***
Англия падает в пыльную землю, едва успев выставить руки: он отшибает себе локти и колени, заваливаясь на бок. Голова раскалывается, а перед глазами всё плывет. Солнце, слепящее и палящее, совершенно не помогает прийти в себя. Мужчину тошнит, буквально выворачивает наизнанку, и ему хочется просто отрубиться, а не испытывать какофонию неприятнейших чувств. Кёркленд укладывает голову себе же на плечо, переживая внутренний шторм. Артур знает, что подниматься в данный момент бесполезно — мало того, что завалится обратно, так и зашибется. Желудок скручивает в трубочку, и желчь горчит корень языка. Ему приходится сплюнуть слюну во избежание рвотных позывов. По мозгу будто ударяют молотком, когда рядом кто-то вскрикивает. Артуру плевать — хоть идите по нему, он не сдвинется даже на сантиметр. Но никто и не думает читать мысли страны. Его резко подхватывают за руки, толкают, и от этого живот режет болью — Англия судорожно встает на ноги и закрывает рот ладонями. Глаза слипаются, поэтому он просто дает кому-то тащить себя куда-то. Была бы его воля — обматерил бы каждого, со всеми эпитетами и заворотами речи так, что хватило бы на несколько поколений вперёд. Сил вырываться нет, Великобритания только расслабленно вздыхает, когда бренное тело усаживают под дерево — блаженная тень и прохлада травы дарят спокойствие, и он наконец видит обеспокоенные и шокированные лица Людвига и экс-Пруссии. Смотрят они на него так, словно приведение видели, переглядываются с немым вопросом во взгляде. — Артюр, mon ami, ты как? — тихо вопросил Франциск, наклоняясь к старому другу-недругу. Кёркленд зыркнул на него злым взглядом, но это было бесполезно — слишком уж часто Бонфуа видел его и научился совершенно не обращать внимания. — Лягушатник, попрошу лишь заткнуться, у меня сейчас голова взорвется. Минуту тишины, — прошипел Англия. Кёркленд заинтересованно осмотрел местность, куда их закинуло: кажется, его вполне своевременно вытащили с поля, на котором различные мальчишки и подростки увлеченно играли в войнушку, потчуя друг друга тумаками и оставляя синяки. Постоянно доносились какие-то крики и боевые возгласы, радостный смех и полные возмущения оклики. На небольшом возвышении стоял мальчишка, сосредоточенно взирающий на «поле боя». Он кричал что-то и указывал своим «войскам» правильное направление. Постепенно взгляд Артура переместился на его компаньонов: он с удивлением и небольшим воодушевлением отметил, что не досчитал двоих. Смятение обуревало его — он то ли был рад, что что-то получилось, то ли несколько волновался за итог собственной магии. — Артюр, — вновь позвал его Франциск. — Я прекрасно всё понимаю, но нас всех очень интересует, почему тебя, прекрасного Мэттью и Романо не было во время, по крайней мере, одного из «воспоминаний»? — с беспокойством спросил Франция. Англия вздрогнул, ошарашенно посмотрев сначала на француза, а потом на Людвига, кивнувшего в подтверждение его слов. — Чёрт, — простонал мужчина, откидываясь на ствол дерева головой. Шальная улыбка коснулась его губ. — Ну и что тут смешного? — грубо прервал начавшиеся размышления Артура Пруссия. Красные глаза строго смотрели на компаньона. — Абсолютно ничего, — честно ответил Кёркленд, даже не обижаясь. — Просто наконец-то хоть что-то стало понятней для меня. В прошлый раз я кое-что попробовал: если мы в воспоминаниях, то скорее всего тут находятся наши эмпирические тела — то есть, если выпнуть себя из потока воспоминаний, то можно прийти в себя в нашем времени. Но это оказалось неправдой, — взгляды сосредоточились на волшебнике, объясняющем что произошло. — Но для эксперимента мне нужны были также и другие, поэтому я попробовал «выбить» себя, Романо и Мэттью из «сна». Во время «прыжка» мы попали в «коридор», который обычно не замечали. Кажется, из-за нашего вмешательства в поток, мы пропустили предыдущее «воспоминание». Меня выкинуло сейчас, раньше, чем могло бы, а остальных метнуло дальше — скорее всего мы увидим их позже. — То есть, — подытожил Китай. — Мы всё же не в воспоминаниях? — Не то чтобы, — покачал головой Англия, задумываясь. — Помните, что случилось с Москвой и что сделал Мороз? — он дождался коротких кивков, прежде чем продолжить. — Всё вокруг пропитано магией — и то, что происходило раньше, и то, что мы замечали до этого. Я не могу пользоваться здесь своей магией из-за сильного давления с её стороны. Но когда я попал в поток, мне стало понятно: здесь всё связано, это и есть то, что просила Москва — связать и сохранить воспоминания магией, тут всё буквально зациклено и завязано на ней. Мы не просто в воспоминаниях — мы в центре магического круга, и я опасаюсь, что нам просто придётся дойти до настоящего времени, — буквально прошептал Артур. — И, получается, ты сможешь нас всех так немного «перекинуть»? — спросил Северный Италия. Англия закатил глаза. — Хрен там. Я едва смог троих немного продержать, и я полностью пуст… Ты смерти моей хочешь? — усмехнулся он. Варгас стушевался и отвёл взгляд. Германия вздохнул. Воцарилась тишина. Последующие полчаса они лишь молча наблюдали за довольно бурной сценой молодости Петра I, абсолютно неусидчивого и энергичного: он то врывался в бой, то убегал на свою смотровую площадку, провозгласил о победе и убежал в довольно интересное место — немецкую слободу. Она была похожа на огромную мастерскую-рынок. В этом месте торговали купцы, шушукались и встречались влюблённые — в общем, довольно оживленная торговая улочка, на которой юный мальчишка ориентировался так, словно бы вырос на ней. Странам ничего не оставалось, кроме как покорно следовать за ним, поскольку пока что Ивана они не видели — значит, должны идти за чем-то, что возможно приведёт их к северному гиганту. И они не прогадали — свернув в одну их открытых дверей и вскочив на второй этаж резвым шагом, мальчишка ворвался в небольшую мастерскую резчика по дереву. — Иван! — проголосил Пётр, кидаясь на мужчину. Страны, войдя в помещение и немного разойдясь по нему, отметили про себя, что теперь шею русского прикрывал вполне привычный шарф. Это одновременно и успокаивало, и заставляло скривиться, помня о причине такого странного предмета гардероба для довольно тёплой весны. Брагинский поспешно освободил руки, принимая мальчишку в свои объятия. А дальше было всё очень и очень спокойно: подтолкнув ногой табурет из-под стола, Иван усадил своего собеседника и начал слушать сбивчивую речь парня. Пётр рассказывал о том, как прошла его неделя, как он ругался с Софьей . Он рассказывал о своём небольшом «потешном полке», об Иване, вскакивал и показывал, как, например, смог повалить на землю противника старше, и говорил, что хочет наконец-то нормальный меч. Россия внимательно слушал мальчика с теплотой и грустью во взгляде. Кажется, Пётр в конце концов немного подустал, заметил странное выражение на лице Брагинского и поник, опускаясь на табурет. — Что-то случилось? — обеспокоенно вопросил русский, пытаясь разглядеть выражение лица Романова. — Конечно, случилось! — довольно громко проговорил он. — Я слышал о том, что стрельцы хотят устроить бунт, слышал, как Софья говорила об этом, как маменька беспокоилась о том, что будет с нами, и мне немного страшно… — протараторил он, под конец вскинув взгляд на Ивана, резко нахмурившего густые брови. — Если что-то случится, ты же поедешь со мной в слободу? Не бросишь меня, Вань? Пожалуйста! — взмолился он. Брагинский вздохнул и немного отвернулся, грустно смотря на стружку на столе. — К сожалению, Петруша, — начал мужчина. — Я ничего не могу тебе обещать. Как ты знаешь, я заложник в этой ситуации — я принадлежу правителю, как скипетр и держава, и должен находиться рядом с ним, как советник, как воплощение страны. Я не волен над собой, — отчаянно усмехнулся русский. — Если выберут Софью, и она не пожелает мне свободы — я буду вынужден остаться, против правителя я не могу пойти без воли народа. — Но это нечестно! — вскочил Пётр. — Ты мой лучший друг, ты понимаешь меня как никто другой, я не хочу отдавать тебя кому-то! — обиженно проголосил будущий правитель. — Я! Я!.. Я стану правителем, вот увидишь. И тогда ты не покинешь меня, и мы сможем проводить столько времени вместе, сколько я захочу, и никто не будет мне указом. Софья, Иван, совет — без разницы, я стану царём, и ты будешь принадлежать только мне! — с запалом проговорил мальчишка, с огромной волей и жаром смотря на Россию. А после резко развернулся и выскочил за дверь, хлопнув ей так, что опилки на столе весело подпрыгнули и слетели на пол. Ошарашенный Брагинский остался сидеть на месте. Прошло около минуты перед тем, как он тяжело вздохнул, уронил лицо себе в ладони и покачал головой. А после они и не видели — их мягко толкнуло сначала назад, а потом вперёд.***
Небольшой толчок отправил их в похожее пространство — интересно, что они наконец-то никуда не падали, а просто будто бы появились посередине довольно просторной комнаты. Они обнаружили за столом довольно паршиво выглядевшего Ивана — казалось, что он не спал, по крайней мере, целую неделю, тёмные мешки залегли под аметистовыми глазами, а бледный вид придавал болезненность. Он не был худым или совсем плохим — просто создавалось впечатление, что он просто немного слаб. Все они вздрогнули, когда дверь со хлопком ударилась об стену, возвещая о прибытии повзрослевшего и узнаваемого ими Петра I в военном мундире. — Чёрт! — прошипел-прорычал мужчина, сжимая в руке какой-то клочок бумаги. Иван заинтересованно скосил взгляд на царя, отрываясь от книги: Романов устало упал в одно из кресел, тут же опираясь локтями в колени. — Чёрт-чёрт-чёрт! Они будто бы знали… — говорил он себе под нос. — Только я отъехал, чтобы проведать тебя и Марью, а тут… Чёрт! — Пётр, — позвал Иван правителя. — Я чувствую что-то плохое. Что случилось? Мужчина вскинул голову, смотря на Россию, и все увидели огонь ярости в его глазах. — Поражение! — сокрушённо прорычал царь, ударяя кулаком по рукоятке кресла . — Нас было больше, но предатель Гуммерт, собака, я снесу ему голову за измену! — Так вот, значит, почему мне сделалось плохо… — пробурчал русский, задумчиво жуя губы. Наступила отвратительная тишина — страны чувствовали себя неловко, словно бы влезли в разговор, и заминка произошла именно из-за них. Впрочем, они лишь переглядывались между собой, не понимая, чего ждут и что от них хотят. Но, когда Северный Италия уже был на грани, чтобы сказать хоть что-то, Пётр откинул бумагу на пол, расслабляясь в кресле и откидываясь, прикрывая глаза. — Вань… — позвал мужчина. Брагинский лишь измученно мыкнул, перебирая пальцами страницы. — Спой, пожалуйста, — с надеждой сказал он. — Прошу, мне очень это надо. Брагинский обеспокоенно окинул взглядом Петра, что-то про себя обдумывая. Лёгкий пасс рукой, объятой фиолетовой магией, и инструмент, похожий на гитару, оказался в бледных руках русского. Он перебрал струны рукой, наслаждаясь сначала звучанием, а потом и ощущением под пальцами. Зарой меня в песок из дней, но небо — тысячи огней Прольют свой свет, и ты пролей, хоть каплю слез на кладбище кораблей. Прогнили ржавые борта, и в трюмах только темнота, А толпы крыс и семьи змей командуют на кладбище кораблей — Там, где кончилась надежда, Там, где не было любви, Если будет хоть возможность, То лови ее, лови. Лови. Лови. Лови. Лови. Царь аккуратно поднялся на ноги, заходя за спину Ивана. Большие руки опустились на плечи страны, а лоб Петра уткнулся в макушку Брагинского. Северный гигант даже не обратил на это внимание, смотря будто бы в никуда — казалось, он вспоминал что-то очень личное. Разбитый маленький буксир мне рассказал про дивный мир: Где грохот волн и блеск лучей, где он не знал про кладбище кораблей. Я жду, когда придет волна и оторвет меня от дна, Порвутся цепи якорей, и я оставлю кладбище кораблей. Там, где кончилась надежда, Там, где не было любви, Если будет хоть возможность, То лови ее, лови. Лови. Лови. Лови. Лови. Струны дребезжали под пальцами, посылая последние звуки по комнате. Пальцы на плечах Ивана напряглись, и страны едва услышали шёпот будущего императора за звучанием последних аккордов. — Я никому тебя не отдам, слышишь? Будешь моим, никто не посмеет напасть или забрать тебя у меня и у всего народа. Москва будет процветать, а ты станешь империей под моей рукой. Никто и никогда не сможет заполучить тебя, Иван, — прошелестели странные слова прямо в платиновые волосы. Брагинский прикрыл глаза, сильнее сжимая инструмент у себя в руках. — Конечно, — согласился он. Мягкий толчок назад — и перед глазами развернулась темнота.