Hello, I love you (Won't you tell me your name?)

1. Это случается в понедельник, ровно за пять дней до Рождественского бала. Конечно, можно уличить Скорпиуса в художественных преувеличениях — ведь обычно он теряется даже в собственном расписании, чего уж говорить о его абсолютной растерянности насчет текущего дня недели, но — это правда. Он стоит в галерее третьего этажа, прямо под огромным плакатом, сделанным креативной рукой рейвенкловцев. На плакате некий антропоморфный орел на фоне со снежинками ведёт переливающийся блёстками отсчёт. Так и написано: “понедельник, 21 января. У тебя осталось ровно пять дней, чтобы найти себе пару!”. (Агата называет это ущемлением прав социально неприспособленных и лозунгом, травмирующим тех, у кого при мыслях о парадных мантиях и медленных танцах начинались панические атаки) (В общем, Агата называет это ущемлением прав Скорпиуса) — Скорпиус! Подожди секунду! Да. Вот так это и случается. “Скорпиус Подожди Секунду” с этого момента разделяет жизнь Скорпиуса Малфоя на до и после. Скорпиус оборачивается, чтобы посмотреть, кто его окликнул — в коридорах Хогвартса это, уж так повелось, было редкостью. Свои не имели привычки кричать, а чужие… Ну, чужие не имели привычки с ним заговаривать ни с того, ни с сего. Разговаривать со Скорпиусом Малфоем в принципе считается за моветон. Реальность оказывается куда более впечатляющей, чем его мгновенно вспыхнувшие опасения. Со стороны классов Трансфигурации к нему приближается Альбус Поттер. Картинка мироздания с ощутимым “кррррррак!” треснула в голове у Скорпиуса. Можно снова попытаться обвинить его в художественном — и весьма драматичном — преувеличении, но для понимания всей картины нужно кое-что уточнить. “Скорпиус Подожди Секунду” были первыми в жизни словами, сказанными Альбусом Поттером ему, Скорпиусу Малфою, за шесть лет совместного обучения. (“Тут какая-то подстава”, уверенно-мрачным голосом говорит Агата в его голове) (Агата, при всей своей пессимистичности, почти никогда не ошибается насчёт таких вещей) По мере приближения Альбуса Поттера, внутренний паникер в Скорпиусе начинает заниматься тем, за что и отвечает: начинает паниковать. Вопросы мечутся по голове, как шальные заклятия, рикошетом отбивавшиеся от стенок черепной коробки: он это точно ему? А если ему, то в чем дело? Он что-то сделал не так? Боже, он как-то досадил старосте Рейвенкло? Как? В чем? На последних сдвоенных Заклинаниях он, как обычно, даже головы не поднимал, так что… Может, до этого? Но когда? Почему он всегда что-то делает не так? Мерлин, он идёт сюда. Быстро соображай, что ты натворил, чтобы не выглядеть идиотом! — Привет, Скорпиус, — улыбается ему Альбус Поттер, каким-то образом всё равно неожиданно вырастая прямо перед ним. Скорпиус теснее прижимает к себе учебники. Кивает. Он слишком взволнован, чтобы выговорить хотя бы “здравствуй” без заикания, так что просто старается выглядеть подружелюбнее. На факультете считают, что когда Скорпиус старается выглядеть подружелюбнее, маленькие дети начинают плакать. Он старается об этом не думать. — Слушай, я знаю, что это… — Альбус Поттер кладёт себе ладонь на шею, и, кажется, выглядит не совсем уверенно — но Скорпиус слишком занят собственными паникой, неловкостью и страхом, чтобы умудряться ещё и расшифровывать как выглядит Альбус Поттер. — В некоторой степени… Он отводит взгляд, коротко посмеивается и выставляет обе ладони перед собой: — В общем, это неожиданно, я понимаю, но у меня есть к тебе необычный вопрос, окей? Это “окей” выходит у него по-модному, по-американски. Скорпиус снова кивает. Окей. Окей, потому что единственное, что он сейчас хочет — это сбежать из этого коридора в свои тёмные, безопасные подземелья, где самый популярный староста школы и сын Героя не будет так странно и непривычно перекатывать “р” в его имени, поймав посреди перемены. — Мне вот, — Альбус делает шаг вперёд, немного понижая голос, — Хьюго сказал, что… Комфортная зона общения с людьми у Скорпиуса — два шага минимум, так что он машинально делает шаг назад. — ...Что ты… Осторожнее! Пола под ногой не оказывается. “Лестница”, запоздало и обреченно вспоминает Скорпиус. * — Тут какая-то подстава, — мрачно говорит Агата. — И почему ты делаешь такое виноватое выражение лица? Ты что, сам себя с лестницы столкнул? — Он не толкал м-меня с лестницы, — почти скороговоркой лепечет Скорпиус, всё ещё придерживая локоть. Тот, правда, уже ни капельки не болел: мадам Лонгботтом справилась с вывихом за пару минут. — Ты же знаешь, как Джерри любит… — Скорпиус запнулся, пытаясь подобрать слово, которое Джерри бы не обидело. — ...преп-п-подносить… ситуации! Когда Скорпиус оказался внизу лестницы головой вниз, Джерри был первым, кто подоспел на помощь — одновременно с Альбусом Поттером, которого, не стесняясь в выражениях, отнюдь не вежливо послал заниматься своими рейвенкловскими делами. А ещё кто-кто, а вот Джерри был маэстро художественных преувеличений, так что на выходе в истории фигурировал Альбус, чуть ли не спускающий Скорпиуса ногами по лестнице. — Ты так и не понял, чего он хотел? — цыкает Агата, за воротник оттаскивая его с траектории МакГрегора, несущегося по подземельям на метле. Скорпиус понуро качает головой: — Он г-говорил что-то про Хьюго, но я так и не понял что... — Конечно, не увидеть лестницу это всегда запросто, а вот на остальное боженька же мозгов не дал. — Агат-та! — жалобно просит Скорпиус, послушно двигаясь вслед за ней. Она машет на него рукой, мол, только не ной, достаёт палочку и взмахом заставляет дверь в гостиную начать тяжело двигаться в сторону. Каменный тоннель тут же заливает негромкими разговорами, льющейся откуда-то музыкой и громким взрывом хохота, по которому на Слизерине можно было идентифицировать одного конкретного студента. — Уизли! — громогласно объявляет Агата, заходя внутрь. — Твой кузен только что пытался убить Скорпиуса благодетеля нашего Малфоя! Расскажи-ка мне об этом поподробнее! 2. То, что сегодня вторник, свидетельствует проверочная по Элементалистике. Скорпиус экстренно роется в сумке, пытаясь достать конспекты, но к тому моменту, как по партам по воздуху разлетаются листы, только понимает, что забыл их в спальне. Губы сжимаются в отчаянную полоску. Естественно, он не подготовился. Подготовишься тут, когда Хьюго до двух часов ночи рассказывает, что такое “научная фантастика”. Профессор О’Ши слушать оправдания не станет. Её педагогический метод исключал пряники, но одобрял хлысты: впаяет Т и дело с концом. И не видать ему приличной отметки в конце семестра. Просить о помощи окружающих он стесняется: вон, у Саманты на лице написано, что она в таком же хтоническом ужасе, как и он сам, а Агата, отсаженная на первый ряд, предаётся отчаянию вместе с Джерри. Скорпиус безвольно уставляется в лист с заданиями перед собой. Ладно, говорит он себе, ладно. Ты — Скорпиус Малфой. Твой отец был старостой, а мама была лучшей по Трансфигурации и Зельям. И пусть в их учебной программе еще не было Элементалистики, ты, как Малфой, с честью примешь испытания и… ...и получишь жирнющего такого Тролля. Потому что Малфои — неудачники. Прости, пап. Из глубин саможаления Скорпиуса выдергивают мельтешения справа: он поворачивает голову, прекратив гипнотизировать иероглифы, в которых люди поумнее разбирали элементалистические формулы. Справа, через проход — ряды рейвенкловцев. И с них ему активно жестикулирует Альбус Поттер. Трусливое сердечко Скорпиуса подпрыгивает от неожиданности: потому что вот так, при всех, пытаться с ним, со Скорпиусом Малфоем, общаться — Агата бы назвала это “репутационным самоубийством”. Не говоря уже о том, что контрольная по Элементалистике — не самое удачное место для разговоров любого толка. Скорпиус сглатывает волнение и косится на Саманту — та чешет бровь пером, высунув кончик языка, и, судя по всему, поглощена усердной работой мысли. Скорпиус снова украдкой смотрит на Альбуса Поттера. Тот, заметив, что на него наконец-то обратили внимание, довольно улыбается. Скорпиус чувствует, как у него краснеют мочки ушей. Альбус Поттер был… Альбусом Поттером. Вряд ли можно винить Скорпиуса за то, что он, неизбалованный любым вниманием, смущается от того, что ему улыбается Альбус Поттер. Девочки — все, кроме Саманты, с первого курса влюбленной в угрюмого Торндайка — единогласно признают Альбуса Поттера самым симпатичным юношей на курсе. Привлекательный, популярный, умный — сине-бронзовый галстук красуется на нём не просто так — и из хорошей семьи. И улыбающийся Скорпиусу Малфою. Скорпиус, вопреки распространенному мнению, полнейшим наивным дураком не был — Альбус Поттер не стал бы второй день пытаться быть с ним дружелюбным, если ему не было бы что-то нужно. Просто Скорпиус никак не мог взять в толк что. Девочки — все, включая Саманту — единогласно признают Скорпиуса Малфоя самым непопулярным юношей на курсе. Тихий, стеснительный, неловкий, с ужасными оценками по всему, кроме Зелий, и, последнее по списку, но не по важности — слизеринец из… не очень хорошей семьи. Альбус что-то делает под партой, и, приглядевшись, Скорпиус видит кончик палочки, а следом понимает, зачем она нужна: сложенный белый квадрат пергамента скользит по ножке парты и незаметно шмыгает под ступенькой, перебираясь на слизеринскую сторону. Записка. Скорпиусу никогда в жизни никто не писал на уроках записок. Простой белый кусок бумаги вызывает у Скорпиуса внутри реакцию испуганной лани в свете фар Ночного Рыцаря: он моргает и прижимает мгновенно вспотевшие ладони к коленям, глядя как записка скользит по железной ножке уже его собственной парты. Когда та останавливается рядом с его пеналом — маггловским, тёмно-синим с изображением маски Человека-Паука на крышке, шуточный подарок американки-Саманты — Скорпиус ждёт несколько сомневающихся мгновений и не решается развернуть пергамент. Вместо этого он снова смотрит на Альбуса Поттера: тот, отбрасывая с лица чернильно-черную челку, снова улыбается — Скорпиус игнорирует желание прижать пальцы к теплым ушам — кивает подбородком на записку и отворачивается к своему проверочному листу. Скорпиус вытирает ладони о брюки и, наконец, разворачивает записку. “Прости за вчерашнее! :( Твоя рука в порядке? Я бы хотел извиниться лично. После Элементалистики, например?” В сложенном вдвое пергаменте обнаруживается ещё одна бумажка. Торопливо убрав первую в пенал, Скорпиус в растерянности уставляется на вторую, и спустя несколько мгновений понимает: это решения уравнений и формул. Его, Скорпиуса, варианта контрольной. Он бросает взгляд на Альбуса. Откуда у него… И зачем? Додумать он не успевает. — Мистер Малфой… — записка взмывает у него из рук. Скорпиуса прошибает холодный пот. — Разрешите посмотреть… Профессор О’Ши возвышается сзади над его партой, а кусочек пергамента висит в воздухе прямо перед ней. Её тяжелый взгляд перемещается, словно бронепоезд, прямо на обернувшегося к ней Скорпиуса. Остальные студенты вытягивают шеи, с любопытством пытаясь разглядеть, кто такой смелый решил рисковать жизнью на уроках у О’Ши. — Конечно же, шпаргалка. — Изгибом губ профессора можно перерезать чью-то шею, на которой держится нерадивая голова. — Лучше впредь учите, мистер Малфой, а не списывайте. Минус тридцать баллов Слизерину. * Библиотека — отличный вариант спрятаться для трёх тихонь, привыкших к гулкой тишине слизеринских подземелий. Особенно, если за шесть лет учёбы в Хогвартсе три тихони смогли найти в лабиринте книжных полок никем не посещаемый закуток, укромно спрятавшийся в глубинах отдела иностранной литературы. — Он ведь не специально, — выступает с оправданиями фланг защиты в пользу подсудимого Альбуса Поттера в лице Саманты. — Потрясающе! Два дня подряд не специально, — Агата сдаваться не намерена. — Давайте не будем ругаться, — жалобно просит Скорпиус. Кто бы его послушал. Несмотря на то, что Альбус Северус Поттер — двоюродный брат звезды слизеринского небосвода Хьюго, балагура и хитрой бестии, кредита доверия у него не было никакого. С другими слизеринцами Альбус не контактировал, в полемику не вступал, в конфликты не ввязывался, дуэлей не затевал — но всё равно оставался Поттером. Фамилией среди слизеринцев нарицательной. — Хьюго говорит, что он нормальный пацан, — задумчиво крутит ручку между верхней губой и носом Саманта. — Я думаю, что это недоразумение. — Недоразумение — это твоя прическа, — отрицает Агата, — а Скорпиус больше к Поттеру не приближается. Понятно, Скорпиус? — и тычет в него пером. Скорпиус грустно кивает. Он и не собирался. 3. Утром орёл оповестил, что до рождественских танцев осталось три дня — Скорпиус намёк проигнорировал, поднимаясь вслед за подругами на этаж выше. Всё равно ни один из них на танцы не пойдёт. То есть, конечно, если уломает старосту — а то староста всех оденет, причешет и погонит, чтобы не выглядело так, будто Слизерин скопом пытается избежать общения с остальными факультетами. “Иллюзия нормальности”, шутили некоторые. Со слизеринцами танцуют только слизеринцы. И это значило, что беспокоиться о танцах нет причин. Скорпиусу так точно: всё равно ему светило танцевать только с Самантой или Агатой… Или с Хьюго, если тому взбредёт в голову эпатировать толпу и бесить декана. Классы Заклинаний располагаются на шестом этаже, и им предстоит подняться ещё на один, когда они сталкиваются с Альбусом Поттером. Сердце Скорпиуса подскакивает куда-то к горлу, а потом рушится в пятки. Или это желудок. Тут не поймёшь. — Скорпиус! — вскидывается Альбус с невероятным концентратом дружелюбия в голосе. Слышать своё имя из уст малознакомых студентов столько раз за одну неделю — это уже идёт на рекорд. — Саманта, — вежливо кивает он девочкам, — Агата. — Поттер, — подозрительно выдаёт последняя и демонстративно пропускает Скорпиуса вперёд по лестнице, чтобы находиться между ним и Альбусом. Скорпиус — само переживание. А если тот заметит и ему станет обидно? Агата иногда такая резкая! — И его банда. Утреца. Впрочем, Альбус или не замечает, или нарочно оставляет без внимания: он отделяется от друзей на несколько шагов, и смотрит прямо на Скорпиуса: — Слушай, мне жаль, что так вышло у О’Ши. Ты же пытался помочь, думает Скорпиус. Ничего страшного, думает Скорпиус. Это у меня руки кривые, думает Скорпиус. — И тогда, с твоим падением. Можем мы как-нибудь поговорить… — Вы уже поговорили, — отрезает Агата, подталкивая Скорпиуса в спину. — До свидания. — Ты мама-кошка Малфою или кто, Забини? — хмыкает из-за спины Альбуса один из его извечных приятелей, Финнеган. Скорпиус замирает на ступеньке. В воздухе резко запахло войной. Финнегана Агата терпеть не может со второго курса. Финнеган Агату — с первого. Скорпиус чувствует, как атмосфера начинает электризоваться опасным, потрескивающим напряжением, и тут же хватается за локоть Саманты — сам он мало что может сделать, но ты должна немедленно это остановить! — А тебе какое дело, Фи… — Мы опаздываем к Флитвику, — шипит Саманта, дергая её за рукав. — Только не сейчас! Почти силком они растаскивают самых шумных дуэлянтов Хогвартса по разным этажам. — Теперь ты понимаешь, как это подозрительно? — раздраженно спрашивает его Агата. — Что бы там ни замышлял Поттер, Финнеган явно в курсе! Даже думать не смей соглашаться, что бы он тебе ни предложил, пока нас нету рядом. Скорпиус печально поджимает губы. Он не думает, что Альбус что-то замышляет — конечно, это подозрительно и странно, пытаться быть дружелюбным с однокурсником, с которым никогда ни одним “привет” не обменялся, но вряд ли свидетельствует о злодейских планах. — Он тебе не друг, — подчеркивает Агата. * Альбус Поттер Скорпиусу другом не был. У Скорпиуса было всего лишь два друга, и те — девчонки. Сам Скорпиус искренне считал их самыми замечательными девчонками во Вселенной, но фактической правды это не меняло. По сравнению с Альбусом, вокруг которого всегда циркулировал народ, Скорпиус был одиноко одинокой одиночкой. (Да и без сравнений, если честно, тоже). — Забини твоя, конечно, противник сложный, — сообщает запыхавшийся Альбус Скорпиусу, ловя его за трибунами после обеда. Скорпиус, по обычаю, мгновенно робеет и просто кивает — да, Агата могла пугать и навевать ужас на целые народы. Он утыкается взглядом в газон. — И, знаешь, тебя очень трудно поймать одного. Я и раньше замечал, что они тебя ни на минуту не оставляют, но на практике это просто жуть. Скорпиус чувствует, как уши снова начинают гореть. Причём так сильно, что почти чешутся. Ему стыдно: он знает, что друзьям приходится с ним возиться. То есть — он путает дни недели, забывает учебники и способен потеряться по пути в Большой Зал, и им приходится подтягивать его по учебе, и он постоянно получает отработки, с него снимают баллы, и он не умеет говорить “нет”, и- — Наверное, они сильно тебя ценят, — полушутливо говорит Альбус, оглядываясь по сторонам. — Раз уж охраняют ото всех… Ну, — он тоже опускает взгляд в траву, в то время как Скорпиус, наоборот, его поднимает. Альбус чуть ниже, хотя гораздо шире в плечах и куда более крепок — Скорпиус на его фоне кажется качающейся на ветру спичкой — так что перед взглядом оказывается растрёпанная челка. — Странно слышать всё это от меня, верно? — он поднимает глаза и они неожиданно сталкиваются взглядами. Неожиданно — и впервые. Ладони снова предательски потеют. Скорпиус обычно не смотрит в глаза малознакомым ребятам — ему некомфортно и неуютно, и он не может себя заставить. Любой зрительный контакт для него оборачивается стрессом, который нужно тут же заесть. Так что он тут же прячет взгляд на деревянных рядах трибун и делает шаркающий, неуверенный шаг назад. Глаза у Альбуса Поттера — насыщенно тёмно-зелёного цвета, будто с картинки. Как и рассказывали. — Ох, — выдыхает Альбус. Скорпиус едва удерживается от того, чтобы взволнованно закусить губу — наверное, он кажется совсем не вежливым. Ужасно. — Я, да, я знаю, что это странно смотрится со стороны. Слушай, — он коротко смеётся, снова оглядываясь, — мне всё время кажется, что нас вот-вот застукает Забини и откусит мне голову за то, что я с тобой заговорил. А я бы хотел с тобой… Пообщаться? Мы можем встретиться где-нибудь наедине? Я, — он снова неуверенно смеётся, — нервничаю, если честно. Скорпиусу хочется сказать ему, что нервничать не обязательно, и что Агата на самом деле не такая злая, как может показаться, и что это она просто его защищает, и что на самом деле она умная и приятная, и что- Ничего из этого Скорпиус не говорит, потому что не решается открыть рот. Главная проблема его жизни. — Ну, — неуверенно тянет Альбус, не дождавшись ответа. — Может, часов в шесть, у Большого Зала? Скорпиус сглатывает. Так, если он ничего не ответит и сейчас — Альбус примет его за слабоумного, немого или совсем засранца, который не хочет с ним общаться. Скорпиус ловит себя на мысли, что он хочет. Ему мало нужно для того, чтобы человек ему понравился, потому что ему нравятся почти все люди, которых он встречал. А у Альбуса Поттера замечательная открытая улыбка, красивый цвет глаз, смешная челка — и он первый человек с другого факультета, который готов с ним пообщаться. — У м-м-м… м-меня ф-факультатив, — совсем тихо говорит он, рассматривая мыски своих туфель и молясь, чтобы не заикаться от волнения совсем невыносимо, как иногда бывало. — В шест-ть п-пятнадцать. Арифм-мантика, до д-девяти. Он старается сократить дробь согласных до минимума, прилагая большие усилия — и чувствуя себя жутко глупо каждый раз, как открывает рот. Альбус выглядит удивлённым и слегка обрадованным — то ли невысказанным согласием, то ли тем, что Скорпиус наконец при нём заговорил. Хотя кто будет рад, что при нём из себя еле-еле каждый звук выдавливают, Мерлин… Скорпиус гонит эти мысли, потому что знает, что из-за этого начнёт заикаться ещё сильнее. — Ну ничего, — Альбус ободряюще ему улыбается. Наверное, Скорпиус ужасно жалко выглядит. — Что насчёт совятни, в десять? Там ещё час до отбоя, как раз успеем поговорить и разойтись? Неожиданно сверху трибун слышится голос Саманты: — Скорп! Скорп, ты где? Скорпиус только что не подскакивает. Неужели тренировка уже закончилась?.. Альбус пригибает голову, как будто его можно было увидеть сверху, дотрагивается до его плеча — Скорпиус горд тем, что удается не отшатнуться от неожиданности — и шепчет конспиративно и таинственно: — Я могу чуть-чуть опоздать, но ты только меня дождись, хорошо? — Скорпиус, пораженный такой отважной настойчивостью, кивает. — И Забини не говори! В десять! В совятне! — это он говорит вполоборота, уже направляясь ко входу в замок, — Не уходи, пока я не приду! — Хор-рошо, — растерянно произносит Скорпиус, когда тот уже скрывается за каменными стенами. — В д-десять… В совятне. — Что в совятне? — спрашивает сверху встрёпанная, потная и грязная Саманта, вытирая лоб рукавом. — И вообще, где ты был? Марк нас уже как пятнадцать минут амнистировал! Я тебя обыскалась! * В совятне Скорпиус оказывается в девять тридцать. Уже за полчаса до этого срока он просто-напросто не знает, куда себя деть и ходит из угла в угол по спальне. Всё доходит до того, что даже Вильгельм, который обычно не проявляет интереса ко внешнему миру, начинает кидать на него взгляды подозрительной тональности — и Скорпиус смывается из родных подземелий, стараясь не привлекать излишнего внимания. И не столкнуться с Самантой и Агатой — он очень ответственно подходит к своему обещанию никому не рассказывать про их с Альбусом встречу. Скорпиус вообще ответственно подходит абсолютно ко всему, но обычно его кривые руки и патологическое неумение врать всё портят. Тем более, он знает, что как только кто-то из слизеринцев узнает куда и к кому он собрался, его запрут в комнате, отобрав палочку и приперев дверь комодом. На Слизерине Скорпиуса считают совместно нажитым ребёнком под коллективной ответственностью каждого. Скорпиус их за это не винит. Тем не менее, он удачно добирается до совятни, и начинает мерить шагами уже эту каморку, всё равно получая свою порцию взглядов — уже от сов. На этот раз взгляды куда более подозрительные и недовольные. За десять минут до установленного времени Скорпиус чувствует, как от самонакрученных переживаний его начинает подташнивать. Он волнуется. Он слегка (нет) боится. Он никогда не разговаривал с Альбусом Поттером дольше трёх минут наедине, он никогда не разговаривал с Альбусом Поттером до этого понедельника в принципе. Он никогда не заводил друзей вне факультета. Он никогда не пытался ни с кем подружиться. Агата была с ним с детства, Саманта, с присущей ей лёгкостью, влилась в их жизнь естественно и незаметно, Хьюго освещал весь факультет разом, и нельзя было сказать, что он пришёл целенаправленно именно в жизнь Скорпиуса. Замечательные друзья Скорпиуса появились у него сами собой и он не заметил как именно. Альбус Поттер был потрясающим. Незаметным его появление было не назвать — как, например, нельзя назвать незаметным вывихнутый локоть. Пугающая значительность этих фактов приводит Скорпиуса в трепет. И он всё ещё не уверен, что потрясающий Альбус Поттер от него хочет. Скорпиус бы хотел дружить. Он бы, на самом деле, искренне хотел дружить со всем Хогвартсом — но дружить именно с Альбусом Скорпиус хотел с первого курса. Талантливый, лучший по Защите, дружелюбный со всеми окружающими, такой взрослый, умеющий успокоить свой склочный и постоянно конкурирующий между собой факультет… На первом курсе Скорпиус думал, что, когда-нибудь, возможно, когда он станет лучше, умнее и научится общаться с людьми… В общем, к третьему курсу он уже знал, что “когда-нибудь” — это “никогда”. Вряд ли Альбусу Поттеру нужны в друзьях заикающиеся неудачники. Скорпиус делает ещё несколько взбудораженных шагов вдоль стены, загребая ногами перья. Он сам не знал, о чём думал, когда летел сюда, спотыкаясь о ступеньки. Сложно представить, что Альбус действительно ни с того ни с сего подумал, что Скорпиус Малфой, хоть и глуповат и нелеп, но вроде ничего такой парень, верно? Наверное, это было глупо. Так думать — было глупо. Ну кто он такой, в самом деле. Ещё больший стыд и жар на щеках Скорпиус испытывает, запнувшись о собственные ноги, когда вспоминает слова Саманты: “Так что ты там говорил о совятне? Ты что, собираешься кого-то позвать на свидание?.. Что за удивленное лицо? Совятня — это же общехогвартское место для влюблённых парочек!”. Вот же совпадение. То есть… В совятне и просто так можно встретиться поговорить, верно? Не то чтобы Скорпиус большой знаток социальных взаимодействий или имеет хоть мизерный… о Мерлин… любовный опыт, но он уверен, что… О, Мерлин. Он уверен. Вот. Чтобы отвлечься, Скорпиус смотрит на часы — забавные детские ярко-зеленые часы с Микки-Маусом, которые Саманта привезла ему из поездки домой в Америку. Те показывают ровно десять часов вечера. * — Ты что, идиот?! Просыпается Скорпиус от этого. — Да не ори ты на него! — Я не ору, я нахрен не понимаю! Первые несколько мгновений он пытается понять, что произошло и почему кто-то вогнал ему в поясницу штырь. Спустя пару секунд расплывчатые пятна перед глазами превращаются в смуглое лицо Агаты, а штырь начинают проворачивать — Скорпиус почти скулит от боли и валится на колени, хватаясь за спину. Достаточно пострадать он не успевает — за оба локтя его тащат вверх. — Ай-яй-яй-яй! — А нечего спать на корточках! В чертовой совятне! — Не кричи! Скорпиус, что ты здесь делал? Сонное марево клубится последние секунды и расползается, оголяя холодную — январь на дворе — и затекшую всеми конечностями реальность: кажется, он провёл ночь в совятне. Скорпиус уставляется на галдящих подруг растерянным несчастным взглядом. Последнее, что он помнит — это половину второго ночи, ворчливое уханье сов, собственные слипающиеся глаза и решение “подождать ещё пять минуточек”. Агата смотрит на него взглядом, не предвещающим ничего хорошего. — Рассказывай, — коротко приказывает она. И Скорпиус рассказывает. * Спина перестаёт болеть только после второго урока, когда Джерри МакКуин делится с ним обезболивающим зельем, “а то смотреть на тебя уже невыносимо, Малфой”. Скорпиус пьёт гадкий пустырник и молится, чтобы не простыть — болеет он всегда долго и гадко. Скорпиус думает о скоблящем кашле, температуре и обеспокоенных маминых письмах, потому что мама всегда начинает волноваться, стоит ему чихнуть. Ещё — о пропущенных занятиях и мучительных попытках разобрать почерк Саманты. О чём он не думает — так это о том, почему Альбус Поттер так и не пришёл. (Полное враньё). Наверное, он не смог? Может быть, у него поменялись планы? Или что-то, Мерлин упаси, случилось? Конечно, он был совершенно не обязан приходить, искренне считал Скорпиус. Но, может, у него действительно… На этот раз даже Саманта, гладя его по плечу, смотрит утешающе и сочувствующе: значит, что она тоже в это не верит. Альбус Поттер — лучший друг Эйба Финнегана. С первого по третий курс не было ни одного дня, чтобы Скорпиус не оказывался подвешен Эйбом Финнеганом под потолок. Звучащий где-то в другом конце коридора “Левикорпус” до сих пор заставляет Скорпиуса неуютно ёжиться. На втором курсе Эйб Финнеган сказал ему, что хочет извиниться и начать общение заново, и предложил встретиться ночью за второй теплицей профессора Лонгботтома. Вместо Эйба Финнегана обнадёженного Скорпиуса встретил завхоз. В тот день Слизерин потерял пятьдесят баллов, а Агата сломала большой палец, когда впервые разбивала Эйбу Финнегану нос. Сейчас и Скорпиусу, и Финнегану по шестнадцать, и детские издевки кажутся глупыми и несчастными пережитками прошлого — так что Скорпиус не верит в то, что таким образом над ним хотели посмеяться. Скорпиус считает, что и Эйб, и Альбус — хорошие ребята. Агата считает, что Скорпиус полный болван. * Возможно, так оно и есть: после обеда весь шестой курс Слизерина полным составом — несчастные одиннадцать человек, самый маленький курс в Хогвартсе — выдвигаются в сторону Астрономической башни. То, что что-то идёт не так, Скорпиус понимает только тогда, когда косые взгляды начинает замечать даже он, обычно нерасторопный в таких вещах, а острый локоть Джерри врезается ему под рёбра: — Малфой, поведай мне интересную историю, — как обычно ядовито начинает он. — Почему это ты стал таким популярным? — Все… Все см-мотрят? — робко уточняет Скорпиус, не решаясь поднять взгляд от каменных плит пола. — Пялятся, я бы сказал. Уизли опять тебя во что-то втянул? Почему это прошло мимо меня? Ответ находится как по мановению бузинной палочки, когда они вливаются в ряды ожидающих сдвоенного урока хаффлпавцев. Дэйзи Горовец задорно выкрикивает из толпы: — Малфой! А это правда, что Поттер киданул тебя со свиданием? Ох. Ох. 4. Остаток четверга проходит для Скорпиуса в умеренно-привычной обстановке, которую Саманта называет “щит-черепаха” — что-то из квиддичных тактик. “Это когда самого ценного игрока берут в кольцо свои же, — поясняет та, черкая расстановку на полях салфетки, — чтобы вражеские отбивалы до него не добрались”. В этой метафоре Скорпиус — самый ценный слизеринский игрок, а Альбус Поттер — вражеский отбивала. Очень иронично, учитывая, что на деле Скорпиус самое слабое слизеринское звено. Видимо, именно это и заставляет окружающих взять его под полную опеку: после того, как слухи разлетаются по Хогвартсу со скоростью Нимбуса-XXI, даже староста почти не отходит от него ни на шаг, пресекая любые попытки крикнуть ему в спину какую-нибудь уничижительную шутку. А одного взгляда Корвуса Беллами, старосты школы, достаточно для того, чтобы сплетники разлетелись по углам, опасливо примолкнув. “Не переживай, хорошо? — хлопает его по плечу Корвус. — Поговорят и забудут. Это же Хогвартс, тут каждый день новая сплетня взамен другой”. “Что, решил захомутать Поттера на Рождественский бал?” — слышит Скорпиус почти тут же откуда-то с верхнего этажа. Агата взмахивает палочкой и следом раздаётся болезненный вскрик. На робкие просьбы Скорпиуса не реагировать так бурно она только сверлит его злобным взглядом — тот пугается и замолкает. На ужин его тащат волоком, хотя всё, что ему хочется сделать — это забраться в свою кровать, накрыться одеялом с головой и не вылезать оттуда следующую сотню лет. Столько унижения он не испытывал с четвертого курса, когда неудачное заклинание Падди Экклстон оставило его посреди класса без одежды. Самое понятия унижения не было чем-то новым — он Малфой — но пристальное внимание и бесконечные смешки в спину доводили его до детского желания расплакаться. Альбус за весь день так и не появляется ни на уроках, ни на завтраке и обеде. На ужине Скорпиус, разглядывая рейвенкловский стол украдкой, тоже его не видит. — Он мудак, Скорп, — сетует Мойра Альдаго, подкладывая ему свою порцию салата в тарелку. — Зачем ты вообще повёлся на эту мордашку? Что, больше не было кого позвать на Рождественский бал? — Позвал бы меня, — энергично кивает Финн О’Генри, добрая душа, пережевывая котлету. — Я по-братски бы пошел! Или Розье, Розье бы с тобой и не по-братски, я уверен. — Я его не звал на Рождественский бал, — крутит головой Скорпиус, сводя брови. — Никто никого не звал! Он просто хотел поговорить… Это недоразумение. Мойра издаёт многозначительное “пффффф”, Агата закатывает глаза, Саманта под шумок ворует у той помидорину из тарелки — а рядом со Скорпиусом приземляется хогвартская сипуха. Сипуха смотрит на Скорпиуса, Скорпиус на сипуху, и это немое общение длится несколько секунд, пока последний не спохватывается и не угощает её кусочком жаркого. После этого та позволяет отвязать у себя с лапы небольшой свёрток и, хлестанув его напоследок крыльями по спине, улетает прочь. — Что там? — грозно спрашивает Агата. Мойра, Финн и Саманта с любопытством вытягивают шеи. Он разворачивает бумажный свёрток, и читает вслух: — От… От Ал… Ал-л-льбуса. Пот-т-тера. — О нет, — говорит Мойра. — Точно нет, — подтверждает Саманта. — Выкини её к чёрту! — сердится Агата. — Читай вслух! — веселится Финн. Скорпиус растерянно хмурит брови, переводя взгляд на свёрнутую записку. Внутри лежит кое-что ещё: сочно пахнущие палочки инжирного багульника, какие мадам Лонгботтом обычно раздаёт при выписке из Больничного крыла — они сладкие, помогают нервной системе, а ещё в Хогсмиде их не достать. Некоторые студенты даже специально обеспечивали себе попадание в Больничное крыло, чтобы достать багульник. — О, нет, — соглашается он. На инжирный багульник у него жуткая, невозможная, удушаюшая, самая ужасная на свете... Он чувствует, как горло стискивается, перекрывая ему возможность дышать. ...аллергия. — Скорпиус? Что такое? — Ты расчувствовался или что? Он слепо начинает водить по столу, сталкивая рукой предметы: стакан тыквенного сока летит на скатерть, тарелка сбивается, Скорпиус пытается подняться со скамьи и тянет руки к горлу. Глаза слезятся, и всё вокруг теряет фокус: остаются только голоса. — Да Морганова напасть! — слышит он. — Профессор! Позовите кто-нибудь профессора! Нужна мадам Лонгботтом! 5. В больничное крыло его не отправляют, но всю пятницу он проводит в спальне на постельном режиме, и, если честно — это лучшее, чем могло закончиться аллергическое удушье. — Ты хотел сказать — очередная попытка Поттера тебя убить, — шипит Агата, поправляя ему одеяло, забегая на перерыве между уроками. Скорпиус чувствует себя оберегаемым и несчастным. Про записку он спрашивать её не решается: Агата всё ещё рвёт и мечет, и только строгая рука старост не даёт ей отправиться на поиски Альбуса и не закончить то, что пытался сделать самый тёмный волшебник прошлого столетия ещё с другим Поттером. — У нас кончаются способы её отвлекать, — почти шепотом сообщает ему Финн, забежавший принести ему сэндвичи с обеда. Скорпиус волнуется и бледнеет, так что он добавляет: — Ладно тебе, мы тоже не лыком шиты. У нас шесть лет опыта за плечами предотвращения межфакультетской резни! Вот, лучше ешь. Поглощенный бутербродами и переживаниями о том, как бы Агата из-за него не попала в проблемы, Скорпиус забывает спросить его о том, что не давало ему покоя с самого утра. Так что спрашивает уже у Мойры, когда та приносит ему конспекты: — С-слушай… А записка? От, — он краснеет, — от Альб-буса? — Ты залил её соком, — треплет та его по волосам, — она вся размокла. Но ты не думай об этом, кому сдался этот Поттер. И Скорпиус, конечно, стесняется сказать кому. Он даёт себе зарок не переживать попусту. Что он может сделать, когда даже не знает, зачем Альбусу Поттеру спустя шесть лет нейтрального сосуществования понадобилось… Вот это всё. У Скорпиуса, и так обычно не ладившего со словами, и точного-то определения для происходящего нет. Он не знает, о чём думал Альбус, и чего хотел добиться — ну не убить же его, в самом деле. Опозорить? Возможно, но Скорпиусу в это верить не хочется. Во что верить — он не знает, так что отметает лишние мысли и принимается бороться с законами элементарной трансфигурации Гэмпа. (Хотя не сказать, что в них он разбирается лучше, чем в мотивах Альбуса Поттера). Когда ближе к вечеру он выползает в гостиную, то обнаруживает там гомон и оживление: однокурсники толпятся вокруг Одиноких Диванов — излюбленного места Скорпиуса для занятий, а пара младшекурсников с любопытством вертится рядышком. Скорпиус с тяжелым сердцем и прижатыми к груди тетрадями устремляется на поле боя. — Но ты ведь могла бы и!... Ой, — осекается Саманта, когда понимает кто теснит её плечом. — Скорпи!.. — Что такое… М-м-мерлин! — Скорпиус едва успевает спохватиться, чтобы не выронить тетради. Агата, сидящая в центре толпы, воинственно утирает нос рукой — и на лице остаётся кровавый размазанный след. Однокурсники качают головами и что-то бормочут себе под нос, а Скорпиус — Скорпиус сразу понимает что к чему. — Т-ты вед-дь не, — почти плачущим голосом тянет он, опускаясь рядом с ней на диван. Агата враз становится ещё мрачнее, чем обычно. — Она ведь да, — ехидно отвечает Джерри, протягивая ей салфетку. — Ой, Малфой, давай без скорбных лиц! — Теб-бе не б-больно? — кудахчет Скорпиус, чувствуя, что глаза у него уже на мокром месте. — Пойдём в б-б-больничное крыло? — Никуда я не пойду! — отрезает Агата, прикладывая салфетку к брови, на которой начинает набухать синяк. Замечая это, Скорпиус впадает в жуткое оцепенение: — Он что, тебя ударил? Отвечает та с мрачным удовлетворением: — Конечно. В лучших традициях маггловского мордобоя, — и хищно добавляет, — за что и получил. Скорпиус насупливается. Он, конечно, никогда не думал… Но ударить девочку! Бить девочку! Он не хочет сказать ничего плохого, он бы никогда не подумал, что он способен… Но это так неправильно и так рушит всё, что он о нём знал… Он решительно поднимается на ноги: — Я с ним п-п-поговорю! Спустя тревожно повисшее мгновение все смеются — начиная от Саманты, которая виновато прыскает себе в кулак, и Корвуса, который вежливо отворачивается, до Джерри, который хохочет, даже не таясь: — Ты? С ним поговоришь? О-о-о, а можно мне посмотреть? Скорпиус готов расплакаться: — Ес-с-ли он думает, что мож-жет бить моих д-друзей… — Раньше ты клялся, что больше не будешь меня останавливать, — округляет глаза Агата. — И что каждый раз, как мы деремся, я… — Раньше он тебя не бил! — Тебе аллергия память отбила? — не верит своим ушам Джерри. — Да они же каждый год кулаками машут! Скорпиус разве что не хватается за сердце: — С Альб-б-бусом? — Да с каким гиппогрифом Альбусом! — сердится Агата под общий приступ смеха. — Финнеган! Подошёл ко мне сегодня после Зелий, и как начал втирать про то, что это он случайно пустил слух, а Поттер не хотел, Поттера оставили на отработке, Поттер не знал, Поттер то, Поттер сё, Поттер разве что не святой! Ну, — она дёргает плечом. — Я ему и вмазала. Гостиная снова взрывается хохотом, а испуганный взгляд Скорпиуса сменяется укоряющим. Агата ухмыляется в ответ: — А что, мне есть дело, что ли? Он сам сказал — он слух про тебя пустил. Можно сказать, я восстановила справедливость! — И разбила себе костяшки, — вытирает слёзы смеха Саманта. Скорпиус рассерженно оглядывает однокурсников. Тут такое, тут дерутся, тут Агата опять в крови — а этим всё смешно!.. Он выдирает у подбежавшей Мойры бинты и принимается перевязывать главной задире факультета руки, потому что он — ответственный, ссоры с Гриффиндором — не то, над чем можно смеяться, потому что от Саманты всё равно никакого толку, вон, только смехом заливается, потому что у него недоученные конспекты, а Поттер, может быть, и вправду не хотел. +1 В субботу на факультете прямо с утра и до самого вечера творится весёлое безобразие: девочки носятся к друг другу из комнат в комнаты с платьями, туфлями, рецептами зелий и формулами заклинаний для завивки, везде гудят разговоры — а кто кого пригласил, а кто кому что сказал, у кого платье красивее, а кавалер старше. Саманта удрученно вздыхает над квиддичным еженедельником и почесывает живот через растянутую футболку. Агата выдувает из жвачки пузыри. Скорпиус ленится. Именно этим они и занимаются аж до шести вечера, пока в спальню мальчиков не врывается Хьюго. — Я гляжу, вы без меня скучаете! — радостно распахивает он двери. Хьюго — это сосредоточие рыжих кудрей, рассыпчатых веснушек и шальной улыбки, не предвещающей ничего хорошего школьным правилам. От мистера Уизли ему достаётся цвет волос и высокая нескладная фигура, от миссис Грейнджер-Уизли — толковые мозги, а от легендарных близнецов — умение применять эти мозги куда не следует. От Слизерина ему достаётся хитрость, связывающая всё это в один букет главной головной боли директора МакГонаннагал. — Хью, — радостно поднимает голову Саманта, — смотри, — она тычет пальцем в журнал, — ты знал, что Буйволы перекупили Николсона? — За пятнадцать миллионов, — кивает тот, — самый опрометчивый поступок в тренерской жизни Барлоу. А самый ваш опрометчивый поступок — то, что вы тухнете тут втроём, вместо того, чтобы собираться на-а-а-а-а-а…. — он изображает барабанную дробь, — вечеринку! Какого дьявола, друзья? Скорпиус смеётся. Хьюго вообще всегда заставляет его смеяться и чувствовать себя лучше, и это — одно из самых главных качеств, за которые он им искренне восхищается. В присутствии Хьюго Уизли каждый ощущал себя лучше, ярче и безрассуднее, чем был на самом деле. — А что мы там забыли? — возвращается Саманта к журналу. — Я бы лучше полетать сходила, у нас открытие сезона через полторы недели, а тактики не продуманы, метлы не летаны, снитч не ловлен. — Отставить квиддич! — отмахивается Хьюго, — собираемся, дамы и госпо… господин. Давай, Скорпиус, хватит разлагаться, — он хватает его за ногу и принимается стаскивать с кровати. Скорпиус смеётся, но послушно позволяет уронить себя на пол. Агата подпирает голову рукой и интересуется: — А чего это такая инициатива в отношении нашей Унылой Тройки? Тебе что, идти не с кем? — Я пригласил Эмми Свирк! — хвастается тот, без спросу открывая дверцы шкафа. — Мистер Малфой, я вижу вполне приличную мантию, вам пойдёт. — Тогда чего ты к нам пристал? — вздыхает Саманта. — Я несу вам веселье, радость и чуть-чуть ромового пунша, — тот хитро им подмигивает. При последних словах девочки заметно оживляются и переглядываются. — Так что готовьтесь к умопомрачительному вечеру, детишки! Вообще-то, Хьюго младше их на курс, а ещё то, как он берёт их в оборот, ловко избегая вопросов, тоже кажется Скорпиусу слегка подозрительным — но кому какое дело, когда в предложении фигурирует “ромовый пунш”? * Дебби Хиллиард чуть не валится им на руки, заливаясь хохотом и подметая пол полами серебристой мантии: — Сумасшедший! Больше не буду с тобой танцевать! Дебби Хиллиард бессовестно обманывает, судя по её блестящим глазам, а Финн весело разводит руками, изображая вину — а потом натыкается глазами на них: — О! Брекенридж! — Саманта оглядывается, засовывая в рот остатки пирожного. — Брекенридж! Наша звёздочка! Наш лучший загонщик! — они переглядываются. Видимо, Финн тоже успел приложиться к уизлевскому пуншу. — Наша кудрявая краса! Окончания его слов тонут в танцевальной музыке, которая в этот момент делается громче, но Финну это не мешает. Финну вот уже как два часа ничего не мешает носиться по всему большому залу, зазывая слизеринок в размашистые вальсы, и скоро количество сбитых людей и столов подойдет к рубежу, после которого им заинтересуется МакГонаггал. — Брекенридж, мы с тобой обязаны- — Извините. И в этот момент Саманта давится своим пирожным. Скорпиус машинально хлопает её по спине, но в душе очень с ней солидарен: это самая подходящая реакция, когда в вашем углу за колонной появляется Мортимер Торндайк. Саманта откашливается, отвернувшись, и Скорпиус видит как стремительно она становится пунцовой. У Агаты и Финна глаза становятся размером с юбилейный галлеон. — Ты собирался пригласить Брекенридж на танец? — вежливо интересуется Торндайк с типичным для себя угрюмым лицом человека, который способен на массовое убийство. Финн тут же машет головой: — Я? Брекенридж? Какую Брекенридж? Я здесь ради Забини, — он подтаскивает к себе Агату, — и мы с Забини идём танцевать. Да, Забини? — Улетаем, — важно подтверждает она, и они устремляются куда-то в толпу, то и дело оглядываясь на доселе невиданную картину. — Так ты свободна? — после неловкой паузы осведомляется Торндайк. Саманта смотрит на него несоображающим взглядом, таким, в котором Скорпиус мгновенно узнает себя и своё взаимодействие с людьми. Ещё бы — быть общеизвестно влюблённой в общеизвестно самого замкнутого слизеринца всех времён и народов, чтобы однажды обнаружить его перед собой на Рождественском балу. — …Или нет? — хмурится ещё больше Торндайк. И Скорпиус, чувствуя ответственность, которую обычно брали на себя его друзья, когда он сам не мог выдавить из себя ни слова, говорит в приливе неожиданной храбрости: — Он-на своб-бодна. И потанцует с тоб-бой. — Я да, — приходя в себя, умирающим голосом соглашается Саманта, — я потанцую. И они танцуют. Скорпиус взволнованно следит за этим из-за своего наблюдательного пункта за колонной в течение половины песни: это танец выглядит как пытка для обоих, потому что очевидно, что ни Саманта, ни Торндайк танцевать не умеют. Это не мешает им разговаривать — и, Скорпиус может поклясться, что видел как Торндайк улыбается. Ему всё равно никто не поверит. — Обалдеть, — соглашаются сзади, — а у нас ведь идиома была: “Скорее Торндайк будет танцевать, чем я…”, представляешь? Скорпиус теряет момент для того, чтобы обернуться “молниеносно” — и вместо этого оборачивается нерасторопно и неуклюже, выплескивая из стакана сок. Альбус Поттер, хвала его реакции, успевает вовремя отойти в сторону и избавить их от ещё одной потрясающе-ужасающе неловкой сцены. — Привет, — улыбаясь, говорит он. Всё, что может сделать Скорпиус — это кивнуть. Так что он кивает — и снова вспоминает Саманту. К своему ужасу, теперь он точно знает, как выглядит со стороны. — Я сразу хочу, — Альбус откашливается, — извиниться за случай с палочками. Я не знал, что у тебя аллергия, правда. И за чертову совятню, Мерлин. И за… — он замолкает. — Кажется, мне за всё надо извиниться. Скорпиус только мотает головой. Нет, не нужно. Он ведь и так знал, что Альбус не специально, ему совсем-совсем незачем извиняться! — Это правда такая череда нелепостей, что и смешно и страшно, но я даже не представляю, что ты мог подумать… То есть, конечно, представляю — Забини всё достаточно доступно объяснила Эйбу, так что… Чёрт. Мне очень жаль. Скорпиус хмурится, рассматривая ободок пластмассового стаканчика. Ничего ведь страшного не случилось! Всё хорошо. Всё в порядке. Вот бы ещё он решился сказать это вслух. Альбус перетаптывается с ноги на ногу, и выглядит так, как будто не знает, куда деть руки. Это довольно странно — обычно он смотрится весьма… уверенным в себе. Скорпиус по пальцам мог пересчитать моменты, когда видел Альбуса Поттера взволнованным. А потом он понимает, что половина из этих моментов была на этой неделе. — Эти были самые триумфально провальные попытки… — Говорить Альбус начинает вполне раскованно, но в середине снова сбивается. Потом продолжает, но перескакивает на совсем другую тему: — Ты хорошо себя чувствуешь? Ничего серьёзного тебе не грозит? Ну, из-за аллергии… Скорпиус снова качает головой. — Я всю неделю хотел с тобой поговорить, но у меня такое чувство, будто вселенная меня отговаривает, — тот нервно смеётся, — и вот… Фраза повисает в воздухе. Неудобная тишина среди громкой музыки, которая следует за этим, длится настолько долго, что становится вязкой и ощутимо тяжелой, словно кисель. Скорпиус чувствует, что от волнения пальцы у него холодные-холодные, зато щеки горят так, что можно, наверное, жарить на них яичницу. В конце-концов Альбус выдаёт: — Я знаю, что беспардонно навязываюсь аж с понедельника, так что ты просто скажи, если я тебе тут надоел со своим… Своими… Если честно, хотя бы что-нибудь скажи, — выдаёт он несчастный смешок. Скорпиусу стыдно, а ещё Скорпиус чувствует, что выставит себя идиотом, как только откроет рот. Это так заведено. Он не создан для того, чтобы производить хорошее впечатление, и легче просто отмалчиваться, чем пытаться — и провалиться. Но ещё пара таких длинных секунд неприятного молчания — и Альбус Поттер поникнет, развернётся и уйдёт. Плакат на другой стороне Большого Зала внезапно переливается знакомыми снежинками. “Не дрейфь!” — заявляет танцующий орёл. Скорпиус набирает в грудь побольше воздуха и это — самое храброе, что он делал за весь этот учебный год: — Ес-сли я бу… б-буду говорить, то б-б-буду много з-з-за, — он сглатывает стыд, стараясь быть очень смелым, — з-з-заикат-ться. И робко переводит взгляд на Альбуса. Тот улыбается. Скорпиусу хочется прижать руки к лицу. Альбус улыбается, и улыбается странно, но, кажется… обрадованно. Будто то, что Скорпиус хотя бы открыл рот — уже прогресс. И, если так, то он как никогда прав. Скорпиус сам ещё в это поверить не может. — Я знаю, что ты заикаешься, — он успокаивающе поднимает руки. Потом чешет затылок: — Ты… Ну, на первом курсе ты на уроках вообще не разговаривал. Мы думали, что ты немой, — признается. — То есть, серьёзно. Скорпиус знает — все его однокурсники так думали. Он не разговаривал вообще ни с кем, даже с Агатой не мог. Хогвартс казался недружелюбным, страшным и пугающим настолько, что открыть рот и начать говорить — в воображении Скорпиуса значило начать заикаться, пока другие над ним смеются. Жаль, тогда он не знал, что такое боггарт. Но сейчас Скорпиусу шестнадцать — и есть вещи, которые он переборол. Или должен перебороть, потому что возможность вот так запросто разговаривать с Альбусом Поттером была бы лучшей наградой за каждую с трудом отвоеванную согласную. — Я с-с-стеснялся, — признаётся он. Альбус понимающе кивает, не переставая улыбаться: — Да, я так и… Ну, к пятому курсу до меня дошло. Скорпиус сглатывает. Храбрится. И спрашивает: — Поч-ч-чему к пят-тому? — Потому что на пятом… Ну, на пятом у тебя появился пенал, знаешь, этот твой, синий, — Альбус смущенно чешет нос, — ну я подумал: какой надменный аристократ будет ходить с пеналом с Человеком-Пауком? — Над-д-дд… Надменный? Скорпиус даже сам улыбается — несмело, потому что это вряд ли был комплимент. Но звучало смешно, потому что, право, ну какой из Скорпиуса... — У тебя довольно пугающее выражение лица, если к тебе не приглядываться, — Альбус сам смотрит на него довольно странно, а потом озвучивает: — Вот сейчас ты, например, улыбаешься впервые за всё то время, что я тебя знаю. Не то чтобы я раньше давал тебе поводы, — он снова звучит виновато, — но я только недавно… Ох. Он забирает у Скорпиуса из рук стакан и отпивает. Когда он опускает руку, на острых поттеровских скулах отлично различима яркая заливка румянца. От этого Скорпиус сам краснеет ещё пуще. — Ну, в общем, если тебе интересно, ради чего ты пережил все круги ада за эту неделю, — Альбус принимается рассматривать свои ботинки, — то я хотел тебе сказать… Я хотел сказать… И он снова отпивает из стакана, хотя Скорпиус знает точно, что тот и в прошлый раз был уже пустым. И тогда Скорпиус говорит: — Мож-ж-ж… — Альбус поднимает на него удивлённый взгляд. — Мож-ж-жем сначала пот-т-т… пот-т… Слова ему не даются. Щеками вполне уже можно заменять Инсендио. Скорпиус молится, чтобы у него, наконец, получилось: — Пот-т-тан… — Потанцевать, — заканчивает за него красный, как рак, Альбус. — Замечательно. Превосходно. Не идея, а идеище. Зря, я, что ли, просил Х… Потанцевать — то, что нужно. Вот так они и стоят, уставившись друг на друга. Нелепо, наверное, выглядят со стороны. То есть, конечно, это он, Скорпиус, выглядит нелепо — а Альбус нет, Альбус никогда не выглядит иначе, чем круто, особенно вот в этой синей мантии, которая ему очень идёт. Но вот так стоять и краснеть на пару с Альбусом Поттером — если честно, Скорпиус согласен провести так весь Рождественский бал. — Чем дальше, тем более смущающе это становится, — заявляет тот, и отставляет стакан. Скорпиус улыбается против воли — и Альбус снова несколько секунд на него смотрит, прежде, чем продолжить. — Тем более, раз уж Торндайк с Брекенридж танцуют, то Поттеру и Малфою грех не удивить Хогва… О боже мой. Скорпиус удивленно моргает, и смотрит туда, куда рукой указывает Альбус. А потом совершенно отчетливо произносит: — О боже мой. Потому что когда под медленную музыку вдвоем танцуют Агата Забини и Эйб Финнеган, ничего кроме “о боже мой” больше на ум не приходит. Скорпиус зажимает себе рот ладонью, не в силах сдержать смех. Он видит замершую в изумлении Саманту, стоящую вместе с Торндайком, видит вылупившихся Джерри и Финна, видит размахивающего руками посреди пар Хьюго. А Агата и Эйб продолжают танцевать. Это похоже на рождественский мираж, потому что — что ещё, кроме чуда, могло заставить это произойти? Скорпиус смеётся, переводя взгляд на Альбуса. Тот больше на танцпол не смотрит — он смотрит на Скорпиуса. И протягивает руку: — Пойдём? И они идут.