«Эдельвейс»

Сколько себя помнила Полина всегда стремилась к лучшей участи, чем та, что была предназначена ей с рождения. Нельзя сказать, чтобы девушка была чересчур расчетливой или жадной, просто с самых малых лет, Полина твердо знала, что должна стать не просто крепостной рабыней баронов Корфов. Она всегда отличалась хорошеньким личиком и еще с детства ловила на себе умиленные взгляды жалостливых баб и с годами научилась использовать ласковое отношение окружающих на благо себе. Дело в том, что девочка была сиротой, ее нашла зимой на крыльце барского дома кухарка Варвара. Народ долго потом судачил, почему, мол, ребенка нашли не где-нибудь, а у дома хозяев, и что, не плод ли это тайной любви барона Корфа, но Иван Иванович тогда так переживал за свою хворую супругу, так окружал ее заботой, что сплетни, да домыслы быстро сошли на нет. Варвара оставила девочку при себе и стала ее крестной, тем более, что семьи своей женщина не имела. Так и стала расти маленькая Поля при кухне, изредка заглядывая в хозяйские комнаты. Как-то раз она уже десятилетняя хорошенькая девчушка, прокралась в барскую библиотеку, где и была застигнута врасплох юным Владимиром. Читать она не умела, но в библиотеке на стене висела картина, перед которой и замерла. Владимир не стал сообщать отцу о дерзости девчонки, а просто рассказал ей о картине и показал еще несколько иллюстраций из своей книги, которую читал. А потом, когда Владимиру было лень заниматься заданным рисованием, он предложил Поле научить ее азбуке. С тех пор, все мысли девочки были заняты только Владимиром Корфом. С годами ее увлечение усилилось, и не только потому, что Владимир из темноволосого, подвижного мальчика вырос в одного из самых красивых мужчин, но еще и потому, что сдержанный, элегантный офицер всегда был с нею исключительно добр, но никогда не переступал ту грань, что разделяла их. А это распаляло ее воображение. Сама Полина к пятнадцати годам превратилась в очаровательную девушку, и если бы не ее прихоть, могла бы быть уже замужем. Однажды приехав на каникулы, Владимир решил побаловать отца рождественской пьесой, для чего все дворовые были переодеты в забавные одеяния. Роль Марии Магдалины была поручена Полине. Юная, красивая, с распущенными волосами, она так трогательно играла раскаявшуюся грешницу, что Иван Иванович совсем расчувствовался и после спектакля решил учить девушку наукам. Вскоре Полина принялась за учение, кухня была забыта, и теперь все свое время Полина проводила со стареньким Никифоровичем, что служил при церкви. После второй постановки, где Полина снова блистала, теперь уже в роли Виолы, Иван Иванович решил создать домашний театр — новая забава оказалась на редкость занимательной. Из Петербурга были выписаны ткани и краски, а в деревнях нашлись пара мастеров, что до этого расписывали стены в соборе, теперь они изо всех сил трудились над декорациями, горничные были переведены в швеи и кроили театральные костюмы. Были закуплены книги, и Полина села за роли, которые выбирал теперь сам Иван Иванович. Загоревшись новой идеей, Корф просто мечтал, что когда-нибудь именно его крепостная будет выступать на главной сцене Петербурга, и для осуществления этой идеи было решено Полине дать настоящее образование, с уроками музыки и французским. Так Полина стала актеркой. Она прекрасно понимала свое место и не больно уж ценила заботу доброго барина, прекрасно сознавая, что им движет отнюдь не забота о бедной сироте. Бароном двигало обычное человеческое тщеславие. В доме теперь ее ценили и побаивались, от работы она была освобождена и на кухню заходила разве что по старой памяти к Варваре. Платья, невесть кем еще носимые, ей были выданы из старых сундуков, что хранились на чердаках, но на фоне крестьянских сарафанов остальных девок выглядели эти старомодные наряды очень важно. И она старалась, как только могла, изо всех сил старалась запомнить, повторить, заучить все, что требовалось для ее новой роли домашней актрисы. А совсем скоро с Кавказа вернулся Владимир. Барышень Михаил увидел на Невском, на крылечке модного шоколадного кафе Миранды. Княжны Долгорукие с прелестной баронессой, веселые и довольные, украшенные разноцветными свертками и коробочками, что-то увлеченно обсуждающие и тихонько смеющиеся дружной стайкой спускались с гранитных ступенек, когда старшая княжна, неловко взмахнув руками, оступилась и почти упала. Соня ахнула, увидев в какое положение попала сестра, а Анна, быстро сбежав, попыталась удержать Лизу, которая, даже опираясь на руку сестры, теряла равновесие и болезненно морщилась. На них уже стали оборачиваться, когда к ним подъехал экипаж Оболенского. Анна удерживала Лизу, Соня собирала упавшие коробки, а сама Лизавета быстро дышала и закусывала губы, сдерживая стон. — Лизонька, что болит? — спрашивала Анна, стараясь заглянуть в серые глаза, наполненные слезами. Лиза только качала головой, из последних сил стараясь не расплакаться. — Нога? Где? Где болит? Репнин решительно вышел из экипажа, Сергей Степанович тоже стал выбираться из уюта мягких сидений открытого ландо. Михаил удержал пошатнувшуюся княжну и, кивнув на вежливое приветствие Сони, наклонился к ножке Лизы. — Лизавета Петровна, — причитал Сергей Степанович размахивал руками, отчего стал похож на взволнованную квочку, — Как же так? Как теперь быть-то? — Я думаю, нога не сломана, — Репнин ощупывал щиколотку Лизы, затянутую в аккуратный итальянский ботинок. — Соня, надо взять извозчика, — Анна все еще удерживала сестру, пока Михаил, стараясь не причинить лишней боли, расшнуровывал тугую шнуровку, на ноге княжны, — Мы едем домой, надо послать за доктором. — Скорее всего, — Репнин осторожно снял узкую обувь, — обычный вывих, но, разумеется, надо скорее отвезти княжну домой. — Благодарю, — благодарно улыбнулась Лиза, когда Михаил снял ботинок. Щиколотка распухала на глазах. — Вы можете воспользоваться нашим экипажем, — предложил топтавшийся рядом Сергей Степанович. — Конечно, конечно, — поторопилась согласиться Соня, подбирая ботинок сестры. — Мы отвезем княжну домой, — Репнин посмотрел в глаза баронессе, — Не волнуйтесь. Экипаж к вашим услугам. — Спасибо, Михаил Александрович, — улыбнулась Анна, — Но мы не сможем все воспользоваться вашим предложением. Ваш экипаж рассчитан на четыре пассажира, а я не могу оставить Соню одну. Вы же понимаете. — Я могу прогуляться, я давно не гулял пешком, — предложил Оболенский, но Соня запротестовала, — Что вы? Не надо, я прекрасно могу добраться до дома одна, — и, наклоняясь к Анне, тихонько прошептала, — Мне будет очень стыдно, если мы оставим здесь пожилого человека. — Ты права, — согласилась баронесса и улыбнулась Лизе, — Лизонька, ты сможешь поехать без нас? Я думаю Сергей Степанович… Лиза перебила ее, — Конечно, конечно, не волнуйся за меня. Князь Репнин, который вместе с дядей в последнее время бывал частым гостем в их доме, давно завладел ее мыслями. И хотя он не отличался красотой и отвагой Корфа, все равно был одним из самых лучших кавалеров столицы. Правда, до нее доходили слухи о ветрености князя, но девушка склонна была списывать все это на впечатлительность молодого человека и его романтичность. Михаил Александрович был в Петербурге довольно известен. Племянник самого Оболенского, он все детство провел в Италии, где давно уже жили его родители. Его привезли в Россию в десять лет и сразу же отдали в московский кадетский корпус, после отличного окончания которого, по ходатайству дяди, Михаил был зачислен в лейб-гвардию Семеновского полка. Вскоре в Россию приехали родители Михаила с юной сестрой Наталией. Очаровательная барышня была представлена ко двору и стала одной из любимых фрейлин императрицы — Александр Михайлович Репнин вместе с супругой по праву могли гордиться своими детьми. Одно огорчало заботливых родителей — слишком буйная фантазия и сентиментальная восторженность Михаила. Он довольно часто влюблялся то в прохожих красоток, то в актерок, но, Слава Богу, всегда прислушивался к словам родителей. Однажды он даже заявил, что намерен жениться на незаконнорожденной дочери князя Долгорукого. Девушка и впрямь была хороша, но, к сожалению, кроме сомнительного происхождения и весьма скромного приданного ничего не могла дать своему возлюбленному. Потом ее выдали замуж и Александр Михайлович с Джулией Гастоновной вздохнули спокойней. — Позвольте, — поднимая Лизу на руки, — Я надеюсь, вы не будете возражать? — улыбнулся он, заглядывая в глаза княжны, отчего головокружение девушки, только усилилось. Лиза не успела и слова сказать, как оказалась в руках князя, и тихонько ахнув, ей пришлось поскорее обнять его за шею. — Михаил Александрович, — Анна благодарно улыбнулась, — Я благодарю вас, не знаю, что бы мы делали, если бы не встретили вас с Сергеем Степановичем. — Не стоит благодарностей, — Михаил обернулся к ней, и совсем тихо добавил, так чтобы его не смогли услышать ни Лиза, ни Оболенский, — Я на многое готов ради вас, Анна… — многозначительно прошептал он и понес княжну к экипажу. Все-таки хорошо, что он не остался дома, подумал Владимир, переходя Банковский мост. Весеннее солнце плескалось в водах канала, а золотые крылья грифонов слепили глаза и как нельзя лучше соответствовали ликующему счастью барона. Несокрушимая энергия билась во всем теле, отчего хотелось осчастливить всех людей разом. Невозможно было представить, что на свете есть несчастные, когда ему, Владимиру так хорошо. Воспоминания о предшествующей сумасшедшей ночи принесли минутную истому в теле, так, что остановившись, он пару раз вздохнул, разгоняя кровь и выдохнув волнительную память. Обогнув Казанский Собор, молодой человек вышел на широкий, оживленный проспект. «Надо зайти в кондитерскую» — пролетела мимолетная мысль, и перед глазами предстало восхитительно облизнувшееся любимое личико жены. Мимо пролетел открытый экипаж, запряженный парой гнедых. Что-то толкнуло в самое сердце, что-то, что бросилось в глаза, заставляя остановиться и обернуться. Эту шляпку он узнал бы из тысячи. Он сам ее выбирал, сам получал коробку, доставленную прямо домой, сам примерял ее на светлые кудри, заливаясь счастливым смехом вместе с той, кому предназначались все его подарки. На секунду он не поверил своим глазам. Этого просто не могло быть. Владимир еще раз выхватил из толпы удаляющийся экипаж и понял, что ошибиться он не мог — в экипаже Оболенского была его жена. Часы уже пробили четверть шестого, и Владимир, не поднимая глаз, перелистнул страницу газеты. В заметке в очередной раз громили выступление Асенковой, на этот раз плохо пришлось гамлетовской Офелии, которую юная актриса исполняла совершенно по-новому; без пафоса, модуляции голосом и оживленной жестикуляции. «Актриса настояла, чтобы провести сцену сумасшествия Офелии без сопровождения оркестра, как того требовал канон!» — захлебываясь возмущением, писал рецензент. Владимир раздраженно фыркнул, он видел эту постановку, они с Анной еще в прошлом месяце выбрались на премьеру и были поражены тем, как эта девочка, о которой перешептывался весь Петербург, трактовала известную роль. Её Офелия была печальной, трогательной и бесконечно несчастной девушкой, а не беснующейся сумасшедшей, как было принято считать. Еще тогда Анна была под впечатлением, и весь вечер молчала, размышляя о незаурядном таланте этой, совсем еще молоденькой актрисы. Мысли снова вернулись к Анне. К обеду она не вернулась. Спешно приехавший Владимир бессмысленно послонялся по гостиной, пытаясь не каждые десять минут выглядывать в окно и поняв, наконец, что жена не приедет, велел убрать со стола. Теперь он скрупулезно изучал все газеты за прошедшие две недели. Читать что-либо серьезное он не мог, мысли то и дело возвращались к жене. Порой ему казалось, что он просто не в силах выдержать это болезненное ожидание, противные догадки вспыхивали в голове гадкими картинками, будоражили воображение и сбивали дыхание. Он все еще пытался контролировать свои чувства, но буря из ревности, презрения и отчаянной мести, бушевавшая где-то в груди и подкатывавшая к самому горлу, совсем не давала трезво соображать. Правда сквозь всю эту пелену мрака и злости вдруг проблескивал тонкий луч жалости и какой-то немыслимой теплоты к Анне, к той, маленькой, запуганной, неискушенной девочке, которую он когда-то так отчаянно хотел защитить. Быстрые шаги в прихожей известили, что запоздавшая хозяйка вернулась домой. В прихожей зазвучали голоса, и двери гостиной быстро распахнулись. Анна легко подбежала к креслу, в котором сидел Владимир и поцеловав его в щеку, выдохнула: — Прости, — проговорила она, развязывая ленточки шляпки, — Ты не представляешь, почему я задержалась. Не ругай меня, я тебе все расскажу, и ты все поймешь. Правда, — беззаботно уверила его Анна. — Я знаю, ты волновался, но прости, — продолжила она и присела перед креслом, — Слышишь, не сердись, пожалуйста… Я все тебе расскажу. Владимир опустил газету на колени, и улыбнулся показательно-беззаботной улыбкой, — Интересно послушать, что расскажет моя верная женушка… Ты, наверное, очень скучала по мне, да? На секунду Анна замерла, не в силах разгадать смысл его слов, но решив не придавать значения его раздражению, спокойно опустилась на диван и выдохнула, — Лизонька подвернула ногу. — Как? — негодующе воскликнул Владимир, — Лизонька подвернула ногу и ты задержалась? — повторил он ее слова. — Ну что за тон? — спокойно спросила Анна, — Я была дома… в смысле у Долгоруких, — поправила она себя, и продолжила, — Лиза повредила щиколотку, ее осмотрел доктор, велел лежать и беречь ногу. Я очень волновалась за нее, поэтому не могла не зайти к ним. Ну ты же понимаешь… — она тихонько положила пальчики на его руку и успокаивающе погладила, надеясь что Владимир остынет, но к ее изумлению, этот жест вызвал совершенно другую реакцию, Корф быстро встал, бросил газету на столик и, заложив руки за спину, что всегда означало раздражение, отошел к окну. — Ну что? — не понимая, спросила Анна и поднялась. — Ничего. — Ты говоришь неправду. Я же вижу, ты чем-то расстроен. — Простите, Анна Петровна, я сегодня не расположен к душевным излияниям. Вряд ли я смогу вас развлечь, — отчеканил он холодно. Анна подошла к нему и попыталась заглянуть в лицо. — Будет все гораздо проще, если ты сейчас мне все расскажешь. — Я должен все рассказать? — переспросил Владимир и повернулся к ней, — Ты настаиваешь, чтобы между нами все было предельно честно. Так? — он словно уточнял. — Да. — Ну что ж, тогда возможно тебе надо начать с себя? — Господи! Я тебе все рассказала, — Анна не выдержала холода его голоса, — Скажи же мне наконец, в чем я снова виновата? — Ты ни в чем не виновата, — твердо сказал он и отошел, — Виноват я, заставив тебя выйти за меня замуж. — Боже мой! Это здесь при чем? Что опять произошло? — Да ровным счетом, ничего, — он пожал плечом и собрал с журнального столика свою газету, — Ты лжешь мне. Ты просто пошло и глупо лжешь. Думаешь, я не вижу? Думаешь, я не вижу как ты каждый раз находишь тысячу предлогов чтобы снова и снова увидеться с Репниным? — его голос набирал силу и движения стали решительнее, — Как ты находишь сотни причин… — Ах, это… — выдохнула Анна и улыбнувшись, подошла ближе, — Ну? Кто тебе сказал? Кто опять насплетничал? Владимир не мог поверить и только молча, поднял на нее глаза. На ее лице не было и тени смущения, она не боялась, не пыталась лгать и лукавить. Она была открыта и честна, и если бы он сам не видел ее там, в коляске Репнина, то наверняка бы сейчас не усомнился бы в ее правдивости. — Ты так говоришь, как будто и в самом деле не виновата, — недоверчиво проговорил он и покачал головой, словно отказываясь признавать действительность, — Ты так уверена, в своей правде, что словно сама в нее веришь! — Я так говорю, потому что ни в чем не виновата. И если ты немного помолчишь, то все поймешь. Она отошла и, замерев у кресла, принялась медленно снимать перчатки. — Ты заметил в какой шляпке я вернулась? — спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила, — Правильно. Это не та, в которой я уходила. И знаешь почему? Потому что я отдала свою Лизе. Сказав это, девушка устало опустилась в кресло и негромко продолжила, — В магазине мадам Монро Лиза раскапризничалась, и мне ничего не оставалось, как отдать ей эту несчастную шляпку. Надеюсь, ты понимаешь меня, Лиза моя сестра и для меня ее расположение имеет огромное значение. Я всю жизнь надеялась найти в ее лице друга. И теперь, когда мы можем, наконец, стать немного ближе, я не хочу, чтобы какие-то шляпки могли нам помешать, — она грустно вздохнула и добавила, — Прости. Тишина покачивалась маятником в больших часах, и Анна, помолчав, продолжила, — После мы зашли в кафе немного отдохнуть, а выходя, Лиза поскользнулась и повредила ногу. Я не знаю, каким образом так получилось, что Репнин со своим дядей проезжали мимо, но когда они предложили довести Лизу до дома, мы согласились. Михаил Александрович помог ей, а мы с Сонечкой вернулись позже, и как ты понимаешь, я не могла оставить Лизу, не поинтересовавшись ее самочувствием. Это все. Она закончила и нагнулась развязать ленточки на своих баретках. — Я видел, — негромко сказал Владимир, — Я сам видел коляску Ренина. — Ты видел, как Михаил Александрович отвозил Лизу домой. В моей шляпке. Она сняла с одной ножки обувь и принялась за вторую, — Кстати, вместе, с Сергей Степановичем. И если ты был недалеко, то должен был заметить меня, но… — сожалея, сказала девушка, — Видимо, тебя больше занимала моя шляпка, чем я сама. Анна позвонила в колокольчик и дождалась Матрену. — Принеси, пожалуйста, чашку чая, — попросила она, надевая домашние мягкие туфельки, принесенные служанкой. — Знаешь, что меня больше всего удивляет? — грустно спросила Анна, когда за Матреной закрылась дверь, — Почему, я все время должна оправдываться? Я стала твоей женой. Я не мечтала об этом, но, тем не менее, дала свое согласие и не лгала перед Богом. Ты завладел всеми моими мыслями, ты стал частью меня. Я уже не принадлежу себе, я твоя. Твоя жена, — Анна поднялась и серьезно посмотрела на Владимира, — Но у меня такое чувство, будто я твоя рабыня, которую ты подозреваешь во лжи. Скажи, что происходит? — Происходит то, что я не понимаю тебя, — вздохнул Владимир, — Нам хорошо тут, дома. Нам никто не нужен, и мне кажется, что я сделал тебя счастливой, но происходит что-то, что все переворачивает, и я снова понимаю, что все мои попытки тщетны, и между нами всегда будет стоять твой князь. Он подошел к двери и обернулся. — Ты все время пытаешься мне доказать, что не думаешь о нем, но…каждый раз, он оказывается рядом. Рядом с тобой. — Это просто случайность! — Я не верю в такие случайности, — ответил Владимир и закрыл за собой дверь.