Время вышло

О, как печальный жребий мой блажен: Я был твоим, и ты меня убьешь.

Прокручивая в голове похвалу капитана и обещание, что с такими темпами ему и Татцке уж точно скоро предложат повышение (читай: свалить из этой дыры куда-нибудь поближе к центру Токио) он вставил ключ в замочную скважину. Местные якудза совсем не то, что токийский Ямамото (тот был почти легендой), растянувший свои клешни, тем не менее, повсюду. Даже тут, в Каракуре, был молодчик, владелец молочного завода. Татцке накопала много материала на его связь с поставкой синтетики, но прежде чем они могли его прищучить, он успел всё подчистить. Вот что значило, уровень. Уже открыв дверь, Ичиго знал, что что-то было не так. У входа стояла только его обувь. На кухне никого не было. Он бросился в спальню и принялся рыться по ящикам. Она ушла. Ни слова, ни звонка, ни записки. Тем утром они привычно поссорились и тут же помирились, так что из матраса выстрелила последняя работающая пружина. Ичиго чертыхнулся и пообещал на выходных заказать новый, а Рукия рассмеялась и залезла за шкаф в поиске футонов. Времени совершенно не оставалось, и им пришлось есть безвкусную овсянку, но Рукия всё ещё смеялась — и торжественно объявила, что приготовит к его приходу карри. Рана уже не беспокоила её, затянулась, а она всё так же не рассказала ему, как получила этот жуткий след поперёк груди. Ичиго задавал один и тот же вопрос каждый вечер, когда помогал ей менять повязку. Она отшучивалась, придумывала истории одна неправдоподобнее другой, иногда просто молчала. В то утро она села на его колени (лицом к нему) и принялась дуть на его прокушенную полчаса назад (ею же) губу. Был ли знак? Или не было? Что предвещало? Могла она просто уйти за продуктами? (Нет, Ичиго вчера ходил в продуктовый). Ей стало скучно и она решила пойти прогуляться? (И забрала все вещи?) Тот, кто оставил ту рану, снова нашёл её и выкрал? (Нет, опять же, идиота ты кусок, похититель не стал бы спокойно ждать, пока она соберёт вещи — не было следов борьбы, хоть какого-то сопротивления). (Смирись). (Она бросила тебя). (Ты ей надоел). На кухонном столе остался красный шелковый платок, самая дорогая вещь в её собственности, и значок, который она ему подарила — деревяшка с неаккуратно нарисованным черепом — это не было чем-то изысканным и не имело ценности, но Ичиго значок нравился, очень в его стиле. Значит, всё это время она существовала, не привиделась ему, уже хоть что-то. В подтверждение Ичиго нашёл в умывальнике несколько чашек с кофейной гущей на дне. Стерва даже не потрудилась прибраться за собой, уходя. Ичиго сел на пол, опираясь спиной о холодильник. * Её тёмные ногти кажутся каплями краски на светлой простыне, с которой сливаются бледные пальцы. Ичиго придумывает, что видит своё отражение в них. Одной рукой поправив маску на глазах, Рукия переворачивается, прячется в кокон из одеяла, а он потягивается и выскальзывает из кровати. Ему нужно поменять бинты и съесть что-то — он не ел со вчерашнего дня. Или позавчерашнего. Давно уже потерял счёт времени. В холодильнике нет еды, только пара бутылок вина, джин и тоник, в морозилке мороженое и несколько формочек со льдом. Почётное место на кухне занимает кофе машина на барной стойке, возле плиты турка с протёртым дном: судя по всему, это единственный предмет утвари, которым пользуются в этой квартире. — Есть пирожные, — тянет Рукия, запахивая халат, укутываясь в него. — Кто ест пирожные на завтрак? — Я никогда не завтракаю дома, — пожимает плечами она. Она перед ним босая, в огромном махровом халате, встрёпанная и сонная — и Ичиго распирает от нежности. Впервые затихает желание убить её или убиться самому, сейчас она выглядит почти так же, как тогда, маленькая и домашняя, не эта чужая жестокая Рукия с карминными губами и острыми ходулями каблуков. Она включает плиту и воркует над туркой, а он обнимает её со спины, водя носом по волосам. Запах её духов выветрился, пахнет кожей, немного потом и сладкой брызгалкой для волос. Он жуёт пирожное и прилипает к ней, надеясь втиснуться в её тело и сердце. — Ты правда думала обо мне? Хоть раз за эти десять лет, — должно быть игриво, но вопрос звучит отчаянно. Её плечи напрягаются, а лопатки хлопают, когда она горбится, но тут же снова выпрямляется. — Ичиго… Ему необходимо посмотреть ей в лицо, но она не даёт развернуть себя, продолжает следить за плитой. Она больше ничего не говорит, а ему перехотелось спрашивать. Закончив свой «завтрак» первой, она исчезает ненадолго в спальне, а вернувшись, бросает в него что-то. На рефлексе он перехватывает это в полёте, и долго смотрит на дешёвый телефон в руке. — Этот никем не отслеживается, — будничным тоном сообщает Рукия, — можешь позвонить кому-то в участок и подтвердить, что ты жив, но вынужден скрываться, пока всё не уляжется. Куротсучи быстро отходит — через неделю он уже и не вспомнит о тебе. Но пока не советую высовываться отсюда. Она снова выходит, но на этот раз он следует за ней. — Мне пора на работу. — Хочешь карри? — у него это невольно вырывается. Ему приходится повторить вопрос, потому что она в это время умывает лицо. Разглаживает пальцем брови и убирает с лица прядку, смотрит слегка удивлённо, её глаза становятся ещё больше, и Ичиго уже точно видит в них своё отражение. — Раз уж я всё равно сижу тут, — Ичиго почти оправдывается. — Меня сестра научила. Рукия вытирает мокрое от воды лицо и смеётся. Её смех — зубная паста и кофе. — Да. Я давненько не ела ничего домашнего. Хорошая идея. Перевоплощение продолжается. Появляются яркие губы, часы на запястье. Рукия ставит ногу на стул, натягивая чулок, пристёгивает к поясу. Надевает через голову белое платье, и Ичиго смотрит в упор на её белый живот с россыпью розоватых шрамов, на изгиб спины, когда она проскальзывает руками в рукава. У неё отдельная комната отведена под гардеробную, Ичиго с отвращением смотрит на убийственные тонкие лезвия бесконечных каблуков и монохромные одежды, висящие ровно посредине вешалок. Рукия убирает волосы наверх, чтобы не мешали, и ловит его взгляд. — Положение обязывает, — она смотрит на тряпки с безразличием, — брату нравится. Спина покрывается гусиной кожей, когда за ней закрывается дверь. Ладони невольно сжимаются в кулаки, а в голове стучит напоминание, что она обязательно вернётся. Не может не вернуться. Ичиго звонит Татцке, чтобы перестать думать об этом. По крайней мере, он надеется, что перестанет. * Он заказывает продукты и пока ждёт срочной доставки, Татцке наконец-то подымает трубку. Он все её номера знает наизусть и набирает личный, но здоровается с ним другой женский голос. Взволнованное моши-моши бьёт по ушам, первым инстинктом — выкинуть телефон из окна и бежать по адресу — потом Ичиго успокаивается и узнает голос. — Иноуэ? — «кто это, кто звонит?» — Это Ичиго. Куросаки. — Куросаки-кун? Мы так волновались, как ты, что с тобой произошло? Ты в порядке? — Прости, как-нибудь потом всё расскажу, а сейчас можешь передать трубку Татцке? — Конечно-конечно, нет, стойте, она отдыхает, не могу передать, ей нужен отдых после всего. — Что произошло? — Там была стычка, какие-то гангстеры, якудза, Татцке-чан сказала, они не из вашего района, что им вообще надо было, никто не знает. — Её ранили? — Пуля в бедре, но это ничего, она выкарабкается, но ей нужно отдыхать. Я передам, что ты в порядке, Куросаки-кун, прости, не могу позволить, чтобы она сейчас двигалась, а она обязательно вскочит с кровати и побежит спасать тебя. Ичиго закусывает губу и вздыхает, ерошит волосы. Он прекрасно знает, кого искали те якудза, почему припёрлись из другого района. Из-за него ранили Татцке, и вина сворачивается клубком в желудке. Нужно было быть аккуратнее, изворотливее, и почем он потащился один проверять данные, оставленные информатором. А, конечно, потому что там была гребаная приписка, «будьте осторожны», и что он сделал, он, естественно, отправился один, чтобы проверить почву, чтобы не подставлять импульсивную Татцке, которой сказали прекратить отношения с информаторами. Эти доносчики мрут как мухи, и комиссар запрещает Татцке ввязываться в это, она нужна им живой, живой и здоровой, и черт с тем Ямамото, никому не удастся согнать этого старика с трона, пока тот сам не умрёт естественной смертью. Татцке заламывает руку и кричит, что они сексисты тут все, она вполне может с этим разобраться — нет, Татцке, дело не в этом, а в том, что гавкающие на Ямамото долго не живут. Вот и всё. Ичиго, разумеется, слушает её долгую пространственную ругань, поддерживает, а потом идёт на задание один, не предупреждая её, чтобы просто понять, стоит ли игра свеч. В доках разгружают какую-то хрень, если верить Белоснежке, наркотики и ещё кое-что. Этот псих, Куротсучи, создаёт биологическое оружие, и вот тут он совсем охренел уже, Ичиго сжимает в кулаке значок — свой талисман на удачу — уже думает звонить Татцке, чтобы прикрыть этих молодчиков прямо на месте, как кто-то подкрадывается и одним ударом вырубает его, быстрее, чем он успевает среагировать. Подумать только, он мог сдохнуть прямо там. Именно поэтому он её не позвал с собой, а теперь оказывается, что она всё равно пострадала из-за него, и какой он после этого друг? Херовый, вот какой. — На этом телефоне есть определитель? — он прикрывает ладонью глаза, сдаваясь. Ему нужна помощь, биологическое оружие, мать его, Куротсучи с Ямамото там совсем чокнулись, ему нужны были контакты этого информатора, Белоснежки, потому что это всё выходило за любые рамки. Знает ли об этом Рукия? И Рукию надо вытягивать из всего этого дерьма, она ассистентка Укитаке, она сестра Кучики Бьякуи — Ичиго уже всё вызнал об этом парне, хотя это преувеличение, конечно, тот нанял людей, знающих свое дело. Информации о нём было ничтожно мало, мизерное количество, свидетельство о рождении, пара фотографий с родителями на каких-то мероприятиях (он ещё подросток), заметка в газете о том, как один из самых завидных холостяков Токио таки женился. Рукии на фотографиях с родителями не было, и её свидетельство о рождении тоже нигде не упоминалось. Ичиго попробовал выискать что-то по имени жены (только имя, фамилия в газете не указывалась), но даже Мизуиро тут был бессилен. — Д-да, — запинаясь, отвечает растерянная Иноуэ. — Когда Татцке придёт в себя, скажи ей перезвонить на этот номер. Ни на какой другой, ни в коем случае. От этого зависит ваша безопасность. Мы не можем долго говорить, ваш телефон могут прослушивать. Пусть позвонит мне с какого-то другого, таксофона, я не знаю. Обязательно передай ей это. — Хорошо, — голос смягчается, — я обязательно передам твои слова, Куросаки-кун. В трубке гудки, в голове белый шум, Ичиго борется с желанием опустошить бар. Включается домофон, ах да, доставка продуктов. В холодильнике появляются продукты, расставляя всё по своим местам, Ичиго пытается вспомнить точный рецепт карри. Такие будничные действия занимают руки и мысли, отвлекает от непрошенных мыслей, что у них появился свой доносчик, кто-то сливает информацию Ямамото. Конечно, глупо было бы предположить, что у старика не было своих людей среди полицейских, но они, видимо, нащупали-таки что-то, раз крысы перешли к открытым действиям. Ну вот, стоит отвлечься на секунду — и глубокий порез на пальце, как будто ему сейчас не хватает ран на руках. Он глотает обезболивающие и промывает ранку. Пока готовится рис, он находит в ящике в прихожей пачку дамских сигарет. Курит в окно, стряхивая пепел в цветочный горшок. Нажимает кнопку и закашливается от удушливого черничного вкуса. В эту же секунду Рукия практически вваливается в квартиру, бросает клатч в прихожей, скидывает в ноги пальто и перешагивает через него, стучит каблуками, подбегая к нему. Проводит ладонью по скуле. Надавливает большим пальцем на его нижнюю губу. Ичиго в смятении, в огне, внутри сворачивается узел, господи, пожалуйста, пусть только не встанет, не сейчас, им надо поговорить. Прошло наваждение, туман, он много думал сегодня, ему нужно узнать, что она на самом деле за человек. Она смотрит на него. Её глаза темнеют, она вздыхает, ему кажется, что чувственно, соблазняюще, но он уже не объективен. Губы не смыкаются, остаются приоткрытыми, он видит, как она мажет кончиком языка по зубам. Шлейка бюстгальтера выглядывает из-под платья. На каблуках она почти достаёт ему до шеи, и от её прохладного с улицы дыхания мурашки. — Пахнет моими сигаретами. Я скучала, — она выдаёт с улыбкой. Ичиго сдаётся. Он наклоняется, но тут раздаётся писк, и Рукия отскакивает, словно испуганная кошка. Она водит головой и оглядывается, пока не находит источник шума. — Не знала, что у меня была рисоварка, — очаровательная обескураженность. Он позволяет себе рассмеяться, чем заслуживает ощутимый шлепок по предплечью. — Я взял на себя смелость удостовериться, что ты не умрёшь тут с голоду без меня, так что в холодильнике достаточно еды. Только не забудь проверять срок годности. * По окнам стучат капли дождя, грязная посуда в умывальнике, а они, не в состоянии перебраться на диван, без сил лежат на ковре. Рукия в полудрёме на его руке, Ичиго бездумно водит искалеченными пальцами по её волосам. От волос идёт легкий запах палёного, а в её поцелуе: сухое красное, карри и его сигареты. Значит, она не выкинула их — просто стащила. Квиты. Её платье валяется где-то у окна, она накинула сверху шерстяную тунику, а по чулку на её ноге змеится стрелка. Она мурлычет ему в руку, по его телу идут вибрации, её ладонь под футболкой, царапает низ живота, цепляет резинку трусов. Вид её тёмного ногтя на линии рыжих волос сжимает сердце, заставляет его вдвойне быстрее качать кровь. А потом, словно решившись, Рукия признаётся ему, что она Белоснежка. — Куротсучи ненавидит меня теперь, — в её голосе притворная беспечность и хрипотца, и ему многого стоит собраться с мыслями, чтобы отвлечься от образа Рукии, которая раз за разом произносит его имя, — так что недолго мне осталось. Скоро его ищейки вычислят меня. Кумите Ямамото скор на расправу с предателями. Ичиго привстаёт, она подымается вслед за ним, и они оказываются лицом к лицу. Он не знает, что сказать. Мы не можем тут оставаться? Ты не можешь тут оставаться? Тебе надо бежать, бежать как можно дальше и никогда не возвращаться? Бросить его опять? Увидев её снова, он не готов отпускать на ещё десять лет, ни на пять, ни на год, ни на неделю — да чёрт возьми, он плохо пережил несколько часов без неё, как он может жить теперь, как может позволить ей исчезнуть? Впрочем, он знает, что она ответит. Ей некуда бежать, негде скрыться, люди Ямамото найдут её где бы она ни была. — Мы покончим с ним, я покончу с ним, — он сжимает её лицо в ладонях, он целует её, надеясь, что она поверит ему, что останется с ним, — я позабочусь об этом, я освобожу тебя от них. Он не говорит главного, но она не глупа, читает между строк. Косточка её лифчика давит ему в ребра сквозь мягкий свитер, её острые коленки бьют по спине, а потом его зажимают в тиски неожиданно сильные бедра. Их носы практически соприкасаются. Ичиго рвано дышит, в его взгляде безысходность, он боится моргать — как будто она может исчезнуть, стоит ему не смотреть на неё долю секунды. Он видит каждую пору, видит пятнышко от туши у уголка глаза. Большим пальцем убирает с её лица прядку. Он сходит с ума, господи боже, он ненормальный, он окончательно рехнулся на её почве. Его типает при мысли, что она может оставить его. Что она может умереть. Десять лет всё это варилось в нём, он не обращал внимания, запер это внутри, делал вид, что ничего этого не существовало. Его знают как хмурого детектива, плохого копа в паре с Кейго, ещё худшего копа в паре с Татцке, его не подкупить, не запугать, и ублюдки боятся его, потому что у него тяжёлая рука и он не чурается отвесить пару-тройку ударов при задержании. Он живёт работой, и через эти стены может пробиться только Юзу, тёплая, родная и назойливая. Карин просто приезжает иногда к нему, заваливается в квартиру с блоком пива, они смотрят футбол и мало разговаривают в силу того, что оба не любители пустых светских бесед. К Юзу Ичиго является исправно раз в месяц, приносит ей в подарок свечи или ещё какую-то безделицу для дома (презенты всегда выбирает Карин или Татцке), остаётся у неё на ужин и на ночь. Но никто, кроме Татцке, не знает об этом, для всех остальных он замкнутый и угрюмый Куросаки, который курит вонючие дешёвые сигареты, постоянно грызёт горький шоколад и любит огрызаться. Никто надолго не задерживается рядом, не выдерживает. Кейго плавно сдрейфовал к Мизуиро, который предпочитал общество компьютера или смартфона, Иноуэ сошлась с Татцке, Чад катался по миру со своей группой. И это было в порядке вещей. То, что совершенно не стоит волнений. Но впервые в своей жизни он совсем не готов к тому, чтобы потерять. Нет. Если она решит уйти, он пойдёт за ней, он вернёт её. Он никогда больше не позволит ей отвернуться и уйти как ни в чём не бывало. С души, тем не менее, скатывается камень. Рукия всё это время работала на полицию. Рукия — одна из хороших. Его руки опускаются на её талию и мнут складки одежды, пытаются добраться до кожи и под кожу. Свитер задирается, и он снимает его через голову. Рукия поворачивается, убирает волосы, обнажая спину, хитро улыбается. — Не думаю, что с моим размером мне так уж нужна эта тряпка. Ичиго принимает приглашение и расстегивает неловкими пальцами застёжку бюстгальтера и пояса, а потом дотрагивается губами до каждого позвонка, целует поясницу. Цепляет зубами краешек чулка и тянет вниз. Он ложится между острых пиков её колен, и её ноги тут же замыкаются вокруг него, пятки приятно давят на лопатки. — Рукия, — выдыхает он, повторяет снова и снова. Она не может ему ответить, извивается и вздрагивает, но когда он подымает взгляд, то их глаза встречаются. Рукия, не отрываясь, смотрит на него, и её глаза в дымке кажутся угольно-чёрными. Попытки опереться на что-то не венчаются успехом, руки разъезжаются, гнутся, потому что её кости превращаются в желе, в молоко, она растекается перед ним штормовым морем, и наконец он слышит ответ. Рукия зовёт его, направляет, кивает, да, да, вот там, какой ты хороший, Ичиго, какой ты хороший мальчик — проносится мысль, что он понятия не имеет, сколько ей лет — продолжай, Ичиго, пожалуйста, пожалуйста… Это — самое возбуждающее, что он видел в своей жизни. Она вдруг съеживается и расслабляется, и теперь ему нужно касаться совсем осторожно, ювелирная работа, потому что она сверх чувствительная, она обнажённое нутро, она кончик иглы. Ему хочется сказать ей что-то важное, но она подтягивает его к своему лицу и целует его, и он не успевает. Он понимает без слов. Пока рано. Не надо. Не порть момент. Он нависает над ней и опирается на руку, но ставит её как-то неаккуратно, так что тут же кривится от боли. Сквозь дымку в её глазах выныривает беспокойство. Она мгновенно понимает, что случилось, и переходит в положение полулёжа, подымает его руки к себе, рассматривает их. — Не знал, что ты у нас доктор, — Ичиго дразнит, ожидая что она парирует подколкой про игру в пациента и медсестру. Рукия едва обращает на его слова внимание. Она подымается и чуть не падает обратно — ноги пока ещё плохо держат её — он подхватывает, но это не умаляет её решимости. Внутри растёт досада, но он идёт за ней в ванную комнату. Босые ноги ступают по холодному каменному полу, Ичиго стоит лицом к зеркалу, но смотрит на свое отражение в полный рост в дверцах душа. Хотя он может спокойно наблюдать за ней в открытую, он предпочитает подглядывать через отражение. Она до сих пор нагишом, но не видно, чтобы она хоть как-то смущалась этому факту, хотя перехватив его взгляд, она подмигивает и снимает с крючка шёлковый халат. Халат едва доходит до середины бедра, да и завязывает пояс она кое-как, так что большой разницы этот кусок ткани не создаёт. Ичиго наблюдает, как она разматывает покрасневшие бинты, промывает его раны, немного водой под краном, потом сушит салфетками. Замечает свежую царапину. Сломанные пальцы она не трогает, проверяет, всё ли в порядке с гипсом, невесомо целует костяшки. Проводит языком вокруг фаланги указательного пальца, отклоняя голову в сторону, чтобы он видел розовый язык, ведущий по бледной коже. Он не может прочитать её взгляд, на глазах у неё снова тёмная поволока, она кажется осоловевшей, не вполне осознающей свои действия. Хотя на самом деле она чертовски хорошо понимает, что делает. Она накрывает кончик пальца ртом, нежно-нежно касаясь. Потом, проверив, что не причиняет ему ещё больше боли, берёт палец в рот целиком, снова водит языком, посасывает, и Ичиго забывает о блядской боли, да он об имени своём забывает. Он смотрит завороженно на свою руку и на её несносный рот. У неё мягкие до невозможности губы, в её взгляде нет вызова, даже какая-то невинность, сосредоточенность, серьёзность — и, господи, это так эротично. У неё рот в его крови, и когда она вдруг становится на колени и целует его живот, остаётся водянистый отпечаток. Ичиго вспоминает, как отмывался от карминных её поцелуев, разбросанных по телу. И круглый красный ободок на члене, который даже сейчас горит перед глазами — ему кажется, он так до конца и не стёр стойкую помаду. Muscae volitantes. Рукия опускается ниже, и полы её халата распахиваются, расходятся в стороны как гребаное море перед гребаным Моисеем, и Ичиго даже не стыдно, что он опошлил библейскую, еб твою мать, историю. Его голова безотчётно поворачивается в сторону, к дверце душа, где они отражаются в полный рост. Ичиго думает, что наверное, лопнет сейчас, затрещит и разорвётся по швам. * Яичница остаётся нетронутая, а Рукия уже цедит четвёртую чашку кофе. Ему хочется предупредить о том, что от такого количества кофе у неё будут проблемы с сердцем, но вдруг вспоминает, что у этой стервы нет никакого сердца. Рядом с ней открытый ноутбук, последние поправки в сегодняшнее расписание Укитаке. Ему снова плохо, и его сятайгасира одним пальцем печатает: заехать за поручениями к вакагасира Унохане, перенести ланч и все послеполуденные встречи. На лбу у неё морщинка — Укитаке не у дел, а значит, Куротсучи может решить пойти в полное наступление. На столе забытая тарелка еды, пустой кофейник, ноутбук и пистолет. Ичиго ухмыляется и подвигает к себе её порцию. Ему не хочется думать о том, чем сейчас занимается Рукия, кому звонит, чтобы вызвать машину и пару дополнительных телохранителей, почему под пиджаком у неё пуленепробиваемый жилет — молочного цвета, чтобы всё было в тон. Он знал, на что шёл, с самой первой их встречи. Тут не надо быть гением, просто сложить два и два, когда с крыши тебе в руки падает окровавленная, едва дышащая девушка, которая напрочь отказывается ехать в больницу и заставляет тебя поклясться, что ты никому не расскажешь о ней. А когда ты раздеваешь её, чтобы оценить степень ранения, то замечаешь сеть налитых багровых шрамов по всему телу. И некий особенный — просто точка, на самом деле — на солнечном сплетении. Так что поздно пытаться сделать вид, что Ичиго что-то в этом мире может отвратить от Рукии. — Я еду домой, — он наблюдает за её работой, и они встречаются взглядами, когда она подымает голову, — мне нужно удостовериться, что семья в порядке. Тем более, ты сама сказала, что мне сейчас лучше уехать из Токио. Рукия раздумывает над его словами всего мгновение и кивает, возвращаясь к ноутбуку. — Не надо мне говорить о таких вещах, — тихо ругает она, — если мне начнут выдёргивать ногти, я сразу всё расскажу. Зря, что ли, заплатила целое состояние за маникюр. — Именно поэтому и говорю, чтобы тебе было хоть о чём-то рассказать. Я слишком хорошо тебя знаю. Круглые ссутуленные плечи напряглись. — Ты меня совсем не знаешь. Её дергает от насмешливого взгляда и приподнятой правой брови. — Сколько мне лет? — вдруг полушутя выдаёт Рукия, захлопывая крышку ноутбука. — Сколько у меня друзей? — Что я изучала в университете? — Какие виды борьбы знаю? — Общаюсь ли со своими родителями? Она взобралась на стол и на четвереньках двинулась к нему, продолжая бросать один за другим вопросы. — Почему решила предать Ямамото? — Настоящие ли у меня волосы или наращённые? — Я могу быть давно и счастливо замужем. Могу быть матерью двоих детей. И оказавшись с Ичиго нос к носу, выдыхает ему в лицо последнее: — Ты даже не знаешь, настоящее ли это имя. Тёмные глаза издеваются, уголок красных губ изгибается в ухмылке, на что Ичиго отвечает злым взглядом исподлобья. — Сколько тебе лет? — О, такое не принято спрашивать у леди. — Сколько у тебя друзей? — Живых или мёртвых? — Что ты изучала в университете? — Я и школу-то не закончила. — Общаешься с родителями? — Я сирота. — Как тебя зовут? — Смотря, кто зовёт. Рукия цепляет зубами его нижнюю губу и прикусывает до крови. У него вырывается легкий вздох обиды, но она уже на кухне, заливает в себя пятую чашку кофе. Ураган катится мимо, хватая на ходу пистолет и пряча его в сумочке. Её прощание затихает в прихожей. Ичиго подрывается к окну и закуривает. Пепел он стряхивает прямиком в цветочный горшок. * Его встречают легкие переливы висящих над дверью трубочек и настойчивая вонь травы. В лавочке нет посетителей, на кассе пацанёнок с крашенными волосами и самокруткой за ухом. Пацанёнок жуёт жвачку и враждебно пялится на Ичиго. — Я знаю, что ты сраный коп, — заявляет он. — Я по делам, — отмахивается Ичиго. Ему противно от всей этой атмосферы, но он сдерживается, занимая себя рассматриванием продаваемых сладостей и кассет напрокат. — Хозяин сегодня не принимает, — в голосе плещется самодовольство. — Меня примет. — А ты, что, важная шишка? Прежде чем Ичиго успевает прикрикнуть на обдолбанного кассира, того хватают за ухо и тащат в подсобку. Через пару секунд оттуда выглядывает миленькая девчушка лет двенадцати. — Простите его, — девчушка кланяется, — я Уруру-чан, я проведу вас. На памяти Ичиго это уже третья Уруру-чан за время его знакомства с торгашом в панаме. Причём, то ли из-за стойкой вони или ещё чего, ему кажется, что выглядит эта Уруру-чан точно так же, как и две предыдущие. За спиной Урахары сидит темнокожая женщина, курящая трубку. Они с Урахарой переглядываются, и она соскальзывает со своего места, грациозно, словно кошка. Проходя мимо Ичиго, она посылает ему воздушный поцелуй. Что думает об этом Урахара, остаётся загадкой, так как он прячет лицо за тенью панамы и бумажным веером. — Мне нужна помощь, — Ичиго краем глаза следит за Уруру, которая выбегает вслед за телохранительницей. — Нам всем, — добродушно подначивает Урахара. — Десять лет назад Рукия работала на тебя, транспортировала что-то, — удочка закинута. — Куросаки-сан, полно играться. Мы с Кучики-сан постоянно оказываем друг другу услуги. Я уж не припомню дела десятилетней давности. — Я думаю, не каждое дело заканчивается гарпуном в груди? — Урахара молчит, так что Ичиго продолжает. — Почему ты не сказал мне, что всё это время знал, где она? — Как я уже сказал, мы с Кучики-сан постоянно оказываем друг другу услуги. Ичиго запускает руку в волосы, тянет немного, чтобы успокоиться. — Но я пришёл не за этим. Урахара — тот, кто знает всё. Когда-то он состоял в семье Ямамото, но сбежал. И он единственный, кому это сошло с рук. Его позиция — строгий нейтралитет, снабжение информацией любого, кто заплатит; скользкий тип, продающий конфеты, наркотики и людей. Один из тех, о ком говорят, и мать родную продаст, так что его матери повезло, что она уже лет тридцать как мертва. Ичиго ничего не может поделать, чтобы скрыть собственное презрение с лица, но Урахара относится к нему с необъяснимой симпатией. Помогает, конечно, не бесплатно, но те небольшие одолжения, о которых он иногда просит, не идут ни в какой счёт с тем, как он обдирает других своих клиентов. Ичиго знает, что Ямамото ненавидит проныру, но и сам не чурается пользоваться услугами магазинчика сластей. — Что ты знаешь о Кучики? — Ичиго уточняет. — Бьякуе. Из-за бумажного веера раздаётся вздох, обижаешь, Куросаки-сан, Урахара водит ладонью из стороны в сторону, перебирая длинными тонкими пальцами. — Начать с его рождения? Или как познакомились его родители? — глумливо осведомляется. — Расскажи мне, почему он так старательно прячет любую информацию о себе и сестре? — Ну, никому не понравится пристальное внимание к личной жизни, — по-философски отмечает Урахара, — к тому же, у Кучики, бывших одним из великих кланов ещё до восхода к власти Ямамото, очень много врагов. Намного больше, чем у одного брюзгливого детектива полиции. В случае нашей дражайшей общей подруги, впрочем, ситуация намного проще: документация отсутствует, потому что её и не было никогда, этой документации. У девочки с улицы нет ни свидетельства о рождении, ни документа о зачислении в школу, она никогда не ходила к доктору и не получала паспорт. Во рту пересохло, Ичиго мотает головой, уговаривая прийти в себя и сосредоточиться. Он пришёл сюда за информацией о брате Рукии, чтобы знать, что именно тот втянул её в свои грязные делишки. Но дело принимает опасный оборот. — Как? — вырывается. — Они не родные, — Урахара, напротив, совершенно расслаблен. — Рукию удочерили в клан Кучики. Кажется, по просьбе жены. Разлучённые сёстры, ну прямо история из романа. Хисана давно уже отчаянно искала младшенькую. Со своими возможностями, господин Кучики сразу нашёл потерянную, всё-таки между сестрами невероятное сходство во внешности. — Что ты знаешь о Хисане? — О, госпожа Кучики никогда не выходит из дома. Последний раз её имели честь созерцать как раз на свадьбе, шестнадцать лет назад, после этого бедняжка ни разу не выходила в свет. Говорят, что на неё много раз покушались, и именно поэтому она не показывается. Другие нашёптывают, что она очень больна. Причмокивание и смешок. — Некоторые думают, что Хисана давно мертва. Внутри кишки скручиваются в нервный комок, Ичиго достаёт сигарету и, не слушая протестов, закуривает. Через минуту перед ним появляется Уруру-чан с застенчиво потупленным взором. В её вытянутых руках стеклянная пепельница. Ичиго быстро благодарит, а девочка, исполнив свой долг, вновь исчезает за дверью. Внутри у него зреет уверенность, что Хисана жива. Он просто знает, что это так, нутром чует. Хисана жива. И её держат в заложниках. Вот уже шестнадцать лет.