Драбблы и однострочники

40. Гарри (продолжение к отрывку 23.) Гарри не мог сосредоточиться и по второму кругу перечитывал свой конспект по зельям. В гостиной царила непринуждённая обстановка, и предстоящий экзамен никого не смущал. Создавалось впечатление, что всех гриффиндорцев поразило какое-то заковыристое проклятие увеселения. Гарри отвёл взгляд: Рон, не стесняясь, прихлёбывал сливочное пиво, в который раз громя армию шахматных фигур Невилла. Попытка намекнуть и предупредить провалилась. Положа руку на сердце, было сложно отнести Гарри к категории злопамятных людей, но и он понимал, что заваленный экзамен по зельям – это справедливое воздаяние за его нелепое положение и ещё более нелепый договор, который пришлось заключить со Снейпом. Бр-р, Гарри поёжился – его до этих пор пробивала дрожь от воспоминаний, как он стал любовником профессора. Ну как любовником – только на словах, не более. И всё равно это было странно. Любовник – это человек, которого любят, а заподозрить в любви к кому-то живому Снейпа… С ума сойти! Гарри мотнул головой, снова погружаясь в мир котлов и пробирок, воссозданный в конспекте. Наука на ум не шла. Вместо этого не к месту вспомнилось, как подошёл к реализации своего плана Снейп. В ту самую ночь, девятого января, он притащил Гарри к себе, с завидным удовольствием наставил на его шее несколько красноречивых засосов и отправил спать в свою профессорскую постель, напоив Зельем-Без-Сновидений. В лаборатории Снейпа дожидалось какое-то революционное зелье, прорыв в целительстве и прочее, и прочее, так что спать он всё равно не собирался. В чужой постели оказалось настолько непривычно, что Гарри прокрутился никак не меньше часа прежде, чем уснуть. Поутру, когда Снейп, бодрый и непривычно довольный, легонько потормошил его за плечо и сказал: «Милый, пора вставать», Гарри от стыда чуть не провалился сквозь землю. Кое-как выбравшись из перекрученного одеяла, он бочком протиснулся в ванну и там чуть не сгорел от смущения второй раз – с одной стороны вся его шея была в фиолетовых пятнах, словно он попал в качестве обеда беззубому вампиру. Зато в них при достаточной фантазии можно было увидеть разных животных. Гарри разглядел барсука, дракона, одноногую лошадь и кита. Случайность это или Снейп таким образом творил – спрашивать было не с руки, к тому же профессор так многообещающе скалился, что лучше оказалось промолчать, чем нарваться на ещё какой-то полёт его фантазии. Завидев профессорские художества, гриффиндорцы возликовали и возрадовались как дети. По сути, безусловно, они и были детьми, но мало кто это признавал. В честь потери чести Гарри презентовали ящик сливочного пива, которое вечером распили всем факультетским составом, и огромную банку любриканта. Любрикант забрал себе Снейп – красочная упаковка и приятный оттенок голубого геля показались ему прекрасным украшением каминной полки. Поскольку всё шло по плану, профессор пошёл дальше и прокусил Гарри губу. Прокушенная губа произвела настоящий фурор. Её придирчиво разглядывали, поздравляли Гарри с новым витком их романа, обмыли совместное голубое будущее. Как-то совсем невзрачно на этом фоне выглядел первая итоговая контрольная по Трансфигурации. Её Гарри сдал с Гермиониной помощью, ибо голова шла кругом от пристального внимания всей школы – слухи просто не могли удержаться в стенах Гриффиндора. Третий этап – от него Гарри натерпелся больше всего – поверг в шок всех, начиная от Филча и заканчивая директором. Примерно с Пасхальной недели Снейп стал называть Поттера «Гарри», спрашивал у коллег каким-то слащавым голосом об его успехах в учёбе и мягко журил, если были какие-либо нарекания. Наедине профессор давал волю своему едкому остроумию, и Поттер клятвенно божился, что всё исправит к сдаче ЖАБА. К тому же Снейп взял за моду на уроках зельеварения стоять поблизости Гарри и, влюблённо вздыхая, начитывал совершеннейшую белиберду, где зелья плотно соседствовали с любовной лирикой. Эти лекции, кроме Гарри и Гермионы, никто не записывал, но профессор делал непонимающий вид и пожирал полыхающего румянцем Поттера взглядом. А после лекции Снейп робко просил Гарри задержаться, неплотно прикрывал дверь и принимался шептать ему на ухо. Наверное, для тех, кто подглядывал, это смотрелось правдоподобно, но на самом деле профессор объяснял тему урока, уточнял непонятное, иногда припадая губами к тыльной стороне поттеровской ладони или к щеке. Его месть не должна была коснуться Гарри. День снейповского триумфа приближался, наступая уже на пятки. Первый экзамен ЖАБА, оценка по которому очень много значила для всех: для Рона и Гарри – это прямой билет в Академию Авроров, для Гермионы – в ученики к целителю Сметвику, да и для остальных немаловажный: в магическом мире мало какие специальности не требовали хороших знаний зелий. В шуме невозможно было ничего запомнить, и Гарри, гружённый конспектами и книгами, выскользнул в коридор – уж он-то понимал, в чём тот мизерный просчёт, который допустили его однофакультетники. Экзамен ЖАБА принимал не Снейп, а министерская комиссия. – А-а-а, Гарри?! – Легок на помине, Снейп заступил Поттеру дорогу. – Нас с вами директор приглашает к себе. – Я всё исправил, – промямлил Гарри, глядя на встревоженного профессора. – Дело не в учёбе… – Поттер впервые видел, чтобы Снейп краснел. – Это из-за наших неуставных отношений. – Но… Снейп отмёл его возражения и вдруг встал на одно колено. – Мистер Поттер, я имею честь вам предложить свою руку и сердце! – И завладел поттеровской ладонью, чтобы надеть на безымянный палец тонкое простое кольцо. – Зачем? – Гарри остолбенел. – Кажется, я заигрался, – признался Снейп со вздохом. – Соглашайтесь, Поттер, у меня есть план…