Мертвая авеню: Штаб Неповиновения

      Погоня. То самое слово, которое теперь наводило небывалый ужас на каждого из них. Если за ними погонятся, их поймают.       Дориан спал, сидя на набитом до отказа рюкзаке в примерочной одного из бруклинских магазинов одежды. За пластиковой перегородкой, к которой он прислонялся, мирно посапывала его лучшая подруга Николетт.       Грейс они потеряли пару дней назад.       С тех пор как нигредо-заражённые — так ребята взяли за привычку называть людей, следующих за Альваро, главным деспотом этого континента, — напали на иммунных с Манхэттена, все они были вынуждены скрываться. Альваро, заранее предвидевший такое неудобное положение, позаботился о безопасности каждого своего союзника. Однако тех, кто, как он понял, были на стороне Иммунных, попытался убить.       Этой сплоченной троице удалось удрать. Надо заметить, они были единственными заражёнными в городе, кто не поддерживал Бруклин.       Радость была недолгой. Движимые яростью и желанием отомстить, Иммунные стали выслеживать заражённых — якобы из соображений безопасности — и упекать в свои лаборатории, откуда никто живым не возвращался. За всё это время — с момента нападения прошла неделя — исчезли шесть заражённых. Включая Грейс. Даже если она всё ещё была жива, не долго ей оставалось.       Друзья знали, куда Альваро упрятал своих подопечных, и место это было очень надёжное. Впрочем, это и послужило ещё одной причиной, почему Альваро заделался целью уничтожить Дориана, Николетт и Грейс: он знал, что если Иммунные их поймают, то выпытают местоположение остальных.       А вот им самим спрятаться было негде. Нужно было срочно что-то думать, иначе — не выжить.       Помимо опасности со стороны Манхэттена, Дориан страшился кое-чего ещё. Николетт, как и пропавшая Грейс, была застрахована от распространения Капсулы по организму, поскольку успела пройти через процесс нигредо-бальзамирования, но он всё ещё был уязвим, и в любой момент болезнь могла дать о себе знать. Если такое случится, Николетт придётся убить своего лучшего друга и остаться наедине с терзающей совестью.       А ведь Дориан был влюблён в Николетт с окончания школы.       Её увлечения он всегда ставил выше своих. Дориан любил, хотел и мог часами наблюдать её за одним занятием.       Николетт играла на флейте. Дориан вслушивался в божественной красоты звук, смотрел, как её изящные пальцы зажимают то одно отверстие, то другое. У Николетт всё это выходило с необыкновенной ловкостью. Она добилась мастерства в своём деле и уже могла играть на автомате, но никогда не забывала вкладывать в музыку душу. Через инструмент она словно делилась своими эмоциями с миром.       А то, как она танцевала балет?.. Совершенство!       Он не мог представить себе существа более прекрасного и грациозного, чем Николетт, и частенько восхищался своей лучшей подругой при других людях.       Но у Дориана не было времени сказать об этом ей. Да и смелости тоже.       В Доме Франклина они никогда не оставались наедине — большую часть времени Николетт проводила с Грейс. Но сейчас, когда они были вдвоём, совсем одни, Дориан никак не мог решиться.       Сейчас или никогда.       Дориан едва слышно постучал по перегородке три раза, разделявшей его с лучшей подругой. Он спрашивал, спит ли она.       Боясь привлечь к себе лишнее внимание, ребята договорились говорить очень тихо, и, вместо того, чтобы громко звать, тихо стучать по панели.       Не прошло и пары секунд, как Николетт ответила. Она постучала по перегородке два раза. Это значило, что она приглашала друга войти.       Дориан подхватил рюкзак, тихо выбрался из своей кабинки, отодвинул тяжёлую занавеску — такие всегда висели в примерочных — и вошёл.       Она сидела на таком же рюкзаке. Её длинные светло-рыжие, почти блондинистые, вьющиеся волосы шелковистым водопадом ниспадали на плечи, обрамляя невероятно женственное, нежное лицо. Николетт подняла глаза, и Дориан почувствовал, как его сердцебиение участилось.       Он вяло улыбнулся и, положив рюкзак рядом с Николетт, уселся на него сверху, в точности копируя позу подруги.       — Я много думал о том, сколько времени у нас осталось, — печально прошептал он.       — Мало времени у нас осталось, чего тут думать? — вздохнула Николетт и подтянула колени к лицу, уперевшись в них подбородком. — Грейс забрали… И нас скоро заберут, а я даже не знаю, куда хочу больше.       Дориан знал, о чем она говорила. Друзья всё ломали голову: кто обходится с пленниками жёстче? Имммунные или нигредо-заражённые?       — Всё-таки лучше к Иммунным. Послужить хотя бы на благо всего человечества, — между тем продолжала размышлять вслух Николетт. — И там Эйприл, кроме того. И Грейс…       Это было отличительной особенностью Николетт. Она любила  озвучивать свои мысли. Некоторых людей это раздражало, но Теллер всё никак не мог понять, почему. Рассуждения этой девушки ему казались самой занимательной вещью на свете.       — Наверное, самое время для исповеди, — горько усмехнулся Дориан.       — О чём ты говоришь? — удивилась Честертон.       — Я говорю о нас, — признался Дориан.       — Ты же знаешь. Что бы ни случилось, мы навсегда останемся лучшими друзьями…       — Но я не хочу быть твоим другом, — возразил он.       В голове звучало намного романтичнее. Впрочем, что было, то было.       Дориан несмело приблизился к её лицу для поцелуя. Когда его губы накрыли её, он подумал о том, что нужно было уже давно это сделать. Однако дело было в том, что Дориан тогда просто ещё не понял, что подруга не собиралась отвечать на его поцелуй.       Словно до конца осознав, Николетт оттолкнула друга в сторону и, точно ошпаренная, метнулась в сторону. Как такое могло произойти? Они же лучшие друзья! Кроме того, парни никогда не привлекали её в любовном плане. Они все для неё были только друзьями, рядом с каждым из которых Николетт чувствовала соревновательный дух.       — Ты что делаешь?! — ужаснулась она.       — Я… Я просто… — растерялся Дориан.       Он никогда не был особенно настойчивым. Скорее застенчивым. Заговорить с незнакомой девушкой для него было большой проблемой, а уж поцеловать лучшую подругу… И говорить нечего!       — Дориан, — тихо произнесла Николетт, переваривая пережитое потрясение. — Зачем ты это сделал?       — Я надеялся, что ты чувствуешь то же самое.       Николетт тяжело вздохнула. Она никогда не задумывалась о том, что Дориан мог бы чувствовать такое к ней. Ей казалось, что он всегда был влюблён в Эйприл. Наверное, будучи незаинтересованным в чём-то, ты даже не задумываешься, может ли это самое «что-то» быть заинтересованным в тебе.       Честертон знала, что рассказать о Грейс кому-то, кроме Эйприл, ей однажды придётся, но она совсем не думала, что это должно произойти вот в таких обстоятельствах.       — Дело не в тебе, — призналась она.       Дориан обратил на подругу недоумённый взгляд. Собравшись с духом, Никки произнесла то, что вернуть будет невозможно:       — Парни не в моём вкусе.       — Что?       Дориан уставился на Николетт. Она действительно сказала это или…       — Не заставляй меня произносить это снова! — взмолилась девушка.       Нетрадиционности своей сексуальной ориентации она стыдилась так, как стыдятся люди своего самого страшного секрета, но Николетт решила раскрыть другу тайну вместо того, чтобы причинять ему незаслуженную боль.       — Но ведь ты ходила на свидания с разными парнями, — недоумевал Дориан.       — Ходила, — подтвердила она. — Я встречалась с кучей разных парней, в надежде, что хоть один из них вызовет во мне хоть какие-то чувства и перебьёт всё остальное… Мне потребовалось много лет, чтобы признать свою ориентацию. Мне было так страшно, что я всячески пыталась найти доказательство того, что я нормальная. Но чем сильнее я пыталась, тем больше понимала, что это не исправить…       Голос Николетт предательски дрогнул. Её плечи затряслись, как трясутся плечи людей, которые вот-вот зарыдают.       — Николетт, ты нормальная.       Николетт отрицательно покачала головой. Она закрыла бледное лицо ладонями, чтобы друг не видел её слёз.       — Я вовсе не хотела, чтобы так всё вышло, — всхлипнула она. — Ты не должен был так об этом узнать.       — Тебе надо успокоиться, — произнёс Дориан и положил руку на плечо подруги.       В голове его творился бардак. Он пытался взять себя в руки и как следует переварить информацию, чтобы принять Николетт такой, какая она есть. Дориан всё время прокручивал в голове её слова, но по-настоящему их смысл так и не дошёл до его сердца, потому что ему мешал шок. Из всех возможных исходов ситуации, где он наконец осмелился признаться в свои чувствах, этот Дориан не избрал даже как вероятный.       — Грейс… Она… Я люблю её, Дориан, — проговорила Николетт.       Его сердце сжалось в тугой комок.       Это многое объясняло.       Вот почему Николетт не отходила от Грейс ни на шаг. Вот почему у неё был припадок, когда ту забрали Иммунные. Вот почему она так рвалась спасти её. Вот почему стала такой тихой после её исчезновения. Вот почему закрылась от него.       А он, глупый, ломал голову, не зная, что всё настолько просто.       — Может, тебе принести чего-нибудь? — предложил Дориан. Единственным способом спасти ситуацию казалось перевести тему.       — Нет… Спасибо, не надо… Разве что чего-нибудь из еды.       Последнюю фразу Николетт произнесла так, будто у неё появилась безумная идея. Дориан недоверчиво покосился на неё.       — Хорошо… — Он потянулся к своему рюкзаку и вытряхнул всё содержимое на маленький коврик примерочной.       Одежда, вода… Из еды только чёрствый кусок хлеба.       — Я схожу в магазин через пару улиц. Принесу тебе что-нибудь сытное, — ободряюще улыбнулся Теллер. — Только никуда не уходи, ладно? Я вернусь. Совсем скоро.       Дориан нашёл её ледяную ладонь и сжал в своей руке, убеждая, что всё будет хорошо. Он не хотел расцеплять пальцы, но в конце концов ему пришлось отпустить Николетт.       Он поднял свой рюкзак, повесил на плечо, оглянулся и повторил:       — Я вернусь.       Он пытался заверить подругу в том, что ещё не всё потеряно. Но Николетт уже приняла решение. И теперь у неё был шанс его осуществить.       Дориан тихо выбрался из магазина и, крадучись, добрался до ближайшего супермаркета с продуктами. Без разбору покидав консервы в рюкзак, он захватил пару небольших пачек овсяного печенья. Николетт обожала овсяное печенье. Хорошо, что у него не было срока годности, а условия хранения здесь оказались очень даже благоприятными.       Дориан внимательно разглядывал полки в поисках чего-то вкусного, что могло бы обрадовать его подругу, когда услышал её крик.       Не теряя времени, Теллер сорвался с места. Рюкзак скатился по его руке и громко загремел, коснувшись поверхности плиточного пола.       У них был договор. Если одного схватят — второй не выйдет из укрытия. Обоснование было настолько простым: им никак не спастись, но лучше будет, если хотя бы кто-то останется на свободе.       Однако сейчас Дориану было наплевать. Николетт была в опасности. Это всё меняло.       Он выскочил из магазина и, едва не споткнувшись, побежал вдоль дороги на звук. Он слышал её плач. И шум двигателя.       Совсем немного оставалось.       Дориан пересёк улицу и наконец оказался на той самой дороге. Но было слишком поздно.       Большая военная машина заворачивала за угол. На такой же увезли Грейс.       Рыжеволосая девушка прижималась к заднему окну, стучала по стеклу и пронзительно кричала.       Только вот Дориан знал, что Николетт притворялась.       Ему показалось, будто земля ушла у него из-под ног. Николетт планировала это. С самого начала. Отправила его в магазин, чтобы дать Иммунным забрать себя. Она хотела попасть к Грейс. И теперь она попадёт.       Ноги Дориана вдруг стали ватными. Не в силах больше стоять, он рухнул на колени. Было больно.       Существует заблуждение, что физическая боль способна приглушить душевную. Но это не так.       Никаких слёз. Никаких рыданий.       Дориан схватился руками за голову и до боли зажмурился, сморщив лицо.       Он остался совсем один. Его поймают. Его точно поймают. И вопрос был лишь в том, кто доберётся до него первым.       Иммунные? Или Альваро?..