Тонким росчерка пера по коже

Она резко распахивает глаза и чувствует, как дрожат руки, а ноги словно ватные. Сердце заходится в бешеном ритме, перекачивая кровь, наполненную адреналином, легкие пытаются вместить в себя больше воздуха, чем обычно, но что-то тяжелое сдавливает грудь, мешая этому и сбивая дыхание. Тело такое непослушное, чужое, покрытое липким холодным потом. Ей страшно до одури, до слез. Маринет так давно не снились кошмары, вызывая уверенность, что они не вернутся, оставили ее в покое. Какая наивность. Минута, растянувшаяся на часы, другая, третья, и ее отпускает, мозг обретает контроль над телом, а сердце постепенно возвращается к нормальному ритму. Девушка для верности лежит еще пару минут, затем решительно откидывает одеяло и спускается вниз, включает настольную лампу, находит ручку и пишет: «Привет… Спишь?». Господи, какой глупый вопрос! Хорошо, что она одна в комнате, и никто не видит ее красные от стыда щеки. Естественно он спит. Поэтому и ответа ждать не стоит. «Уже нет», — жар стыда запылал даже на кончиках ушей. Дура, зачем только написала? «Я… Прости, мне просто приснился кошмар, а я сейчас одна дома, и мне страшно…» — Маринет закусывает губу, чувствуя, как по позвоночнику прошлась волна холода, на миг картинки встали перед глазами. «А твои родители?» «В отпуске. Уехали к годовщине свадьбы, не хочу их тревожить — им уже давно нужно побыть одним. Я обещала, что справлюсь сама… Прости, что разбудила, я не должна была писать», — ей так неловко, а всему виной какой-то кошмар. Не хотела тревожить родителей, а потревожила его. Маринетт, ругая себя, усиленно вспоминает все синонимы к слову «Дура». «Не страшно. Хочешь, научу отпускать страшные сны? Звучит немного странно, возможно глупо, но моему сыну это всегда помогало», — в ней что-то оборвалось и упало куда-то в живот, растворяясь в непонятной пустоте, адреналин, захватывающий дух волной, прошелся по телу и пощекотал живот, как те самые пресловутые бабочки. Ей же показалось? Показалось?! «Хочу! У тебя есть сын?» — еще один глупый вопрос, но ей нужно знать ответ, просто жизненно необходимо. Да, у человека может быть только один соулмейт за раз, но они не всегда одного возраста. Сколько же лет Габриэлю? «Да, вы с Адрианом одного возраста. Я даже удивлен тому, что твой соулмейт я, а не он. Ты мой второй шанс, Маринет, неожиданный. После смерти Эмилии прошло двенадцать лет, я уже и не надеялся на что-либо», — она вздрагивает, ей даже страшно представить его боль. А ведь он так и не сказал, сколько ему. Гадать по возрасту Адриана можно вечно. «Я… Я не знаю, что сказать, чтобы это прозвучало правильно или к месту, или… Соболезную. Как глупо выглядят мои переживания, что мне не отвечали семнадцать раз». Маринет вспоминает, с какой надеждой смотрела на свое левое предплечье, задумчиво кусая губу, а ручка, с силой зажатая в правой руке, чуть подрагивала. Когда у всех твоих подруг уже давно есть свои половинки, а у тебя нет, то чувствуешь себя какой-то неполноценной. Ущербной. Ей так хотелось почувствовать это волнение от общения, представлять, как выглядит собеседник, мечтать о встрече и побывать на изумительном свидании. Подруги уже поведали, что первое время рука ноет и даже кровит, но оно того стоит. Боль быстро забывается, а счастливые воспоминания остаются навсегда. Маринет хочется быть как все, но чернила смазываются или просто растекаются по коже, сообщая, что еще не время, что у нее еще нет соулмейта. Нерешительно поднеся ручку в восемнадцатый раз, она глубоко вдыхает и выводит: «Привет». Пытливо всматривается, не заметив, что задерживает дыхание, слово, словно нехотя, тускнеет и исчезает, оставляя после себя слабое покраснение и припухлость. На глаза Маринет наворачиваются слезы, и она, не сдерживая себя, кричит: «Да!», даже не заботясь о том, что подумают родители. Не важно! У нее получилось! У нее есть свой соулмейт! Теперь остается лишь ждать ответа, и она дождалась. Их общение длится уже год. Маринет выныривает из воспоминаний и смотрит на предплечье, надеясь, что не обидела его. Она часто не умеет правильно подобрать слова, выдавая периодически белиберду. «Знаешь, что особенного в повторной встрече соулмейта? Боль от потери предыдущего исчезает, остается только светлая грусть и счастливые воспоминания. Когда-нибудь я все расскажу тебе, а сейчас запоминай: „Куда ночь, туда и сон, Самсон, Самсон, дай мне свой сон, а я тебе — свой“. И так произнеси про себя или вслух, шепотом три раза, глядя в окно. Мне это подсказала одна знакомая с работы. Сначала я подумал, какая нелепость и глупость, но, когда Адриан в очередной раз проснулся с криком, решил попробовать… Самовнушение, эффект Плацебо, не важно, главное, что помогает, верно?» «Спасибо. Я попробую», — у Маринет язык не поворачивается произнести те слова вслух, они как мантра крутятся в ее мозгу, запоминаясь. Габриэль прав, это выглядит таким нелепым. «Сделай это сейчас». «Хорошо», — Маринет послушно смотрит в окно и, едва перебирая губами, шепчет, а через миг понимает, что действительно работает, что кошмар отпустил ее, и даже картинки из сна не вызывают страха. Странно как. «Это странно, но действительно сработало! Спасибо!» «Я же говорил, а теперь иди спать, не бойся». «Спокойной ночи». «Спокойной», — Маринет с улыбкой читает это прощальное слово, а затем решительно выключает свет и поднимается наверх, в кровать, в надежде доспать оставшиеся несколько часов. Надо же, всего лишь кошмары, а перед ними бессильны все, Габриэль накрыл глаза рукой, чувствуя, как в душе неожиданно разлилось тепло — он давно не чувствовал себя таким нужным. Хотя, не будь он таким идиотом, это чувство чаще посещало бы его. Он никогда не был отцом Адриану, и дай Бог, чтобы у него было время стать им, исправить свои ошибки. Когда его любимая погибла в ДТП, оставив его одного с воспоминаниями и трехлетним сыном на руках, он едва не потерял все, почти спился, почти коснулся дна. Он любил ее, любил столь сильно, что мужчина зациклился на них, не обратив внимания на то, что его душевного тепла совершенно не хватало для сына. Да, он поступил крайне низко и неправильно, даже подло, замкнувшись в себе, окружив осколки своего сердца прочной, как ему казалось, стеной льда. Он почти исключил сына из своей жизни, но окружил гипертрофированной, буквально удушающей опекой, вырастив его в изоляции. Габриэль боялся потерять его так же, как и Эмилию. Сначала, когда сыну едва исполнилось четыре года, он и слышать не хотел о втором шансе или просто подходящей девушке. Через несколько лет затлела какая-то бессмысленно безумная искра непонятной надежды на чудо, но затем угасла и она. Зуд на предплечье стал неожиданностью. Он был слишком знаком, чтобы просто отмахнуться или согрешить на болезнь. Габриэль провел пальцем по натянувшейся и покрасневшей коже, тут же отозвавшейся легкой болью. Еще несколько дней, и проступят первые слова, возможно, некоторые буквы будут кровить, совсем немного, и каждое последующее послание будет переноситься все легче и легче по мере привыкания. Мужчина чувствует себя сбитым с толку, да, он не стар, вполне логично, что ему дали второй шанс, нежданный уже, но дали зачем-то. Габриэль не чувствовал себя готовым ни к новым отношениям, ни к отношениям вообще, ни забыть Эмилию. Он решительно одернул рукав, поморщившись от неприятного чувства соприкосновения кожи с тканью, и постарался выбросить все мысли из головы, погружаясь в работу. Слова проступить могут не скоро, а вот сроки уже поджимали. Ему начинало казаться, что эта боль никогда не пройдет, что кожа так и будет вечность ныть и гореть огнем. Когда он уже был готов просто срезать ее с себя кусками, то проступило всего одно-единственное слово: «Привет». Сначала Габриэля охватила злость, столько страдания, и ради чего?! Но потом разум взял верх, подкинув воспоминания того, что он впервые отправил Эмилии. Первые шаги в переписке делать сложно. Хуже только лишь встреча. Мужчина взял ручку и уверенно вывел на левом предплечье: «Привет. Я Габриэль». Появление второго соулмейта — событие, происходящее где-то между «Довольно обычным» и «Редким» явлением, без точной грани и отсутствия каких-то базовых законов, проявляющихся у первой пары. Обычно люди, по каким-либо причинам потерявшие истинных, просто сходились или влюблялись, не испытывая и половины тех чувств, завещанных им безумным творцом их судеб. Странная игра в переписку имеет свои правила и ограничения, одно из них — игра в молчанку о том, кто ты. Предел лишь имя. Сначала вы должны узнать внутренний мир друг друга, а уже после искать во внешнем, так сказать. Это нечто подсознательное, просто в какой-то момент вы оба понимаете, что вроде бы готовы к встрече и назначаете ее. Много смущения и неловкости. Пожалуй, это то, что он не хотел пережить снова. Любые правила можно обойти, главное — найти лазейку. Габриэль оставляет подсказки о себе Маринет, а по ее рассказам о себе уже знает, кто она, жаль, что это знание жжет его огнем, он как никогда, чувствует себя старым. Более того, старым извращенцем, и ему в редкие минуты хочется узнать тайны мироздания, чтобы понять на кой-черт над ними издеваются с этим соулмейтом. Он не так давно отметил свое тридцатишестилетие, а Маринет — шестнадцатилетие. Она ровесница его сына, ему сложно отделаться от мысли, что, возможно, буквально несколько лет назад он видел ее в парке на прогулке с родителями или играющей с другими детьми на детской площадке, но соулмейтовство диктует свои правила. Габриэль никогда не сможет смотреть на нее иначе, кроме как на любимую женщину, не сможет оттолкнуть или избегать. Судьба будет сталкивать их раз за разом, пока они не сойдутся, но вот оттянуть это вполне в его силах, он дождется ее совершеннолетия и лишь потом назначит встречу.