Ты мой

Юджин бесил Гаяша. Нет, жить с ним было можно. По большому счету, ничего такого уж выводящего белобрысый книготорговец не делал, вел себя тихо, под руку не лез, разве что иногда высказывал свое мнение относительно его, Гаяша, поступков, его, Гаяша, одежды, его, Гаяша, манеры речи и самого его, Гаяша. Мнение было бы обидным, если бы однажды Гаяш не усвоил для себя твердо, что Юджин придурок каких поискать и, следовательно, если ты будешь всерьез обижаться на его слова, главным идиотом будешь ты. Потому что это будет означать, что ты принял его всерьез. Все эти две недели в одной каюте Юджин как будто специально старался как можно меньше мешать и занимать минимум места и времени. Он то сидел, зарывшись в какие-то книги, то писал что-то – совершенно невозможным почерком, даже у Гаяша лучше – то шлялся по палубе без дела, замирая у парапета на носу и часами смотря на море вперед. Бывало, что он задумывался и в каюте – по неосторожности, как будто забывал о постоянном контроле, или под гнетом мыслей, отвлекался от книги, слепо смотрел в пустоту, не моргая и не отводя взгляд. В такие минуты Гаяшу казалось, что с ним в каюте уже совсем другой человек – не тот беззаботный голубоглазый идиот, который встретил бы одинаковой улыбкой веселую шутку и летящую пулю. В задумчивом Юджине было слишком много того, что Гаяш не понимал. Когда Гаяш что-то не понимал, его это бесило. И Юджин бесил Гаяша – бесил тем, что просто улыбался в ответ на все вопросы Гаяша, тем, что звал его «волком», и никогда – по имени, тем, что постоянно шутил, и особенно – тем, что шутил смешно. Ладно, если разобраться, оно бесило его куда меньше, чем должно бы, но всё-таки, какого черта он делает такое лицо, как будто виноват во всем, что с тобой случилось в жизни? Может быть, Гаяшу стоило бы задуматься, почему он так досконально знает привычки Юджина, знает, какое у него бывает выражение лица, когда ему радостно, когда ему грустно, что он вообще замечает эту разницу, потому что для большинства остальных Юджин не знал, что такое грусть, и всегда был улыбающимся солнышком. Но Гаяш по-звериному чувствовал в нем какой-то надрыв, надлом, который никак не шел скромного книготорговцу. Гаяш чуял тайну и бесился от того, что она оставалась для него закрыта. Юджин был открытым, почти прозрачным, но на деле трудно было представить себе стены прочнее, чем те, что он возвел вокруг себя. Юджин бесил Гаяша так, что он не мог заснуть по ночам. Лежал, смотрел в потолок, слушал тихое дыхание внизу – и даже не думал ни о чем. Просто. Слушал и бесился. Тихо так, привычно и почти умиротворенно. Первые ночи Юджин не засыпал раньше его. Он мог сколько угодно храпеть на разные лады, Гаяш умел отличать спящих людей от тех, кто пытается такими притвориться. Юджин всегда ждал, когда заснет Гаяш. Однако теперь он почему-то стал засыпать почти сразу, едва вечером его голова касалась подушки. Он ложился, еще чему-то улыбаясь, и, пока он проваливался в сон, лицо его становилось всё более задумчивым и печальным. Пугливый книготорговец научился спать с кем-то другим в комнате, и это Гаяш почему-то мысленно засчитывал себе как успех. В одну из ночей, когда наслушавшийся дыхания Гаяш уже хотел было отрубаться, что-то тревожное вдруг словно толкнуло его под ребра и заставило открыть глаза. Какое-то время он соображал, что его смутило, потом понял – тишина. Юджин не дышал. Мигом проснувшись, Гаяш свесился вниз и посмотрел на залитого неверным лунным светом из иллюминатора Юджина. Тот лежал на спине, неестественно прямой, как будто его положили на доску и привязали за ноги и поперек груди. Голова была запрокинута, выступивший подбородок словно стал еще острее, но глаза, насколько было видно при таком свете, были закрыты. – Идиот, – пробормотал Гаяш, слетая с койки одним плавным движением. Видимо, они шли по тихому участку моря – движения не чувствовалось, как будто они стояли на месте, и только чуткий слух Гаяша улавливал едва слышный плеск мелких волн снаружи. Вблизи это было больше всего похоже на приступ, с которым Гаяш, насмотревшийся в тюрьме всякого, еще не встречался. Не зная, что делать, он попробовал позвал Юджина – безуспешно. Тот производил жуткое впечатление – окостеневший, выгнувшийся над кроватью, с выпирающими ключицами и скулами, подчеркнутыми полуночными тенями, он казался то ли страшной скульптурой, то ли окостеневшим трупом, и от этой мысли у Гаяша помутилось перед глазами. – Придурок, ты что творишь? Эй! Очнись! – в голове у Гаяша остались чьи-то смутные нравоучения, что будить криком нельзя, поэтому он пытался совместить инстинкт с правилом и кричать шепотом. Получалось пугающе. Сам бы Гаяш при таких звуках проснулся. Но Юджин продолжал изображать памятник прокаженной, поэтому Гаяш рискнул и положил руку ему на плечо. В следующий момент мир перед Гаяшем метнулся куда-то вверх, в нос очень больно вписалось что-то острое, и через какие-то полсекунды он обнаружил себя стоящим на коленях возле койки, зажимающим нос, из которого ощутимо текла кровь. Среагировать он не успел чисто физически – да и потом, кто будет ждать подвоха в своей собственной спальне ночью? Адреналин бросился в кровь со скоростью стаи гончих, но он был уже не нужен – хищно вскинув голову, Гаяш увидел нависшего над ним с кровати Юджина, прижимающего ладонь ко рту. Большие глаза почему-то блестели в темноте, как будто Юджин даже здесь нашел свет, который можно отразить. Сердце амарго бешено стучалось в груди, но он почему-то испытал чувство облегчения от того, что писатель больше не лежал одеревеневшим, как какой-то тотем. – Прости! – предельно искренне воскликнул Юджин. – Черт, извини. Я не хотел, это случайно… – Случайно? – Гаяш сглотнул кровь, отнял руку от носа и посмотрел на мокрую потемневшую ладонь – без света кровь была не красной, а почти черной. – Придурок. Ты хочешь сказать, что ты случайно уронил меня на пол и долбанул носом о бортик койки? – О господи, еще и о бортик? – ужаснулся Юджин, смотря на сам бортик и зачем-то трогая его ладонью. – Так же нос можно сломать. – Да что ты! – адреналин постепенно уходил из тела, оставляя раздражение, подозрение и извечную злость. Сев прямо на пол, Гаяш запрокинул голову, крепко сжимая кулаки и напрягая мускулы рук. – На, – Юджин протянул ему какой-то платок, Гаяш молча выдернул у него из рук и прижал к носу. Нет, перелома нет, надо просто переждать. Ничего, фигня. Но как же больно, зараза. – Я правда не знал, – раздался за спиной жалкий голос, которому Гаяш не поверил ни на йоту. – Я просто спал, а потом… – А потом впал в кому и уложил меня с профессионализмом убийцы? – повернулся амарго, и в полумраке каюты ему вдруг показалось, что Юджин вздрогнул. Только сейчас он заметил, что тот сидит полуголый, сложив ноги под одеялом, и длинные руки лежат на коленях удивительно беззащитно. Чуть спутавшиеся волосы падали на лоб и закрывали глаза, так что в лунном круге света Гаял видел только рот и бледные губы. – Нет, я не убийца, это случайно получилось, поверь, – голова Юджина наклонилась еще ниже. – Просто я испугался. Ты очень внезапно пришел. – Ты не дышал! – возмутился Гаяш, снова прикладывая платок к носу. – Что мне надо было сделать, взять тебя за ноги, высунуть в иллюминатор и окунуть головой в воду? – Нет, спасибо, – тихо ответил Юджин, голые плечи передернулись. – Спасибо, что разбудил. Прости, что так получилось, я просто рефлекторно махнул рукой… Мне снились кошмары, – продолжил он раньше, чем Гаяш успел сказать все, что он думает о таких рефлекторных взмахах руками. Оглянувшись, Гаяш еще раз внимательно посмотрел на Юджина, а потом повернулся и сел на пол к нему лицом. Раздражение и злость почему-то прошли, теперь ему было любопытно и немного тревожно. Юджин никогда не говорил с ним про сны. Юджин какое-то время молчал, и Гаяш уже хотел спросить его, или закутать голые плечи в одеяло, или предложить ему выпить, или уже хоть что-нибудь, но тут он поднял голову и улыбнулся своей обычной улыбкой. – Впрочем, это неважно. Можно разбудить Айдо, а то я беспокоюсь, если… Вот тут Гаяш рассердился всерьез. Крутанувшись на месте, он встал на одно колено и цепко и сильно схватил Юджина за плечо, перебив: – Нет уж! Ты от меня теперь этим не отделаешься! – Хейхейхей, сердитый волк! – Юджин с тихим легкомысленным смехом отшатнулся от него, и Гаяш с мстительным удовольствием отметил себе еще одну нестыковку – он не испугался. – Чего ты от меня хочешь? Находясь так близко от него, ощущая ладонью тепло его тела и – безошибочно – сухие мускулы под бледной кожей руки, смотря на большие блестящие даже в темноте глаза, Гаяш не знал, чего он от него хотел. Кровь перестала течь из носа, но во рту по-прежнему был железный привкус, и от этого у него по-звериному кружилась голова, словно в ожидании добычи. Время как будто замерло, предвкушая, и оказалось вдруг не вдохнуть и не выдохнуть – грудь словно стянуло обручем. Он так и не понял, кто из них подался вперед первым. Вся его злость, все раздражение, застарелые ощущения, не растворившийся из крови адреналин, все его тревоги и облегчении вылились в поцелуй – отчаянный, жадный и глубокий. Юджин целовался так, как будто у скромного незаметного книготорговца было достаточно поклонников, чтобы научиться. Гаяша повело почти сразу, он наклонился вперед, наседая на Юджина, уперся рукой в стенку каюты, второй обхватив Юджина за шею и прижимая к себе. Поза была неудобной, но поцелуй был настолько приятным, живительным, что Гаяшу было всё равно. Когда воздуха совсем не стало, плохо соображающий Гаяш оторвался от Юджина и увидел, как тот рефлекторно облизывает губы – красные от крови. Его крови. Подняв на него глаза, Юджин улыбнулся – но не так, как обычно. В улыбке сквозило что-то порочное, искушенное, в сочетании с ангельской внешностью бьющее по мозгам круче любого алкоголя. Зарычав, Гаяш толкнул Юджина на подушки, сам оказавшись сверху, вжимая его в койку и не думая о том, выдержит ли та такое испытание. Не спрашивая разрешения, Гаяш прижал руки Юджина к кровати над его головой – пальцы вжимаются в запястья сильно, останутся синяки, и завтра за завтраком все будут смотреть на эти синяки и о да, черт побери. От ощущения горячей голой кожи кружилась голова, Гаяш зарылся лицом в шею, жадно ведя языком, прикусывая кожу, чувствуя, как пойманный в ловушку Юджин выгибается, подставляясь под прикосновения, и дышит – хрипло, сорвано, совсем не как обычно. Улыбаясь трещинам в его самоконтроле, Гаяш перехватил его руки одной, второй быстро спустил с него легкие спальные штаны и выкинул на пол, не глядя. Юджин смотрел так выразительно, как будто хотел что-то сказать, но стоически молчал. Решив исправить положение, Гаяш нехорошо усмехнулся, подхватил свободной рукой бедро Юджина, пододвигая его стройное тело под себя, и двинул бедрами, позволяя ему почувствовать свое возбуждение. Подействовало – глаза у Юджина распахнулись еще больше, и с губ слетел стон. – Ты любишь играть, книготорговец, – усмехнулся Гаяш, опуская свободную руку и вытаскивая свой возбужденный член. Он не знал, каких чувств в нем больше – злости, отчаяния, непонимания, любви, нежности, желания подчинить и пометить, желания разобраться, желания забрать – себе, свое. Приподняв его бедра, Гаяш больно укусил его за плечо, одновременно толкнувшись внутрь насухо, без смазки и подготовки, потому что оторваться от него хотя бы на секунду казалось преступлением. Выгнувшись так, что поднял их обоих над кроватью, Юджин глухо завыл сквозь прикушенную губу, глаза – Гаяш мог поклясться, не глядя – закрыты. Успокаивающе целуя его в мокрую шею, Гаяш толчками продвигался все глубже, шепча: – Потерпи, глупый. Сейчас, потерпи немного. – Гаяш… – от звука собственного имени амарго дернулся и чуть было не вошел весь сразу. Юджин, извернувшись, поймал его губы своими и поцеловал откровенно пошло, словно на одних рефлексах. Когда плохо соображающий от возбуждения и предвкушения Гаяш наконец вошел до конца, Юджин коротко и резко выдохнул, выбивая воздух из легких, и прокусил ему губу до крови. Гаяшу было так хорошо, что хотелось смеяться, или драться с ним, или носить его на руках. Приподнявшись, Гаяш посмотрел на него – такого готового, открытого, распятого на тесной койке под ним и взятого так, что не может пошевелиться без дрожи. Для проверки качнув бедрами, Гаяш вышел на половину, а потом снова загнал член до основания, превозмогая боль и жжение. Юджина затрясло, он застонал – сначала высоко, потом голос окреп и сошел на какие-то волнующие переборы, от чего у Гаяша что-то скрутилось в низу живот, и бедра задвигались сами. Он трахал проклятого Юджина прямо так, прямо в их комнате на его кровати, трахал без разрешения и разговоров, и Юджин послушно прогибался под ним и стонал так, как не стонала под Гаяшем ни одна девчонка. Ему словно было все равно, что их могли услышать, да и Гаяшу было уже все равно. В целом мире они словно остались только вдвоем, и амарго целовал Юджина больно и жадно, боясь оторваться хотя бы на мгновение. – Ты мой, слышишь? Внутри Юджина была тесно, горячо и больно. – Ты мой, идиот. Тесно, горячо, больно, но удивительно правильно. – Ты еще не понял, но ты уже мой со всеми потрохами. Мне плевать, кто ты, книготорговец, маньяк, убийца, клоун – ты мой, и пусть кто-то хотя бы попробует тебя у меня отнять. Кожа терлась о кожу, и это был самый интимный звук из всех, что Гаяш слышал. Ему хотелось больше, ему хотелось всего Юджина – он входил быстро и резко, не заботясь о последствиях, он снова и снова пронзал членом его тело, словно специально заточенное под тело Гаяша. От этой мысли Гаяш низко зарычал и вошел особенно резко, ускоряя темп. Дрожащий Юджин с искусанными губами, влажной кожей и разметавшимися волосами был похож на падшего ангела, и ангелы никогда не возбуждали Гаяша, но с этим конкретно взятым ангелом он готов был бы провести всю оставшуюся жизнь, не вылезая из кровати. Потому что он прогибался и подавался навстречу бедрами, потому что он целовался так, словно от этого зависела его жизнь, потому что можно было кончить от одного звука его надломленного голоса. – Гаяш, – прошептал Юджин, и он не мог далее связно сказать, что он хочет, но Гаяш отпустил его руки, положив их себе на плечи, а потом подвинулся, подставив руки под бедра Юджина, изменил угол – и стал вбиваться быстро и равномерно, следя за тем, как оплывает лицо Юджина. – Боже… да… да, еще раз, да! – видимо, этот угол был правильным, потому что ограничивавшийся до того стонами Юджин больше не мог сдерживаться – словно ему хотелось кричать, орать, оповещать весь корабль и всех в радиусе двухсот миль, что он сейчас – самый счастливый человек на свете. Зажмурившись, Гаяш вошел еще несколько раз, вбиваясь грубо и до конца, насаживая Юджина на член и вбивая его в койку – и почувствовал, что от мысли о том, как это должно было смотреться со стороны, оргазм все ближе. Податливый Юджин, его ноги, его бедра, его ходящие ходуном ребра. Он готов был смотреть на это вечно. Прикусив кожу Юджина на шее, чтобы не закричать в голос, Гаяш вошел в последний раз, и затем не думал уже ни о чем – изливаясь глубоко внутри этого прекрасного тела, окончательно помечая его как своего целиком, кажется, он ругался на языке амарго и от ли благословлял, то ли проклинал этот мир. Хрипло дышащий Юджин убрал одну руку у себя с плеча, коснулся ей своего стоящего члена, провел пару раз по всей длине, насаживаясь самостоятельно на член Гаяша, запрокинул голову и бурно кончил, пачкая себя, кровать и немного – Гаяша. Гаяш чувствовал себя совершенно опустошенным, эмоции и мысли словно притупились. Свалившись сверху на Юджина, он еле перекатился, чтобы лечь рядом, потому что подняться он точно сейчас не смог бы. Юджин выглядел так неприлично, что у Гаяша чуть не встало снова. Глубоко дыша, пытаясь восстановить дыхание, Гаяш устроился на подушке рядом и по-собственнически положил руку на талию Юджина. Тот кое-как, кряхтя и сопя, перевернулся, и Гаяш не без самодовольства понял, что он все сделал правильно. Он не хотел ни о чем думать, не хотел делать выводы или размышлять о будущем. Вместо этого он лежал и вспоминал, как собирается в уголках глаз у Юджина влага, похожая на слезы. Юджин молчал, и они по-прежнему шли по спокойному участку, и тишину нарушал лишь едва уловимый плеск волн за бортом. – Волк, – подал вдруг голос Юджин. – Ты опять не называешь меня по имени. Мне стоит бояться? – Гаяш. Не уходи, – накрывшая его руку ладонь сжалась. – И не надейся, – усмехнулся Гаяш, утыкаясь носом в шею этому ходячему недоразумению. Ходячее недоразумение вздохнуло с выражением, подозрительно похожим на счастье.