По ту сторону льда

На улицах небольшого сонного городка на Аляске было пусто и безлюдно. Еще бы, в два часа ночи! Все добропорядочные граждане видят десятый сон, нежась на своих пуховых перинах с десятками подушечек. Не слишком добропорядочные просиживают штаны в заведении с незамысловатым названием «Берлога». В этом, с позволения сказать, пабе, всего два столика: один, как водится, у окна, а второй — чуть ближе к барной стойке. За ней сидит пожилой грузный бармен, по совместительству хозяин заведения — Толстый Джо. Обычно его кличут: «Эй, толстый», но сейчас это некому сделать: за столиком у окна сидит уже основательно упившаяся компания лесорубов, просаживающая очередную выручку, и по центру стола все еще высится литровая полупустая бутыль виски. За столиком возле стойки сидит персонаж поинтереснее. Он один, и создается впечатление, что взгляд его прозрачных голубых глаз устремлен в никуда. Перед ним сиротливо притулился одинокий стаканчик с синеватым на вид коктейлем, который, поговаривали, Толстый Джо бодяжит из тормозной жидкости. Тонкие черты лица странного гостя особенно резко выделяются в душном полумраке помещения, и становится ясно, что он чужд всему своему окружению. В самом деле: большинство населения городка — кряжистые мужики с носами-картошками, невнятными каштановыми или рыжими волосами, мозолистыми руками, которые частенько сжаты в кулаки и так и норовят заехать в нос неугодному оппоненту. Здесь был другой случай: сидящий за ближним столом неуловимо напоминал готическую химеру, созданную неизвестным творцом из белого мрамора — так чуден был его силуэт, с изломанными, угловатыми, но в то же время изящными линиями. Белые, будто седые, волосы, такие же брови и ресницы, дополняли картину. Тонкие пальцы человека были переплетены, между ладонями был зажат стакан с тем самым, знаменитым на весь город, синим коктейлем. Почему знаменитым? Ну, стоило его выпить, и ты оказывался не за столиком, а под ним — примерно до утра. К чести незнакомца, это была уже третья посудина с недешевым пойлом. Возможно, этим объяснялась некоторая заторможенность его движений и расфокусированный взгляд. На самом деле, незнакомец далеко не был незнакомцем, все привыкли к его немногословности и причудам. Уже год Руди жил в городишке среди лесорубов, старателей и охотников. Да и сам он был охотником — неплохим, надо сказать, несмотря на его аристократичный вид. Больше всего Руди любил охотиться на гризли, и за год приволок со своих вылазок в лес не один десяток шкур вкупе с медвежьей вырезкой, за что местное население его крайне уважало и побаивалось. Никто не заговаривал с Руди первым, а сам он предпочитал помалкивать. Так было и сегодня. Даже когда четверо лесорубов дошли до кондиции ничем не обоснованного дружелюбия, дело не зашло дальше кивка Руди. Компания даже не подумала пригласить его за общий стол. В целом, ничто не предвещало беды. Обычный сонный вечер, плавно близящийся к логическому завершению — расползанию припозднившихся выпивох по домам. … Жалобно звякнул колокольчик на двери. Толстый Джо недовольно приоткрыл один свой заплывший жиром глаз и лениво вперился взглядом в неожиданного посетителя. В «Берлогу» пулей влетел небольшой вихрь. Поначалу его даже было сложно рассмотреть. Материализовался он только у стойки, когда пушечным выстрелом хлопнула затворившаяся дверь. Остекленевшие глаза Руди будто сморгнули прозрачную пленку, похожую ну ту, что закрывает глаза крокодилов, и в его взгляде пронзительно вспыхнуло что-то хищное. — Эй, приятель, не спи, не время спать, время танцевать сальсу! — воскликнул нарушивший покой довольно молодой парень, притопнув ногой и наваливаясь на барную стойку, поближе к бармену. Видно было, что говорящий уже навеселе. Может, курил, может пил — в заведении Толстого Джо стояло непередаваемое амбре перегара и сэндвичей с тунцом, так что разобрать было сложно. Джо поджал свои три подбородка и брюзгливо спросил: — Что будешь? Парень взъерошил свою лохматую шевелюру рукой, забавно шмыгнул носом, качнулся назад и неизвестно зачем подбоченился, приняв картинную позу. Он обожал рисоваться, а еще бездельничать и слоняться по окрестным лесам. Звали возмутителя спокойствия Бакминстер, и его девизом вполне могла бы стать расхожая фраза «Слабоумие и отвага». Пару недель назад он прибыл сюда, на Аляску, в качестве ссылки. Из полиции Лос-Анджелеса его с треском выгнали за «незаконные методы воздействия на подозреваемых». Номинально сегодня он числился в рейнджерах, но, поскольку в городке почти никогда ничего не случалось — был не при делах, от чего дурел и предавался доступным порокам. Сегодня, например, Бак завалился в паб. — Самого крепкого мне! — заявил обкурившийся блюститель правопорядка. Толстый Джо вздохнул, порылся под прилавком, вытащил на свет божий грязную бутыль с плещущимся в ней составом, откупорил, поморщился и плеснул в невысокий стакан. Надо ли говорить, что там оказалась та самая «тормозная жидкость», неожиданно прозрачная и вызывающе синяя? Бакминстер криво ухмыльнулся — при улыбке справа выезжал нижний клык — кинул на стойку сотню долларов и развернулся лицом к посетителям паба. Видно было, что баламут собрался произнести речь, однако тут его взгляд зацепился за сидящего почти напротив Руди. В груди у Бакминстера похолодело, внутренности будто сжались в ледяной ком и ухнули вниз. Он дернул щекой, отгоняя противное чувство и привычно начал себя накручивать. Это всегда помогало в общения со всякой швалью. Бак сделал шаг к Руди и грохнул своим стаканом о поверхность его столика. Затем навис, как мог, над белым гигантом. — Чего пялишься? По харе схлопотать захотелось? — нет, на самом деле Бак хотел вежливо сказать: «Здравствуйте, уважаемый гражданин, предъявите документики», но как-то не срослось. Дальше все произошло мгновенно. Очевидцы сошлись во мнении, что Руди за долю секунды перевернул столик, сбил им с ног Бакминстера, затем каким-то неведомым образом оказался сверху на незадачливом рейнджере, и моментально нанес ему несколько ударов кастетом по лицу. Бакминстер даже не вскрикнул — то ли не успел, то ли приходилось терпеть боль и пострашнее. Когда правая половина его лица уже напоминала кровавое месиво, он коротко размахнулся и заехал с левой руки Руди по челюсти. Удар был настолько сильным, что голова белого гиганта мотнулась, он зажмурился от боли, отпрянул, а затем плавным слитным движением встал, и, шатаясь, направился к двери. По пути он сплюнул — в красной лужице остался выбитый зуб. Бак тоже встал, стащил полотенце со стойки очумевшего Толстого Джо, приложил его к изуродованной части лица и тоже вышел. Ночь он провел в участке, в полном одиночестве. И только с утра направился к доктору. Полноценная клиника была в полутысяче километров от городка. Доктор Салливан, конечно, сделал всё, что мог, но пластическим хирургом и по совместительству офтальмологом он не был. Так Бакминстер лишился глаза и получил жуткие шрамы. Руди же на следующий день снова ушел в леса, на охоту, только его и видели.