Квартира на Мейден-лэйн

      Июнь. Майкл начинает ходить к доктору Ричарду Годи. Они встречаются раз в неделю, по вторникам, и там, в кабинете с мебелью из тёмного дерева и увивающим оконный переплёт плющом, он рассказывает обо всём — о Мелиссе, о звере, поселившемся в груди, и о бесконечном своём чувстве вины.       Но только не о Джеймсе.       Доктор Годи — опытный и умный психотерапевт, он прекрасно видит, что пациент скрывает от него что-то важное. Он ждёт, терпеливо и спокойно. И однажды Майкла прорывает. Ричард слушает его, что-то записывает и иногда задаёт вопросы — неожиданные, заставляющие задуматься. Он ничего не советует, не даёт никаких оценок. Выводы Майкл делает сам.       Июль. Майкл окончательно прощается с «Хейзель медиа» и возвращается в своё старое издательство. Книги он редактирует, работая из дома, и ему внезапно нравится такой образ жизни. Он вытаскивает из шкафа огромные колонки, подключает их к компьютеру и всё чаще слушает музыку — не ту, что нравилась им с Мелиссой, а разнообразный трэш, который любил ещё в юности. Выясняется, что под душераздирающий экстрим-металл работается и дышится немного легче.       Август. Боли мучают его всё реже. Когда таблетки в очередной раз заканчиваются, Майкл с удивлением понимает, что новая упаковка ему не нужна. Тогда же Ричард сокращает частоту их встреч до двух в месяц.       Сентябрь. Джеймс улетает на съемки в Канаду. На три месяца. Майкл узнаёт об этом из новостей. В тот же вечер он идёт в бар и напивается. Он уверен, что эти два события никак не связаны между собой.       — Чего вы хотите, Майкл?       Ричард Годи смотрит на него внимательно и с интересом. Он сидит в кресле напротив, подавшись чуть вперёд, на коленях у него папка с записями. Там листов сорок и половина из них — о Джеймсе.       — Я хочу… — Майкл замолкает, опускает взгляд вниз, на пёстрый иранский ковёр, и сидит неподвижно минуту или две. — Я хочу больше не думать о нём и не чувствовать себя так, будто бы без него всё это, — он делает неопределённый жест рукой, — не имеет никакого значения.       — А оно и правда не имеет?       Майкл застывает.       — Видимо, да, — бормочет он растерянно и машинально обхватывает себя руками за плечи.       — Этот жест, — от Ричарда не ускользает ни одной детали, — что он означает, как вы думаете?       Майкл выпрямляется, смотрит удивлённо на свои руки.       — С кем связан этот жест? — Годи не отстаёт. — О ком вы думали сейчас?       Майкл впервые за время сеанса смотрит психотерапевту в глаза.       — Я должен сказать, что о Мелиссе, — говорит он тихо. — Но, видимо, это не так.       — Вы как будто бы обняли себя, — мягко подсказывает ему доктор Годи. — И думали в этот момент о том, кого вам не хватает?       Майкл кивает.       — Вы когда-нибудь разговаривали с Джеймсом о том, чего хотите от этих отношений? — спрашивает Ричард.       — Мы… мы никогда не думали об этом как об отношениях, — отвечает Майкл. — По крайней мере, я.       — А Джеймс?       — Даже не знаю, — Майкл откидывается на спинку кресла и скрещивает руки на груди. — Я его не спрашивал.       — Почему?       — Боялся. Боялся, что если он как-то назовёт то, что происходит между нами, всё будет по-настоящему.       Ричард что-то записывает, а потом поднимает голову.       — Но это и было по-настоящему, — мягко говорит он.       Майкл молчит и смотрит вниз, на ковёр. За эти несколько месяцев он, кажется, выучил этот сложносочинённый арабский рисунок наизусть.       — Я повторю свой вопрос. Чего вы хотите, Майкл?       Джеймс, выгибающийся в его руках. Джеймс, толкающий его на кровать и наваливающийся сверху. Джеймс, который пьёт виски, матерится и орёт ему вслед: «Милый, возвращайся быстрее, моя попка уже скучает!» так, чтобы слышала вся улица, хохочет и с громким стуком закрывает окно, когда Майкл в ответ вскидывает руку с оттопыренным средним пальцем.       «Этого я хочу?»       Джеймс, который ходит по комнате, бормоча текст Макбета. Джеймс, напряжённо вглядывающийся в экран ноутбука, где молодой Иэн Маккелен захлёбывается яростью и безумием, и шепчущий вместе с ним слова великой пьесы. Джеймс, который ночью сидит на кухне, уставившись в стену дома напротив, вертит в руке нож для хлеба, а в глазах его горит нездешнее пламя, и, когда он возвращается в спальню, Майкл обнимает его, замёрзшего и напряжённого, и не знает, кто сейчас лежит рядом с ним — Джеймс МакЭвой или убийца короля.       «Этого я тоже хочу?»       А ведь были ещё тихие зимние вечера, когда снаружи шумел предновогодний Лондон, а в квартире на Мейден-лэйн всё замирало, и единственным звуком, который слышал Майкл, было дыхание спящего Джеймса, да иногда ещё — еле различимое треньканье телефона, забытого в груде скомканной одежды на полу.       И было что-то вроде драки, когда МакЭвой, не предупредив, ушёл куда-то на всю ночь, отключил телефон, вернулся под утро, пьяный как чёрт, тут же получил по морде от взбешённого неизвестностью Майкла, попытался ответить ему тем же, но промахнулся, попал кулаком в зеркало, брякнулся на колени и почему-то начал собирать осколки голыми руками, и Майкл не знал — то ли ему взять пальто и гордо уйти, то ли бежать в аптеку за бинтами и перекисью, потому что у этого олуха дома не было вообще ничего, даже аспирина.       «Чего я хочу?»       — Я не знаю, — отвечает наконец Майкл, не отрывая взгляда от ковра.       — Постарайтесь подумать над этим, — всё так же мягко говорит доктор Годи и закрывает папку.       Декабрь.       Рождественская вечеринка в издательстве в самом разгаре. Майкл пьёт шампанское и смотрит, как Рут разговаривает о чём-то с главным редактором. Вместо привычного свитера и джинсов на ней платье цвета красного вина и туфли на каблуках, а чёрные кудри уложены в высокую причёску.       Сейчас она отчаянно напоминает Мелиссу.       Майкл машинально напрягается, готовясь к появлению зверя, но в груди тихо.       Если честно, он уже не может вспомнить, когда тот давал о себе знать в последний раз. Лишь глубоко внутри едва заметно пульсирует тёмный сгусток — сконцентрированные печаль, боль и тоска. Майкл понимает, что теперь ему с этим жить, и эта мысль словно бы заземляет его, даёт силы и помогает расставить всё по своим местам.       Рут садится напротив, берёт бокал.       — С кем ты встречаешь Рождество? — спрашивает она.       Майкл пожимает плечами.       — С Патриком, наверное.       — Ты точно не хочешь поехать с нами?       Новый ухажёр Рут везёт её куда-то за город, чтобы отметить там праздник большой шумной компанией, но Майкл даже не рассматривает такой вариант.       — Не хочу, — говорит он и наливает им обоим ещё шампанского. — Поверь, это будет самое лучшее Рождество в моей жизни. Только я, кот, бутылка вина и банка сардин. Можно будет посмотреть какое-нибудь дурацкое шоу, а потом врубить «Металлику» на полную громкость…       Он замолкает на полуслове. Рут смотрит на него, и взгляд у неё странный.       — Джеймс вернулся в Лондон, — говорит она.       Майкл молчит.       — Он по-прежнему живёт в квартире на Мейден-лэйн, — добавляет Рут и встаёт. — Если, конечно, тебе интересно.       Пять минут спустя Майкл берёт пальто, шарф и выходит из офиса.       В Лондоне тепло и снежно. Снег прилипает к ткани пальто, пушистым облаком ложится на волосы и ресницы, с дыханием проникает в легкие. Снег стирает город, словно ластиком, вокруг ничего нет, кроме размытых цветных огней, но Майкл помнит, что где-то поблизости, через два или три дома, работает супермаркет, и он идёт к нему, прокладывая курс по приборам, как попавший в бурю Боинг.       В магазине светло, всюду ветки омелы, остролист и бубенцы. Из приёмника льются рождественские песни. У кассы стоит молодая женщина с тёмными волосами, в тележке у неё шоколад в золотой фольге, каперсы, маслины, упаковка мороженого и бутылка вина. Майкл берёт виски и встаёт за ней. Ловит на себе её заинтересованный взгляд и едва заметно качает головой. Женщина отворачивается, расплачивается с кассиром и выходит на улицу. Мгновение — и её уже не видно за снежной пеленой.       Майкл ловит такси. Ему везёт — свободная машина появляется уже через пять минут. Он садится назад, кладёт бутылку на сиденье рядом с собой и говорит:       — На Мейден-лэйн, пожалуйста.       Откидывается на спинку, закрывает глаза, чувствуя, как по лицу бежит вода — это на волосах тают снежные хлопья. Машина не спеша ползёт по лондонским пробкам в сторону Ковент-гарден. В голове у Майкла пусто.       Через полчаса они останавливаются в начале улицы. Майкл расплачивается, забирает бутылку и ныряет под снег, подняв воротник пальто.       Мейден-лэйн празднует Рождество: над головой горят вывески, бросая золотистые отблески на лица туристов, то и дело, звеня колокольчиками, распахиваются двери пабов и ресторанов, где-то играет музыка.       Майкл сворачивает в переулок. Заходит в здание, поднимается на третий этаж. Тянется к кнопке звонка.       Дверь открывается, за ней стоит Джеймс. С растрёпанными волосами. В растянутой футболке с логотипом какой-то группы. Майкл смотрит на неё, хмурится непонимающе, поднимает глаза.       — Это же моя футболка, — говорит он. — Это Slayer.       — Да, это она, — отвечает Джеймс, слегка пожимая плечами. — Ты её тут оставил, а мои все износились, ну, и я решил её забрать. В качестве прощального подарка, так сказать.       Голос его серьёзен, но в глазах снова пляшут черти.       — Можно войти? — спрашивает Майкл.       Джеймс щурится, словно бы раздумывая.       — У меня есть виски, — быстро говорит Фассбендер, показывая на бутылку.       — Ладно уж, проходи, — ворчливо отвечает Джеймс и делает шаг назад.       Майкл снимает мокрое пальто, стягивает ботинки. Джеймс гремит чем-то на кухне, хлопает дверцами буфета, звенят кубики льда, ударяясь о дно бокалов.       Майкл закрывает глаза, вслушивается в эти привычные, родные звуки.       Он дома?