалобно смотрел на нее поп. Она сунула трубку в карман и махнула рукой: продолжай, мол. Он и продолжил. Наина оперлась подбородком о костыль и задремала. Служба закончилась, народ начал подходить за благословением, осторожно огибая Наину, чтобы не разбудить. Затем, когда все ушли, поп начал прибираться в храме. И – вздрогнул, замер, оглянулся. – Ну, не помер от скверны в храме, щенок? – спросила Наина. Поп сделал один шаг к ней, другой, пожал плечами, смущенно улыбнулся и засиял. – Никак нет, госпожа Наина, – радостно возопил он. – Вы позволите проводить вас домой? А может, дровишек вам наколоть или водички натаскать? Или, может, за скотиной присмотреть? Или травок насобирать? Наина замахнулась на него костылем, встала, кряхтя, и быстро поковыляла к выходу. А поп приплясывал рядом с ней, предлагая свою помощь. – Вот же трещотка толстобрюхая, – прошипела Наина, решительно шагая прочь от храма. – Навязался на мою голову, растреклятый! Удружил, Самуил, чтоб тебя грыжа мучила, ох удружил! И не избавиться ведь от этого благодетеля, чтоб ему дни напролет икалось, да славится имя Йосна Светозарного вопреки его служителям!