«Эдельвейс»

Солнце палило нещадно, но здесь, внизу, было относительно прохладно, и Анна подняла глаза на горы, стенами, возвышающимися с обеих сторон над узким ущельем по дну, которого бежала узкая, горная речка. Лошадь под ней шла ровным шагом и женщина взглянула на спины мужчин, что ехали впереди. Истомина, похоже, нисколько не утомила их многочасовая поездка, тогда как Репнин был изрядно измучен. О своих неудобствах она предпочитала не вспоминать. Мужская казачья черкеска* из грубого черного сукна, раздобытая в лагере и кое-как прилаженная по ее росту умелой Матреной всего за одну ночь, была не слишком удобной одеждой для молодой женщины. А в лохматой кавказской папахе, надвинутой почти на брови и призванной скрыть светлые косы и тонкую шею, было жарко, к тому же длинная шерсть то и дело лезла в глаза и прилипала к вспотевшему лицу. Но, несмотря на все неудобства, жаловаться она себе не позволяла, ведь ее и так не собирались брать в это предприятие и то, что сейчас она едет вместе с ними — огромная удача. Она вздохнула и нетерпеливо дернула поводья, стараясь скорее нагнать группу офицеров. Ее путешествие сюда, на Кавказ, назвать приятным было сложно. Но, преодолев, казалось, все возможные препятствия, Анна добилась своего, хотя дорога ее растянулась на долгих два месяца. Петр Михайлович настоял, чтобы до Тамбова он лично сопровождал свою старшую дочь. В городе, оставив ее в Вознесенском монастыре на попечении матушки–настоятельницы, князь отбыл назад, готовиться к свадьбе Лизы. Михаил Александрович Репнин после оглашения помолвки с княжной Лизаветой Петровной, еще в апреле, сразу же уехал вместе с господином Шубиным в Моздок, а выполнив поручение Штаба, на правах жениха младшей сестры мог забрать Анну из монастыря в Тамбове с тем, чтобы сопроводить ее в крепость, где располагался полк Владимира. Помимо сопровождающих ее родственников с Анной ехали еще Матрена и Григорий. В начале лета они оказались на месте, и Анна не поверила увиденному. В ее представление при слове «крепость» перед глазами должна была возникать картинка средневекового замка с высокими башнями, неприступными стенами и подвесным мостом, но ничего похожего в этой крепости, гордо носящей название "Грозная"**, не было в помине. Построенная на открытой местности еще генералом Ермоловым***, это строение представляло собой правильный шестиугольник, каждый угол которого выдавался вперед бастионом с амбразурами для двух орудий. Валы крепости были земляные, укрепленные палисадами, а внутри располагались помещения для хранения оружия и боеприпасов, казармы и караульные. Все постройки были одноэтажными, с плоскими крышами и маленькими окнами со ставнями. Двор был заставлен телегами, то там, то здесь валялись мешки, корзины и прочий хозяйственный скарб. Появление дамы в их, не слишком роскошном, пристанище офицеры встретили настороженно, а узнав, что женщина приехала с выкупом за мужа и вовсе нахмурились. Дело в том, что еще Алексей Петрович Ермолов, первый генерал крепости, был жестким противником вообще любых выкупов. Позиция Ермолова была просто и понятна, и надо сказать, вполне действенна. "Если платишь — значит, боишься" – говорил генерал, а противника бояться русские солдаты право иметь не должны. Анне рассказали, что еще лет двадцать назад по дороге в Кизляр был похищен некий майор.**** Чеченцы, не разобравшись в офицерских отличиях, приняли майора за лицо особой государственной важности, и на радостях потребовали выкуп — десять арб серебряной монеты. Российское командование просто не знало, как реагировать на такую запредельную цену. Пока думали, как раздобыть деньги, на Северном Кавказе появился Ермолов. И первое, что он сделал — платить выкуп запретил. А вместо уплаты приказал посадить в крепость всех кумыкских князей и владельцев, через земли которых провезли русского офицера, и объявил, что, если не найдут способа освободить майора, он всех повесит. Арестованные князья сразу же договорились снизить выкуп до десяти тысяч рублей, но Ермолов и тогда платить отказался. — И что же? – спросила Анна, — Бедного майора так и не удалось освободить? — Да нет, что вы? – усмехнулся Истомин, пыхнув в сторону трубкой, — Освободили без выкупа. Но с тех пор у нас, в Грозной, все знают — выкуп – последнее дело. Они разговаривали во дворе. Истомин первым встретил их карету, помог Анне выйти, и занял даму, пока Репнин говорил с комендантом крепости капитаном Фроловым о цели их визита. — Но нельзя же просто так оставить человека в плену! – воскликнула женщина. — Конечно, нет. Мы уже несколько месяцев разыскиваем их, взяли в плен нескольких чеченских воинов и одного приближенного к Раджибиль–Магоме, это член Совета Шамиля, – пояснил он, — Но все осложняется тем, что никто из местных не берется быть проводником. Бояться мести. Капитан Фролов не слишком восторженно отнесся к новости о приезде в его крепость баронессы Корф. Он принял Анну у себя в кабинете, нахмурив брови. Весь его облик выражал крайне скептическое отношение к этому странному визиту молодой дамы. — Присаживайтесь, Ваше Сиятельство, – отпуская ее руку, произнес он, и указал на стул возле его стола. Анна села, и нетерпеливо сжала на коленях кулачки, приготовясь выслушать все, что скажет ей этот не слишком радушный капитан. — Видите ли, Анна Петровна, – начал он и сел напротив, — ваш визит сюда несколько… неожидан. И я, признаться, не знаю, чем я могу быть полезен вам, право же… — Простите, – встрепенулась Анна, не дослушав до конца, — Но это я думала, что смогу быть вам полезной. В конце концов, я приехала, чтобы помочь освободить из плена офицеров, офицеров, присягавших Его Величеству. Она намеренно сделала паузу, уточнив, кому именно присягал ее муж и, не дождавшись ответа, продолжила: — Но, как я понимаю, вы вовсе не собираетесь что-либо предпринимать по этому поводу, – Анна нетерпеливо поднялась со стула, — Мне уже рассказали, что вы, Сергей Петрович, придерживаетесь той же позиции, что и генерал Ермолов. То есть, то, что русские офицеры, подданные Его Величества, терпят в плену всякие лишения, могут подвигнуть вас на отчаянные действия по принуждению горцев, но вот выкупить их вы не позволите. Ведь так? — Наши дела обстоят намного хуже, чем вы себе можете представить, – сурово кивнул седой головой Фролов, — И, разумеется, ваши деньги здесь мало что могут изменить. Поэтому, лучшее, что я могу вам посоветовать, это сегодня же перебраться в Кисловодскую Слободу*****. Слобода хорошо защищена, в отличие от нашей крепости, которую противник атакует с завидной регулярностью. Анна выдохнула, стараясь остыть. Она понимала, что рассердила этого немолодого капитана, который полжизни провел здесь, воюя с горцами, уже своим приездом сюда, но и вернуться домой она уже не могла. Женщина наклонила голову и молчала, пока Фролов недовольно смотрел на нее. — Вы просто не отдаете себе отчета, какой опасности вы себя подвергаете, уже тем простым фактом, что находитесь здесь, – негромко сказал капитан и, помолчав, добавил, — Я уже не говорю, какому риску подвергаются все мои люди. — Простите меня, – тихо сказала Анна, — Простите мою самонадеянность и то, что я так бесцеремонно, не заботясь ни о чем, своим визитом подвергла ваших людей опасности, но я прошу, поймите меня! – она уже не сдерживала слез, — Я просто не в состоянии находиться в неведении. Помогите мне, – она умоляюще подняла на него глаза, — помогите мне, ради Всего Святого… – совсем расплакалась Анна. — Успокойтесь, прошу вас, – испугавшись женских слез, пробормотал Фролов, видя, как она вытащила свой платок и теперь пытается вытереть слезы. — Я вам все расскажу, и вы сами все поймете. Мы, к моему огромному сожалению, почти ничего не можем. Ребята сделали несколько попыток, но все их вылазки ни к чему не привели. У нас нет проводников в горах, и я боюсь просто потерять своих людей. Уже несколько солдат не вернулись из этих неоправданно рискованных операций. — Но что же делать? Мой муж… — И не он один! – остановил ее капитан. Он прошел к окну и тихо продолжил: — Я не могу, не имею права действовать. Императорский запрет, который недавно поступил, запрещает любые прямые столкновения с горцами на весь этот год. Это было правдой. Весной пять сотен чеченских воинов под началом имама Шамиля ушли в поход в Дагестан. Воспользовавшись их отсутствием, генерал Граббе с батальонами пехоты, ротой сапёров, казаками и пушками выступил по направлению к столице Имамата Дарго. Десятитысячному царскому отряду противостояло полторы тысячи ичкеринских чеченцев. Остановленный ожесточённым сопротивлением, отряд Граббе начал отступление. Царские войска были разбиты, потеряв в бою более полусотни офицеров и почти две тысячи солдат. Под впечатлением этой неудачи, царь подписал указ, запрещавший на текущий год всякие столкновения и экспедиции. — Поручик Зотов, а теперь еще и четыре солдата тоже в плену. Выкуп за простых солдат, разумеется, никто не требовал, и единственной перспективой их будущности может стать только рабство за морем. Хотя за Зотова и пришло письмо. — И? Что вы думаете предпринять? – Анна вопросительно смотрела на капитана. — Я не могу сейчас с точностью сказать, но советника Раджибиля у нас забрали в Моздок, там его будут содержать под усиленной охраной. Сейчас у нас в крепости только простые чеченцы, которых мы взяли в плен, и которых держим на случай обмена, если вдруг такой подвернется. — Да! Конечно, их можно было бы обменять на солдат, – встрепенулась Анна. — Но если делать предложение, мы должны иметь более серьезные основания. За Зотова недавно пришли деньги, но… – тяжело вздохнул Фролов, — всего две тысяч. Этого мало, даже для того, чтобы просто выходить на переговоры с чеченцами. — Пятьдесят тысяч. Я привезла пятьдесят тысяч! – почти радостно выдохнула она, — Этого же должно быть достаточно хотя бы для начала переговоров? В лесу их ждали всадники на тонконогих кабардинских конях. Подъехав к ним, Истомин несколько минут о чем-то негромко говорил. Анна не слышала их разговора, и с любопытством стала рассматривать людей, что ожидали их. Это была небольшая группа из семи человек, некоторые из них в таких же, как и Анна, лохматых папахах, скрывающих половину лиц, в бешметах и различных кафтанах, скорее напоминающих заношенные халаты, кое-как перевязанные кушаками. Люди поправляли кинжалы, за своими поясами, удерживали коней и угрюмо смотрели на русских. Почти все из них были молоды, и лишь двое средних лет, с одним из которых говорил Истомин. Их беседа закончилась быстро, и все тронули коней, легко перейдя в галоп. Анна тут же вцепилась в поводья, подобравшись в седле, с тоской, приготовившись к долгой скачке. Но ехали они сравнительно недолго, во всяком случае, подъехав к речке, на переправе, они остановились. Чеченец, с которым говорил Истомин, что-то сказал, и достал черные повязки, которые следовало повязать на глаза русским. Прошло еще немного времени, и Анна по слуху стала различать разные звуки, говорившие о том, что узкая и мелкая речка осталась позади, и они приближаются к какому-то селению; небольшому аулу или селу. То там, то здесь раздавались детские голоса, блеяли козы, вдалеке стучала наковальня, где-то бил кнут и доносился затейливый свист пастуха, подзывающего свою собаку. Их остановили и, велев снять повязки, спешились. Анна стянула повязку и огляделась. Они находились на просторном дворе, за их спиной был забор, сложенный из камня, и широкие деревянные ворота, которые поспешно закрывали, а прямо перед ними длинный, низкий дом с открытыми настежь дверями. Мужчины ловко спрыгивали с коней, и она на мгновение растерялась, ей всего несколько раз приходилось так спешиваться; перекидывать ногу через лошадь и прыгать, и она не слишком хорошо усвоила, как это надо делать. Она собралась с духом, стянула рукавицу, и крепче удерживаясь пальцами и попробовала повторить, но вышло не слишком хорошо, и вместо того, чтобы лихо спрыгнуть, она неуклюже заскользила по корпусу лошади вниз. Ей очень хотелось думать, что никто из мужчин не видел этого конфуза, но она ошиблась, молодой чеченец пристально рассматривал ее руки из-под своей лохматой шапки. Их проводили в дом, и они оказались посередине просторной комнаты, в которой почти совсем не было мебели, огромный ковер на полу, а на стенах развешено всякого рода холодное оружие, от небольших кинжалов до длинных шашек. Под всем этим великолепием на ковре были навалены разноцветные подушки совершенно разных размеров, на которых восседали около двух десятков различных людей, перед ними стоял невысокий чайный столик, а в углах комнаты большие сундуки, прикрытые домоткаными коврами. В большинстве своем это были уже пожилые мужчины, но были и такие, почтенные старцы, что Анна только успела удивиться, пока ее не оттеснили к стене Репнин и Тимофей Ильич, закрыв своими спинами. Их было всего пятеро, Истомин, Репнин, есаул Тимофей Ильич, и два казака, одним из которых была переодетая Анна. Истомин взял на себя все переговоры с той стороной, он неплохо знал чеченский и ингушский языки, но с персидским дело обстояло гораздо хуже, Истомин на нем почти не говорил, хотя многое понимал. Михаил представлял интересы семьи Долгоруких, выступал человеком, который привез деньги, а Тимофей Ильич с казаками представляли собой охрану всей небольшой делегации. Она потратила полдня в кабинете полковника, убеждая и самого Попова и недоверчивого Фролова и Истомина в необходимости ее присутствия в этом миссии. Она приводила какие-то не слишком убедительные доводы, спорила, доказывала, и в конце концов, просто расплакалась. Она клялась, что в казачьей одежде ее никто не узнает, и что единственное, что она хочет это просто увидеть мужа. — Анна Петровна, вы и так увидите Владимира Ивановича, как только ребята привезут его сюда, – успокаивая, полковник подал ей воды, — Но ваша идея невозможна. Это исключено! — Нет! – расплакалась Анна, — Его могут не отпустить, или еще что-нибудь ужасное случиться! Ведь может произойти все что угодно, и я опять его не увижу. Фролов переглянулся с Репниным и тяжело вздохнул. Михаил наклонился к Анне и подал ей платок, — А если что-нибудь ужасное случится с вами? Вы подумали об этом? Что мы скажем Владимиру? И что я скажу вашему сыну, Лизе, Петру Михайловичу? — Но, Миша, что вы говорите! Истомин подошел ближе и присел перед Анной. — Анне Петровна, я не стану вам запрещать, и утешать тоже не стану, я просто скажу, что для того, чтобы забрать вашего мужа, мы будем скакать на лошадях несколько часов. Будет жарко, воды будет мало, остановиться и отдохнуть у нас тоже не получиться. Потом нас встретят чеченцы и мы поедем к ним, а это, как вы понимаете, не к тетке на блины... мы и есаула с казаками-то берем не для простой прогулки. — Я отлично держусь в седле, – подняла голову она и упрямо взглянула на мужчин. — В дамском седле, как я понимаю, – недоверчиво хмыкнул Фролов. Анна вспыхнула и вскочила со стула. — Я докажу вам, Сергей Петрович, держу пари, что к завтрашнему дню выучусь ездить по-мужски не хуже вашего есаула! И еще, господа, – она подняла лицо и обвела всех упрямым, холодным взглядом, — Если завтра же я не смогу переубедить вас, можете смело отправлять меня домой, как самую глупую и самодовольную женщину в мире. Она направилась к двери и на пороге обернулась, — Как вы не понимаете, господа, я научусь всему чему угодно: курить, стрелять, ездить по-мужски, лишь бы вытащить его оттуда, – грустно сказала она и вышла. Офицеры, провожая ее глазами, молчали. Ее приготовления заняли весь вечер и почти всю ночь. Пока Матрена перешивала старую черкеску, Анну, одетую в солдатские шаровары, гонял по леваде Ильич. В мужском седле у нее болели ноги, бедра сводило судорогой, но к концу пятого часа тренировки, еле сползая с коня, Анна была горда; она выучилась не только приличному кентеру, но и сумела взять достаточно быстрый галоп. К вечеру следующего дня, она, одетая в черкеску и папаху, скакала перед полковником и его офицерами. Анна не морщилась и не стонала, хотя тело ныло от непривычной позы. Она ликовала, видя одобрение в глазах Ильича. В итоге Анна получила одобрение не только есаула и Репнина, но и Истомина. Чтобы скрыть маленькие, хрупкие руки, ей выдали рукавицы, чтобы спрятать светлые волосы и тонкую шею, нашли огромную белую папаху, которая съезжала на глаза и была жутко неудобной. Хуже всего дело обстояло с сапогами, на женскую ножку не подходили ни одни сапоги в гарнизоне. В итоге, намотав не один слой материи, и укрепив все это шерстяными носками, надели самые маленькие сапоги, какие только нашли. Голенище затянули ремнями и все это спрятали по походные рейтузы, натянув штрипки на каблук. Приготовления были завершены.