Я должен был стать его мечом и щитом. Я должен был оберегать его, такого ранимого, закрытого от других, защищать от лишних чувств. Я должен был стать его всем.
Он встречает её якобы случайно. Гадкая, самодовольная и хитрющая улыбка не сползает с его лица ни на секунду. Даже когда с тонких, обветренных, чуть дрожащих губ девушки слетает поспешный отказ. Но он, не давая ей шанса на отступление, произносит заветные слова: «Странному нужна помощь». Маг душ — самое чуткое создание в мире — теперь точно не уйдёт. Она на крючке. В простоватом, шумном кафе, где играет новая, уже успевшая всем надоесть песня с навязчивым мотивом, они, словно парочка, обедающая в последний раз вместе, ощущают давящее напряжение. Девушка, чью простую, миловидную внешность и лицо с эмоциями, читающимися так же легко, как и любая книга, он ненавидит всем сердцем, смотрит на него слишком внимательно. Этот самодовольный парень для неё тоже открытая книга. — Зак, ты сказал, что Странному нужна помощь, — он чувствует, как что-то невидимое и эфемерное ощупывает его, пробует на призрачные зубы. — Да. Ты можешь убить его?***
— …мы должны убить это чудовище! — Мы не можем. Он истинный наследник. Дитя, дарованное самим Богом. — Мне всё равно! Это сидит в моём ребенке! Это, как чёртов паразит, будет уничтожать моего мальчика! Даже если бы он был Богом, я всё равно не хочу мириться с мыслью, что ему суждено делить тело с моим сыном! — Они оба мои сыновья. Я смотрел на то, как родители ссорились. На то, как «моя» мать, кричащая, бьющаяся уже в истерике, пыталась сломить холодные рациональные доводы отца. Мне было пять. Я впервые проснулся, впервые не смотрел его глазами, а управлял телом сам. Он, мой брат, сосед по телу, затаился где-то внутри, сжался всем телом и молил, чтобы эта пытка закончилась. Его пугали крики. Мне было всё равно. Но моё сердце по какой-то алогичной причине болело от каждого его всхлипа, от каждой мольбы. Я хотел его обнять, успокоить, отдать ему всё, что он так требовал у мира. — Лео, мальчик мой, — «моя» мать трясла меня за плечи, словно безумная. — Лео, ты меня слышишь? Слёзы лились по её красивому, не тронутому старостью лицу, оставляя мокрые блестящие дорожки. Безумие и отчаяние, захватившие её разум из-за страха, плескались в глазах, словно волны во время шторма. Я ненавидел эту женщину. Эту «мою» мать, так отчаянно желавшую моей смерти и любящую его. — Я слышу, всё хорошо: он ушёл. Я, спрятавшись в чертогах разума, словно затаившийся хищник, наблюдал снова его глазами.***
— Убить? — Она изогнёт удивлёно бровь. Мол «Мы, маги душ, не убийцы. Наш дар не способен на это». Её глаза смеются. — Ты обратился не к тому магу. — Мне нужно убить его так, чтобы самому не сдохнуть. Она снова удивится. А потом хлопнет своими маленькими руками и попытается уйти. Зак остановит, сказав второе заклинание: «Он сам этого хочет». Девушка тут же сядет на место, прищурит глаза, ещё раз «оближет» его душу, а затем, убедившись в правоте собеседника, кивнёт головой, дав ему продолжить. — Странный решил начать всё сначала. Хочешь с ним поговорить? –В который раз удивившаяся девушка начнёт активно кивать, словно её собеседник мог передумать. Но перед тем, как Зак уйдёт, неожиданно спросит — Зачем ты это делаешь? — Я хочу его защитить.***
Он плакал навзрыд, размазывал по лицу сопли, судорожно всхлипывал и как-то странно дышал, словно чего-то испугавшись. Я, являясь отражением на воде, смотрел на него и чувствовал презрение, ненависть к этому заплаканному, уродливо скорченному лицу. Ведь это моё лицо. Как могло оно вздрагивать, корчиться под градом слёз? Как мог он потрошить своё сердце из-за чужих, пустых слов? Как мог слушать чьё-либо мнение, кроме моего? Я ненавидел, как легко он принимал каждое мнение, кроме моего. Как боялся одиночества, хотя я тут, всегда с ним. — Прекрати плакать, — он в ту же секунду остановился. Своими большими, покрасневшими от слёз глазами изумрудного цвета «мое» лицо прожигало во мне дыру. — Если ты будешь слушать каждого из этих придурков, то выплакаешь всю жидкость из организма и усохнешь. — Но они… они. — Прекрати. В следующий раз я выскажу всё им за тебя. — Я мечтал спрятать его от всех в каком-нибудь далёком месте, где никто и никогда бы не видел этих изумрудных глаз, не знал о его доброте и не овладел ни его сердцем, ни разумом. — Лео, я всегда буду тебя защищать. Обещай, что не дашь им больше удовольствия видеть твои слёзы. — Обещаю.***
У входа они прощаются. Зак провожает взглядом неспешно идущую девушку, которую он ненавидит всем своим сердцем настоящей сволочи. Ему трудно понять, что в ней нашёл Странный: ни грациозной походки, ни очаровательных неповторимых форм, ни милого характера — в этой девушке нет ничего особенного, кроме таланта к редкой магии. Кроме талана воровать мужские сердца. — Она на самом деле тебе нравится? — Зак переводит взгляд на витрину кафе. Странный смотрит своими изумрудными глазами, прожигает в нём очередную дыру. Даже его красные волосы полыхают на стекле, словно пожар, готовый вот-вот сжечь всё: кафе, ближайшие кирпичные, отражающиеся дома, самого Зака. — Ты её недооцениваешь. — Зак безумно хочет ему возразить «Я переоцениваю тебя». Но это будет грубо. Это сорвёт одну из заплаток на сердце. — Постарайся быть с ней милее. Я уверен, она и тебе понравится. — Ага, — парень решает закончить бессмысленный, раздражающий разговор, поэтому направляется в сторону своей квартиры, не попрощавшись с узником стекла.***
Все любили Лео. Такого идеального Лео, наследника престола, по чьим венам течёт кровь Люцифера. В его лидерских качествах никто не мог усомниться: он уже разрабатывал законопроекты и принимал участие в крупных мероприятиях. Все любили Лео. Такого красивого, подтянутого, словно слепленного любящими руками скульптора Древних времён, Лео. Невозможно было не любоваться его идеальным, атлетичным телом, скулами и носом с горбинкой. Яркие красные волосы ни только показывали его статус, но взывали невероятное по-своему богохульное желание зарыться в них руками. Умные глаза-изумруды, в которых, казалось, можно было увидеть длинные таинственные коридоры с забитыми книгами шкафами. Все любили Лео. Умного, доброго, обаятельного и обходительного Лео. Словно он сошедший со страниц сказки принц. Он никогда и никого не обижал, помогал всем, кто просил, давал советы и не спрашивал лишнего, проявляя сочувствие и следуя своему чувству такта. В нём всё было сбалансировано, в меру и, будто назло, всё плохое он отдал мне. — Лео, — невестка, одна из благородных демониц Альхен де Рара, окликала его, наверное, уже в третий раз. Меня эта крольчиха раздражала своей показной нежностью и робостью, но Лео любил её. Для него нежная Банни с чудоковатыми волосами цвета персика и скромной улыбкой на лице была олицетворением принцессы. — Ты сегодня задумчивый. — Просто скоро моё совершеннолетие. Волнуюсь. Все любили Лео. Все пытались украсть его у меня. Захватить хотя бы капельку внимания. — Не переживай, — я встрял в их разговор, беспардонно забрав у не ожидавшего этого принца власть над телом. — Я всегда помогу тебе, если какая-нибудь красотка будет слишком активно лезть. Так сказать приму атаку на себя. — Спасибо, Зак, но не мог бы ты не встревать в чужие разговоры? — Крольчиха недовольно фыркнула, но я учтиво не заметил её неженственное действие. — И верни Лео. Я говорю, что они всегда обижают такого слабого меня. Что в них нет сочувствия и добродетели. Но всё же, несмотря на показательные речи, передал бразды правления своему «соседу».***
С её губ не сползает ехидная улыбка. Зак, слабый, опустошенный и злой, гневно прищуривает глаза и шепчет одними губами, как ненавидит её. Она, маг душ, нарочно громко ставит кружку на стол — БУМ! — в его голове взрыв. Девушка даже говорит намного громче обычного, тянет гласные и мурлычит под нос какую-то веселую песенку в знак своего превосходства. Она же говорила этому уличному коту с янтарными глазами о последствиях. Она же говорила, как тяжко ему будет. — Как самочувствие? — Сострадание — главная черта любого мага душ. Кроме этого. — Хреново, словно меня пропустили через блендер, потом попытались собрать, но отчаявшись, оставили, что получилось. — Зак ощущает пустоту. Явственную, чужеродную, незнакомую ему до этого пустоту. У него чего-то не хватает. Если вы это видели, пожалуйста, верните ему. — Я предупреждала. — Девушка берет его за руку. Её руки теплые и маленькие. Её руки все в царапинах, шелушатся и на них виднеются вены — длинные, витиеватые голубые дорожки. — Пожалуйста, подумай о нём некоторое время. Он не спрашивает зачем. Просто делает, что просит маг душ — думает о изумрудных глазах, полыхающих огнём волосах, о бесчисленных шрамах и родинках — особенно о той, что на запястье. Зак ловит такой привычный образ парня. И в его груди словно появляется Солнце — слишком тепло и хорошо после давящего чувства пустоты и одиночества. Ему почему-то кажется, что Странный рядом, что именно он держит его за руку. — Пока ты не привыкнешь, я буду имитировать ауру Странного. — А, вот что это, — Зак вымученно улыбается.***
Я не сразу признался себе, что люблю Лео не как брата. Наверное, мне вообще было трудно признаться, что я мог любить. Мог желать чего-то так рьяно и постоянно. Мог искать какие-то намёки, подбирать особые слова и скрывать все свои чувства под шелухой эгоизма и едких фраз. Но когда я стал видеть сны — такие реалистичные сны, в которых изучаю каждый сантиметр нашего тела. В которых наши языки сплетались. В которых мы были отдельно друг от друга, но ни менее близки, чем разделяя одно тело на двоих. В которых не существовала никаких условностей, запретов и табу. В которых было безумно жарко, приятно и липко. И я мечтал оставлять на нём метки: синяки, засосы, укусы, шрамы. Мечтала ломать его кости, ломать его полностью, чтобы потом зализывать и лечить. Мечтал раздробить на атомы, чтобы потом собирать, склеивать вновь и целовать, целовать, целовать. Мечтал коснуться хотя бы раз. Своей рукой его руки.***
— Ты когда-нибудь дрочил на Странного? — Маг душ показывает характерное движение рукой. Вверх-вниз. Вверх-вниз. — Что? — Зак не сразу понимает, о чём его спрашивает девушка. Честно говоря, даже осознав её слова, он не понимает. Как-то неожиданно и мерзко звучит такая обычная и простая фраза. Хотя это он обычно мерзкий, гадкий и противный. — Ну, ты же его любил, — девушка ещё раз, ехидно улыбаясь, взмахивает кулаком вверх-вниз. Парень никогда прежде и не предполагал, что у девушки может быть такое хитрющее выражение лица. Особенно у этой. — Скрывшись, отобрав власть над телом, под слабым светом раскачивающейся из стороны в стороны лампочки. С громким стоном в конце. — По-моему ты перечитала похабных книжек, — Зака трудно смутить. Но что-то отдаленно похожее на это чувство он ощутил. Но только потому что это близко к истине. — Знаешь, Странного не вернуть, но если ты хочешь, то я могу, сымитировав его ауру, тебе вздрочнуть, — на губах лисья усмешка. Она издевается. Она мстит за его едкие слова, за самого Странного, за весь мир, настрадавшийся от Зака. Девушка уверена, что глупый кот с блескучими янтарными глазами не согласиться. — А что отказываться? Давай! — Он не знает, почему его задевает такая открытая, детская провокация. Маг душ удивляется. Несколько совершенно разных эмоций мелькают на её лице. Кажется, что вот-вот она произнесёт «Шутка!», и он выиграет. Позлорадствует над ней. Поиздевается, как обычно. Но нет. Девушка кивает, настраивается на нужную ауру, а затем аккуратно касается ткани джинсов, скрывающих объект, недавнего интимного разговора. Зак не чувствует её руку. Нет, его касается Странный — это именно он проводит медленно, издеваясь, по ткани, не думая даже расстегивать ширинку. Именно Странный в какой-то момент всё же расстегивает злополучную ширинку, чуть оттягивает резинку трусов — та больно саданёт, оставив красный след на коже — и проводит пальцами по ткани трусов.Зак знает, что это не он, не его безответная любовь. Но тело считает иначе, какая-то другая часть уличного кота согласна с ним. Поэтому ему жарко, словно внутри него взрывается то несчастное Солнце. Он уже дышит ртом, сдерживая стоны, кусая внутреннюю сторону щеки. Девушка играется. Нет. Странный играется, умело, будто скрипач, прекрасно изучивший скрипку, раз за разом дотрагивается до каких-то особенных, «хорошо звучащих» мест. Дыхание Зака слишком прерывистое — он уже боится, что забудет, как дышать. Уличный кот закусывает ладонь, чтобы не кричать, не стонать, не издавать никаких звуков. А перед глазами ухмыляющийся, ехидный, «неправильный» Странный. И когда «парень» всё же освобождает изнывающую плоть от злосчастной ткани, обхватывает ладонью, в то же мгновение Заку кажется, что он кончит. Сразу. Потому что это Странный. И он делает эти непотребные, грязные, такие не вяжущиеся с ним вещи. Потому что недавняя несбыточная мечта исполняется самым странным и непредсказуемым образом. Но тут ладонь медленно с издёвкой начинает двигаться. Зак и подумать не мог, что от удовольствия у него могут появится вспышки перед глазами или мир начнёт вертеться, как сумасшедший, а время, ускоряясь и замедляясь, затеет с его разумам какую-то дикую, невыносимую игру, похожую больше на пытку. Он уже заложник быстрых, мастерских движений; заложник собственной фантазии; заложник фантомной боли по потерянному, никогда не любившему его, существу. Удовольствие, бьющее по мыслям кнутом, соленый пот, извращённая, похотливая улыбка «Странного», — это какое-то безумие, помешательство. — Лео-о, — он не выдерживает и стонет имя, считавшееся им забытым и чужим. Удовольствие достигает своего апогея — Зак изливается в руку «Странному». Дыхание тяжелое и прерывистое, но перед глазами уже начинает таять образ красноволосого парня. — Можешь не благодарить, — девушка — мучительница самого высокого уровня — вытирает руки салфеткой, а на лице её сияет победная, гадкая ухмылка.***
Я сорвался из города сразу же, как мне позволили это сделать. Было неважно куда и зачем, лишь бы подальше от дорогих, заставленных вазами Древних коридоров-лабиринтов, извивающихся по дворцу, словно вены. Подальше от служанок, подчиненных и даже Грехов. Подальше от библиотеки с его любимыми книгами, сладким запахом цветочных духов Кролика и воспоминаниями о первых поцелуях принца. Дальше от того мира, где меня не было никогда. И я плутал по бесчисленным дорогам, останавливался в дрянных забегаловках, спал на неудобных кроватях, под которыми всегда кто-то шебуршал. Главное дышал не столичным, бунтарским воздухом, которым наслаждался и он. От которого на губах принца появлялась настоящая, казалось, уже забытая улыбка. Я встретил его в баре. Чуть побитого, такого же злого, каким он мне запомнился, и раздражающего своим видом. — Бесишь, — он говорил резко, будто стрелял словами. Не волк, а колючий ёж, забывший, как убирать иголки. –Слишком в тебе от него много. — Это моя фраза, — я смотрел, в такие же изумрудные глаза, на Дьябло: на красные растрёпанные волосы, на такие же изгибы тела. Идентичный. — Расскажешь? И он рассказал. А я почему-то понял его. Впервые. Опустил все нюансы, все «слишкомпохожнанего», все предрассудки. И понял, принял. Дьябло, наверное, ощутивший это же странное алогичное озарение, сделал в ответ тоже самое.***
В комнате темно, и только свет слабого фонаря да изредка проезжающие машины бегущим, длинным пятном освещают её. Девушка, обернувшись в одеяло, как в кокон, смотрит на белый потолок и пытается уснуть. Но выходит у неё это отвратно. Она знает, что Зак тоже не спит, ворочается, хватается за сердце, проклиная фантомные боли и совсем немного давящее чувство одиночества. — Зак, а какие отношения тебя связывают с Дьябло? — Маг душ знает ответ. Но подразнить, поддеть, посыпать сверху раны солью шанса не упустит. — Отличные, — он тоже ехидничает, сжавшись всем телом, молясь Богу и всем Независимым Силам Бытия. Ему безумно больно, пусто и одиноко. Внутри что-то закручивается, хрустит и трескается. То недавно взорвавшееся Солнце не породило ни новую вселенную, ни звезду. Поэтому ему пусто. — О, а он сам старательно уходит от этой темы, — девушка запрокидывает голову — луна отражается в её серых глазах, делая взгляд хищно-кошачьим. — Его дело. — Маг душ замолкает. Кажется, ей нечего больше сказать. Она не привыкла быть в неведении, расспрашивать людей, узнавать их через слова — у неё есть дар, отнявший у неё возможность дружить и любить. — Как долго ты любил Странного? — Девушка бы рада быть тактично и чуткой, да только у неё профессиональная болезнь — «секретов боязнь». — Всю свою жизнь, — ему так и хочется добавить «…и чуть больше». Потому что любить Странного — это вшитое грёбанной красной ниткой в его душу проклятие, наверное, преследующее его каждое перерождение. Потому что не любить Странного невозможно. — Но тебе ведь не понять, да? — Мне не понять, да. — Ей на самом деле не понять этого странного демона, плюющегося словами ядовитыми, желчными, гадкими и одновременно с этим сжатого, запечатанного в какую-то невидимую коробку, наполненную его страхами, мечтами, сожалениями. — Вы, маги душ, все одинаковые, — он усмехнётся, сжавшись ещё сильнее в приступе очередного болевого, фантомного импульса.***
…в комнате, ничем не отличавшейся от сотни других мотелей и пугающей своими старыми стенами с островками-остатками штукатурки, опустошённый, вымотанный очередным секс — марафоном я глядел в потолок грязного серого цвета. Пахло потом, недавним прелюбодейским действием и ментоловыми сигаретами. Струйка дыма медленно плыла вверх, извиваясь змеёй. Я чувствовал, как Мэри вальяжно, с присущей только кошкам грацией поджигала очередную сигарету, а после двух затяжек она протягивала её сначала мне, а затем притихшему Дьябло. — Вы, парни — чудо, — она не просто говорила, нет, мурлыкала каждое слово, убаюкивающе тянула гласные и произносила всё с каким-то затаённым восхищением и придыханием. — Найдёшь меня, Зак, в следующем перерождении? Мэри — сильнейшая из магов душ — прожила не одну сотню лет, если не тысяч, и сочетала в себе противоречащие друг другу качества: детскую наивность и мудрость зрелой женщины; бунтарскую красоту духа и миловидное лицо, хрупкое тело; эгоистичность присущую подросткам, гневно обвиняющим в своих бедах родителей да весь белый свет, и поистине ангельскую, всепоглощающую жертвенность. Рядом с нами, двумя братьями-хулиганами, отправившимися на поиски приключений и хорошей выпивки, она казалось каким-то нелепым солнечно светлым пятном, обжигающим своим ярким светом добродетели. Будто в компанию демонят попал ангел. — Ты ещё нас переживёшь, — хриплый голос Дьябло контрастировал с мягким, обволакивающим голоском девушки. Пока они ворковали, шутили и флиртовали, я, окруженный этой дикой, неправильной идиллией, осознавал, что пытался убежать от огненного пожара красных волос и изумрудов драгоценных глаз жгучего взгляда. Бегство, глупое бегство с попытками забыться, спрятаться, соорудить для себя идеальную маску безразличия, найти в других людях, демонах, существах хотя бы каплю его света, злило своей напускной небрежностью и правильностью и бесило наивностью. От такого я не мог сбежать: скорость распространения пожара пять километров в час. Скорость распространения языков пламени ярких красных волос и изумрудных глаз равно одному нечаянно брошенному взгляду на это совершенство — я уже сгорел.***
— Как ты смел это сделать! — Разъярённая, похожая на настоящую дикую волчицу старшая из детей нынешнего Дьявола девушка, подняв над полом своего брата, пыталась найти в его глазах хоть каплю сожаления. Янтарь глаз уличного кота непоколебимо над ней усмехался — Ты убил Лео! — Чисто технически не убил, а переместил в другое тело, стерев старые воспоминания и дав шанс на счастливое детство. — ТЫ. ЕГО. УБИЛ! — Славящаяся своим буйным темпераментом девушка, будто пыталась своим криком раздробить кости Зака. Он знал, как сестре дорог Странный. Но она попробовала хотя бы раз подумать о его чувствах? — Я не убил его, — парень не кричал. Равнодушие бьёт сильнее любого проявления чувств. Он прекрасно это знает. –Наш брат страдал, мучился, закрывшись ото всех наедине со своими страхами и горестями. Но ты, наверное, никогда и не замечала. Ты, наверное, думала, что раз он улыбается, смеётся и не жалуется, значит у него всё прекрасно. Ты грёбанная эгоистка, не замечающая ничего и никого, кроме себя. — Не смей так говорить! — Она швыряет Зака на пол и наваливается сверху, крепко сжав его горло. Ненависть. В ней нет ничего, кроме ненависти к этому существу. — Ты подтолкнул его к этому, чтобы завладеть телом! ТЫ ЭГОИСТ! — Пока ты развлекалась с художником, Свирепая Валькирия, он плакала. Пока ты примеряла на себя роль одинокой волчицы, жаждущей любви и парня с огромным членом, твой брат страдал. — Зак усмехается гадской кошачьей улыбкой — Пока ты игралась с человеком, Лео мечтал умереть. — Заткнись! Заткнись, заткнись, заткнись, — речи девушку превращаются в отчаянный крик. Её словно заело. И она душит такого ненавистного ею брата. Да, девушка бы убила его, точно убила, приказывая тому заткнуться. Но Похоть оттащит её. Обнимет за плечи. Поведёт плачущую, бьющуюся в настоящей истерике волчицу к двери, напоследок кинув на Зака немое «мудак».***
Насколько в моей семье любили Лео, настолько же сильно ненавидели меня. Для всех, включая старшую сестру и мать, я был всего лишь паразитом, незаконно поселившимся в теле их родственника. Отец проявлял ко мне равнодушие — его не волновали ни семенные дрязги, ни собственный сын. Впрочем, довольно скоро я понял, что их мнение мне неважно. Пока Лео, мой Лео слушал меня, искал во мне защиту и опору, поддержку, всё остальное было мелочью не достойной внимания. Пока изумрудные глаза смотрели только на меня с мольбою и просьбою помочь, ничто и никто не имели значения. Пока он плакал передо мной, ища утешения, защиты, а от остальных закрывался напускным весельем, фальшивой радостью и горькой улыбкой, разве был важен другой мир и иные люди, демоны, Боги?***
Огромная, полная Луна, слепящая своим белоснежным светом в храме Люцифера, точно ещё одна из насмешек судьбы, обрамляет своим светом одинокий силуэт парня. Он держит, крепко вцепившись своими пальцами, хрупкое тело мертвой богини, убитой им. Её волосы цвет вороного крыла касаются волн моря, кончающегося далеко за линией горизонта и, возможно, даже мира. В храме тихо, несмотря на то, что совсем недавно там прошёл бой. Зак поёт колыбельную песню. Одну из сотен ему известных. Одну из сотен спетых богиней в его руках. Одну из сотен даривших ему иллюзорное счастье. Он сейчас слишком хрупкий, будто сделанный из стекла или хрусталя. Та пустота начинает болеть с новой силой, словно к фантомной боли прибавилась совсем реальная, настоящая. И он бы с радостью заплакал, оросил соленными слезами раны и болячки, да только разучился. За него всегда плакал второй, ушедший в другую счастливую жизнь без едкого брата. — Зак, ты в порядке? — Голос мага душ не свойственно ему тихий, зажатый и сочувствующий. Парень смотрит на неё и понимает — это она забирает у него всё: от любимого брата до настоящей матери. Такая нелепо хрупкая по сравнению с демонами девушка, но опаснее любого из известных бедствий. — Всё хорошо, — он заканчивает петь. — Я любил её. Но охваченная безумием и гневом она являлась слишком большой угрозой для моего народа. У Богов нет права сходить с ума. — Я так перед тобой виновата, — маг душ не плачет, не просит прощения, лишь хочет знать, что он не зря страдает. — Если бы не… — Мне нужен этот фиктивный брак для благополучия моего народа, для опоры, на которой построится новая демоническая иерархия. — Он криво улыбнется совсем не своей привычной ухмылкой — Ты моя опора для нового мира. Предмет устрашения… -… идеальный солдат против демонов? — На её лице появится гаденькая улыбка. — Спасибо, Зак. — Не за что. Захочешь убить Бога — зови. — Парень опустит тело на воду. То, тихонько покачиваясь на спокойных волнах бескрайнего моря, растворяясь в воздухе, скоро совсем исчезнет, словно никогда и не было первой и единственной дочери истинного Бога Люцифера по имени Лилит на свете. — Опыт, так сказать, уже есть.***
В минуты своего отчаяния я всегда вспоминал колыбельные, что пела мне во снах моя настоящая мать. Вспоминал её одухотворённое, прелестное лицо без изъянов, шрамов, морщин. Вспоминал руки, трепавшие мои волосы легко и нежно. Вспоминал голос самый любящий, верный и волшебный. Она была моей прекрасной феей из сказки. Как бы отчаянно мир не пытался изничтожить меня, не дать даже шанса на жизнь, я всегда знал, что Лилит любила меня. Именно её заботливая рука вела меня по жизни, её тихие колыбельные выстилали передо мной дорожку до трона, её отсутствие ломало кости, чтобы новые были крепче. — Мама, я люблю Лео, — как-то, совсем не подумав, я признался ей. Янтарные глаза смотрели на меня так же тепло, как обычно. Казалось, она вовсе меня не услышала. — И? — Разве это правильно? Разве могу я надеяться на что-то ответное? — Я умалчивал главный вопрос «Разве можно любить кого-то с кем разделяешь одно тело?». — Мир — сам по себе штука неправильная, — она потрепала меня по голове. — Если ты сомневаешься, стоит ли тебе бороться за свою любовь, любишь ли ты тогда? Подумай над этим, мой сын. И сколько бы я не думал, ответа не находил. Мой пожар вновь и вновь загорался — скорость его распространения пять километров в секунду.***
Маг душ, обиженная очередной жёсткой шуткой Зака, торопливо, будто отдельно от других, шагала впереди. Жаркая погода, палящее Солнце, уже надоевший крик чаек — всё это вызывает в ней отвращение, желание сбежать с острова. И глупый, надоедливые едкий кот своими шутками, дурацкими комментариями и эгоистичными выходками не просто раздражает, а сжигает её нервные клетки все разом. Она идёт, рассматривает красочные витрины, заставленные всякими побрякушками, мелкими милыми вещицами, привлекающими внимание, дома, окрашенные в различные ядовитые цвета, людей, одетых вызывающе ярко и открыто. Смотрит, будто никогда здесь не была. Всё чужое, всё новое, всё излишне кричащее, броское и хлёсткое. Пока не видит мальчишку. Он сидит на скамейке. Одинокий, болтающий ногами, на которых потешные яркие кроссовки с кошачьими ушками — мальчик смотрит на них каким-то недобрым, чудным взглядом — ребёнок привлекает её внимание, до этого рассредоточенное из-за обилия странных, чудаковатых вещей. Она не верит своим глазам. Потому что до последнего верила, что никогда его больше не увидит. И по-хорошему ей нужно пройти мимо, забыть об увиденном и ничего не сказать Заку. Но девушка, поддавшись любопытству и глупому, нелепому порыву, подойдёт к мальчику. — Привет, — она улыбнётся мягко и тепло. — Где твои родители? — Мама говорит, что мне не следует говорить с незнакомцами, — его детские серые с зелёным отливом глаза блеснут несвойственной мудростью. — Правда? Твоя мама даёт тебе правильные советы, — она сядет рядом, взглянет на кроссовки и беззаботно спросит — Не любишь кошек? — Да, мне от них не по себе, — мальчик неохотно ответит. Почему-то именно этой девушке он доверяет — у неё знакомая улыбка. — Наверное, одна кошка нагадила тебе в прошлой жизни, — маг душ снова улыбнется. Ей так хорошо, так легко — огромный камень упал с её души. Зак стоит, боится лишний раз шелохнуться — вдруг спугнёт — и не верит собственным глазам. Мальчик уже без стеснения разговаривает с магом душ и не замечает других. У него яркая, не сломленная горечами, обидами и слезами улыбка. У него ясный, добрый взгляд со странным зелёным отливом. У него одна прядь ярко-красная горящая.***
Я смотрел и не верил. Буквально на расстоянии двух метров сидел, смеялся и улыбался Лео. Уже не мой, уже не тот, каким я его знал — новый, перерождённый Странный. И только прядь, одна единственная в русых волосах яркого красного цвета — искра, которой хватило, чтобы я снова сгорел. Скорость распространения болезни «Леозависимость» одна улыбка, брошенная в твою сторону. — Дяденька, вы какой-то грустный, — он, прожигая во мне, как и всегда, новые дыры, неожиданно обратился ко мне — Вам одиноко? Кто-то важный бросил вас? — Нет, всё хорошо, — я соврал. Не мог же я сказать, что меня бросил он. — С чего ты взял? — У вас такие же грустные глаза, как у моей мамы, когда она говорит о папе, — он наивный, ещё не поломанный жизнью волчонок. У него теперь другая, счастливая жизнь. Без слёз, моих глупых советов и гадких слов. Без меня. — Нет, он меня не бросил. Мой друг просто стал взрослым и понял, чего хочет от жизни, — я улыбнусь настолько по-доброму, насколько это возможно для существа, вечно язвившего и ухмыляющегося. — Нельзя удерживать людей, парень. Нужно дать им возможность вырастить крылья. — А растить крылья больно? — Маленький Лео, не такой умный, серьёзный и идеальный, наверное, задал один из самых важных, решающих вопросов. — Безумно больно — нужно сломать несколько костей, чтобы они окрепли. Но наградой тебе будет свобода полёта. — Я ухмыльнулся. — Разве ради этого не стоит чуть-чуть потерпеть? — А у вас уже выросли крылья? — он прожег во мне уже сотню дыр. И это была сто первая. — Нет, но тебе, парень, не стоит беспокоиться о таком старом, уличном коте, как я, — я потерплю его по голове — это первое и единственное касание, которое я себе позволю. Столько лет желанное касание. — Знаете, — он спрыгнул со скамейки, побежал куда-то вперёд и, почти скрывшись, крикнул — Когда я вырасту, то подарю вам свои крылья! И в груди моей среди пустоты и холода загорелась новое, огромное, красное солнце. От «Леозависимости» нет лечения.