Логэйн Мак-Тир, советник Инквизиции

      За неполный год между Мором и очередным исчезновением Урны Священного Праха Ферелден успели наводнить паломники. Некоторые сбивались с проторённого пути и заходили «не туда». Следуя канонам ферелденского гостеприимства (взирая как волчья стая на овечку, пользуясь плохим знанием местных диалектов, но от души), местные направляли их «туда». Оно звучало подозрительно похоже на «Прямо до поворота, благочестивый сэр, и шоб вы тама околели как орлесианец распроклятый, потому как неча мой огород топтать, да-да, конечно, всегда вам рад на своём пороге, пусть хранит Создатель». Самые невезучие настолько вдохновлялись примером Урны, что бесследно пропадали в дороге. От везучих же пошла обидная присказка: во Внутренние земли легко попасть, однако даже самый внимательный и ушлый демон не выведет оттуда раньше сенокоса. Иногда в присказке фигурировали медведи.       Поведение господина Павуса показало, что тевинтерцы редко шли паломничать во славу Андрасте. Или, вероятнее, реже возвращались из «не туда».       За несколько часов почти распогодилось, плывшие облака не сулили нового ливня. На лице Дориана, время от времени поглядывавшего вверх, прямо-таки читалось: «Слава Вестнику, скоро уйдём, хватит с меня вашего Ферелдена». Вивьен о погоде в стране собачников слышала гораздо больше, Сэра пожила в столице, так что оптимизм имел исключительно тевинтерский вид.       — Я бы на вашем месте не радовался, — наконец проворчал Логэйн. — До Скайхолда пять дней, если срезать дорогу. Но мы застрянем на Перекрёстке.       Дориан устало потёр висок:       — Дайте порадоваться перемене мест? Будь с нами мастер Тетрас, он сказал бы, что заставлять героев сто страниц бродить по одной локации — это до крайности дурной тон.       Тот, кто придумал Внутренние земли, об этом не знал.       — Господин Павус, если послушать мастера Тетраса… То в этой главе мы должны штурмовать форт Коннор?       Сэра ткнула мага в плечо и беззастенчиво вклинилась в разговор:       — Я ж заглянула в его книжонку. «Мечи и щиты» которая.       Кажется, именно её упомянули в кабинете Инквизитора. Как очень важную для Искательницы книгу, написанную чуть ли не по личной просьбе. Мак-Тир почувствовал предательский укол любопытства: успела ли Пентагаст открыть сочинение раньше, чем до книги добралась эльфийка? Или ценный томик пропал с концами, а Тревельян чисто случайно получил второй шанс произвести хорошее первое впечатление?       Дориан осторожно кивнул.       — Не знаю, чё гном те заливал, усатый… Но после сотой страницы там сразу буйная страсть в объятиях стражником. На тридцать две. Стражник тако-о-ой душни-и-ила, ваще скучный, — остроухая подвигала бровями. — Прям как наш.       Логэйн с Дорианом устало переглянулись. Для одного литературные предпочтения молодых особ уже обернулись отложенными проблемами. Некоторым историям лучше оставаться в книгах…       «Да, Нерия?» — но она, разумеется, не могла ответить.       — Страж, давайте вернёмся к травнику, — Дориан тоже не оценил. — Я передумал. Он мне нравится. Я хочу купить у него ту бомбу.       Логэйн кивнул, мрачно посматривая на Сэру. Он точно не был ни скучным душнилой, ни горячим стражником… Но как повезло, что с ними нет Сигрун! Вот кто по достоинству оценил бы новую идею для плаката «Серые Стражи ждут тебя, смелый рекрут!» и к ночи накидал бы пару эскизов.       Поворачивать не стали, хотя Дориан сетовал, что знает двух торговцев из Вал Руайо, которые дорого заплатят за раскрытие новых глав, а живая Сэра всё разболтает бесплатно. Вивьен ответила, что шестнадцать дам из высшего света Минратоса вскладчину дадут больше. Особенно если сначала подробно описать им стражника и продать пересказ тридцати двух страниц отдельно.       Сын магистра всё быстрее находил возможности заработать, не теряя достоинства — полезный навык для знатного ренегата, почти лишившегося поддержки и денег из Тевинтера… Но удивляло, с каким живым интересом в игру включилась Вивьен! Неужто разодетая орлесианская ведьма знала не только язык отравленных колкостей, едких намёков и ледяных чар?       Через мгновение спор свернул на то, у какой империи знамёна реют выше, маги сильнее, а образованные люди читают настоящую литературу. Логэйн послушал-послушал и успокоился: нет, Вивьен точно не заболела. Невыносима в обычной мере.       Он почти догнал Сэру, ушедшую вперёд, и думал, насколько недооценил потенциал кирквольских стражников. Или литературный талант гнома? Потом раздражённо одёрнул себя. Развращающий командный дух (когда люди, по отдельности способные на всё, вместе умудряются ничего) опять сбил с действительно важных мыслей.       От ферм к Перекрёстку вели два коротких пути. Через Ведьмин лес можно выйти на западную дорогу — это первый, но придётся обходить Разрывы и магов. Можно пересечь сломанный мост, опасно приблизиться к форту Коннор и, пройдя под носом у дозорных, тоже оказаться на западной, но… Форт, увы! Слишком рискованно, слишком близко!       Ещё спутники Инквизитора не настолько надоели ему, чтобы проверить правдивость слухов о пропадавших людях. Попасть в «не туда» не хотелось. Даже если там уже нет медведей.       Остались нехоженые тропы через болота, чащи и буреломы. В конце концов, если путь не нанесли на карту, то это не значит, что пролезть вообще нельзя. Просто нашаривать дорогу наугад значило рисковать.       Это Инквизитор шёл напролом, лазал по скалам за какими-то осколками и, по слухам, безошибочно находил самые рудные места, приговаривая: «В каком же ухе у меня, о Пророчица, так звенит?». Логэйну с трудом удавалось отличать интуицию от нашептываний в голове, поэтому на слепую удачу он не полагался. Только казалось, что из двух тропинок в лесу безопаснее левая. Доверься и в одном случае из трёх узнаёшь, что вела она к логову порождений тьмы. Что не интуиция управляла выбором, а твоя кровь. Почти как у Инквизитора. Только не Андрасте звенит — и не в ухе…       Если Максвелл хотел получить форт, то не предоставить им проводника стало большим просчётом. Мальчишка мог думать, что дорога по-прежнему проходима, или оставить в округе надёжного человека. Но до всего приходится доходить своим умом. До агента, возможно, ещё и ногами.       Логэйн вспомнил про дом, в котором пыль выдала недавнее запустение. Травник вернулся незадолго до их прихода на фермы. Знал, что в отряде Страж. Данкул мог оказаться кем-то из инквизиторских, тайно работать с птичками тайного канцлера и ждать указаний из Скайхолда. Таких называли «спящими». Но люди Тревельяна не дёргались от Серых Стражей.       И всё же, если травник побывал на Перекрестке, ему известен безопасный путь. Осталось понять, насколько доверять человеку, даже среди местных прослывшему «со щербиной». Многое можно спрятать в словах: обожжённое лицо, паршивый характер, ненадёжность в делах или скверную историю из прошлого.       Мак-Тир снова замедлил шаг и поравнялся с Вивьен. Первая Чародейка орлесианского двора имела самый впечатляющий опыт бессмысленной болтовни с людьми, прячущими лица и ложь под масками.       — Вивьен, мы сможем узнать у него дорогу? Когда Данкул принесёт припарки.       — «Данкулс», — поправил Дориан и показалось, что он начал говорить «в нос». — Вы неправильно расслышали, там «с» на конце.       Чародейка чуть-чуть поджала губы:       — Я не осуждаю ферелденцев за неразборчивость, дорогой мой…       Может Логэйн стал мнительным, но таким же тоном мадам де Фер могла вопрошать «Создатель, когда они научатся разбираться в чём-то кроме собак и каттисов?»       —…Но в Орлее мастера тратят годы, чтобы найти форму, которая не искажает голос обладателя. Поэтому на цену маски влияют не только украшения. На слух я могу подтвердить лишь то, что он не сразу выбрался из пожара.       — То есть не удар мага?       Дориан и Вивьен покачали головами.       — Нехарактерно, цветик мой.       — Страж, удар мага испепелил бы его. Данкулс либо вдыхал раскалённый воздух, либо выпил что-то, что обожгло глотку… Но лёгкие? Больше похоже на травму от горячего воздуха. Атакующие заклинания огня рассчитаны на другое.       Логэйн хотел уточнить, откуда некромант знает, что остаётся после атакующей магии, но не стал. До сих пор он не поссорился только с Дорианом. Если тот не моргнув глазом вдохнул подобие жизни в дохлого ежа, то должен повидать достаточно мертвецов. Возможно, на очень роскошной вилле они с поклоном подносили Павусу виноград.       Вместо упражнений в дипломатии он вспомнил лицо Данкулса и руку, когда тот стащил рукавицу. Самые едкие и опасные субстанции тоже прожигали кожу, но шрамы от них вроде бы выглядели иначе. Или ошибался? В любом случае история про сгоревший дом подтверждалась. Оставались вопросы, чей, где и кто бросил факел.       Вивьен продолжала:       — Не видя лиц, аристократы Орлея учатся различать полутона. Как собеседник произносит речь, какие слова он не выделяет интонацией, куда смотрит и как держит руки…       Они поднялись на гребень самого высокого холма, до ферм осталось два. Чародейка глубоко вдохнула, оглядела тихий простор. Остальные слушали. Логэйн повторял, что ему вовек не сдались уловки напомаженных шевалье, но запоминал побольше и поточнее.       — Закрытая поза, потирание носа или взгляд вниз с мягким переводом темы обычно означают, что вашему собеседнику не по себе. Возможно, он обманывает? Если прячет руки, покашливает и повторяется, то допускайте, что он слишком сосредоточен на обмане и не успел приготовить другие темы, — губы Вивьен тронула улыбка, голос стал мелодичней и мягче. — Особенно показательны попытки прятать левую руку. Было очень любопытно наблюдать за Великим Герцогом, когда его обыгрывала императрица… Если же глаза человека бегают по периметру залы, а на вас он старается не смотреть… Лжёт, будьте уверены. Когда собеседник держится по другую сторону стола и опирается о него, он неосознанно защищает себя от вас. Утонул в кресле — прячется. Отгораживается от вас папкой с государственными бумагами — о, всё ясно!       Чем дольше она говорила, тем увлечённее становилась. В глазах разгорался лукавый и азартный огонёк. Удивительно, как любимая тема — выживание при императорском дворе, — смягчила и украсила невозмутимое лицо. На секунду Логэйну показалось, что в жизни придворных змей есть привязанности и интересы. Что-то, что даже ледяную мадам де Фер превращает в красивую и увлечённую женщину. Может и влюблённую.       Но Вивьен снова оглядела ветреное ферелденское захолустье, его, Дориана и Сэру, уже ждавшую у подножия холма. Девчонка слушала внимательно, острые уши грозили вывернуться назад да так и остаться. Доказательством, что Создатель покинул сей грешный мир, но подслушивальщиков и егоз всё равно не любит.       — После того, как вы меня не перебили, господа, будьте любезны забыть. В беседе труднее отличить лжеца от того, кто кашлянул из-за пересохшего горла. Многое определит контекст, — де Фер качнула головой. — Сколько бы уроков я ни дала Инквизитору, он сразу говорит слишком сухо и меняет тему, если хочет избежать разговора о своих секретах. Но согласно придворной науке он должен тереть нос.       Логэйн запомнил и нахмурился. В ставке командования Тревельян удивил скупым на подробности рассказом, когда описывал Эмприз-дю-Лион.       — Замечу, — с улыбкой добавила чародейка, — что удивлена. Вам, Страж, интересно слушать о хитростях имперского двора Орлея?       — Бесполезная наука дворцовых франтов, Вивьен. Как многое другое в империи. Я не могу представить ни одной ситуации, когда бы при встрече с врагом, во дворце или нет, стал прятать от него левую руку. Дабы он, помилуй Андрасте, не подумал, что я соврал. Лучше держать руку не за спиной, а на кинжале.       — Если представлять всё так просто, цветик мой, то лучше держать врагов подальше от себя. Тогда ни жесты, ни оружие не понадобятся. Но в жизни так не бывает, верно?       Дориан единственный помнил, что обсуждали травника:       — Даже если он не будет прятать руки… Мы готовы положиться на точность указаний и рецептуру?       Вид у него... Пока лишь чуть-чуть слезились глаза, но придётся пожертвовать зельем. Чтобы не стало хуже. Поразительно: мага, способного поднимать мёртвых, могла добить обыкновенная пыльца! Хорошо, что Друффи пропала не в Баннорне — тот уже весь покрылся цветами!       Сэра смотрела, как они сходят по скользкому травяному склону. Ухмыльнулась, глянув на Логэйна и тевинтерца:       — Как проверять будем? Ну-у-у, режем руку самому бесполезному? Прикладываем и ждём, пока откинется… Вивви, кстати, уже полезная. Складно треплется, я заслушалась.       Теперь желание вернуться и раскошелиться на морочащую бомбу появилось у Мак-Тира. Даже если понадобится перебить ставку Дориана.       — Фермеры его знают, цветик мой. Спросим, почему не любят его… и Стражей. Меня беспокоит, что дружить против кого-то всегда интереснее.       — Вивви, здесь Мор прошёл! Пальцем в друффало ткни, и оно тоже скажет, как серых грифов терпеть не может!       — Вообще-то грифонов, Сэра.       Как бы ни менялось его отношение к Стражам на протяжении жизни, сравнение с падальщиками оскорбляло. Слишком меткое иногда.       Вивьен и Дориан замолчали, но им точно стало любопытно. Шпионы Орлея много разнюхали о том, какой ценой Ферелден поднялся после нашествия порождений тьмы, и Вивьен знала большую часть истории. Но тевинтерец подробностей не ведал.       «Помощь» пришла с неожиданной стороны:       — Хошь, я расскажу? Я ж столько про тебя знаю.       Чародеи посмотрели на эльфийку с удивлением, Логэйн аж вздрогнул.       — Нет! — он разрубил воздух ладонью. — Ты расскажешь так, что я узнаю о себе много нового. Слишком много. После Мора в Ферелдене осталось всего два Стража. В ферелденском Ордене один.       «Я».       — Король Алистер настоятельно отказывался от… — он потёр переносицу и запоздало вспомнил, что при Вивьен теперь стоит выбирать выражения подипломатичнее, а нос не трогать, — кхм, от несвоевременной военной помощи со стороны Серых Стражей Орлея. Которых необходимо сопровождать двум легионам шевалье. Назовём это так. Да, госпожа де Фер?       — Что это, дорогой мой, успехи в дипломатии? Когда мы вернёмся, Инквизитору не будет стыдно появиться с вами перед императрицей. Разумеется, если зал и гости после этого уцелеют.       — Фонтен, орлесианский командор, не сказала, к чему нам готовиться. Когда шевалье наконец-то отошли от границы, Алистер восстанавливал столицу. Урожай…       Несколько регионов оказались на пороге голода. Лишь героизмом солдат объяснялось, как волну порождений тьмы удалось не пустить в плодородные земли Баннорна. Но там посевы гибли под копытами лошадей, деревни долго были театром военных действий. Его молчание затянулось, поэтому «на помощь» пришла орлесианская чародейка:       — После нашествия юг Ферелдена пришлось очищать огнём, Дориан, — и почти мурлыкнула: — Полями занялся наш дорогой Командор.       Иногда Логэйну казалось, что отвратительно-мягкой интонацией, обрамлявшей самые болезненные шпильки, Вивьен владела виртуознее, чем иные мечом. Использовала её столь ловко, что очевидцы не могли потом свидетельствовать против. Ведь мадам опять не произнесла ничего оскорбительного, разве это «начала первой»? Как злил обманчивый тон! Парча и бархат над волчьей ямой!       Однако репутационные потери Ордена в послевоенном Ферелдене припоминал даже Первый Страж. Могло ли всерьёз задеть злое торжество орлесианки, если тон писем из Вейсхаупта он поначалу мог угадать раньше, чем ломал печать?       — Верно. Королю пришлось опустошить казну, чтобы купить зерно в Марке. Однако на всю страну его не купишь. И нужно было выжечь пашни, по которым прошёл Мор…       Когда крестьянам, чьи амбары и погреба пусты, а дома разрушены, с одной стороны грозит возможная смерть от Скверны, а с другой гарантирован смертельный голод в зимнюю стужу…       — Я понимаю, почему с тех полей прятали всё, что могли спасти.       Он произнёс последние слова горче, чем хотел. Воцарилось молчание. Даже шагали уже не так широко. То ли задумались, то ли устали.       Тишину оборвала Сэра:       — «И вслед за Мором пришёл мор».       Реплика так выбивалась из её обычной манеры, что Дориан сделал большие глаза. Логэйн тоже удивился: то ли девчонка в отличие от многих городских эльфов умела читать, то ли нет-нет да посещала церковные проповеди и стырила у жриц пару-тройку высокопарных фраз.       — Да, Сэра, — кивнул. — Иногда у нас заболевали люди. В основном где велись бои с тварями Уртемиэля. Когда туда возвращались люди. В Денериме тоже бывало, но на юге… Чаще.       Годы 9:30 и 9:31 Века Дракона во всех красках показали Мак-Тиру, чего он в действительности стоил без Мэрика.       В южных землях Ферелдена он каждый день наблюдал ожившие последствия своих решений. Ему пугающе легко далось решение под Остагаром. Тяжело стало потом; расползалось, зверело и жгло по мере того, как приближались к Денериму. Ведь в столице ждала Анора. Уже знала всё из послания, привязанного к лапке быстрокрылой птицы, но до последнего не верила, что отец не пытался его спасти.       Во дворце со стен смотрели портреты первых короля и королевы освобождённого Ферелдена. Лица Роуэн и Мэрика впервые казались чужими, ужесточенными. Кем — им самим!       До поездки на юг всё касалось лишь его солдат, Сураны, горстки дорогих людей и пригоршни врагов. Тысячи оставались безликими, безголосыми. О них не думал, когда спасал всю страну. Положа руку на сердце — не подумал бы и теперь.       Но безликие и безголосые обрели лица, начали говорить. Когда отряд проезжал через селения, выжившие отвлекались от работ, чтобы посмотреть на Героя Дейна. Знать лишила его титула и наказала снять легендарный орлесианский доспех. После победы над Мором, не до (банны не дураки, они знали, как от узнаваемости генерала зависел дух солдат). Между строк читалось, что ему дали последнюю возможность погибнуть с честью — героем, которого ещё помнил Ферелден. Нерия предложила иной выход, он согласился.       Однако людям на юге неважно, какой был на нём доспех. Они находили Мак-Тира глазами, даже если никогда не видели. Смотрели, как сам он мальчишкой глядел на орлесианских шевалье. На чужаков, которые отнимали всё и через пару дней слетались опять, чтобы забрать ещё больше.       По полям расползался огонь, в пламя кидали всё заражённое Скверной.       — Мы ждали ответа от других Стражей. Как остановить скверную хворь. Король решил разведать Остагар. Нашли чашу, которую Орден использовал при Посвящении. Бумаги прошлого Командора…       — И короля Кайлана? — подсказала Вивьен. — То, что от него осталось?       Как он ненавидел её сейчас!       — Когда опасения, что Скверна передавалась некоторым людям, подтвердились… Мы начали проводить Посвящение. Предлагали тем, кто подходил нам, выбор.       Какой, уточнять не стал.       — Ток хлебать ваше пойло не все хотели.       — Ордену нужны были рекруты, Сэра. Мы спасали их от участи куда хуже, — он пожал плечами. — Цена не была важна.       — Для тебя.       Как сказала ему Сурана? «Я спасла тебе жизнь»? Даже злиться на неё уже не хватало сил. Точно также он «спас» людей.       — Скольких, герой?       Логэйн не ответил Сэре. Дориан присмотрелся к нему, оценивая, уместен ли вопрос:       — Король Ферелдена… Позволил так уронить репутацию Ордена?       — Право Посвящения для него священно. К тому же мы заблуждались в одном и том же.       Сэра продолжала на него смотреть. Нет, остроухая, этим не уколешь. Он помнил всех и всё-таки ответил ей:       — Из Редклифа и окрестностей взял двенадцать. Здесь шло много стычек с порождениями тьмы. Брат того батрака, Брона… Чашу Посвящения переживают не все. Три четверти тех, кому я дал чашу, умерли сразу. Почти всё остальные…       В этот раз в голосе Вивьен уже не было ничего, за что он захотел бы её ненавидеть:       — В Башне Бдения, Дориан.

***

      На фермах не изменилось ничего. Кроме настроения Элайны: хозяйка и работница в четыре руки перепалывали грядки, над которыми вчера корпел белобрысый подросток. Вивьен спросила и узнала, что парень сделал работу спустя рукава, не закончил, а сегодня его не видели. Логэйн вспомнил, как тоскливо часами драть сорняки и огребать, если выдернул не то... Не мог его осуждать. Сам бы дал дёру.       Придворная дама выглядела вызывающе неуместно в фермерском доме. При ней и Дориане люди чувствовали себя неуютно (ну, до того как им стало по-настоящему неуютно рядом со Стражем!), однако Вивьен всё равно умудрялась завести разговор. Ей отвечали! Меньше и меньше чурались орлесианского акцента!       Пока Мак-Тиру не удалось понять, как она это делала. Но червём точила мысль, что именно так Орлей добивался цели: не закалённым мечом, а хитрым словом. Империя масок держала в рукаве кинжал, однако пускала его в ход, лишь когда не могла выиграть битву словом… Или не битву — симпатии, ссуды, ресурсы. Умей он лучше договариваться и находить обходные пути, Башня Бдения могла получить всё для новых укреплений. До, а не после атаки Матери. Многие выжили бы.       Потом вспомнил, что сказал часовой на вышке, и отлегло.       Иногда кто-то жалел, что не может вернуться в прошлое и переиграть по-новому. Логэйн чаще оглядывался на людей, которых не было в мире живых. Если Ферелден свободен и не стал покорённой провинцией Орлея, если в стране свой король, а следы Мора зарастают травой, то всё правильно. Не зря, жалеть по-настоящему не о чём.       После ужина или припозднившегося обеда пришло время говорить с местными. Вивьен уже смогла начать разговор с Элайной, Сэра опередила Логэйна и пошла к вышкам. Дориан, если зелье быстро снимет приступ аллергии, рискнул взять на себя батраков.       Перед уходом эльфийка ляпнула, что нет ничего зазорного, если ты бесполезен… Посмотрев на неё, Логэйн вспомнил единственного человека, который ещё мог не запереть дверь перед его носом, и тоже вышел из дома.       На первый взгляд фермера не оказалось дома.       Местных беспокоили слухи о западной дороге. Но краж они не боялись, часто оставляли двери распахнутыми или подпирали поленом, пока работали возле дома. Война вынудила батраков крепче держаться за подвернувшуюся работу, воровство среди своих упало. Чужаков замечали с вышек.       Тем страннее, что хозяин друффало дверь закрыл. Есть что брать? Логэйн занёс кулак, чтобы постучать. Оглянулся на соседний дом, свояка, приметил заколоченную дверь. Ребёнок, если захочет, пролезет…       «Но не оживший мертвец или демон, — пришло на ум. — Живым родича не ждёт. Перестраховался».       Тишина, тишина… Брякнуло. Что-то хотели поставить тихонько да не выгорело. Снова тишь.       Тук-тук-тук.       Нет ответа.       Логэйн вздохнул.       Не запрёт дверь перед его носом, ага, как же…       Тук-тук.       Дом притих напряжённо, обманываться не приходилось: агентов Инквизитора так охотно встретили после выполнения важного поручения, что это достойно упоминания в отчёте. Сразу после «умницы друффало». Злопамятным он не слыл, но одного задания Максвелла хватило с лихвой. Будет чем отбиваться от следующего, если покажется таким же неоднозначным.       Оставалось для верности подёргать дверную ручку, но раз хозяин увидел его на подходе, то успел задвинуть засов. Страж выругался под нос. Возвращаться и признавать, что переоценил своё очарование, значило расписаться в бессилии. Госпожа де Фер усмехнётся и ничего не скажет, но Сэра… Чтоб её!       Логэйн решил постучать снова, но в последний момент отвёл руку. Интересно, друффало этот хрыч успел спрятать? Пробил час действительно высокой дипломатии...       Ещё за сорок шагов до хлева ветер качнул на Стража густой шлейф ароматов: свежей подсушенной травы, пролежавшего зиму сена, навоза и животной мочи. За ними — запах скота и влажной густой шерсти.       Обойдя дом, он увидел загон, по которому бродила знакомая «умница». На солнце шерсть Друффи отливала рыжиной сильнее, чем у особей обычной породы, изгиб рогов казался изящнее. Узнать не составило труда.       Его видимо тоже: стоило приблизиться, как скотина фыркнула и отошла. Обидно! Логэйн положил локти на перекладину и стал ждать.       Дверь дома треснула об косяк раньше, чем счёт дошёл до двадцати, а мысли — что если изогнуть рога орлесианского головного убора вниз, то они напомнят не галлу, а друффало. Вот где черпают вдохновение придворные модники Селины?       Тяжёлые шаги приближались; в голосе, когда селянин подошёл на расстояние десяти шагов, трепетала смиренная подозрительность:       — Вы тут не разнюхиваете, сэр?       За словами, невзирая на уважительный тон, стояло: «Что ты спереть надумал?». Логэйн ответил сразу на невысказанное, потому что расшаркиваться и кружить вокруг могли до бесконечности:       — Друффало мне не нужна. Просто засмотрелся.       Глубокая складка между бровей почти разгладилась, селянин чуть улыбнулся:       — У ваших-то таких нет? Сокровище! Разводить буду! — и одёрнул себя: — Или вы всё-таки из-за неё подошли? Не продам! Даж за тыщу монет не продам, с концами!       Сначала Логэйн хотел чисто из любопытства спросить «А за две?», но сдержался. Не хватало сторговаться и пожать руки! Он ещё мог худо-бедно представить лицо Максвелла, если по возвращению Нерия преподнесёт Вестнику документы о поддержке, подписанные королём и ферелденской знатью, а их выдающийся квартет — развалины форта со спорным статусом, умницу друффало и ежедневную уборку навоза. Но следом воображение рисовало непередаваемо-учтивую застывшую улыбку леди Монтилье. Ведь именно ей придётся объяснять орлесианским клушам, почему под окнами императрицы придётся построить скотник. Или Великого Герцога?       Проклятье, сплошные соблазны. Такие упущенные возможности…       — Нет, — в голосе слышалось сожаление. — Инквизитор любит рогатых, но уже собрал редкостную коллекцию. На эту не потратится, увы.       — Какую коллекцию? Друффало собирает?       По огоньку в глазах Логэйн понял, что разговор свернул-таки не туда. Рога у каждого второго, попоны расшитые и шёрстка… Тьфу, ткани на солнышке тоже красиво блестят…       — Там каждый второй, наверное, друффало, но я в них не разбираюсь. Только учтите, — Логэйн кивнул на загон, — если она такая дорогая, надо загон покрепче. Иначе снова уведут.       Ладно, хватит об орлесианских аристократах да источниках их вдохновения. Мак-Тир убрал руки с ограды и повернулся к селянину:       — Откуда вы узнали, что я Страж?       Глаза собеседника забегали, но Логэйн ничего не спрашивал и пытался всем видом показать, что без ответа не уйдёт. Поняв это, фермер кивнул в сторону домов, холмов и леса за ними…       «Травник!» — пронеслось в голове, и дёрганность человека в маске нашла объяснение. Он заранее знал, что в деревню придут Страж и люди Инквизитора!       Фермер пожевал губу:       — Мальчик рассказал. Кто ж ещё. Всем сболтнул.       Логэйн открыл рот, помолчал и закрыл. На «мальчика» Данкулс походил меньше всего. Судя по снисходительной нотке, выглядел глупо:       — Вэнс, — местный кивнул. — Он траву у Элайны во дворе полол. Вы с тем господином рядом стояли. Вчера. Ну, сказали что-то про эту… Как её… Башню Бдения, во. Он всем батракам разнёс, болтливый же.       Логэйн посмотрел на умницу и несильно прикусил внутреннюю сторону щеки. Чтобы от досады на себя, дурака, не сказать лишнее. Когда они с Дорианом обсуждали форт Коннор и поручение Инквизитора, неподалёку действительно крутился мальчишка. Не без труда вспомнилось, что Логэйн шикнул на мага после какой-то фразы. Но слух оказался острее. Упоминание Башни Бдения, ностальгия о спектральном драконе и планы взять форт Коннор — это всё, что мог услышать Вэнс, будь он неладен, или верхушка горы?       Услышал и пошёл в холмы. Ведь Данкулс упомянул, что разжигать огонь в печи ему помогал мальчишка. Ночью в голосах батраков зазвучала тревога: кто не знал, тому разболтали. Утром слушок дошёл до дома, где болел капитан Дугал, и передался часовым. Всё из-за того, что сам не уследил за языком! На каждой ферме теперь знали: Инквизиция засматривался на форт Коннор!       Селянин прозорливо глянул на него:       — Молчите долго… Прибить Вэнса хотите или себя ругаете?       Логэйн за столько лет увидел и сделал уже слишком много, чтобы посыпать голову пеплом из-за одной ошибки. Иметь богатый жизненный опыт, увы, значило по возможности не зацикливаться на огрехах. Потому что уже знал себя и не сомневался, как быстро успеет наломать новых. Но до чего досадно, Создатель, досадно!       — У вас каждого, кто упоминает Башню Бдения, записывают в Серые Стражи?       — Вэнс болтал, что вы Страж. Чё ещё услыхал — понятия не имею. Мож вспомните…       — Надеюсь. Где Вэнс живёт?       — Теперь-то носа при вас не покажет. Мало ли. Право Призыва или что-нибудь позлопамятнее ему ввернёте.       Обойдётся, подумал Логэйн. Ввернуть что-нибудь хотелось, но не болтливому мальчишке, а себе. Ведь из-за неосторожности первым, кто узнал планы на форт Коннор, стал травник — тип, веривший в сказки о Серых Стражах, вменявший им гибель короля, сестроубийство и Тень знает что ещё. Именно он готовил припарки, чтобы без серьёзных травм провернуть афёру. Что туда добавит?       Может Логэйна всего лишь грызла «прогрессирующая орлеефобия» и тянулась ко всем, кто имел неосторожность носить маску, но дело выглядело так, будто они вляпались по самые… Создатель, Сэра иногда глупит, но если говорит, то как в воду смотрит!       — Отсидится в доме за холмами, да? — Логэйн хотел сказать «Ладно, оставим это», но успел поймать тень, пробежавшую по лицу мужчины при упоминании того места. Точно, Дориан помнил про травы для жены…       За эту ниточку потянул осторожнее:       — Вы дверь и окна забили. Не боитесь, что оно через дыру в крыше вылезет? — Логэйн кивнул на заколоченный дом, — Вы упоминали, что свояк принёс травы, но к лекарю не ходил. Вы же знаете, — Страж посмотрел в сторону холмов, — у кого он взял их. Что было не так?       Мужчина тихо, без смака выругался и потрепал меж рогов потянувшуюся к нему друффало, привычным жестом пропустил её шесть меж пальцев. Путаясь между длинными шерстинками, солнечные лучи действительно красили их в медь и охру. Когда друффало оправится от приключений и снова раздобреет под присмотром любящего хозяина, шерсть станет ещё красивее. Породу, что ли, узнать. Не для себя, конечно, а для какого-нибудь друга… Хотя как пить дать орлесианская, ну её.       Фермер оглянулся на дорогу и убедился, что рядом никто не отсвечивает.       — Жёнка моя эту малявку выкормила, потому не продам до смерти... Зайдите-ка. Поболтаем, настоечку выпьем. Своим скажу, что про свояка вам рассказывал, только по делу заходили.       — Что, за настоечкой?       — Так грустно же рассказывал!

***

      Знаете… Один человек умрёт, и в погребальном костре вместе с ним сгорит во-о-от таке-е-енный кусок от вас. Большой, кровоточащий. Из сердца, из всего вашего существа, из каждого непрожитого дня что-то выдерут вместе с ним.       Моя жёнка такой была.       До женитьбы я мало знал про её семейку. Бывал в Редклифе. Слыхал про дурака, сына портнихи Делли. Дни напролёт шастал дурак по округе, был труслив, вороват да странен сверх всякой меры. Тащил и прятал всё, что не приколочено, а потом домой не шёл, пока не пропьёт всё или от голода подвывать не станет. Бывало за вороватость соседи били его, но не слишком. Гнилым человеком прослыл молодой Габон.       К младшей дочери старуха Делля была сурова, но сыночку любимому всё прощала. Пылинки с башки сдувала! Чуть сеструха не так косилась — Габон дверью об косяк хлопал, уйти грозился. Тошно милой моей там было.       Даже хватились Габона, поди, не сразу. Уже долго в лесах находили задранное зверьё, кем — неясно. Охотники и рыцари из замка всю округу прочесали. Люди начали говорить, что дело творится злое, надо магов и храмовников пригласить из Круга.       Вдруг прям в деревне сынок торговца пропал, пять лет. Искали и плакали по нему неделю. Потом девчонка с улочки рыбаков, восемь было. Каждую канавку, каждый куст обшарили. Забоялись, перестали потемну выпускать детей. Последним Габон сгинул, двадцать с лишком. Люди выдохнули.       Думали, это он переоделся слугой, проскочил мимо часового и в замке эрла драгоценность и щит стащил, а потом на дно лёг. Лишь Делля ревела и всю доску проповедника листками заклеила. «Пропавший сын!» — писала, но никто Габона искать не взялся. К тому времени, как пришла Героиня и спасла эрла Эамона от демона, все листки, поди, облетели уже. Или соседи тайком их сдёрнули.        Один человек умрёт — больно станет. Другой преставится — и с ним, хороня пепел, зароете только свои кошмары.       Я был молод, на ферме всю жизнь проторчать не думал. Тоска же! Всех приключений — решить, сколько горстей полбы посеять с рожью, чтобы если промерзнет полба, то взошедшей ржи на семью хватило. Всех наград — озимый овёс. Если угадаю, докупить его у торговца в Редклифе или сговориться с соседями и привезти из предгорий — какой из них холода не сгубят? Каких скотин разводить? Тошно!       Переживу стариков, думал, и прочь подамся! Денерим увижу, на море посмотрю. Доведут меня дороги до Марки и какой-то там Антивы. В Орлей ни за что не сунусь, ну его. Другие названия манили. Молодые всегда хотят больше, чем на роду написано.       Но дальше Редклифа не уехал. После Мора с женой познакомился. Враз оказалось, что не так-то далёкие Антивы мне интересны. Ну их. С ней лучше…       Пока рассказ увязал в тяготах фермерской жизни, Логэйн молчал. Желание перескочить через полное жизнеописание боролось в нём с нежеланием потерять единственный источник информации, который заговорил с Серым Стражем условно добровольно.       Поэтому он присмотрелся к глиняному блюду, выставленному хозяином на стол, и взял тонкую полоску вяленого мяса. Очень знакомого, кстати. Стоило напомнить часовым, что если они промышляют силками, а община это терпит, то нельзя наглеть и продавать местным их же дичь. От настойки отказался; слабый местный эль в отличие от неё точно не туманил мысли.       Занозой сидела мысль, что ни одна дорога не вела до Антивы посуху в обход Орлея. Но фермер об этом не знал. Скотоводы Внутренних земель и землепашцы Баннорна не интересовались, как попасть из одной далёкой страны в другую. Карты Тедаса имелись во дворце, в замках тейрнов и, наверное, у самых богатых баннов — как ненадобная, но красивая роскошь. Какое им дело, где лежит Андерфелс? Кому в Ферелдене по-настоящему важны склоки за Сегерон? Даже торговцы и моряки не знали и не видели всего света: только линии побережий и приморские города, безопасные тракты…       Если бы не добавочный налог Мегрена и не ублюдочный офицер-орлесианец, Логэйн тоже никогда не узнал бы, что весь исследованный мир уместился на одном гобелене. Абсурдно, насколько карты не соотносились размерами с необъятными странами!       Мэрик посмеивался, когда Логэйна увлекали карты в дворцовой библиотеке. С их краёв и уголков наступал неоткрытый мир, скалились люди с собачьими головами, губительные морские девы и одноногие чудища. Гигантская рыба, вспоровшая корму марчанского корабля острым рогом, извергала фонтан воды прямо из головы. Спустя годы она не оставила равнодушным даже пятилетку Кайлана — Гарольду и сестре Эйлис стоило немалых трудов приладить фрагмент, вырезанный принцем, на место.       Мэрик фыркал, что все твари — это предостережение, рождённое воображением художников. «Будьте осторожны в своих стремлениях, — переводил неписаный завет, — и не мыслите узнать больше, чем позволено вам Создателем».       Но на расстеленном перед ними полотне Логэйн уже видел больше, чем его отец за всю жизнь.       …Год после Мора ничем хорошим, увы, не запомнился. По зиме и ранней весной близ Редклифа впервые за много лет не увидели шатунов. Старики сочли знаком: только перед Мором зверьё пропало! Порождения тьмы никого не жалели, всё от них врассыпную кидалось! Вы-то, Страж, не такое о них расскажете, а нам в новинку было. Накликали, дурачьё.       В леске за холмами (где мужик со щербиной теперь колобродит) раньше шорник жил; слух ходил — браконьерствовал. Вернулся с ходки, а сынок у крыльца лежит. Тело подрали страшно. Долго ещё останки мальца находили, растащила какая-то тварь их по всей чаще.       Неделя прошла. Потемну услышал я голос во дворе, под окном бормотал. Стишок как детский. Только пел мужчина:

«Тихо-тихо я приду,

И все косточки найду.

Может, встретится зверюшка

Или добрая старушка…»

      Думал, приснилось, и забыл к ужину.       Через три дня с ярмарки воротились наши батраки и рассказали, что в Редклифе человек пропал. Старуха. Не нашли её, Страж, а мне беспокойно сделалось: и зверюшки пропали, и старушка сгинула… Кто болтал? Чьих он был? Почему под моими окнами?       Жена, как оказалось, тоже его слыхала. Долго молчала, но всё ж не вытерпела. Заглянула в глаза мне и выдохнула: «Это, милый, Габон вернулся. Голос брата везде узнаю».       Через месяц из Редклифа привезли нам новости: нашлась семейная затеря. Сын к старой Делле на своих двоих пришлёпал.       Слух прошёл, что с дороги на Орзаммар он воротился со странностями. Сколько ни ел, сколько ни пил — всё не мог насытиться и спьяну болтал о косточках под мостом. Или врали о нём по редклифским кабакам, чтобы болтунам за сказочкой лишний раз проставились? Редклифский шериф все мосты в округе облазал, но людских костей не отыскал. Старуха Делля в конце концов продала дом и перебралась с ним поближе к западной дороге. Подальше от косых взглядов и кабаков.       Бывало, у неё останавливались путники, если не успевали дойти до деревни или Перекрёстка дотемна. Но чем больше странных слов ловили они от Габона, тем дальше расползались о нём неприглядные слухи.       Только один бродяга остался у старухи на ночь, послушал-послушал Габона и дёру не дал. Присматривался к нему, о костях выведывал. Габон при нём тише стал, осторожничал. Очень вовремя: больной Эамон воротился в замок, чтобы передать брату правление эрлингом. Совсем плох был. В тот год по имперскому тракту и западной дороге проехало много благородных, чтобы по чести поздравить банна Тегана в новом титуле. Даже тейрн из перебитой семьи побывал! Представляете, какой позор для всего Редклифа и округи, коль местный сумасшедший выпал бы из кустов под копыта тейрнской лошади?       Логэйн подумал, что такая картина — не самое худшее в жизни Фергюса Кусланда. Но вместо ответа взял ещё одну вяленую полоску.       …Шло время. Изредка до нас доходили известия о западной дороге. У старухи Делли снова без страха останавливались ночевать. Если случалось кому свернуть не туда и попасть на фермы, мы с женой спрашивали о матери и Габоне.       Чудные дела с ним творились: говорили, за ум взялся, дом подлатал. Чутка грамоте у бродяги выучился, хотя какая грамота может быть за душой, если у наставника ни кола, ни двора и единственные башмаки — дырявые? Делля в пришлом души не чаяла и обшила его поприличнее. За сына-то!       Впрочем, дом она давным-давно заложила. Выкупить или отработать Габон и чужак не успели. Старая Делля закрыла глаза навек, им повелели вон пойти.       Вскоре Габон появился уже на моём пороге. Ах, каков тот Габон был! Коль не застыла бы жёнка испуганно, я вовек в приличном человеке не признал её непутёвого брата. Жена сначала знать его не хотела, но оттаяла. Новую жизнь здесь решил начать.       Ну, мы пустили. Жена от братца хорошего не ждала. Но Габон, вон, отстроился, помогать мне стал.       Пришлый тип мордой своей всех пугал, потому поселился с шорником на отшибе. Подальше от нашего любопытства. Мы, если честно, выдохнули: с жёнками был сама учтивость, а с мужиками себя держать не умел. Свысока поглядывал. Быстро прослыл неприятным. Длинные языки трепали, что за хорошие дела человека рожей в костёр не ткнут. Приличному и благородному голос так не сорвут. Пусть подкован в науке, как с жёнками чужими расшаркиваться и другим указывать, но командиром такой не станет. Не расслышат солдаты, ха!       Грешно говорить про людей такое, но собака габонова поприятней его дружка была. У бродяги своя — почти мабари, на нужные корни натаскана, враз эльфийский в лесу вынюхивала. Зато у Габона — добрая, хоть пород в её крови насчитали бы больше, чем клопов в матрасе на редклифском постоялом дворе. Приглядишься к дворняге и млеешь — как же она детей любила! И хвостом перед ними била, и в глаза заглядывала, и повизгивала! Тощей была как ветка голая, хотя жёнка кормила её на убой. Чтоб не стыдиться перед соседями.       Месяц прошёл с их возвращения, я опять стишок услыхал. Летняя ночь ступала, мы праздник до темноты отмечали и поздно все разошлись. Даже бродяга домой по холмам не пошёл, у нас на лавке спать лёг. Габон дрых, от его храпа стены вздрагивали. Душной выдалась ночь, воздух прогрелся за день. Я встал, приоткрыл ставень, чтоб сквозняк впустить, и в будущем доме габоновом — только на земле колышками разметили, строить не начали! — два красных сполоха промелькнули.       «Показалось», — думал и дай прислушаюсь!       Тихой ночь выдалась, ни ветерка. Птицы молчали, мотыльки замерли. В стоячем, как водоём, безмолвии, кто-то бродил меж колышков и постанывал:

«Тихо-тихо я приду,

И все косточки найду.

Буду долго звать-звать-звать

Чтобы вас мне отыскать.

Ты не бойся, я же друг,

А друзей не предают».

      «Странно, — думал я, — что собака габонова на чужака не бросилась. Во дворе спала. Эк, трусливый зверь: кто угодно пробраться мог! Крикнуть хотел, что у меня под кроватью топор припрятан, вгляделся в ночь, и мне поплохело.       Там глаза горели. Как уголья красные.       Дёрнулся, оступился и разбудил бродягу. Он как услышал, что по двору чужак красноглазый ходит… Замолчал тяжёло, надолго.       «Дай, — просипел, — топор».       Я дал. Вышел он. До колышков дотопал, посвистел тихонько. Может сказал что — его не слышно. Прошёл по двору, вернулся.       «Никого, — отвечал, — там нет. Спьяну вам, господарь, напривидилось».       Успокоился я, легли. Только утром заметил странное. Я забыл со страху забрать у него топор, чтоб обратно спрятать. Утром жёнка меня ругала, что поставил прямо у дверного косяка, она о топор едва не запнулась. Ну а я не ставил. Значит пришлый как вышел, так сразу топор отставил. Он к глазам без него пошёл — и глаза потухли!       Логэйн подумал, что Данкулс хорошо узнал свояка. С кем попало столько времени бок обок не проживёшь. Или дело в покойной старухе. Если она приняла чужака по-людски, не косилась на шрамы и не вскидывалась раздражённо на всё, что так злило в нём поселян…       Он покрутил в памяти немногое, что травник успел рассказать о себе.       — Откуда пришёл Данкулс?       Хозяин дома глубоко нырнул в воспоминания и не сразу понял, о ком речь.       — Лан, что ли? — воспользовавшись паузой уже со стороны Стража, он подлил гостю эля, а себе настойки: — Видать, вы... хорошо Фаолана нашего знаете, да?       Облако, набежавшее на солнце, притушило вечерний свет. Вмиг стало серо и неуютно. Будто подсказывало, что друзьям Данкулса будут совсем не рады. Имя Фаолан казалось старым, Логэйн давно уже в Ферелдене его не слышал.       — Нам он назвался Данкулсом.       Посветлело.       — Говорю же, гиблый мужик, со странностями! Габон его Фаоланом звал. Ну и представил нам погорельцем. Откуда-то. Из долины. Какой — не спрашивали. Рожа у него паршивая. О таком если меньше знаешь, позже будешь меньше плакать.       На взгляд фермера выходило, что все пришлые со странностями. Логэйн удержал на языке это наблюдение, зато поймал другое: не сработала с Данкулсом народная мудрость, плакать фермеру по жене всё равно пришлось.       Он спросил, что произошло с травами, но фермер рукой махнул: погодите, мол, вот-вот сам дойду!       …Осенью шорник помер. Для наших он жил слишком уж на отшибе, не докричишься. Лана никто не искал, розыскных листков на редклифской доске не видали. Поэтому Деннет разрешил чужаку остаться. Деннета мы к тому времени три года подряд выбирали за старшего. Чтоб защищал наш интерес в делах с эрлом Теганом и в других горестях — ну, как теперь с Вестником. Чужаку нравилось одному жить, а нам спокойно: не надо бродяг по зиме из развалин гнать, в сухостой там пожар не вспыхнет…       Лан всё реже сюда заглядывал. То ли дети стишками его задразнивали, то ли мы сторонились… Ведь к месяцу царепуту дети всем разнесли, что накануне Фуналиса он сидел у конуры габоновой собаки и говорил со зверем.       Спросите, что такого, любой вправе бросить словечко чужой собаке? Только не каждому собака ответит. Многими голосами.       Сначала нам не до смеха стало, так и сяк пса пытались на разговор вывести. Но выдохнули, когда ни разу зверь на уловочки не поддался. Нет, кликушные смирно так не лежат: одержимый рыдать должен, выть, икать без передышки и бесноваться без сна и отдыха. Значит, не демон. Просто дети выдумали.       Соседи над детьми подшучивали, а я молчал, слушал.       «Многими голосами, — думал, — те красные глаза свой стишок выстанывали».       Габон дружку разболтал, Лан пропал надолго. Снова выдохнули, только зря — собаку он сглазить, поди, успел.       Жрала она уже как телёнок, втрое больше хозяина. Даже на нас глядела то так, будто сожрать с потрохами хотела, а то будто всё про нас понимала, знала. Не лаяла. Габон после ухода приятеля её как огня стал бояться, но скрытничал. Мне жена только потом сказала, сам-то я всё в делах был.       Всё время Габон держал на привязи. За ошейник цеплял, клеть из молодых стволов сделал. Лежала в ней, привязь грызла или жрала. И скалилась. Вроде совсем лютая, но приглядишься и узнаёшь — как же она до сих пор детей любила! И хвостом перед ними била, и в глаза заглядывала, и повизгивала да на прутья бросалась так, что чуть-чуть клетку сломать не хватало ей!       Но дети её после Фуналиса пуще огня боялись. Девчонки, которые на соседней ферме, до сих пор спать одни не могут. Вбили в головы, что собака у Габона ненастоящая, и страшилки про неё травят…       Логэйн хотел поторопить его, но слова аукнулись и потянули дурное предчувствие. Глаза жуткого цвета, чурающиеся дети...       — Какие страшилки?       — Что он храмовников приведёт, и собаку страшную заберут. Но тогда уже восстание началось. Сколько ни заплати, в Кинлох никто не плыл. Слухи про храмовников и магов гулять начали хуже некуда. Жена у меня заболела, маги с храмовниками сцепились, беженцы потянулись, псина из клетки глядела… Ну, Габон сорвался.       …Я иногда по ночам выходил, тревожно было. Жёнка слегла, стонала. Вижу теперь, оглядываясь, что недуг её очень долго как червь точил. Может потому нам Создатель детей не слал?       Выходил на крыльцо по ночам и видел, как Габон у клетки сидел. Тихо с псиной говорил, неслышно мне. Многих голосов уже точно не было.       Зверюга надсадно кашляла, иногда скулила. От усталости слух играл со мной — в самой густой полуночной темени мне казалось, что пёсье ворчание в звуки свивалось. Не слова, а так, отзвуки. Как если раньше вы говорить умели, а потом вдруг забыли, как это.       Габон настойку мою потягивал. Я за работой, жёнка дома в беспамятстве — свояк момент ловил, до бутылки прокрадывался. Прижимал я его к стене, но он каялся: ты, мол, прости за всё, ты не знаешь, кем я был, через что я прошёл и кем обратно сделаюсь.       Я уставал так, что сил его слушать не было. Дал тумак ему один раз и забыли. Стал он крепкое у других тягать.       Потом воротился тот, проклятый.       Услышал о нём от Габона. Больно радостным свояк стал, протрезвел немного. Вместе с ним пошёл за холмы, про жёнку свою рассказывал. Лан мне нёс, что не лекарь и знать не знает, как болезни такие лечат. Надо в Редклиф за лекарем, надо на Перекрёсток — но кто пойдёт, если войны вспыхнули?       В общем, разжалобил я его или достал порядочно. Он сказал, что есть ненадёжное средство. Много кому легчало, сам видел. В кровь израненные, от скверных ран беспокойные два глотка делали, и силы к ним возвращались.       «Только сначала, — сказал, — мы на собаке его опробуем».       Что он сделает, мне неважно было. Чем-то мяса кусок посыпал, вглубь запрятал какой-то камешек. Псина проглотила, не распробовав. Пару дней выждали, жёнка ведь со дня на день могла преставиться… Псу лучше стало. Успокоился. Впервые за столько лет насытился.       Они переглянулись, выдохнули. Лан моей жёнке трав принёс… И блестючий камешек растолок.       Логэйн больше не прерывал. Мясо с блюда тягать перестал. Просто на всякий случай.       Нет, он ещё не стал настолько мнительным, чтобы записывать всех неугодных крестьян и бродяг в венатори. Как правильно заметил Дориан, в долгах всегда должен присутствовать размах, заставляющий тебя уважать — и во врагах, между прочим, тоже.       Но что за блестючий камешек растолок Данкулс, догадывался.       ...К тому времени, как собаке плохо стало, жёнка уже два дня пила травы с красным растолкнутым порошком. Узнавать меня начала, с кровати почти что встала.       Знаете, Страж, я своим это всё не рассказывал. Местным-то. До самого погребального костра станут меня чураться, женоубийцей звать. Каждому теперь стало ведомо от людей Вестника, что красное — злое, чужое, извращает оно замысел Создателя и людей превращает в монстров. Жёнка, к счастью, таким не стала. Но втрое дольше тянулся её конец. Муки в нём было больше.       Когда она умерла, я собрал эти травы и швырнул их змее в лицо. Точнее в маску его бездушную, которую свояк своими руками когда-то вырезал. Габон от того, что с сестрою сделалось, больше не просыхал. Спьяну ночью собаку выпустил — чтоб издохла она там, где сама захочет. Свободной уже, не в клетке.       Или слишком много ему приписываю? Может боялся, что люди заметят, как из чёрной длиннющей шерсти на брюхе полезло красное. Один в один как у жёнки моей во рту — но мёртвым в рот, на счастье моё, не заглядывают. Тело сожгли и всё.       Габон её смертью мучился. Да свою предвидел: он жалел, что спустил собаку. В каждой тени лесной ему шёпот чудился. Многими голосами.       Сгинул Габон в лесу. Только второй, в маске, на отшибе остался.       Один человек умрёт — больно станет. Другой умрёт — и с ним, хороня пепел, зароете только свои кошмары. Будете вздрагивать, если вспомянете времена, когда он жив был. Ногой место упокоения притопчете, чтоб ничё из земли не вылезло! Но стоит земле осесть, как кошмары-то из неё попрут…       Я отчего, Страж, дом габонов заколотил и стишки все вспомнил? Прошлой ночью не спал, прислушивался: вдруг в первый раз друффало не сама потерялась? Вдруг увели и за ней вернутся? Окно держал приоткрытым. Ночью до того, как батраки в первый раз вставали, услышал с улицы странный звук, будто одним камнем по другому скребут, и голоса. Многие голоса. Разобрать их уже нельзя, не умеет тварь говорить. Но мотив всё тот же:

«Ты не бойся, я же друг,

А друзей не предают».

      Оно мимо прошло. По канаве, что ли? Позже из дома Элайны вышли вы с людьми Инквизитора. Но про вас я своим не сказал ни слова. От другого кого-то вызнали.

***

      Вопреки ожиданиям и мало-мальски здравому смыслу собака заинтересовала Дориана и Вивьен больше, чем «лекарство».       Имея самое общее представление о магии, Логэйн и Сэра метались между удивлением и жгучей толикой возмущения. Они считали красный лириум, которым травник опоил пса и женщину, проблемой посерьёзнее. Вернее проблемой было, где и у кого Данкулс нашёл чудо-средство. Алые от крови и проклятой породы карьеры Эмприз-дю-Лионе были так живо описаны в отчётах для ставки командования, что впечатлили даже Мак-Тира. Хотя он присоединился к Тревельяну позже и своими глазами их не видел. Максвелл признался, что жуткая, тошнотворная и извращённая красота тех мест завораживала. Логэйн после чтения сводок подобрал словечки покрепче.       Маги дважды просили пересказать рассказ и спросили у Сэры, как именно хромала ночная тварь. Эльфийка округлила глаза и покрутила пальцем у виска, Логэйн был с ней согласен…       Но Дориан сложил руки на груди и, мрачно переглянувшись с Вивьен, подытожил: спасибо гостеприимному Ферелдену за насыщенную программу, смотреть на мир после неё не хочется. Скорее всего Габон держал на привязи не простого пса, а одержимого мелким демоном. Его приятель искал храмовников. За это один из них поплатился.       Логэйн сжал переносицу:       — Дыхание Создателя! Из какой части моего рассказа вы вытащили демона? Из детского стишка и его воспоминаний после попойки?       Дориан усмехнулся, Вивьен коснулась его плеча. Она говорила тем вкрадчивым и приятным голосом, какой приберегают для самых плохих известий и самых неприятных людей:       — Профессиональная деформация, дорогой мой. Вы сразу додумали целую историю про орлесианский щит, верно? Мы — про демона.       — Он сказал, что собака смотрела так, будто могла с ним заговорить, — Дориан сделал паузу. — Затем посмеялся, что наслушался детских страшилок. Страж, ваша дочь часто рассказывает байки о говорящих псах?       Анора была королевой Ферелдена, поэтому сначала он хотел ответить, что ей давно нет нужды придумывать страшные сказки — раз в пару месяцев она получает избранную подборку с орлесианской границы.       Но ни в её, ни в своём детстве такого не припоминал. Собака в Ферелдене — всегда друг и помощник, отрицательным персонажем почти не бывает.       — Задница Андрасте, — выдохнула Сэра. — Скажи девчонки, что с ними собака болтала, родня отмахнулась бы и всё.       — Верно. Слабый демон мог подманивать к себе детей, если они остаются одни, а он голоден, — Дориан потёр нижнюю губу. — Если освободился, это объясняет исчезновения на западной дороге. Детей в Редклифе, о которых он вам рассказал, тоже. Но есть нюанс. Это фермы. Я не жалуюсь на то, чем нас потчуют, но запасы хозяйки тают. Демон голода — это ненасытное существо.       — Тогда он ошибся поворотом, господин Павус. Фермы во время войны — не самое сытное место... — Логэйн осекся. — Что он тогда здесь делает?       Маги снова переглянулись. Между ними шёл свой диалог двух посвящённых в иные тайны, и слова в нём почти не требовались.       — Ищет тело, мой дорогой.       Пришлось согласиться, что голод в рассказе фигурировал чаще всего. Дыхание Создателя, надо было присмотреться к книгам в беседке. Наверняка Нерия, выросшая в Круге, добавила в учебную программу пару томов о зловредности и типологии демонов…       — Или куёт его под себя. Моё мастерство теснее переплетено с духами, но коё в чём демоны на них похожи. Дух может тянуться к людям, и если нетвёрдый человек впустит его в себя, то из духа может родиться демон. Демон нуждается в физической оболочке. Но если бы демонам подходила всякая, то одержимыми становились бы только жуки и крысы, а не маги, люди и мёртвая плоть.       Сэра взглянула на мага со страхом. Дориан говорил самым обычным тоном, но от его слов Страж почувствовал холодок. Из духа родится демон… Память тотчас подбросила опалённые камни и рваные стяги над местом, где выживших могли сосчитать по пальцам. Он посмотрел на некроманта:       — Сколько времени уходит на превращение в демона?       Дориан жестом остановил его, давая понять, что ответит позже. Точно не надо пугать Сэру ещё сильнее.       — Страж, сейчас это неважно. Важно, что есть слабые и сильные демоны, — судя по лицу госпожи де Фер, тевинтерец нещадно упрощал классификацию, чтобы его поняли все. — Маги не всегда узнают их вовремя. Но демон всегда привязан к телу. Он стремится постичь смертных, чтобы в их теле обрести подобие жизни. Иногда ему приходится менять тела… Но демон старается найти такое, которое даст ему больше предыдущего. Откроет новую грань характера смертных. Для этого он станет выжидать, подводить к слабости, подтачивать силы, швырять из одних эмоций в другие. Когда выбранный человек упадёт на самое дно, демон протянет ему свою лапищу. Понимаете? Чем больше узнаёт демон, тем точнее играет на струнах.       «Почему бы тебе не восстать против угнетателей? — говорил Кристофф молодому магу в Башне Бдения, пока Логэйн, расслышав, не разогнал их. — Чтобы больше они никого не угнетали?»       «Наверное, это трудно?» — вскинулся Андерс; разговор был у них не первым.       «Равнодушие — это слабость», — отсёк Кристоф; больше всего на свете Андерс боялся снова стать слабым, запертым, несвободным.       Со временем Логэйн разглядел в мареве воспоминаний, что одержимый Справедливостью покойник лип к чародею как дерьмо к сапогам. Не давил, не перегибал, но неотступно следовал и гнул характер в нужную сторону. Так вода точит камень.       «Насколько прочно ты привязан к телу? — осторожно выведывала Веланна. — Можешь покинуть его, если захочешь?»       «Если захочу, — отвечало ей, — то смогу. А хочу ли? Я… теперь уже и не знаю».       Насколько существо, пришедшее к ним из Тени, было искушено во лжи? Существовал ли когда-либо дух Справедливости? Или был только демон, назвавшийся его именем?       — А хорошие новости у вас есть, Дориан?       — Голод — это довольно простая сила, пока не превратится во что-то большее. Нам повезло не нарваться на что-то мощное. Оболочка повлияет на него не меньше, чем он на неё. Возможно сначала он был в Габоне. В человеке демон умел говорить. Мог выглядеть сумасшедшим, да. Если позднее он перекинулся на собаку, то со временем простая оболочка с животными инстинктами вытеснила всё остальное.       — Дориан, я попросил хорошие.       Дориан вдруг улыбнулся, сверкнули зубы:       — Это оно и было, Страж. Ведь демона можно лишить тела, к которому он привязан. Плохое же… Как повлиял на него красный лириум, мне неведомо. Никому до сих пор неведомо.

***

      Логэйн оперся спиной о перила и ждал. Текли минуты, тускнел закат, вскоре батраки присматривали за ним сквозь пальцы и тьму-тьмущую мелких дел. Задышалось свободнее. Может, виноват Инквизитор с его неясными поручениями, под которыми скрывалось второе дно; может, демон и ночной кошмар, а может всё разом наваливалось, но Логэйн поглядывал в сторону форта Коннор. Вспоминал нечастые приезды туда вместе с Мэриком.       Сзади скрипнула половица у двери, он насторожился. Дориан и Вивьен не стали бы подкрадываться, местные знали каждую говорливую доску наизусть. Оставалась Сэ… Хоть он ждал подвоха, но вздрогнул, когда эльфийка с шумом поставила миску на перила между ними.       — На! — он едва успел подставить ладони лодочкой, и Сэра высыпала горсть сушёных яблок, нарезанных тонкими ломтиками. — Наши с вышек занесли, пока мы бродили. За письма, понял? За быструю доставку!       «Да-да, с опозданием в пару месяцев. Два дня погоды уже не делали…»       Выглядело как яблоки. Пахло тоже. Пока Логэйн гадал, что скрывается за неожиданной щедростью, если той предшествовали разногласия, Сэра взяла дольку из миски и закинула себе в рот.       На вкус правда яблоко. Ни перца, ни гадости, ни червяка… Это мирный договор или у неё просто хорошее настроение?       — Магикам тоже отсыпала, — Сэра усмехнулась. — Ещё Элайне… Просто так. Всем поровну. Вкусно же.       Ага, Элайне за растраченные приправы. Сэра, показавшаяся совершенно неуправляемой утром, сейчас выглядела обычной. Понятной. Вечер над тихим уголком действовал на неё примерно так же, как на него. Успокаивал. Сэра не извинялась за выходки, он — за приоритеты; каждый оставался при своём мнении, но яблоки примиряли с недостатками друг друга. Вкусно же.       — Спасибо.       — Маги опять всякую дребедень перетирают. Достали.       Дориан и Вивьен прикидывали, может ли Голод, заражённый красным лирумом и вероятно нажравшийся осквернённой падали, послужить науке. Маги касались вопроса осторожно, потому что в первую очередь опасность грозила им, разбирали со всех сторон.       Сэра и Логэйн сразу высказались против и это тоже помогло примирению. После «Справедливости» Мак-Тир предпочитал видеть всё, что должно быть мёртвым, для надежности ещё и сожжённым.       «Живой» демон мог помочь Стражам избавиться от ложного Зова, если его изучат умники Тревельяна. Но надёжнее всё-таки убить Корифея, а потом ловить всякую дрянь по лесу...       Логэйн увидел Данкулса, когда тот показался на гребне холма. Говорить в деревне о демоне казалось рискованно, а перекинуться парой слов наедине наверняка не выйдет.       Он вышел на дорогу и широко взмахнул рукой, привлекая внимание человека в маске. Увидел, остановился. Сэра ушла вглубь дома за чародеями, Логэйн — к понятливо исчезнувшему за холмом гостю.       Когда он подошёл, Данкулс сидел на заросшем травой склоне с той стороны, подогнув под себя ногу. Рядом лежала мабари; мужчина чесал ей живот, грыз травинку; снятая маска лежала на коленях. Расположился он спиной к деревне, будто только оттуда не ждал угрозы. Но на шорох шагов оглянулся, окинул взглядом поднебесный простор и вышки Тревельяна.       Заговорил Данкулс лишь тогда, когда Страж подошёл ближе. Ветер трепал кроны деревьев за холмами, повсюду лились птичьи песни. Оттого низкий сипящий голос трудно расслышать издали.       — Я видел, как их построили. Так быстро! Вот бы сделали это десять лет назад в Редклифе. Сколько людей бы выжило!       Логэйн посмотрел на лекаря скептично и тоже сел на траву.       — Три сторожевые вышки не остановили бы Мор, — он почувствовал себя странно, добавив так дорого обошедшуюся правду: — Для этого нужны Серые Стражи.       О да, когда такие речи вёл Дункан и слепил глаза Кайлану тщетным блеском, на лице Логэйна появлялось похожее выражение усталости и недоверия. Вопреки всему он почувствовал проблеск симпатии к человеку «со щербиной».       Данкулс мотнул головой:       — Я слышал, эрла в тот год отравили. Отступник захватил замок и с помощью магии крови наслал на деревню полчища мертвецов. Представляете, что творилось? Люди ведь до последнего не знали, какая напасть на них надвигается только из-за того, что эрл пригрел у себя змею.       Симпатии сразу поубавилось. Логэйн рассматривал обожжённое лицо и пустую глазницу. Только сейчас, при свете и близко, заметил линию старых швов по ней. Кто бы ни лечил Данкулса, шов прижился не сразу. Часть бровей и ресниц не отросли. Не дождавшись ответа, мужчина посмотрел на него зелёным, как трава, глазом:       — Опять молчите… У одной фермерши вся тёткина семья погибла. Только две племянницы уцелели. Тётка в первую ночь умерла. Когда мертвецы нахлынули, жители ничего не успели сделать. Кто в доме был, у того больше шансов... Но она пошла лошадей проверять и всё, прямо в лапы, — травник выплюнул изжёванный стебелёк и вытянул из пучка новый, придирчиво осмотрел.       Собака заворчала, ударила по земле хвостом; спохватившись, хозяин снова потрепал её по тёплому брюху.       — Через пару ночей, когда уже баррикады поставили, мать явилась. Ну, вместе со всеми мёртвыми. Отец девчонок не смог её топором ударить. Здоровый мужик был! Но у мёртвых ни любви, ни сожалений уже не остаётся. На двух сирот сразу больше стало.       Подошедшие спутники слушали его внимательно; Сэра и Дориан — с некоторым сочувствием, в лице мастерицы Игры ничего не дрогнуло от пары смертей десять лет назад. Война заставляла нарастить панцирь бездушия или опустить руки. Но травник упрямо посмотрел на Дориана и спросил:       — Вы смогли бы пережить такое? Когда всё мертвые вдруг восстали!       Вопрос застал некроманта врасплох. Логэйн вспомнил ежа в костре и чуть не усмехнулся… Но, к счастью, сдержался.       — Или вы? — лекарь посмотрел на него и глаз уже не отвёл. — Сначала слышать, как она погибает…       Из глубин памяти подхватил-аукнулся тяжёлый мотив, который он надеялся вымарать из памяти вместе с Пятым Мором. Но тот врезался как на камне выбитый: «В первый день они пришли, всех с собою унесли…». Сурана повторяла это, когда Архидемон шёл прямо на Денерим.       —…А потом встретить её, навсегда потерянную, и колуном ударить?       Раньше, чем спохватился, Логэйн посмотрел туда, где за холмами, деревьями и разлившимся ручьем возвышались руины Коннора. Стена, что снилась ему, уцелела. Наверное, камень нагрелся за день, солнце высушило дождливую морось. Если опереться о сохранившуюся кладку и посмотреть дальше, то можно увидеть весь Ферелден, во сне доведший Роуэн до сожалений о невозвратном. Но в реальности на камнях не отыщешь глубоких борозд от когтей покойной королевы.       Логэйн спохватился, что на него смотрит уже не только травник, и вернул на лицо невозмутимую мину. Вскользь посмотрел на виновника этой слабости:       — От плеча до пояса, говорите? Смотря какой топор у крыльца оставите. И какой длины у неё когти.       Перед глазами встала мутная пелена солнечного сияния, жёлтый бархат да чёрное кружево. Данкулс скривился:       — Будь везде такие вышки, даже Редклиф бы отделался малой кровью. Банны, чтоб их, схлестнулись с тейрном. Никому до обычных людей дела не было. Скольких людей отступник погубил, чтобы эрл не переметнулся к мятежникам! Только одно его, по-моему, в посмертии оправдать может. Для него тейрн Логэйн героем был. Отступник мог сбежать из замка, но не стал. Потому что верил: делает что-то благое, тейрн поведёт Ферелден в нужную сторону, — Данкулс выдержал паузу и добавил веско: — Отступника тоже Стражем хотели сделать, но что-то не так пошло и он три дня мучился.       Да уж, приятель, знал бы ты, с кем говоришь... Эту историю Мак-Тир слышал от очевидицы, и выпад не задел его. Равно как наивная вера в героев.       Нерия Сурана слишком мало пробыла в Ордене, чтобы знать о Посвящении всё. Эамон намеревался казнить Йована, Нерия пошла против эрла и объявила Призыв. То ли у них не было крови Архидемона, то ли вообще про неё не знали. Итог Данкулс помнил верно. Нерия рассказывала редко, без красок. Как урок, заученный на всю жизнь, или свой жуткий стишок.       Надо было что-то ответить. Но проклятый бродяга кидал эти слова, не глядя, а попадал по больному. Отступника Йована у храмовников отбили его, Логэйна, люди. Чужими руками он вывел из игры Эамона, чтобы позже эрл не мог присутствовать на Собрании Земель. Эамон — уважаемая фигура на шахматной доске, опасный противник. Всерьёз надеяться, что отстранишь короля, если заранее не убрал с доски его дядю-эрла, было немыслимо. Столь же немыслимо, думал он тогда, как позволить королю дальше вести шашни с императрицей через тейрна Хайевера. Что там, что там — везде вышло из-под контроля. Позиции Кайлана, конечно, ослабли… Но Остагар оказался ближе.       На выручку неожиданно пришла Вивьен.       — Вы хорошо осведомлены о Пятом Море, цветик мой. Но мне интересно, что вы можете рассказать о демоне.       Довольство во взгляде травника сразу поблекло.       — О демоне голода, смею предположить, мадам?       Разговор легко повела Вивьен. В первый момент её собеседник удивился светской манере разговора, но с радостью подхватил. Его лицо посветлело, во взгляде поутихла загнанная настороженность, плечи расправил и сел ровнее.       Да, он родился не здесь, отец торговал с Орлеем, но потом семья повздорила с приграничным банном и перебралась в долину недалече…       Вивьен держалась настолько естественно и легко, что травник не сразу заметил странности. Например, сразу три взгляда скрестились на его руке, когда надумал почесать повреждённый нос. В первый раз они учли знакомый жест, во второй озадачились, третий меньше чем через пол-лучины беседы заставил мысленно потирать руки: ага, как нагло завирает ей в лицо!       Травник как раз рассказывал, как оправился от произошедшего и учился у человека, вытащившего его из огня. Добродетель оказался лекарем, причём хорошим. Только всю науку перенять, увы, не вышло: руки после пожара совсем не те, из лука стрелять или рану зашить такими уже не сможет. Позже оставил тот дом, потому что в знакомых местах было слишком тошно, и пошёл к Редклифу…       Когда лекарь потянулся к носу в четвёртый раз, трое наблюдателей наконец-то заметили, что в лицо ему тычется мелкая-мелкая мошка. Видимо в кодексах светского этикета не указывалось, что делать в подобных случаях. Просто размазать тварь на глазах у придворной дамы? Не по правилам!       В глазах Вивьен читалось всё, что она о них, наблюдательных, теперь думала.       В общих чертах рассказ травника совпадал с тем, что поведали в доме умницы друффало. Дориан едва заметно улыбнулся, когда оказался прав: добравшись до дома на западной дороге, травник действительно встретил сумасшедшего и старуху, смертельно боявшуюся потерять обожаемого сына.       — Я не сразу понял, кто он, — Данкулс пожал плечами. — Никогда не встречал демонов. Видел, что хозяйка дрожала, когда рядом со мною садился хозяйский сын. Не прислушивался к его бормотанию, своих горестей мне хватало. Но через пару дней он начал сам подходить ко мне и пытался заговорить.       Как похоже на Справедливость…       — Я отмахивался, потом вслушался, заинтересовался. Иногда Габон казался нормальным, но потом становился другим, мадам. Позже, — Данкулс усмехнулся, — я заметил, что тот, другой, до еды несусветно жаден. Однако ума и хитрости ему не хватало. Я решил, что ничем не рискую. Притащил к госпоже Делле побитую собаку, которую бросил один торговец. Сказал Габону, когда он снова сходил с ума от голода, что собака меньше него. Как ей повезло, как легко насытиться! Он и клюнул, всё. Позже надо было только следить, чтобы Габон себя настоящего не забыл и снова демону не поддался. И, — лицо рассказчика помрачнело, — найти надёжный способ убить тварь из Тени.       Дориан слушал с живым интересном. Даже Сэра не прерывала, но по её лицу читались другие эмоции: как посмел хмырь распоряжаться жизнью простой собаки! Тевинтерец всё-таки задал один вопрос:       — Вы не подумали тогда, что стали первым, кто его обманул? Что именно вас он запомнил и счёл сильнее?       Травник покачал головой и не нашёлся, что ответить. Не понял, какую грозу на свою голову сам же вызвал... Логэйна напрягало, как легко травник рассказывал им свою историю. Подозрительно!       Так было, пока Вивьен не упомянула кусочек лириума.       Храмовников он нашёл. Не здесь — у домиков рыбаков на озере Каленхад. Всем известно, что ловить и плавать в нём строго-настрого запрещалось. Но первый год после Мора, голодный и страшный, заставил надолго забыть об осторожности. Так много пресноводной рыбы выловили в трудное время, что в столице цена на неё обошла морскую и долго держалась. Там, в Денериме, она превратилась в яство для состоятельных господ, а здесь и южнее слыла единственной надеждой голодной бедноты.       Отряд воинов Церкви направлялся в Редклиф, но опоздал: в замке уже осели мятежные чародеи. Горстка храмовников никогда не сумела бы взять крепость.       Данкулс наблюдал из леса, дивясь, что рыбаки не бросили сети, лодки и не сбежали в чащу. Что толку рисковать головой ради старой скорлупки? Данкулс стискивал зубы и повторял про себя: «Бегите! Вы не знаете, что будет дальше!»       Он ведь как никто знал, что происходило, когда вооружённые люди получали приют под беззащитной крышей.       Но храмовники не были похожи на «благородных» господарей.       Они действительно помогали. Потому что Церковь смогла отвернуться от рыцарей веры, бросила в темноте безверия, но Орден храмовников не имел права поступить также. Веками он ограждал простых людей от кошмаров неуправляемой магии, а владетелей силы от самих себя.       Храмовники выследили шайку бандитов и повесили их вожака на крепкой осине. Нашли и убили пару генлоков, которые оказались в чаще, но еще не нападали на рыбаков.       Среди них выделялся командир. Из благородных, это Данкулс узнал по манере держаться. Порядок храмовник держал крепко: ни одной кражи, ни одной драки, ни одного насилия не произошло. Местные отблагодарили храмовников едой, те ушли. Куда — не знал.       Впрочем, догнать всё равно решился.       — Но они не захотели мне помогать. Я ведь был никем. Тогда я сказал, что он, главный над отрядом, ничем не лучше тех, кто всё сотворил. Если уйдут — не станут лучше них.       — Что они?       — Их командир ответил, что я не главный герой. Всё сделают другие и лучшее, что могу — это вернуться домой и жить по-старому. Но ведь это я демона обманул и не знал, что делать дальше. Я должен был закончить начатое. Потом храмовники… — Данкулс поморщился. — Дали мне тот камень. Лириум? Мне сказали, что он излечит.       Данкулс замолчал. Вивьен заметила, что Логэйн смотрит на неё, и едва заметно кивнула. Травник рассказал правду или что-то очень близкое к ней. Но оставалась вероятность, что продуманные недоговорки лежали немного глубже.       Сэра так долго молчала, что её голос немного сел.       — Слышь, если ты так людей чураешься, то чего остался на западной дороге?       — Я… ждал. Одного человека.       — И чё, встретились?       Данкулс улыбнулся и, внезапно задрав голову, посмотрел на небо. Проследил за птицами; лишь когда улетели, сказал сиплее и с заминкой:       — Встретились.       — И?       — Что «и»?       — Встретились — и?       Логэйн посмотрел на Данкулса и хотел одёрнуть Сэру, чтоб не топтала чужую рану, но Данкулс ответил:       — И ничего. Они остановились попить воды. Я вынес. Один спросил, почему выхожу к благородным господам, но лицо прячу как вшивый орлесианец, и маску хотел содрать. Тогда я носил другую, из нескольких слоёв бумаги. Под дождь было лучше не попадать! Он… ну, которого я там ждал… Он велел не трогать меня и спокойно взял воду. Спросил, откуда я. У меня так горло сжало, что даже сипеть не мог, и его почти не видел, всё плыло. Он ждал, я молчал. Он хлопнул меня по плечу, в седло вскочил и пару монет дал. Я ему ничего не сказал и не передал. Дурак, но кто же знал, что это окажется так тяжело? Просто взять и заговорить, чтобы он всё понял?       — Эт кто был-то?       — Благородный человек, — он выдохнул. — Много в тот год по западной благородных ехало.       — А ты не ему мстил?       Данкулс не ответил.       Иногда жители Тедаса выстраивали повествование о нелёгкой жизни таким образом, что оставалось всего два ответа: «Давай я тебе помогу!» или упрямое молчание безнадёжного старого эгоиста. Например, владелец Друффи ещё в первую встречу неспроста испугался демонов, но молчал как рыба. Пришлось взять бесполезное поручение, узнать о твари и травнике самим и лишь тогда услышать от фермера, что свояк-то пропал, но вдруг нашёлся бы! Или орлесианский пехотный щит. Если бы не ледяной рационализм Вивьен, Логэйн обязательно бы дошёл до Редклифа, узнал о давнишней краже и подозрительном исчезновении молодого Габона.       Или травник. Уже второй раз он заикался о мести и смотрел очень многозначительно. В первый раз лицо закрывала маска, теперь сидел без неё. Словно показывал: посмотрите-ка, что те нелюди сотворили!       Жители Тедаса вешали на Инквизицию столько поручений, не связанных со стратегическими целями войны, будто Корифей уже согласился подождать и не эскалировать конфликт годик-другой. Пока Максвелл Тревельян, да поможет ему Андрасте, не приведёт домой каждую заблудшую овцу и не соберёт весь эльфийский корень.       Или как знать, вдруг на другой стороне мира древний магистр точно также цедил заковыристые проклятия, таща на своём горбу десять кусков руды для интенданта красных храмовников? Вёл задушевные разговоры с Самсоном, прорабатывая незажившие травмы своего генерала? Стоял за спиной мастера-оружейника и часами выбирал, какой компонент станет изюминкой новой брони: пафосно-красный проклятый лириум или драконья кровь, мощная, но дающая портящий всю красоту рыжий цвет? А потом клял Создателя, эту броню и преодолевал полмира, чтобы раздобыть не такую полезную, но красивую кожу бронто?       Панцирь старого эгоиста с каждым днём становился уютнее, пообжитее. Пришлось вернуть на лицо мину «Даже не догадываюсь, к чему вы клоните»:       — Очень жаль, Данкул, но Инквизиция пока не может вам помочь.       — Данкулс, — шепнул Дориан, но травник уже нахмурился.       На обожжённом лице тенью мелькнуло разочарование, и Логэйн поправился:       — Прошу прощения. Данкулс.       — Не-не, зовите как вам угодно. Я часто людям по-разному называюсь. Вдруг придётся уйти, не наследив, — травник замолчал, а они не могли взять в толк, отчего его задело неправильно произнесённое имя и кто в здравом уме станет признаваться, что оно ненастоящее.       Дориан рассеянным жестом пригладил усы. Он по-прежнему не видел одного звена, чтобы выстроить логичную цепочку. Последнего и самого важного.       — Вот что странно… Вы говорите, что упустили демона. Он знал, что вы хотите его убить. Но вернулся.       — Я пока не понимаю вас, господин.       — Название не всегда передаёт суть, — Дориан сложил руки на навершии посоха. — Голод как желание наесться вдоволь. Голод как жажда. Но есть голод к любви у брошенного любовника. Он превращает его в одержимого желанием. Голод к вниманию у оставшегося сиротой ребёнка. Может обернуться тщеславием. Они сложнее, но вырастают из голода. Понимаете? Демон тянется к тому, с кем со временем может стать сильнее. Демон будет возвращаться к вам снова и снова, если увидит, что может раздуть пожар из искры.       Данкул едва заметно отодвинулся от мага и почти перестал чесать собаку. Сер опять застучал хвостом. Но Дориан смотрел в обожжённое лицо, не отрываясь, и не давал отвести взгляда.       — Ваш голод, Данкул… Какой он?       — Такой, что я сыт по горло! — мужчина снова отодвинулся, уже не скрывая это. — Всем. Вообще. Или, — мелькнуло осознание, — вы хотите сказать, что он лепил меня… Под себя?       На лице Дориана не отразилось ни жалости, ни презрения к чужому незнанию, ни даже научного интереса. Только понимание и сочувствие. Логэйн пожалел, что не спросил у Тревельяна, какая личная история заставила аристократа древней империи примкнуть к Инквизиции и налегать на специфические области познания. Дориан наводил травника на мысль неочевидную, но явно близкую им обоим.       Данкул заговорил, сбиваясь:       — Я думал, что если уйду от старого... Что если перейду через лес, поля, реку. То почувствую, что свободен. Смогу подняться опять. Но за лесом оказывались поля, за полями реки. Больше ничего не менялось. Я только выбился из сил. Последний рывок был… Впустую. Я сидел на дороге, и со мной заговорил…       — Голод.       — И я почувствовал себя нужным. Это помогало мне продержаться.       — О чём он вам говорил? Чего вы хотели?       — Дождаться того человека.       «Он не слишком-то искал храмовников, — понял Логэйн. — Пока не почувствовал, что становится слишком поздно для него самого».       — Чего вы захотели потом?       Данкул немного помолчал.       — Воздаяния. Помощи Создателя. Чего угодно. Чтобы не чувствовать себя проигравшим, который упал на колени и больше уже не встанет.       — Голод об этом с вами заговорил?       Данкул вздохнул. Страх и желание покончить с демоном раньше, чем тот «долепит», боролись в нём с осторожностью. Но победили. Наверняка опустил много деталей, но они не собирались помогать в чужой мести. Сути было достаточно.       — Считалочка, которую демон внушил детям... После неё я понял, что он лукавит и хочет чего-то от меня. В ней мои кошмары. Вокруг камень, всё красное, на вас смотрят все. Там стоит самый страшный на свете человек. Не столь страшен на лицо как я… Хотя жаль, конечно. Он был приятным. Аристократичным. Таким кланяются, даже когда боятся. Потому что чуют: внутри это зверь без жалости. Он хочет, чтобы вы сделали… То, чего здесь больше никто не сделает. Когда вы именем Создателя, именем его жены, именами его детей заклинаете, чтобы не солгал… Тогда он хлопает вас по плечу и говорит это. Не бойся. Я же друг. Друзья же не предают. Это те, которые рядом с тобой… Это только они ошиблись и пошли не тем путём. Ты, парень, другой. Сделай, что я прошу. И отпущу их. Я же друг. Друзья же не предают.       Травник злее бросал слова. Выплюнув последние, глубоко вздохнул и зажмурился, провёл руками по лицу. Медленно касался шрамов.       — Вот каким был мой голод, господин чародей. Вы спрашиваете, что я сделал бы… Если бы нашёл виноватых в пожаре, да? — Данкул вкривь усмехнулся: — Я бы ждал его. Того зверя. Долго! Но непременно дождался. Заговорил. Спросил, помнят ли они меня. Показал лицо? О, наверняка. Пусть посмотрят, кем меня сделали. Когда убедился бы, что вспомнили… Тогда бы я заставил их всех, каждого, пройти через то, что они сделали. Вот что Голод облёк для меня в слова. Дети поют, не думая. Я слышу, дёргаюсь и каждый раз вспоминаю всё заново.       Дориан посмотрел на него внимательнее. Для магов каждое слово Данкула становилось кусочком мозаики и позволяло лучше понять, насколько опасно создание Тени. Логэйна больше занимало, насколько опасен сам травник. Он спросил:       — Вы не убили бы того человека?       — Просто смерть от моего ножа? После того, как я, щенок, нарвался на волка в человечьей шкуре? Да ещё в ноги кинулся? — он посмотрел на Стража. — Это… Это лёгкая смерть. Пусть она будет такой, чтобы точно вспомнили меня напоследок.

***

      Тот, кто первым назвал рассветное солнце ласковым, никогда не щурился на него холодным утром, стоя на берегу разлившегося ручья. Перед сладостной перспективой поскользнуться, зачерпнуть в сапоги бодрящей ледяной воды с илом. Закрывая рукой глаза, уже слезящиеся от слишком яркого утра, и всей душой ненавидя радостную птичью разноголосицу.       Данкул присоединился к ним в холмах и тащился рядом с Дорианом. Лечебное зелье на несколько дней вперёд сняло приступы аллергии, но не плохого настроения. Поэтому тевинтерец с удовольствием посвящал ровесника-ферелденца в хитрости брани на тевене. Сэра не выдержала и разбавила их словарный запас десятком орлесианских, Данкул поделился крепкими словечками с побережья. Международный культурный обмен продвигался семимильными шагами до тех пор, пока травник не подал эльфийке руку на очередном подъёме; аристократичная галантность пришлась настолько не по нутру свободолюбивой натуре, что весь словарный запас обернулся против него. Хоть записывай.       Когда Вивьен с удивлением заметила, что новый приятель её избегает, Данкул посмотрел на неё с осторожностью. Он ничего не имел против того, чтобы встретить рассвет с двумя дамами, но всегда представлял себе эту сцену немного иначе. Вивьен только покачала головой. Казалось немного несправедливо, что она не придиралась к словам травника так, как к Логэйну — ну точно личные счёты.       Страж тоже ненавидел пробуждавшийся мир, но молча. Полночи ему снились демоны, камень, красный свет и всеобщее внимание каких-то друзей. Потом он не выдержал и со злостью подумал, что если Кошмар не угомонится, то пусть хотя бы нарисует денеримскую «Жемчужину» с Корифеем. То ли демону не хватало безнравственности на такие фантазии, то ли Страж уже слишком выдохся, но сны до подъёма ему не запомнились. Теперь Мак-Тир нет-нет да задумывался, какие ужасы его ждут, если Кошмар пошарит по закромам чужих видений, узнает значение слова «бордель» и вдохновлено наклепает ему новых снов.       Иногда Данкул говорил, где свернуть, и привёл их к другому месту на берегу ручья. Дальше от Разрыва и форта, глубже в лесу. На вид — меньше шансов переломать шеи.       Логэйн думал так, пока травникова собака не полезла в высокую траву. Сэра, которая должна была смотреть в оба и иногда чуть-чуть отклоняться от курса, чтобы засечь ловушку, сунулась за ней и нашла запутавшийся и раздутый труп мужчины.       — Не моё, не знаю его, — травник махнул рукой. — Не Габон. Этот тип за мостом лежал. Смыло, значит. Только к оружию не тянитесь, а то Сер бросится.       Для человека, который дёргался от демона в теле сдохшей собаки, мужчина очень расточительно относился к мёртвым. Дориан первым склонился над трупом и нашёл записку. Странно: не размякла и не поплыла от воды.       — Некто просит вернуть свои вещи. Очень… навязчиво, я бы сказал, просит, — Дориан повернул листок к Стражу.       «Верни верни верни       сны продолжатся, пока ты не вернёшь то, что взял, в западную крепость»       Некромант сосредоточенно посмотрел на тело и пальцы мертвеца разжались. На траву выпал небольшой предмет, от записки веяло ярой злобой.       Дориан уже рассказывал, что из десяти историй, которые начинались с «О, в этой подозрительной записке просят соединить вместе пять частей останков древнего мертвеца. Давайте сделаем, что может пойти не так?» или «Если пирушка стала скучна — просто добавь магию крови!», хороший конец имели в лучшем случае две. Поэтому Логэйн взял с травы чужую потерю, забрал записку, смял всё в кулаке и бросил на середину ручья.       — Там было что-то про сны, — напомнил Дориан. — Не боитесь, что фантазии этого демона вытеснят ваши ужасы?       — Уповаю, господин Павус. Уповаю.       Инквизиции рано браться за бесполезные поручения ещё и от демонов. «Не трогай, — как говорилось, — это на Первый День».       Чем ближе агенты Инквизитора подходили к Канаве Сгоревших, тем напряжённее становились. Она могла превратиться в удобное место для засады, а травнику намеренно дали целую ночь — надеялись, что если он связан с красными храмовниками крепче, чем говорил, то те не упустят возможности напасть.       Сэра могла перемещаться почти бесшумно и быстро даже под лесным пологом. Он чувствовал слабый росчерк Скверны с небольшого расстояния, когда красный лириум глубоко вростал в живую плоть. Чародеи распознавали храмовников, если где-то вблизи подавляли магию. Стоило проверить проводника здесь, пока манёвры храмовников связывала близость мятежных магов. И уже потом делать Данкулу «щедрое» предложение, от которого не получится отказаться. Ох, обещал же себе не брать побочных заданий…       Округа молчала, не отзывалась. Когда Логэйн, Данкул, Вивьен и Дориан оказались в Канаве, там царила обычная лесная тишь, прерываемая трелями. Чуть позже на склоне мелькнула Сэра и дала понять, что всё чисто.       Собака почуяла знакомые травы и копнула землю у пучка корня. Данкул опустился на корточки, выкопал один, другой… Побеги, срубленные мечом на днях, уже скукожились, но травника интересовали корни.       Тихонько разговаривая с Вивьен и Дорианом, Логэйн вместе с ними испытывал знакомое чувство — удовольствие смотреть за чёткой и аккуратно выполняемой работой, самому ничего не делая. Почему-то именно так происходило с Нерией и Инквизитором: их могло сопровождать сколько угодно спутников, но когда доходило до сбора трав, обыска трупов и других сомнительных поручений, лишь твёрдое сердце и здравый ум лидера могли совладать с невзгодами. Один работал, а трое стояли в сторонке, чесали языками и отмазывались невероятной занятостью — наблюдением за округой.       Странно, что оно пришло в голову. Ведь человек с ферм, как верно заметил неизвестный храмовник, не был главным героем очередного спасения мира.       Расслышав, что провокационный разговор снова коснулся Перёкрестка и надежд на скорое возвращение беженцев — не будут же торчать там вечно! — Данкул не выдержал и вставил свои пять медек. Люди, мол, нескоро оттуда двинутся.       Логэйн посмотрел на него:       — Разве после джустиниана не стало безопаснее? Инквизитор потом тоже лютовал, с драккониса-месяца дозоры усилил. Беженцы уже должны вернуться.       Элайна говорила, что путников не было аж с первого визита Максвелла Тревельяна. Значит, храмовники или демон перекрыли дорогу уже после, и если лекарь знает, как сейчас обстоят дела на Перекрестке…       — Да кто из них вернётся! Там, дай Создатель, лишь у трети от домов что-то осталось, — Данкул скривился. — Подождут еще пару недель, пока волноцвет на убыль пойдёт, и потянутся кто в Денерим, кто в Редклиф, кто дальше. Где работа есть…       …То травник правда там был.       Данкул умолк и тоже понял, что сказал лишнее. Дориан подавил смешок:       — Основной дорогой вы, как понимаю, не шли?       Травник долго обдумывал ответ и смотрел то на него, то на Логэйна, то на женщину. Варианта оставалось два: либо он шёл по основной и знал, как не привлечь внимание, либо нашёл иную безопасную тропу. Но вряд ли заложил недельный крюк по кружным торговым трактам, которые всего одна голодная шайка или прореха в Завесе могли сделать непроходимыми. С кем-то — да. Один — нет. Если с кем-то, то снова оставались храмовники или мятежные маги.       Никто не держал руку на рукояти меча или ножа, никто не тянулся к посоху, но чем дольше мужчина отмалчивался, тем тревожнее, путанее становились тишина и то, как он переводил взгляд с одного на другого.       Всё, увяз.       — Храмовники? — вздохнул Логэйн. — Маги?       Травник посмотрел на него и что-то выдохнул-выкашлял себе под нос. Так тихо, что расслышали со второго раза.       — Х… Хартия.       Теперь смятенное молчание наступило с их стороны.       — Причём здесь Хартия, цветик мой?       — Вот именно. Мы, — напомнил Логэйн, — всё-таки почти в сердце Ферелдена. Что здесь делают гномьи висельники?       Лекарь посмотрел на него с неудовольствием. Голос стал таким тихим, цедящим слова по капле, что приходилось напрягать слух, чтобы его расслышать за шелестом листьев и птичьим гомоном.       — Так говорите, будто знаете Внутренние земли наизусть. Если у Ферелдена такое сердце, то всему телу нездоровится… — и быстро поправился, примиряющее поднял руки: — Да-да, есть прямая дорога, истинным Вестником поклянусь! Я случайно её нашёл, когда за травами ходил. Надо двинуться к водопаду, а оттуда пещерами. Местные не суются.       — У вас, конечно, нужные травы только там росли?       Не верилось. Травник посмотрел на него со злостью и загнанным выражением, но сдался:       — У меня собака туда стрекоча дала за нагом, понятно?       — Нет. Мы видели твою собаку, просто так стрекоча бы не дала.       — Я скажу, что так и было. И если вы, Страж, решите, что я хартийским помогал их товар прятать, чтоб вместо эрла Тегана пошлиной поживиться — сам Создатель мне судия, а вы этого не докажете.       Логэйн хмыкнул. Сэра усмехнулась. Выкрутился. Доводить до эрлова суда они бы не стали, правильно.       Он понял, о каком водопаде речь. Лежавший между фермами и Канавой Сгоревших был вторым. Первый — дальше и выше по каменистым склонам. В годы войны, когда их годами мотало далеко от Редклифа, Роуэн вспоминала дом, каким смутно помнила, и большой водопад. Как его грохот заглушал голоса и даже мысли в голове, а брызги стояли в воздухе туманной завесью. Логэйну, помнившему только равнины Баннорна, хотелось увидеть это великолепие, но даже после войны не складывалось.       Отправившись из Коннор в Гварен он почти решился… Но махнул рукой. Вязкая и едкая досада на то, как расстался с Мэриком и Роуэн — расстался, думал он, навсегда, — толкнула проехать мимо. Когда позже побывал там с Мэриком, после смерти Роуэн… Столько лет минуло! Лес по берегам озера Лутий, питавшего водопад, проредили местные жители. У озера отгрызали и засыпали понемногу земли; водопад всё ещё превосходил второй, всё ещё стояла перед ними стеной молочная дымка брызг, и в солнечный день появлялась радуга; всё ещё гремело там оглушающее… Но великолепия, запомнившегося их Роуэн, даже Мэрик не разглядел.       Кажется, там действительно можно подняться выше, если не заскользишь по осклизлым камням, не побоишься вымочиться и обут не в башмачки по орлесианской моде как Первая Чародейка…       Ладно, делать нечего. Когда Вивьен донесла до травника предложение, человек в маске растерялся. Инквизиция поможет ему добиться правосудия над убийцами и справиться с демоном, если он проведёт агентов до Перёкрестка. Данкул оттряхнул от земли перчатки. Выдавил, что на подобное не рассчитывал. Да, многое говорили о Вестнике… Но что взаправду готов помогать всякому?       Там же ударили по рукам. Истинным Вестником поклялся им, что проведёт безопасной дорогой. Вивьен тотчас присовокупила: «Сегодня же», и деваться Данкулу враз оказалось некуда.

***

             Сначала пришлось вернуться на фермы. Чтобы оставить там послание и предупредить всех, куда да с кем решили отправиться. Логэйн подозревал, что бесполезная многочасовая петля туда-обратно, которой очень добивался Дориан, нужна была для другого: маг часто оглядывался, прислушивался и приглядывался к любому участку дороги, который без видимых причин захотелось бы обогнуть. Но что бы он ни почувствовал на фермах в первый вечер, незримая сущность уже ушла.       «Видимо отчитывается перед Максвеллом, — шепнул Логэйну. — Так что надеемся только на себя».       Готовясь к переходу накануне, Логэйн запомнил ориентиры, помеченные на карте, и уточнил у жены Деннета несколько новых. Не самый исчёрпывающий информатор, но из батраков ответы пришлось выпытывать (Сэра попробовала), любые озвученные лекарем всё равно надо перепроверить, а хозяин Друффи слишком давно не бывал в окрестностях форта.       Сначала Данкул несильно отклонялся от дороги к водопаду на карте. Увековеченный лет десять тому назад опыт путешественников гласил, что нужно идти вверх по течению ручья. Им, чтобы скрыться от возможных наблюдателей, требовалось свернуть в лес.       На фермах, ожидая их, травник казался настороженным, тронь — зарычит. Логэйн не видел лица под маской и капюшоном, но говорила поза: под косыми взглядами батраков Данкул держался прямо. Вивьен заметила это первой и тронула Логэйна за руку; они украдкой следили, пока улаживали дела с Элайной и часовыми Максвелла, оставляли хозяйке плату в благодарность за кров и еду. Затем Логэйн расплатился с часовым за грифонособаку.       Результаты наблюдения не радовали. Порабощение Орлеем оставило глубокие уродливые шрамы на Ферелдене: фермеры, бедняки и люди, неспособные себя защитить, держались очень незаметно при вооружённых людях и аристократах. Здесь была Вивьен, стояли несколько парней с вышек, затем спустился Дориан; незанятые делами батраки быстро разошлись по углам, даже хозяйка дома терялась в присутствии орлесианской дамы. Данкул держался настороженно, но прямо. Не горбился, чтобы затеряться, не держался в тени. И поза — спасибо Вивьен за то, что стал цепче приглядываться! — когда травник пропустил попрощавшихся часовых…       Нервничавший и оказавшийся на виду у враждебных людей Данкул отступил с дороги хорошо заученным движением: с прямой спиной, коротким шагом, вытянув ногу назад. Его тело помнило, как не сместить центр тяжести — не допустить последнюю ошибку многих неприученных к тяжёлому доспеху воинов. Если, пятясь, не удержишься на ногах, то противник навалится сверху и заколет стилетом в щель забрала. Отлично выучили, раз не выветрилось из головы. Но откуда вообще в этой голове взялось? Логэйн улучил момент и шепнул Дориану, что надо разговорить проводника про его выучку по дороге.       Они легко миновали холмы, спустились в знакомую папоротниковую низину, но повернули не к дому, а налево. Данкул показывал, где обойти густую поросль папоротника, чтобы не оставить следов; иногда одёргивал мабари, чтобы не убегал.       Под ногами сильно хлюпало; долетало журчание воды — рядом, за низкой стеной любящего тень папоротника, бежал ручеёк. В нос бил тяжёлый настоявшийся аромат сырой земли и плесени; стволы и особенно разбросанные ветром тут и там поломанные ветви густо покрывал бледно-голубой мох, ажурный как кружево. Сэра хотела рассмотреть его, но не дали вездесущие комары. Они вились вокруг, норовили сесть на плечи и руки. Если шаг замедлялся — тотчас над ухом противно звенело, и приходилось отмахиваться да шагать быстрее. У Дориана после пары укусов прибавилось нелестных претензий к Ферелдену.       Когда маг спросил, почему этой болотины нет на карте, травник оглянулся и ответил быстрее Логэйна. Но его не расслышали, поэтому мужчине пришлось отодвинуть край маски, чтобы не приглушала сипение:       — Это из-за дождя, — Данкул задрал голову и посмотрел на колышущийся свод веток. — Низину хотели затопить. Рыли новое русло между холмов. Давно уже… Но забросили. Теперь так, подтапливает.       Вскоре вместо ручейка дорогу преградила широкая канава. Поперёк лежал мост из трёх тесно прижатых друг к другу брёвен. Логэйн осторожно надавил на них сапогом и покачался с ноги на ногу, но брёвна ещё не сгнили совсем, выдержали и не грозили раскатиться в стороны. По ним перешли без трудностей, хотя осторожно: в канаве текла вода, чтобы дальше затеряться среди папоротника.       Узкая полузаросшая тропка повела вверх. Подъём осушил тропу и начался черничник, едва-едва зацвётший бледно-зелёными «фонариками». Но шагать против уклона стало труднее. Оглянувшись на магов и замыкавшую Сэру Логэйн вспомнил, что не захотел в ливень делать рывок прямо под носом у форта Коннор с неподготовленным отрядом. Но добился ровно того же: скакавшая из низины на возвышенность тропа тоже изматывала, и если зайдут в западню…       Данкул всё больше забирал вправо от главного ручья, а привала не объявлял. Когда Сэра в свойственном ей тоне «ты мне не нравишься, и твой ответ мне тоже не понравится» поинтересовалась, когда объявят передых, травник сделал вид, что не услышал. Пришлось переспросить Дориану, и Данкул остановился. Он уже оторвался от них шагов на десять и в ожидании достал флягу. Часто к ней прикладывался, сдвигая низ маски — воздух в черничнике был сухой, пронизанный душным солнцем. Смочённое горло реже заставляло заходиться кашлем. Но если поднимался ветер, в сипение всё равно приходилось вслушиваться.       Говорил отрывисто, напрягал горло:       — Можем, но… Скоро пересекать дорогу. Она близко к мосту. Если успеем, тени будут лежать так… — несмотря на воду, сипение всё же совалось в короткий приступ; прокашлявшись, травник сдвинул маску совсем и сделал большой глоток из фляги. — Простите. Тени, да. На дороге будет лежать тень. От леса. А если задержимся, там светло будет. Из форта заметить проще. Вы же, — он посмотрел на Логэйна, — хотели скрытно?       Логэйн вспомнил карту и нахмурился:       — Если пройти дальше, дорога сворачивает.       — Там шатуна видели, когда снег не сошёл, — Данкул то ли вздрогнул, то ли поёжился. — Я не знаю, есть ли там сейчас медведи. И почему нет, если… Если их просто нет.       Даже сипение изменилось, тише стало. Поэтому спутникам не пришлось объяснять дважды. Тело мёртвой собаки, одержимое демоном, не испытывало боли и не боялось тяжёлых ран. Если Голод только недавно вернулся на фермы, то нашёл иные источники пропитания. И надолго их не хватило.       Они снова пошли за ним. Дориан и Вивьен опять обменивались мнениями о демоне Голода и способах, которыми можно его убить. Данкул больше не отрывался от всех — слушал.       Время и силы утекали быстрей воды, но маленький отряд успел проскочить дорогу под прикрытием тени.

***

      По пути Логэйн и Данкул прислушивались к несмолкающим голосам птиц. Бесперебойно лившиеся трели успокаивали, несмотря на то, что рядом с лесными Разрывами воздух тоже звенел. Бесплотная прореха в Завесе мало пугала лесных пичуг, но хотелось верить, что нетвёрдая поступь мёртвого существа, одержимого демоном и разящего кровью задранных зверей, всё-таки заставляла их умолкать и прятаться.       Усталость вынудила их сделать привал. Маги сели на поваленный ствол дерева, Сэра плюхнулась на траву рядом с пригорком и хрумкала утащенным у Элайны сухарём, за который наверняка оставила пару медяков; Логэйн сел рядом с Дорианом, а Данкул — на самом краю. Некоторое время травник смотрел на Сэру, наклонился вперёд и, сдвинув маску, шёпотом спросил у Дориана, знает ли эльфийка про существование мелких и незаметных клещей — настоящий бич любого лиственного леса в это время года? Хрумканье притихло; Павус усмехнулся и сказал, что она про них даже не ведает. Логэйн хотел остановить их, но передумал.       Данкул опять помолчал и уточнил: но про то, что сидит в паре шагов от муравейника, Сэра ведь правда… Дориан шикнул и велел не раскрывать сразу все карты.       Сэра дёрнулась, вскочила на ноги, оттряхивая одежду… И услышала смех. Сдавленный — Дориана, срывающийся в хрипы — проводника. Муравейника, разумеется, не было.       «Я тебе ночью каддис намалюю на деревяшке. Прям в цветах Серых Стражей», — пригрозила эльфийка, и одним посмеивающимся стало больше.       Отсмеявшись, Дориан вернулся к прерванному разговору с Первой чародейкой. Мак-Тир не уследил, на каком участке пути маги перешли с бесконечно тянувшегося обсуждения демонологии на рыцарские турниры и кодекс чести орлесианских шевалье. Снявший маску Данкул увлечённо слушал и уточнял детали. Но, увы, лишь самые зрелищные, ни словом не выдавая познаний в науке боя. Может вообще показалось?       Мак-Тир прислушивался вполуха, думая, как перевести разговор, чтобы проводник не начал осторожничать и стал откровеннее. Вивьен с несвойственным ей тёплым, почти как искренним дружелюбием заканчивала рассказывать, как чествовали победителей сшибки на копьях.       Данкул тихо, даже с досадой вздохнул:       — Да уж, Большой Турнир уступал вашему… Наших победителей просто забрали Стражи.       Сначала Логэйн хотел поправить, что молва очень превозносила последний столичный турнир, устроенный при дворе Алистера, и что размаху Вал Руайо это действо не уступало… Но слова про Стражей заставили спросить с ноткой намеренного пренебрежения.       — Вряд ли вы его видели. Большой хайеверский турнир?       Кивок. Ещё думал о чём-то другом, может вспоминал турнир, но проигнорировать такой тон презираемых Стражей никак не мог. Травник спохватился через секунду, поздно.       — Который устроили тейрн Брайс Кусланд и Морская Волчица одиннадцать лет назад, — Логэйн смотрел на него, но обожжённое лицо застыло как та же маска. — Только в том турнире победителей пригласили в Орден.       Ещё только родившиеся в Хайевере называли турнир Большим. Сам себя не похвалишь — никто не похвалит.       — О, — выдохнул травник сквозь зубы, — имя тейрны могли бы вспомнить, не? В Ферелдене всего два тейрнира. Память у вас не отвалится… Эй! — запущенная Сэрой шишка попала ему по руке. — За что?       Она не ответила, просто показала на оттопыренный карман. Логэйн посмотрел на землю, но здесь боеприпасов не было. Видимо собирала на ходу раньше. Вздохнул:       — Как видите, право хамить мне без оглядки на последствия есть только у нашей спутницы. Как минимум пока мы с ней в Инквизиции.       Травник отчего-то не сразу справился с испугом, потёр оцарапанную шишкой костяшку пальца.       — Так вот чем инквизиторские к себе вербуют? Заманчиво, я подумаю. Извините, вспылил. Но как можно жить в Башне Бдения и не знать по имени владетелей тех земель…       Вивьен повернула к ним голову: её тоже заинтересовало «владетелей тех земель». Слишком почтительно, когда речь идёт о тех, кто знавался с Орлеем и позволил Стражам использовать турнир как возможность привлечь внимание к Ордену. Да и не тянул один Фергюс на «владетелей». Не говоря о том, что последний Кусланд уже вернул Амарантайн во владение семьи Хоу, но о последнем травник мог не слышать.       Логэйн тихо вздохнул и стал загибать пальцы:       — Брайс Кусланд, Фергюс Кусланд, Волчонок Кусланд… Имени тейрны уже не вспомню, не просите.       Неназванными остались жена и сын Фергюса, чьи имена он тоже не помнил. Но голос Данкула не оттого впервые прозвучал так растерянно:       — Волчонок?       Логэйн прикусил язык, спохватившись, что не стоило называть мертвеца домашним прозвищем. Пускай именно так погибшего мальчишку запомнили менестрели, но…       Однако Данкул дивился не прозвищу, а другому:       — Я к тому, что… Странно! — и быстро добавил: — Странно, что так запомнилось.       — «Песнь об уснувшем бреге». В ней пелось: «Волчонок упал, защищая Волчицу», — Логэйн устало выдохнул. — Я по ней помню. «Обличием, именем, нравом похож на неё»…       «Песнь» была на слуху в Ферелдене. Трагичная и высокопарная, в духе баллад Благословенного Века. Востребованный денеримский менестрель сложил её по заказу Рендона Хоу, когда тот стал эрлом Денерима, и многих ввёл в заблуждение. Банны помнили, как жёстко Мэрик карал за заговор против Мойры, и как дорого обошлось предательство её убийцам. Вассал, поднявший руку на сюзерена, должен утаивать своё деяние и дрожать при мысли о разоблачении — но увековечить семью Брайса в веках балладой? Будто действительно способен о них скорбеть!       Наблюдать, как актёрской игрой и красивыми жестами новый эрл выигрывал время им обоим (достаточное, чтобы узнать про слабости некоторых баннов), казалось по-своему интересно даже Логэйну.       Или в куплетах всё-таки была издёвка над Брайсом, но спрятанная гораздо глубже и понятная теперь лишь мёртвым? Ходил слух, что двух самозванцев Фергюс раскусил, просто велев объяснить припев про волчонка, защищавшего мать, и вообще запретил исполнять «Песнь» в Хайевере…       Тем временем Данкул отвернулся и попытался вытащить пробку из фляги. Но в спешке только скособочил её и вогнал глубже. Наконец выдрал (зашипел даже, чуть не сорвав ноготь) и приложился к воде; пил долго, медленно. Когда снова посмотрел на Логэйна, то сразу читалось — ни слову не поверил:       — Ага. Ну, тогда я королева.       Логэйн пожал плечами:       — Хорошо, не только по ней. Я помню, что говорили в столице после именин принца. Отец нашего короля решил развлечь детей знати состязанием, — на секунду он подумал, что Данкул сварливо исправит «нашего короля» на «вашего короля-Стража», но чужая нелюбовь к Стражам уступила любопытству. — Принц и сын тейрна сравнялись по очкам. Хотя принцам нередко поддаются хотя бы из учтивости…       Данкул фыркнул:       — Правда, что ли? Как мелко…       В голосе Вивьен на сей раз позвякивал не пробирающий холодок, а интерес:       — Это негласный кодекс здравого смысла, дорогой мой. Если щепа от копья смертельно ранит наследника трона, то победителей в состязании не останется. Вы бы поступили иначе?       Данкул едко хмыкнул, давая понять, что он думает о таких правилах. Но слушал. Кайлану бы такой понравился.       Принц хотел честной победы, хотя за спинами участников уже шептались, что род тейрнов Хайевера впервые преклонит колени не перед королем. Передержать стрелу на тетиве всего пару мгновений, чтобы в пальцах накопилась усталость и наконечник увело в сторону на треть фаланги — это незазорно, если против твоей победы поставлен триумф наследного принца. Вивьен права, хотя признавать это бывает тошно.       Но сыновья Брайса часто бывали в столице и близко знали наследника. Кто бы осудил? Все ждали дружеской уступки и не сомневались в имени победителя.       Почти все.       Когда Кайлан потянул последнюю стрелу из колчана, Анора подалась вперёд и стиснула подлокотники. «Анора», — почти не размыкая губ, одёрнул Логэйн; «Ты не понимаешь, отец!» — выдохнула и затихла, боялась громко дышать.       Стрела ударила в мишень и задрожала в ней. На лице дочери лишь на секунду вспыхнула улыбка… И потухла как искорка. Ей, стоявшей за Кайлана как и он за неё, в первое мгновение показалось, что точнее прицелиться невозможно. Но после выстрела принц беспокойно, неудобно держал лук: досадовал. Поспешил, чуть-чуть ошибся в траектории полёта и усилении ветра. Кайлан запоздало злился на себя, потому что шанс упорхнул к сопернику.       «Опусти лук», — думал Логэйн, рассматривая Кусланда издали. Слишком самоуверенного, слишком красивого, даже на Волчицу во всём похожего слишком. Но Волчица в отличие от сына знала, что ради победы в битве можно пожертвовать кораблём.       Напрасно Анора думала, что отец ничего не понимал. Столь же сильно двое юнцов заблуждались, что победа на состязании ещё что-то значит. Фыркнул Мэрик и, наверное, переглянулся с Брайсом. Кусланд потянул стрелу из колчана. Пару секунд смотрел на мишень, рассчитывая ветер и силу, затем оттянул тетиву левой рукой и выстрелил. Ни секунды дольше нужного. Стрела, дрожа на лету от глупости обладателя, с сухим треском вошла в мишень.       Будет Кайлану урок: всё взвесь. Пусть учится хоть на таких ошибках.       Анора — зла до дрожи в стиснутых пальцах. Волчонок не мог почувствовать и прочитать ярость в её глазах с такого расстояния. Но от слишком редких и тихих аплодисментов дворян улыбка таяла на губах победителя…       — В состязании лучников он обошёл принца. Потом королева хотела назвать свою мабари Волчиком. Её еле отговорили.       — Да откуда вы это знаете! — травник зло пнул сэрину шишку.       «Я же и отговаривал, — подумал Логэйн. — Объяснял Аноре, почему неправильно так мстить мальчишке, который вроде в неё влюблён. Даже если он настолько недальновиден, что при всех так прошёлся по самолюбию Кайлана».       — После гибели королей о них говорят многое. Эта байка просто звучала так, будто похожа на правду чуть больше прочих.       Он вспомнил Кайлана на ристалище. Раздосадованного, но уже сумевшего это скрыть. В тот день, как позже говорил сам принц, он научился признавать, что рядом с троном стоят более способные и умелые люди, чем король. Их заслуги надо признавать даже в пику себе. Золотом сияли на солнце волосы Кайлана — лишь чуть тусклей обруча, перехватывавшего голову, — когда он преодолел разделявшее их с Кусландом расстояние. Алыми были рукава Волчонка и казались ярче золотого герба Хайевера на серо-синей котте. Кайлан крепко пожал ладонь противника, а потом, сжав предплечье, вскинул его руку вверх. Тогда-то трибуны зашлись овациями.       Золотым и алым помнился давний день.       Анора хлопала очень скупо, но Логэйн наклонился к ней и сказал, что только от неё зависит, кем будет чувствовать себя Кайлан: проигравшим или победителем. Ведь сын Брайса в любом случае проиграл, да? Тогда дочь поняла, стала глядеть лишь на своего принца и улыбаться только ему.       А Логэйн, повернувшись, поймал на себе отстранённый взгляд Мэрика. Король расслышал? Он повторил про себя сказанное и вдруг понял, что это могло напомнить Мэрику. Последний гваренский вечер. Последний для прежней дружбы… И для Катриэль.       Выдержать сейчас взгляд травника было куда проще, чем тогда — взгляд друга.       — Так вы были на турнире в Хайевере?       Данкул опять посмотрел под ноги и уже не поднял головы.       — Был, — кивнул, — но только смотрел. Отсеяли на отборочном.       — Какое оружие?       Данкул тряхнул головой:       — Меч, лук, понемногу всего. Но там не выступил. Поддался, знаете ли, непререкаемым авторитетам. Из-за этой вашей скучной учтивости. Пойди всё как должно — непременно выиграл бы и стал Серым Стражем. Может даже Командором? Вас бы, глядишь, разжаловал.       Логэйну очень хотелось сказать что-нибудь резкое, чтобы сдёрнуть мужчину с небес на землю. После Мора и до спасения Амарантайна он и Натаниэль Хоу (один предатель и сын второго предателя) сталкивались с нескрываемым презрением и открытым пренебрежением на каждом шагу, от каждого мало-мальски значимого аристократа или городского сановника. Но такой едкости не видел уже давно.       Можно напомнить человеку с очень высоким самомнением, что поражающее размахом хайеверское состязание — совершенно лишняя почесть для Серых Стражей, которых и без того не обходили вниманием при короле Кайлане. Несоразмерно дорогое, ведь итогом стала пара десятков рекрутов, из которых только две трети пережили Посвящение. Нет, турнир служил декорацией. Достаточно сложной, чтобы рассеять внимание Брайса Кусланда — гостеприимного хозяина действа. Достаточно красивой. Запоминавшейся настолько, чтобы приглашение присоединиться к Стражам, сделанное на турнире, не оскорбило младшего сына тейрна.       Дункан намеревался преподнести мальчишке полную чашу Скверны, кошмары и сомнительно героическую смерть на Тропах как награду. Выделить Волчонка, который, несомненно, займёт призовое в стрельбе, соответственно его положению. Перед всей знатью. Брайс сидел бы на месте хозяина турнира, сын — на ристалище, и Брайс не мог повлиять на решение юнца. А если сын выживет… Какой отец отвернётся от него только из-за вступления в Стражи? Хайевер стал бы ещё более расположен к Ордену.       К счастью или несчастью, Рендон Хоу разглядел банальную суть за гирляндами праздничных флажков и гербовых стягов; Рендон предостерёг Брайса, Волчонка отправили в ряды зрителей под присмотр Волчицы и брата, а честь замка защищал какой-то молодой рыцарь. На сыновей у Брайса были другие планы.       Можно сказать как есть, и Вивьен даже позабавит ферелденская «Игра»…       Но остановило озарение. Волчонок ведь тоже… отсеялся на отборочном? Брайс был для сыновей непререкаемым авторитетом. Единственным человеком, кому Волчонок точно поддался бы из учтивости.       Похолодев, Логэйн смотрел на обожжённое лицо травника. Думал, как чисто и не по-здешнему он говорил, как называл орлесианскую даму «мадам», как заученно сделал тот шаг назад, как много твердил о сгоревшем доме. Как ждал благородного человека на западной дороге в год, когда там проехал тейрн Кусланд. Что сказал? Не смог заговорить? Не думал, что это окажется так трудно, и надеялся, что тот «сам всё поймёт»?       Если бы шепотки Зова можно было разобрать, то, — Логэйн верил, — Кошмар и все Архидемоны мира смеялись над ним и вопили, что да, да, да, так всё и есть! Люди, пропавшие или убитые десятки лет назад, вдруг оказываются живы и непременно отыскиваются там, где их не чаяли встретить. Это обычные солдаты остаются в лазарете в беспамятстве, уже неспособные говорить и двигаться, но благородных всенепременно защищает Создатель! И неважно, что больше никого, даже королей, не спасает! Окажись воскрешение правдой, в потрясённом Ферелдене это чудо лишь чуть-чуть уступило бы другому. Тому, когда сама Пророчица вывела избранного из Тени, наплевав на участь более опытных и благочестивых. Даже на Джустинию, свою жрицу.       Части истории можно пригнать друг к другу, где-то сослаться на неисповедимые планы и чудеса Создателя, где-то сшивать одной лишь рвущейся нитью веры в невозможное… Но найдутся те, кто поверит.       Логэйн стиснул зубы и попытался объяснить себе, почему раньше из каждой мутной ферелденской истории торчали орлесианские рога, а теперь выглядывает пронзённый глаз Инквизиции.       Ещё выёживаются «чудом выжившие», рассыпают намёки в разговоре так, чтобы сразу на то подумалось. Потому что найти наследника тейрнира Хайевер настолько выгодно всем, что в это захочется поверить. В первую очередь выгодно Инквизиции.       Максвелл сказал, что отправляет его сюда за друффало, но на самом деле надумал усилить свои вышки чужим фортом. Наверняка догадывался, что они не пойдут на разбойников вчетвером… и не дал проводника? Зато в округе появился тип с замашками аристократа, прекрасно осведомлённый о дороге.       Прошлые «лже-Кусланды» появлялись на пороге родового замка, и Фергюс уже научился разбирать их ложь. Способен ли Максвелл (или Лелиана?) разыграть такую жестокую партию? Грустная байка про знатного и благородного человека, с которым изменившемуся и неузнанному младшему брату не хватило духу заговорить. Множество рассыпанных тут и там намёков в его словах… И вот отец ферелденской королевы уже узнаёт кого-то в оборванце, и у нового «кандидата» будет некоторый кредит доверия. А если не узнает, то что? Вивьен надоумит?       Инквизиция сможет привезти оборванца в Хайевер. Тейрн Кусланд почувствует себя обязанным и укрепит её позиции при дворе. Когда обман раскроется, у Лелианы и Монтилье половина ферелденского двора будет повязана долгами и компроматами.       Помилуй Создатель, что на самом деле задумал Максвелл Тревельян — и можно ли вообще доверять своему первому впечатлению об Инквизиторе? Придурковатый мальчишка, глупый юнец с зелёной рукой? Ха! Да его учат барды и орлесианские змеи!       — Что-то не так? — осторожно, но с раздражением спросил Данкул. Логэйн по-прежнему смотрел на него навязчиво, открыто. — Да, я немножко красив. Знаю.       — Интересно, в кого, — вздохнул Логэйн и без удовольствия отметил, что мужчина после этих слов будто окаменел. — Чем ваш отец, кстати, торговал? Сказками?       Хотелось спросить «Придуманными родословными?», но звучало слишком провокационно. Мак-Тир ещё не знал, что делать со своей догадкой.       Его растравливала запоздавшая мысль: даже сыном торговца этот человек назвался неспроста. Намёк… Хотелось сказать «по-настоящему орлесианский намёк», потому что расфуфыренные шевалье и барды очень любили такие уколы: это Мэрика он принял за сына купца при первой встрече, а незнакомец оказался наследником трона! Как же вчера не вспомнил!       Вивьен знала? Поэтому провела «урок» по распознаванию лжи?       Данкул улыбнулся и очень охотно ушёл от опасного вопроса о торговле. Ведь в ней ненастоящему сыну купца слишком легко запутаться.       — Мне самому нравилось придумывать сказки, — мужчина улыбнулся, ни на кого не глядя. — Но я в них не мастак, извините. Последним, кому врал, был мой родич…       — Чё, ты хартийскую подачку ныкнул себе в карман?       Ни один мускул не дрогнул. Отвечать на некоторые выпады Сэры, даже просто посмотрев в её сторону, было ниже человеческого достоинства, тут Логэйн мысленно согласился.       — …Я придумал сказочку про ветер. Ветер может быть грубым и порывистым, да? Но он служит парусам и наполняет паруса силой, чтобы корабль мог плыть быстрее. Тогда он парировал. Шторм — тоже ветер и в неистовстве отправляет корабли на дно. Я ответил, что капитан всегда чувствует приближение шторма. Не перепутает с ветром. Шторм не застанет капитана врасплох.       — Чёт тоска у тебя, а не сказочка…       — Сэра, это аллюзия, — голос Дориана смягчало сочувствие. — Собеседником был ребёнок… Потом вы впустили тех людей, да?       — Потом… Много чего произошло, честно говоря. Но со временем я понял, чего в сказочке не хватало, — Данкул снял перчатку, вытянул руку перед собой и мазнул по воздуху пальцами. — Чувствуете ветер? Если он обдувает нас здесь, то где-то далеко… Или не очень… Есть те, кто его поднял. Когда шторм топит корабль, виноват не только беспечный капитан. Не только обманщик-ветер. В стороне от них остаётся человек, который раздул бурю.       Следя за движениями пальцев, Логэйн подумал об орлесианских Стражах. Кларель, их опытный капитан, думала отличить безобидный порыв от шторма. Приняла венатори за ветер, указующий путь кораблю. Магистр Ливиус Эримонд оказался штормом, но был ли он единственным виновным в падении Серых Стражей Орлея? Ветер подняли издали и направили на Адамант.       Ветер всегда поднимали издали.       В стороне от бури оставался человек, который стал её причиной. Древний магистр из позабытых времён. Или солнечный молодой король, чьи решения привели к гибели — его и многих. В том числе Кусландов. Знать бы, что произошло тогда в замке — целиком, не слов Хоу! Как было бы проще судить теперь!       Волчонок запомнился людям как красивый молодой мужчина, левша и любитель дальнего боя. Волчонок узнал бы золото Мегрена... На Перекрёстке надо его проверить. Когда рядом не окажется Вивьен и некому будет сказать: «Дыхание Создателя, да он ведь…»       Но — слишком мал шанс, случайностей в политике не бывает.       Данкул всматривался в их лица, тая опаску. Два мага из чужих земель, Серый Страж и эльфийка явно не компания его мечты. Байка про шторм выбила рассказчика из колеи как раньше рассказ о встрече на западной дороге. Как часто одиночка с собакой в действительности вспоминает потерянных близких? Думает ли о них, готовясь притвориться чужим братом? Что мог сказать благородному человеку на западной дороге, если вправду кого-то встретил?       Когда между людьми лежит слишком много вины и тяжёлых выборов, говорить трудно даже с единственными друзьями. По-настоящему говорить.       Впрочем, какая разница? Политика — не сантименты. Дурак, идущий на поводу у марионетки змей и бардов против всего Ферелдена, не заслуживает сочувствия.       Логэйн посмотрел на травника и потому задержал на себе взгляд маски. По-прежнему опасливый, и — неожиданно — такой затравленный, обозлённый, что… На секунду показалось, что этот человек имел в виду его, потому что не может кто-то так жгуче, жадно и зло смотреть на незнакомца… Но они незнакомы. Травник не знал его настоящего имени. Все убитые в Хайевере для него просто безликие тени и имена на плитах, если это действительно шаг политической игры. Травник просто не любил всех Стражей. Вообще всех, наверное.       — Я… — Данкул осёкся и взболтнул флягой; плеснуло на самом дне. Сдёрнув пробку, мужчина допил последний глоток и на мгновение прикрыл глаза.       Им уже было знакомо такое молчание — слишком разговорился и теперь молчал, чтобы сдержать приступ.       Логэйн вытащил пробку и протянул ему свою флягу. Данкул замер, затем хотел что-то сказать или даже оттолкнуть руку… Но першащее горло вынудило принять помощь.       Страж взял пустую флягу и пошёл к ручью. Незачем терять время, пора идти.       Через десяток шагов он сообразил, что отдал свою воду сомнительному незнакомцу. Маска может изловчиться и подсыпать ему любую дрянь… Но отбирать поздно. Необдуманный получился порыв.

***

      …Логэйн стоял рядом с лошадью Мэрика, придерживал поводья и благодарил Создателя за то, что в Ферелдене стало так холодно. На его руках перчатки, спину Мэрика укрывает подбитый мехом роскошный плащ. Лучший из всех, что нашли во дворце и в особняках знати — хотя бы потому что пошит по-ферелденски и укрывает плечи ферелденского короля.       Спасибо за то, что из-за плаща и перчаток даже зоркие эльфы из отряда «Ночных» не разглядят, что пальцы напряжены почти до судороги. Это только на лицо он спокоен и непоколебим. Наверное. На самом деле вцепился в поводья как утопающий в низко склонённую ветку. Ощущения почти те же.       Только бы голос не выдал. Надо спокойно, уверенно. Орлесианцы уже ничего не сделают и должны понимать, что война окончена. Мегрен покойник, если вылезет из норы.       — Помнишь, о чём мы договорились? — Логэйн тихо заговорил с принцем и с облегчением узнал свой голос; у него получилось справиться с собой и своим глупым страхом. — Просто выезжаешь вперёд. До камня. Не дальше. Слышишь? Не дальше. Даёшь им понять, кто ты, говоришь о своих победах и предлагаешь сдаться. Затем сразу же возвращаешься, — и повторил: — Мэрик. Сразу же.       Принц лишь закатил глаза. Что-то злое, усталое мелькнуло на лице, заострив черты:       — Да помню, помню. Но если меня пристрелят, то ничего страшного. Вы всё равно справитесь.       Он сказал «вы», но за этим будто стояло «ты». После Дейна сын Мятежной Королевы был со своими людьми в каждой битве, но гревший пламень его души поугас. Может, не так в Ферелдене и холодно. Если забыть, как тепло и солнечно было раньше.       Логэйн безуспешно ловил его взгляд, понизил голос:       — Мэрик. Если тебя пристрелят, то всё закончится. Ты единственный, кто может поставить точку. Доезжаешь до камня, не геройствуешь и возвращаешься сразу. Дотуда стрелы не долетят. Давай.       Но вопреки собственным словам крепче сжал поводья чужой лошади. Мэрик тоже не спешил их забрать. Принц смотрел на тёмную громаду форта Драккон, покусывал обветренные покрасневшие губы; ветер, пройдя по пустырю, вздыбил и погнал на них сухую промёрзлую пыль.       — Логэйн…       Логэйн знал, какие слова может ещё сказать. Смахнуть с плеч тяжесть, облегчить усталость — измождёние, лежавшее в самом сердце Мэрика. От вымораживающего, расчётливого и запоздавшего понимания, что королям лгут абсолютно все.       «Прости. Езжай до камня и возвращайся. Дай слово, Мэрик», — что-то такое, да?       Но только покривит душой. Не за что его прощать. Не за смерть очередной шпионки Орлея, просто смазливой и остроухой. Пролезшей к принцу в постель и влюбившей в себя так крепко, что Мэрик сделал бы её королевой.       Было так холодно, что пальцы мёрзли уже сквозь перчатки. Мэрик мешкал, искал слова. Но назад тоже уже не оглядывался.       Может, он действительно хотел сказать что-то о Катриэль. О пророчестве растреклятой ведьмы и о том, что оно умудрялось сбываться наперекор всему. Может, о Роуэн, которая стояла где-то позади них и прятала нервную дрожь в стиснутых кулаках. Или просто обдумывал очередную шутку, после которой руки зачешутся дать ему подзатыльник… Но ведь ни разу ещё не отвесил.       А Мэрик не шутил уже очень-очень давно.       Говорить им сделалось трудно. По-настоящему говорить.       Снова поднялся ветер. Мэрик поёрзал в седле.       Логэйн заставил себя разжать пальцы и украдкой, чтобы не увидели солдаты, ободряюще похлопал принца по колену, без слов повторяя: «Давай!». Шагнул в сторону. Мэрик пустил лошадь вскачь.       Логэйн отступал назад. Отвернуться было страшно. Вот Мэрик поровнялся с ориентиром, и в груди всколыхнулось дурное предчувствие. Проехал камень, не осадил лошадь. Позади зашуршало под сапогами Роуэн.       — Я Мэрик Тейрин! — донёс до них ветер. — Сын Мятежной Королевы и законный король Ферелдена!       Роуэн почувствовала то же самое, судорожно вздохнула и сделала ещё один шаг вперёд.       — Вызываю узурпатора Мегрена на поединок!       Логэйн закусил губу и зажмурился, костеря Создателя, Орлей, эльфиек, Орлей, Тень, Орлей, диких ведьм, Орлей, себя самого и этого идота. Годы восстания, череда бесконечных боёв и десятки раз, когда они едва не погибли, смогли очень быстро пронестись перед глазами.       — Логэйн?       Голос у неё такой же усталый. Но с Роуэн легче, её-то он понимает.       — Я думаю, смогу ли на это смотреть.       — Мегрен слишком самоуверенный противник.       «Зато мой друг — доверчивый идиот», — вертелось на языке.       — Самое дурное, что может случиться, — философски отметила Роуэн, — это его убьют, обезглавят восстание и победят всех нас. Перспектива не очень, но всё-таки маловероятна.       — А хорошее у нас есть? — Мак-Тир посмотрел на неё.       — Тогда этого уже не сделаем мы. Нас не казнят за убийство последнего из Тейринов.       …Оглядываясь назад, он мог сказать Роуэн из своих кошмаров: знаешь, даже за последнего законного — тогда, до Собрания, — не убили.

***

      Что бы ни планировал Инквизитор в будущем, за одно принятое решение его точно стоило поблагодарить: союз с магами облегчил поиск питьевой воды. С тех пор как к группам солдат и агентов стали приставлять чародеев, потери от холеры или дизентерии упали. Храмовники не умели очищать воду всего парой слов да движением руки и для передвижения обычной армии казались бесполезнее.       Это было удобное, неочевидное и интересное решение вопроса «Как рационально объяснить союз с магами, чтобы не отхватить по шее от Резерфорда и Пентагаст» и проблемы «Как обеспечить людей минимально необходимым, не поднимая расходы». Хотелось верить, что оно являлось достижением ума Тревельяна, а не волей Андрасте или иной столь же непостоянной силы. Вдвойне хотелось уповать, что Инквизитор пришёл к нему осознанно, а не задним умом за пять минут до совещания (читай — трёпки) в Ставке. И втройне — что рано или поздно Инквизитор провернёт такой же трюк с другим товаром, дефицит которого остро вставал поперёк всего — своевременной выдачей чётких инструкций, не допускающих двоякого толкования.       Поэтому спускаться с возвышенности, чтобы отыскать скрытый ветками и не просматриваемый из форта спуск к ручью не требовалось. Логэйн нашёл низину, куда натекло достаточно дождевой воды, чуть не угодил лицом в паутину, отогнал заблудившегося комара, отвлёкся и вмазался в другую паутину, смахнул её (увешанные мёртвой мошкарой нити казались пугающе необитаемыми; настолько, что Страж решил не думать, где остался паук, и оттого сразу начало мерещиться, что паук ползает под бронёй везде). Он убрал с поверхности воды пару сухих сосновых иголок и аккуратно погрузил горлышко фляги в воду. Главное — не взбаламутить и не дать проскочить лесному сору.       Страж прислушивался к птичьему многоголосию, шороху ветра и едва различимым голосам спутников. Внезапно в ощущения вплелась новая притупленная нотка. Слабая как послевкусие выдохшихся пряностей в плохо сготовленном блюде. Как багряная искра, мелькнувшая в темноте Знакомая. Чем ближе станет она подкрадываться, тем отчётливее заиграет, заслоняя собой всё другое. Так было на ферме, когда подошла неосторожно близко и окончательно смахнула с него обрывки кошмарного сна.       Логэйн дождался, пока фляга наполнится, осматриваясь по сторонам. Демон, тащивший по их следам гниющий собачий труп, не повторил ошибку. Держался далеко. Но зачем-то показывал: он здесь… Птицы в той стороне притихали.       — Жал бя… — вплелось в шепотки Скверны у него в голове и мягкий шелест ветвей под ветром. — Ставь… Го… Жвьёшь.       Следом обожгло пальцы, и от неожиданности Логэйн едва не выронил фляжку. Будто по руке мазнули раскалённым углём, но… Только в его голове? Ни ожога, ни затухающей боли. Только образ, вспыхнувший и пропавший. Демон соединял звуки в слова с усилием как учившийся говорить ребёнок. Знал, что хочет сказать, но не мог взять в толк, как это делают люди. То, что не мог обрисовать словами, «показал»… так.       Слова Дориана про то, что Голод — очень простое порождение Тени, уже не внушали спокойствия. Слабый или нет, яркую картинку он рисовать умеет.       «Ставь… Это «оставь его»? — но лес молчал. — Этот тип мне и не нужен. Игрушку Орлея и Инквизитора пусть забирают любые демоны. Но вы же с ним в Тень не провалитесь, ты ещё хуже наследишь…».       Сущность не отозвалась; Логэйн выпрямился и быстро пошёл назад.       — Подъём, — сказал, когда оказался на поляне, и передал флягу Дориану. — Демон держится позади.       Данкул понял сразу. Оглянулся в ту сторону загнанно, даже не заинтересовался магией Дориана… и с видимым трудом заставил себя успокоиться, не найдя демона. Помешкал, прежде чем вернуть Стражу флягу. Посмотрел снизу вверх с той же яро тлевшей злостью и чем-то новым… Растерянностью? Бессилием? Будто ещё хотел ужалить побольнее словами, но поводов и времени не осталось.       А потом злость померкла. Скупо, ещё сиплее Данкул выдавил благодарность за воду и снова вытащил крышку чужой фляги. Сделал совсем небольшой глоток: смотри, мол, ничего не подсыпал. Логэйн кивнул и протянул ему руку. Травник ухватился за неё и легко поднялся.       Птицы умолкли совсем.

***

      В густом лесу все подсказанные картой ориентиры исчезли за пологом зелени. Теперь они шли, не отставая, и перебрасывались короткими фразами; проводник так спешил и часто оглядывался, что уже несколько раз споткнулся. Сначала — на лес, но ничто кроме птиц не выдавало присутствие демона; затем стал смотреть на Стража. Замечая это, Логэйн прислушивался и качал головой:       — Держится позади.       — Это странно, — сказал Дориан. — Он должен понимать, что мы уходим.       Данкул хотел заговорить, но закашлялся и содрал с лица маску; говорить, спешить и дышать, чтобы не запыхаться, у него одновременно не получалось.       — Он… Кха! Он демон. Он не знает, как мы оттуда уйдём!       Дориан и Вивьен переглянулись.       — Это меня и беспокоит. Ведь он давно живёт в этих местах. Это ваши слова. Разве нет?       Вмешалась Сэра:       — Перевожу на общий, — она ткнула пальцем в проводника. — Он год торчал тут и не заметил пещеру? Которая выведет на ту сторону?       Данкула опять некстати согнуло кашлем, но между спазмами он прохрипел, что лаз спрятан. Дориан повернулся к нему, и Логэйн осторожно пожал плечами. Логично, что контрабандисты Хартии замаскировали тайную нору. Логично, что демон (который даже не научился говорить!) не сумел отличить рукотворную преграду от природной или, наверное, не понял её назначения. Тогда Голод думает, что загоняет их в тупик… Держится позади, на самой грани. Только чтобы знать, в какой они стороне. Именно загоняет.       — Демон избегает драки, — Логэйн посмотрел на травника. — Мы точно пройдём в том месте?       Секунду он думал, отправить вперёд Сэру или разведать самому. Но разделять группу так близко от форта было рискованно. Никогда не знаешь, какие гипотетически возможные ошибки окружающие превратят в ценный жизненный опыт, как только ты отвернёшься.       Вскоре Данкул нашёл ответвление от тропы, уходившее вниз. Громче шумел ручей, полноводный и буйный после вчерашнего дождя.

***

      Пока они шли через лес, Голод держался позади. Но когда группа, ведомая Данкулом, спустилась вниз, стал сокращать дистанцию. Когда-то озеро Лутий было больше, ручей и водопад — шире; в те времена вода размыла берега и только спустя десятки, а то и сотни лет, русло обмельчало.       Они осторожно шли по обглаженным камням, уже забывшим прикосновения воды. Каменная природная тропа, на которую тут и там ветер нанёс земли, поросла травами и вела вверх. Птицы смолкли и к тому времени, как Голод должен был выбраться на тропу, путники уже давно слышали нараставший шум водопада. Идти оставалось недолго, но приходилось осторожничать: внизу по камням мчался поток воды. Сорвавшись отсюда, нельзя было убиться насмерть, но сломать себе что-нибудь и нахлебаться воды — легко. Тропа забирала выше и выше. Данкул говорил, что пещера за водопадом — Хартия явно не нуждалась в простых и сухих путях…       Оглянувшись, Логэйн разглядел позади на камнях серую грязную тень, тащившуюся по их следам. Из шерсти пса прорастало и блестело на солнце красное. Красная нотка дразнила, терялась меж ветром, шумом воды и Зовом, но несуществующие голоса от неё стали громче. Всколыхнулись как смрадная волна в стоячем зацвётшем водоёме. Посторонняя… И родная, правильная. Скверна.       Он прищурился. Труп, одержимый демоном, шёл дёргано, неестественно. Из плечевых и локтевых суставов окоченевших лап при каждом шаге выглядывали головки костей. Обломанные? Или... обгрызенные. Поэтому не щёлкали, вставая как надо, а скребли друг по другу. Слабый демон не мог заставить мёртвую кровь бежать по венам, но видел, как ходят другие псы. И воспроизводил это бесконечно, шаг за шагом, не понимая сути: мёртвым не стать живыми, просто научившись двигаться и говорить.       Сэра тоже посматривала назад и отстала.       — Какая дрянь, а? — эльфийка через плечо посмотрела на магов и Данкула, ещё не заметивших, что отряд стал меньше.       — Он нас чует и видит, — сказал Логэйн. — Не оторвёмся, Сэра.       Он тоже посмотрел на магов. Логэйна не обнадёживало, что маги считали эту тварь полезной для всяких магических наук. После Справедливости он предпочитал видеть всё, что должно быть мёртвым, исключительно в одном виде. Не таком как… это.       — Поэтому если у тебя есть идеи, как отправить в Тень…       Сэра хмыкнула и провела кончиками пальцев по оперению стрел. Присмотрела ту, что с красным хвостиком.       — Макс нашёл мне парочку интересных. Сказал стрелять, если встречу демона, — она ухмыльнулась. — Сильному как щёлчок, но если послабже... Он конечно отбитый как все магики, но иногда шарит.       Логэйн так и эдак покрутил в уме инструкцию «Стреляй, если встретишь демона», пока Сэра выжидала. Во всех руководствах мага, даже в обыкновенном розыске пропавшего рогатого скота, было второе дно. Здесь он не мог нащупать подвох… Поэтому на всякий случай решил готовиться к тому, что после выстрела демон вырастет в десять раз. Или призовёт дюжину себе подобных.       Демон был на расстоянии перестрела. Сэра оттянула тетиву, стрела сорвалась, Логэйн сжал рукоять меча…       И ничего не произошло. Пёс вздрогнул, когда стрела пробила мёртвую плоть, и мешком рухнул на камни. Прошло мгновение, два.       Тихо засвистела какая-то птичка.       — Откинулась их наука, — Сэра с довольной ухмылкой опустила лук. — Отлично.       — Погоди! — Логэйн ещё смотрел на тварь, но она не дёргалась. — Он просто сказал тебе «Стреляй этим», ты выстрелила… И сработало?       — Ты ж сам видел!       Видел. Теперь он недоумевал, почему Инквизитор умудрился дать понятные объяснения всем, кроме него. Если бы полученные Логэйном указания были инструкцией по сборке гномьего осадного механизма, записанной на бумаге, то для их полного понимания понадобилось бы сначала собрать механизм самостоятельно. А потом, сравнивая, удалось бы расшифровать написанное.       Сэра правильно истолковала его молчание и закатила глаза:       — Я слушала его не с видом «знаю-лучше-вас»? Слышь, нас послали не нарываться и тупо вернуть друффало.       — Не уверен.       — Он просто не написал тебе огромными буквами: «Не надо искать Орлей»? Косякнул, такое бывает.       Когда они догнали магов, отсутствие уже заметили.       — Это я её попросил, — на всякий случай заступился Логэйн, но их простили почти без скрипа.       Данкул молчал долго. Как человек, который медленно осознавал, что потратил тьму-тьмущую времени на поиски храмовников и борьбу со сверхестественным… Тогда как надо было всего лишь кинуть записочку со своей проблемой в большой ящик, прибитый к одной из вышек.       Логэйн начинал понимать, почему Максвелл просит пересылать в Скайхолд буквально всё. Мороки, как ни странно, выходит меньше, чем от самодеятельности. Это как с неорганизованной преступностью: её бывает проще возглавить и организовать самому, нежели победить честно… В принципе, именно так наверняка возникла вся тревельяновская Инквизиция.       Брызги висели в воздухе, мха и сырости на камнях прибавилось. Они стояли перед стеной воды. Дориан шагнул к водопаду и сделал пас, расстилая над головами незримый барьер и отводя грохочущий поток в сторону. Там, где по барьеру сильнее били струи воды, побежали лиловые искорки.       — Я продержу недолго, — сказал маг. — Давайте быстро.       За потоком действительно ощерился тёмный лаз. Неудобный — чтобы встать на порог пещеры, надо было держаться за мокрый камень и сделать шаг над пустотой… Раньше, чем он успел обругать Хартию, Сэра легко перескочила с уступа на уступ… И выругалась.       — Да здесь тупик!       Она прыгнула обратно и кивнула Логэйну. Он перешагнул пустоту. Да, маленькая пещера. Иногда в ней, наверное, ночевали, хотя кто станет прятаться в такой сырости… Но прохода дальше не было. Судя по нетронутым киркой камням, никогда.       Рядом судорожно, надсадно дышал Данкул.       — Стойте! — выдохнул он и всплеснул рукой, в которой держал маску. — Раньше он был! Может они…       — Нет, — оборвала Вивьен. — Здесь только барьер Дориана.       Логэйн повернулся к травнику, стараясь подавить усталое глухое бешенство. Не оттого, что ублюдок повёл их по несуществующему пути и знал это, а потому что выходка не дала плодов. Два уставших мага, злой Страж и рассерженная эльфийка. На расстоянии локтя от виновника. Всё. Только Голод был настоящим.       — Уходим. Быстро, — сказал своим.       Данкул сложил руки на груди и смотрел на него, но не хватался за свой нож. Край рта подёргивало нервным тиком. «Что теперь? — говорил этот взгляд. — Убьёте?». Голос даже без маски заслоняло грохотом воды:       — Я… Не понимаю…       Лгал. Без науки Вивьен догадаться можно.       Дориан велел пошевеливаться, чтобы отпустить барьер. Логэйн посмотрел вниз. Вот способ быстро задавить змею, не дать ей расправить крылья и стать драконом. Скользкие камни, крутой склон, обрушившаяся стена воды... Один невовремя поскользнувшийся человек. Максвеллу придётся признать, что провожатый вёл в западню — а значит, неважно, что с ним потом случилось.       Сер, чувствуя напряжение хозяина, заворчал. Сэра и Дориан пошли обратно; Дориан подал руку госпоже де Фер, но та ждала Стража. Цепко всматривалась в их провожатого. Поэтому первой чужаков разглядела Сэра:       — Эй, к нам пятеро недобитков каких-то.       Логэйн обнажил меч.       Это оказалось ошибкой. Мабари у него за спиной подобралась.       — Каффас! — выдохнул травник и вцепился в непрочный ошейник. Через секунду мабари дёрнулась на Логэйна, но Данкул уже упёрся ногами и устоял, дёрнул её в сторону от места, куда должен обрушиться водопад. На безопасном участке, припав к собаке, он крепко обхватил её за шею и что-то быстро зашептал. Минус один. Непонятно, с чьей стороны.       Вивьен повернулась, чтобы краем глаза видеть проводника. Она успеет поставить барьер между ними и собакой, если мутный тип не удержит? На всякий случай Логэйн немного опустил оружие.       Незнакомцы приблизились и первый примиряющее поднял руки:       — Полно вам! — с едва уловимым акцентом уроженцев побережья. — Да славится Вестник, истинный глас Пророчицы!       Мак-Тир медленно, надеясь не спровоцировать собаку, пошёл навстречу. Надо оказаться между ними и магами, чтобы закрыть своих.       Поприветствовавший их человек оказался рослым, широкоплечим, в юности наверняка отличался приятной внешностью. В коротких и тёмных, как у многих ферелденцев, волосах на солнце заиграла рыжина. Он точно перешагнул середину третьего десятка лет. Прямо стоял, не горбился, осанка и жесты — воина. Мечи на бедре чужаки носили не для красоты. То, как плащ лежал на плечах, и как топорщились рукава, подсказывало: под рубашку и жилет что-то поддето. Кольчуга? Не похоже.       Внимание привлекло лицо — в углу рта и на нижней губе коркой спеклась кровь. Трескалась, кровила, мешала говорить. Поняв, на что он смотрит, мужчина коснулся рта, стёр выступившую сукровицу и движением человека, лишь недавно сбрившего щетину или бороду, огладил красноватый воспалённый подбородок. Сколько лет «скинуло» ему бритьё? Корка перетягивала внимание на себя, делала лицо мужчины смутно-смутно знакомым… Будто они могли пересекаться раньше. Но где?       На правой руке была намотана серая тряпка, лишь с натяжкой тянувшая на повязку. Это немного успокоило. Незнакомцев пятеро, все разных лет, но все — побитые, исхудавшие. У каждого что-то да забинтовано, а судя по цвету и загрубевшим до твёрдости коры повязкам — давно. С такими справятся.       Незнакомцы оглядывали их без настороженности. Когда главный увидел травника, лицо смягчилось. Чужак сделал шаг вперёд, но Логэйн предупреждающе качнул клинком.       — П-привет… — просипел-прокашлял Данкул, ещё сильнее прижимая к себе собаку, — Рик.       Странно прозвучало. С заминкой, через усилие. Нехотя. Но голос Данкула заглушил водопад, и кроме Стража да Сэры его никто не услышал. Логэйн стоял перед магами. Вивьен, когда он проходил мимо, уже перестала следить за травником и сосредоточилась на гостях. Дориан смотрел на них с прищуром, из-под тени ресниц, и пытался увидеть, есть ли на людях следы чар. Сэра переместилась вбок к самому краю берега, видела и гостей, и травника; но последнего почти заслоняла собака. Неудачно стоят, Создатель…       Но доспехов и эмблем храмовников на них не было. Даже оружие отличалось. Рику приветствие Данкула не требовалось.       — Наш Эд проверял и вас увидел, — Рик заговорил со Стражем уверенно и легко; Логэйн не отвечал, но пустой монолог всё равно потёк бойче речного ручейка: — Тут место глухое, тупик, сами видите. Поэтому пришли, чтоб проверить. Хорошие люди здесь не бродят. Вот и пошли искать… — внимание незнакомца снова перескочило на Данкула, — погубителей.       Спустя мгновение Рик уже засмеялся:       — А тут Инквизиция! В согласии с замыслами богов, как говорится. Зря нас Эд поднял.       — «Песня Света», — тихо бросила Сэра.       Удивиться Логэйн не успел, потому что Рик сделал ещё два шага к ним и повысил голос, будто Данкул мог его не услышать:       — Слушай, ты нам такую дрянь продал! Нихрена, — мазнул пальцами по губе, — не помогает. А заплачено было как за нормаль…       — Назад, — предостерегла Вивьен.       Рик посмотрел на вычурно наряженную даму как человек, который плохо видит, затем разглядел тевинтерца. Приподнял брови, но всё-таки изобразил галантный поклон («Не привык, — пронеслось в мыслях, — Данкула учили лучше»). Почему, почему так скребётся в памяти, чем знаком? Что отзывается в воспоминаниях на это лицо со спёкшейся губой?..       — Прошу извинить, мадам, — мужчина придержал левой рукой край повязки, слабо завязанной и уже поползшей с его руки из-за поклона.       Логэйн услышал, как травник завозился, вставая, и чуть не отвлёкся. Рик сделал ещё один осторожный шаг. Расстояние сократилось.       И — затлело внутри, отозвалось на безболезненную красную корку. Слабым сполохом. Кратким, как вспышка грозы, узнаванием. Едва начавшей пробиваться из-под кожи Скверной.       Логэйн понадеялся, что в его лице ничего не дрогнуло. Глупо ожидать, что храмовники ещё ходят с эмблемами Ордена на груди. Их бы тогда не осталось.       — Этот в маске вам тоже не нравится? — Мак-Тир поморщился, будто у него что-то болело. — Ну, тогда мы почти друзья, Рик. Меня он тоже лечил…       И, говоря, отвёл за спину левую руку. Таким жестом больные потирают себе поясницу. Это выиграло всего пару секунд, но магам Инквизитора большего и не требовалось.        Впрочем, больше храмовники и не дали.       Страж успел заметить, как по руке светловолосого молодого пробежала лиловая искра. Через мгновение тот шарахнулся с криком, будто увидел кошмары Тени, и в груди торчала стрела Сэры. Камни позади Рика обросли льдом; одного из пятёрки тотчас же приморозило к ним по щиколотку.       Логэйн ударил Рика быстрее. Он стоял выше, целил в голову. Храмовник успел выхватить клинок и поднять защиту; мечи жёстко скрестились лезвиями. Едва по руке пошла отдача, Логэйн пнул его в открывшийся живот. Удар пришёлся по твёрдому как доска — лириум! — и потому не сложил пополам, чтобы дать добить, а только отбросил. Рик с воплем и руганью покатился вниз.       Логэйн понимал, что мешал магам и Сэре, закрывая от них противников. Но на влажных голых камнях долго бы не продержался; храмовников надо было выдавливать вниз, где больше места, проще удержать дистанцию и закончить с каждым.       Удар второго попытался парировать и… Каффас! В атаку вложили такую силищу, что оружие чуть не выбило из руки. Храмовник тотчас «завязал» его меч сильной частью своего клинка, выигрывая пару секунд, и к ним по подъёму метнулся третий, тяжелее припадая на правую ногу… Но Дориан рванул вперёд и уколол второго красного обратным концом посоха быстрей, чем достали до Стража. Брызнула кровь; Логэйн парировал, ушёл в левую стойку и ударил второго храмовника кулаком в лицо.       Дориан помог не чарами, а лезвием, утяжелявшим обратный конец. Магии больше нет. Храмовники что-то сделали. «Рассеяли»?       Перескочил, оставив второго за спиной — Дориану.       Парировать лезвием было нельзя — только плоскостью. Чары, которые укрепляли клинок, тоже должны пропасть. Если красные продолжат биться с такой силищей, то подставленное лезвием оружие сломают ему в два счёта.       Пришлось уйти вбок на слишком близкой дистанции, отвести меч храмовника, провернуть — и пробить подножку по правой ноге…       Шумел водопад, рычала мабари, с воем драл из груди стрелу тот светлый. За шумом Логэйн упустил другое. Треск рвущегося ошейника в руках Данкула. Какую-то сферу, не больше кулака; она скатилась к ним вниз по склону. Третий храмовник, падая, надавил на неё коленом, и ноги окутала лиловая пыль.

***

      Сначала не было ничего.       Только очень душно в этом «ничего» — так, что трудно вдохнуть. Попробовал — темноту вспорола вспышка боли. Лиловый… Знакомый цвет. Видел такую сферу.       «Как же, помилуй, больно…»       — Правильнее было утыкать их стрелами ещё там. Потом обчистить и всё. К обычному разбою с трупами уже никто не прикопается. Демон закончил бы. Я пошёл сюда не для того, чтобы расшаркиваться с магами, осквернёнными фанатиками и эльфийской швалью.       — Это два мага, Серый Страж и агент Инкви…       Незнакомые голоса долетали издали, неразборчиво, сквозь жуткий холод. Логэйн пытался сосредоточиться на них, дышать осторожно и не дать сознанию снова утонуть в темноте. Но тщетно. Последним, что проявилось, стала всё та же боль, стянувшаяся в комок то ли в лопатке, то ли в плече, и от неё он не чувствовал руку. Кто-то сжал подбородок, заставляя открыть рот, Логэйн дёрнулся, и боль оттеснила всё.       В следующий раз голосов стало гораздо больше. Они шептали и пели, но казались слишком тихими и сумбурными, чтобы понять слова… Голоса уводили всё дальше и сталкивали во тьму.       Когда темнота снова дала дышать, во рту расходилась паршивая травяная горечь, а над ним нависла тень… Мужчина. Поняв, что Страж приходит в себя, человек дёрнулся от него. Голоса, так мешавшие раньше, по-прежнему звучали со всех сторон. Боль в руке приглушило, тяжёлого тумана в голове стало как будто меньше.       — Легче? — просипели там, куда шарахнулась тень. — Эд очень хорош в ближнем бою. Кстати, вы должны мне «спасибо»…       «Ты проклятый ублюдок, — подумал Логэйн, — и у тебя была морочащая бомба. Я тебе не спасибо должен».       — …Потому что вас с Дорианом собирались добить там же. Не надо было ему закалывать Джока.       — Я обязательно спрошу вас… в следующий раз. И поблагодарю за помощь, — тихо, блекло откликнулся тевинтерец сбоку. На памяти Логэйна ещё никто не произносил слова благодарности тоном, настолько подходившим угрозе «В следующий раз сначала я заколю тебя».       Над ними низко висел свод каменного потолка. Если встать, то можно дотянуться рукой… Темноту едва разгоняли слабые красные отсветы, дрожавшие на камнях. Так приручённое пламя пробегает по углям в очаге и окрашивает ночной мрак в тёпло-кровавый тон. Где-то рядом горел огонь, и чужие неразборчивые голоса звучали всё мягче, успокаивали, соглашались…       Откуда здесь голоса? Почему он слышит их, но не треск огня?       Логэйн всё-таки не стал озвучивать то, что подумал о помощи Данкула. Осторожно, помня о боли в другом плече, приподнялся на локте. Брони на нём уже не было; влажная от крови одежда противно липла к боку и плечу. Рядом зашевелились — о, Вивьен, — и чародейка поддержала его, когда в глазах опять потемнело. Она казалась страшно уставшей, сидевший в стороне Павус — измождённым и бледным. Логэйн коснулся повреждённого плеча и почувствовал повязку. Сэра устроилась дальше от них, но ближе к человеку в маске. Взъерошенная как птичка, и правое запястье забинтовано.       — Спасибо, — Мак-Тир осторожно двинул повреждённым плечом, проверяя, насколько оно его слушается. — Похоже, благодаря тебе я не потеряю руку.       Лекарь не ожидал такого ответа и замолчал. Сэра поправила, что благодарить надо их семь лечебных зелий из Скайхолда, а не одного засранца.       Они оказались в большой каменной душной комнате. За решёткой вместо стены справа тянулся коридор тёмной, давно неиспользовавшейся тюрьмы. Тут и там меж камней пробивались ростки травы. Но всё живое — и травы, и новые пленники, — держались как можно дальше от стены напротив решётки. Там испещрённые трещинами плиты пола пробило, выталкивало вверх прораставшим лириумом. Раскрошённые края камня в темноте казались обугленными. Когда под горячей поверхностью красного лириума пробегали сполохи и проползали тени, блики метались по потолку, приугасали и распалялись ярче.       Логэйн выдохнул ругательство. Говорить «спасибо» расхотелось совсем.       — «Венхедис», — подсказал Дориан. — Это как «каффас», только мрачнее. Вам ведь понадобится литературно написать в отчёте, что мы оказались в заднице.       Спутники сочувственно замолчали. В общих чертах они наверняка знали, что Гаррет Хоук, оставшись в Тени, ослабил, но не убил Кошмара, и Стражи по-прежнему слышали ложный Зов. Это мало влияло на расстановку сил (в конце концов, первые Серые Стражи слушали Зов десятилетиями и всё равно умудрялись прекратить Мор)… Но не все.       Травник смотрел на него ошарашено:       — Вы … так крепко связаны с этой дрянью? — он оглядел всех, а затем снова посмотрел на Стража. — Серьёзно?       Логэйн огрызнулся резче, чем собирался:       — Огромное порождение тьмы захотело стать богом. С ним воюет светоч наш Инквизитор. Этим, — он кивнул на стену, — напичкали дракона, задобрили демона и вывели половину Ордена.       Затем не без труда заставил себя замолчать. Пояснил спокойнее — скорее своим, чем любителю бомб:       — Из-за демона я слышу Зов. Как шепотки за спиной. Как неразборчивую песню. Эта штука тоже пытается что-то петь.       Сэра округлила глаза:       — Правда? Что несёт?       Даже несмотря на их незавидное положение, Вивьен тихо рассмеялась; Логэйн жухло усмехнулся на подначивающий, делано-серьёзный взгляд эльфийки:       — Напевает отчёт для Инквизитора. Самый ужасный за время моего, кхм, советничества.       Травник потер виски и выдохнул сквозь зубы. Тихо упало в тишине — вернее, тишине для всех, кроме одного.       — Я… не знал.       — А то бомбу с собой бы не потащил, зар-р-раза?       Лекарь посмотрел на Сэру с холодком и ответил упрямо:       — Захватил бы. Просто там бы её не выронил.       Узнать, так ли это, было уже не судьба. Вивьен сказала, что сейчас примерно середина ночи. Молчали. Было ясно, что Вивьен и Дориана не только опоили лечебными зельями — храмовники подавили их способности, поэтому магам сейчас было не легче, чем Логэйну рядом с осквернённым лириумом. Когда чародеи затихли, Логэйн и Сэра подошли к решётке. Та была крепкой, в коридоре никто не дежурил, но у Сэры забрали все отмычки. Сделать новую было не из чего.

***

      С вопросом, как храмовники их нашли, разобрались быстро: Логэйн вспомнил упоминание демона, Сэра тоже что-то услышала. Поэтому версию, что Голод тащился за ними, а за демоном шли храмовники, утвердили. Это уже не играло роли, но ощущение, что хоть в чём-то поставлена точка, было необходимо.       Ответ, где они, лежал на поверхности. Логэйн так и сяк примерял к отчёту фразу «Таким образом, разведку форта Коннор мы начали изнутри…», но она годилась только для их надгробий.       Вопрос «Какого нага к нам запихнули этого?» Данкул худо-бедно парировал. Мол, «этот» здесь ни при чём и уже огрёб от того кролика. Если в начале фразы Сэра усмехалась, то в конце между остроухой и Данкулом пришлось сесть Дориану. Травник подумал-подумал, счёл чародея недостаточно непредвзятым и пересел к Логэйну.       Костяшки пальцев на здоровой руке Сэры покраснели, а Данкул опасливо щупал челюсть. Что бы ни произошло между ним и Сэрой, за следующую ругань травнику всё равно пообещали добавить. Он был готов клясться именем Вестника, что тащил бомбу не для них и выронил только из-за лопнувшего ошейника — но в сказки уже не верили.       — Храмовникам ты тоже не нужен, гад, — прошипела Сэра, — иначе бы с нами тебя не заперли.       Травник напомнил, что это благодаря его искусству дипломатии их не убили… и тут же увидел обманчиво-мягкую улыбку Вивьен:       — Откуда же вы его знали, цветик? Как вы назвали… Рик?       С Данкула сдуло напускную браваду. Он попросил Логэйна стянуть рубашку, чтобы посмотреть, как зелья затянули рану на плече. Совсем близко увидев исчерченное ожогами лицо и затянувшуюся пустую глазницу, Страж едва не вздрогнул; в красных отблесках лицо Данкула казалось по-настоящему жутким как у демонов. Взгляд — тёмным, нечитаемым. Руки, когда травник ослаблял повязку, дрожали.       Было тихо. Только голоса пели по-прежнему.       Вивьен напомнила, что ждёт ответа.       — Я… Знаю, да. Наст… — голос травника дрогнул, рот дёрнуло судорогой, — настоящее имя.       Логэйн приподнял бровь:       — Да зови его хоть Создателем, нам плевать. Что ему здесь надо? Зачем храмовникам форт, демон?       Травник смотрел на него так, будто ответ лежал на поверхности. Будто этого бродягу глубоко задевало, что чужое имя, ложное или настоящее, действительно для них ничего не значило. Мялся, силясь прочитать что-то по лицу Стража, и слишком резко дёрнул присыхавшую повязку.       — Ну?       Данкул посмотрел на след ножа, который уже не выглядел опасным, и вздохнул.       Та же растерянность звучала в его голосе, когда в лесу переспросил прозвище хайеверского аристократа. Словно совсем не это ожидал (или вообще не ожидал уже никогда?) от него услышать:       — Айдан, — помолчав, добавил осторожнее, тише: — Он… Знает, кто вы все. Всё время знал. С того момента, как мальчик упомянул инквизиторских и тейрна, рассказывавшего о Башне Бдения. А я только через храмовников мог оказаться здесь, чтобы вернуть долги.       — Айдан? — переспросила Вивьен.       Логэйну уже надоело играть в загадки.       — Мы были бы польщены, если бы тоже знали его. Кто он?       Распространённое ферелденское имя. Ничего из ряда вон.       Данкул сидел перед ним и смотрел так, будто ждал запоздалого озарения. Красные блики ложились на его лицо как огненные лепестки. Логэйн против воли посмотрел на лириумную стену и подумал, как же красива осквернённая порода: даже в темноте она жила по-своему. Свет то дрожал как под ударами сквозняка, то притухал и разгорался ярче; новая вспышка рассыпалась искрами по его граням. Будто между ними и свободой вздыбилась непреодолимая стена огня; они не слышали рёв пламени, не чувствовали жар, но воздух дрожал и плавился слишком близко к друзе. Тени метались в её глубине как в кошмарном сне.       Поняв, что Логэйн смотрит не на него, травник порывисто оглянулся и замер. Он был так близко, что Логэйн отчётливо видел лицо. В памяти того, кто боялся огня, красота лириума обернулась ревущим гневом. В проклятой породе Данкул наверняка видел отражение своих ночных кошмаров, и дрожь прошла по пальцам. Травник отпустил плечо Стража, чтобы не сделать больно. Закрыл глаза и выдохнул тихо-тихо:       — О вас тоже забудут. Забывают всех.       Затем посмотрел в глаза:       — Айдан хотел, чтобы вы знали. Вспомнили имя. Я должен был заманить… Да, чтобы вы встретились.       — Зачем?       — Потому что во всём были виновны вы. Подняли ветер.       — Какой? — с раздражением выдохнул Логэйн.       Он вспомнил Башню Бдения. Как вместе с Сигрун помчался вытаскивать дружка Нерии из западни храмовников — хоть одного, раз из-за Йована случилась целая драма. Как принял помощь «духа Справедливости», думая, что ещё успеет натравить на труп Кристоффа храмовников и не будет зазря рисковать своими людьми в схватке с немёртвым. Как, наконец, не решился оставить в крепости Веланну, повёрнутую на поисках сумасшедшей сестрёнки. Логэйн взял её с собой на Тропы и поставил Андерса старшим над несколькими прошедшими Посвящение чародеями.       Ещё мог оживить в памяти его тёплую, польщённую улыбку: Андерс ликовал, когда в нём наконец-то разглядели не какого-то малефикара и вечного беглеца, а достойного боевого мага Серых Стражей! Старшего мага Башни, не нуждавшегося в неусыпном надзоре Командора!       Вспомнилось и возвращение Натаниэля из поездки в Марку. Хоу выложил как на духу, что на Тропах увидел Андерса. Они искали пришибленного идиота; в Городе Цепей Андерс наконец-то сказал, что одержимым стал один из новобранцев. Хоук поручился, что его приятель либо вернётся к Стражам, либо никто о нём не услышит. Драться с Защитником Киркволла, чтобы увести мага силой, не входило в планы Логэйна и Натаниэля. Андерс кивнул и пообещал, что поступит по справедливости. Тогда они не поняли спрятанный в словах намёк. Но зато потом как поняли!       С определенной точки зрения он был виноват во всём и немного повлиял на ветер. Но всё равно так не считал.       Данкул кивнул.       — Айдан, — повторил после заминки. — Командир красных храмовников Айдан. Его рода, увы, не знаю. Он был уверен, что вы сразу вспомните.       — Жаль будет разочаровать.       Травник встал и, отойдя на пару шагов, остановился. Его явно удерживали поблизости досада и бессильная злость на то, с кем и где оказался. Помолчав, Данкул спросил невпопад, риторически, но по-прежнему обращался к нему одному:       — У вас на руках столько крови? Как можно забыть, что вы тоже кого-то убили!       — Я бы сделал всё это снова, если в итоге Мэрик Тейрин сел на трон, а Пятый Мор остановили Серые Стражи.       Логэйн хотел добавить, что обычно помнил, как кого-то убил, и это ещё ни разу не обернулось для него проблемами. Только совестью — за Кайлана. Неприятности, как показывал теперешний инцидент, начинались не тогда, когда он кого-то убил, а когда он кого-то не добил.       Но человек, который «уронил» им под ноги бомбу, уже поднаторел в искусстве красить свои поступки не в белый и чёрный, а в серый цвет. Ещё в том, как находить самые простые пути — в два шага до предательства. Поднаторел, даже если сам себе не признался.       Теперь доходило, что за «Мы с вами найдём как сквитаться» стоял не местный диалект. Данкул неспроста тыкал его носом в огрехи тейрна Логэйна, знал имя. Каддис — старое поверье, что сможешь прибавить в ловкости или хитрости. Только сам лжец храмовникам оказался не нужен. Нет, наследником тейрнира Хайевер они бы так не разбрасывались. Вернуть долги... Тем, убийцам? Или им?       Травник снова посмотрел ему в глаза и тяжело, невесело усмехнулся:       — Хорошо. Приятно, знаете ли, иметь дело с теми, кто ни о чём не жалеет. Проще, ведь они все похожи.

***

      ...Вскоре тишину прервал Дориан. Тевинтерец вытянул ноги на полу, но из-за его почти удобной позы даже красные искорки выглядели иначе. Не жутко и неестественно, как у Сэры, а будто прирученное пламя очага отбрасывало на смуглую кожу тёплые блики. Только смотрел на своих четверых спутников чародей очень хмуро:       — Пока нас оставили, давайте-ка пораскинем мозгами. У кого-нибудь есть враг по имени Айдан?       Логэйн со вздохом ненадолго прикрыл глаза. Сначала поймал на себе взгляд Вивьен. Но не удивился, она вечно его подозревала. Потом Сэры. Эта туда же. Но когда на него уставился Дориан, Мак-Тир не выдержал:       — Нет, я не вспомнил. Напомню, наш информатор ненадёжен. Я что, крайний?       — Хуже. Вы Герой Дейна, Серый Страж, первый сподвижник пропавшего короля, бывший узурпатор ферелденского престола и идейный вдохновитель гражданской войны. Я тоже пользуюсь популярностью на родине, но что-то подсказывает, что начинать перебирать врагов стоит с вас.       Логэйн устало вытянул ноги и порадовался, что его спутники не слышали всякие мелочи про ожившую Справедливость, заварушку в Киркволле, где он имел неосторожность познакомиться с Хоуком, первые поиски Корифея и весь последующий розыск Стражей. Про Стража Андерса, наконец. В Орлее его хотел убить каждый второй, в Ферелдене, хвала Создателю, только десятый. Но если учитывать порождений тьмы…       Он трезво взглянул на свои жизненные перспективы и отмахнулся:       — В этом есть одна хорошая сторона. Если у меня, по-вашему, столько врагов, то назначьте аукцион за мою голову. Хоть заработаете.       Воцарилась тишина. Когда Логэйн уже хотел спросить, что теперь-то он сделал не так, Сэра немного придвинулась.       — Ты что, взаправду шутканул?       — Да.       — Больше так не делай. Хрен им.