Веление строчки

      – Это все таймскип... – твердит измученный фикрайтер, стараясь написать что-то дельное, не отходящее от канона. В полутемной комнате, со всклоченными волосами и красными от недосыпа глазами, он подобен богу. Уставший мозг все выдает и выдает тысячи вариантов развития сюжета, скачет на грани бреда и ухмыляется Музе развязной улыбочкой.       Но постепенно чистый лист наполняется буквами. Они тяжеловесно ступают по странице и срываются в бездны вселенной, чтобы упасть на благодатную почву сотен миров и претворить в жизнь полусонные фантазии.       Впрочем, об этой великой тайне мироздания никто и не догадывается. Ни сам автор, ни люди, для которых стук расшатанных клавиш равен гласу рока.       Если бы Зоро и Санджи догадались о том, кто перевернул их жизнь с ног на голову, если бы только могли добраться до паразита-автора... Собственно, ничего хорошего его бы точно не ждало.       Но Мугивары, к счастью для самозваного Демиурга, и мысли не допускают, что кто-то приложил свои потные ладошки к тому бедламу, что творится в их душах, сердцах, да и на всем Гранд Лайне в целом.       Санджи уверен, что все еще не избавился от дурного влияния окам. Он мучительно краснеет и с замирающим сердцем сдирает с себя женское белье. Хотя, впрочем, прекрасно знает, что снова наденет его. Поздно вечером, в своей каюте, когда никто не видит. Представит, как касаются тела грубые мужские руки, пробираются под одежду, ласкают в таких местах, о которых коку и подумать стыдно. Почему-то в его фантазиях это всегда руки Зоро, отчего Санджи буквально ненавидит себя за подобную слабость.       Но устоять все равно не может. Потому что где-то далеко-далеко, за миллиарды световых лет, кто-то упорно истязает клавиатуру извращенными виршами.       Винсмоук извивается на собственной кровати, закусив губы, без единого звука доводя тело до разрядки.       Зоро, если его спросить, не ответит, что ему понадобилось у кока именно в этот момент. То ли саке попросить, то ли еще чего... Наверное, он что-нибудь придумает. Какое-то оправдание, в которое и сам поверит. Не говорить же, что его пихают под лопатки каверзные похабные мыслишки относительно одного блондинистого придурка, чтоб ему икалось. Ророноа никак не перестает удивляться, откуда они только берутся в голове. Такие объемные, живые и возбуждающие. Да еще учитывая тот факт, что мечник мужчинами не интересуется. Да и женщинами тоже не особо. Разве что, это будет превосходная мечница. Тогда он с удовольствием скрестит с ней мечи. В самом что ни на есть прямом, человекоубивательном смысле.       Тем не менее, Зоро стоит у двери Санджи, мнется с ноги на ногу и все-таки нерешительно ее открывает. Очень тихо.       Почему-то он не стучит, не окликает хозяина каюты, никак не дает знать о своем присутствии. Вернее, сам Зоро не знает почему. Да и откуда ему догадаться, что это все происходит по воле автора, которому именно так все и надо?!       Он просто смотрит на Санджи, не в силах двинуться с места и беззвучно шевеля губами. В горле сухо, как во владениях Крокодайла, сердце скачет в груди перепуганным зайцем, а руки подрагивают от желания прикоснуться к светлой коже кока, пройтись по капелькам пота самыми кончиками пальцев.       Винсмоук выглядит совершенно иначе, чем всегда. Зоро скользит взглядом по бесстыдно раздвинутым стройным ногам, мускулистому торсу, выпирающим ключицам. Он может разглядеть, как подрагивают ресницы закрытых глаз.       Автор замирает и снова с головой бросается в поток повествования. И вместе с каждым его словом, Зоро чувствует, как закручивается в животе напряженный комок, как нарастает невыносимое, почти болезненное возбуждение.       – Зоро! – Нечаянный стон Санджи срывает все ограничители мечника. В другой момент он был бы удивлен, почему чертов кок повторяет именно его имя. Имя самого, казалось бы, ненавистного человека в команде. Не "Нами", не "Робин", не имя какой-нибудь еще красотки, а "Зоро". Ророноа входит в комнату, выдавая себя скрипом досок под сапогами. И сам не понимает зачем, как он решился на это, или почему у Санджи такое странное выражение лица. Не злое, скорее испуганное. И отчаянно красное от осознания, что мечник слышал, как он звал его по-имени. Зоро. Страх, желание, удивление и предельное удовольствие смешиваются, как краски на палитре художника.       Зоро хочет сбежать от этого чувства неловкости, от застрявшего в лёгких воздуха и, черт бы его побрал, возбуждения. Но вместо этого он подходит ближе, касается распростертого на кровати тела и совершенно теряет голову, растворяется в поцелуях, грубых ласках и прерывистых стонах. Санджи хочет оттолкнуть мечника, хорошенько вбить свой позор в его тупую голову, чтобы даже и вспоминать не смел. Но только и может, что отвечать на поцелуи, впиваться пальцами в плечи Ророноа, оставляя синяки, и шептать, как хочет почувствовать его внутри себя.       Где-то на конце Вселенной автор торжествующе потирает руки и с плохо скрываемым вожделением изливает на вордовский лист очередные фантазии извращенного мозга. Ну и что, что ООС, ну и что, что никакого обоснования. Главное же не это. Лучше смотрите, какая непередаваемая игра чувств и ощущений. Острое удовольствие от чужого прикосновения, экстаз двух сплетенных в порыве страсти тел, вот оно - главное.       Оргазм. Последняя точка. Автор и сам дрожит от переполняющего волнения, словно пережил весь этот хаос вместе с персонажами. Уже позже, успокоившись, он с чистой совестью закрывает документ со статусом «закончен»...       А Зоро и Санджи так и не могут понять, что же случилось. Как оно вообще могло произойти. Запоздалый ужас вперемешку со стыдом раздирает внутренности. И, наверное это глупо, но их испуганные взгляды встречаются. Время превращается в тягучую медлительную массу. Конечно, автор никогда не допустил бы подобной банальности. Но автора уже нет. Все движется само по себе, подчиняясь каким-то непонятным законам мироздания.       Страх отступает, сменяется непривычной теплотой и нежностью. Она не берется из пустоты по мановению чьей-то руки. Это, пока еще совсем неокрепшее, чувство - не создание непутевого фикрайтера. Оно — дитя битв, волнений, сотен ссор и потасовок, поддержки и хрупкого, подчас грубого, взаимопонимания.       И кто знает, что с этим чувством будет. Окрепнет ли оно в битвах на грани жизни и смерти, или же рассыплется по кусочкам...       Во всяком случае, это решать уже не автору.