Время вышло

Я не могу забыться сном, пока Ты — от меня вдали — к другим близка.

На улице семь градусов и промозглый дождь, Ичиго многое бы отдал, лишь бы не находиться сейчас на улице. Куниеда осматривает тело, делает пометки, а Ичиго тупо всматривается в тело, как будто ему оно расскажет больше, нежели судмедэксперту. В руки ему тычут исходящий паром стаканчик, и он с удовольствием припадает к нему. Татцке пьёт из своего, она хмурая и тихая, хромает, но уже вышла на работу; Ичиго готов поспорить, что Иноуэ против, но разве Татцке можно остановить, когда та что-то вбивает себе в голову? — Ни документов, ни телефона, ни черта, — ругается напарница. Она избегает смотреть на труп, и честно, Ичиго не винит её за это. При жизни та была явно красивой девушкой. Кому и как она перешла дорогу? — Жди отчёт через пару часов, — Куниеда распускает хвост и собирает свой чемоданчик, — что-то выбивается из общей картины, но надо перепроверить в лаборатории. Она терпеть не может выдавать хоть какие-то данные, пока не уверена в них на сто процентов. Но тут вроде не надо быть гением судмедэкспертизы: белоснежное кимоно на груди убитой живописно пропиталось кровью. Ичиго стискивает в кулаке деревянный значок, думает о тёплой постели, из которой выскользнул ни свет, ни заря. Думает о том, что теперь он обязан вернуться. Интересно, есть ли у этой девушки родные? Парень? Ждёт ли её кто-то дома? Их в участке уже ждали. Картинка почти сюрреалистичная: у его стола на корточках сидит Мизуиро, снявший наушники, отложивший телефон; за его столом сидит, уставившись невидящими глазами в одну точку, Рукия. Длинные ногти стучат по поверхности стола, она, закусив губу, молча пьёт из его, Ичиго, личной чашки. Шестое чувство или запах или ещё какая-то такая дрянь — но как только он застывает в дверях, она тут же подымает голову и находит его взглядом. Её губы складываются в маленькое «о», в большое-немое «Ичиго», она отставляет чашку и привстаёт. Все силы уходят на то, чтобы не кинуться прямо ей в ноги, когда он замечает, насколько у неё уставшее лицо. Приехав из Каракуры, он зашёл к себе, потому что надо было подумать — а с ней рядом думать не получается — и в сменку переодеться, выкинуть всё испорченное из холодильника, выйти обратно на работу. Совести не хватает отсиживаться, пока Татцке за него отдувается. Всё утро он тешил себя мыслью о том, как у него наконец-то появился кто-то, ради кого он идёт на эту чёртовую неблагодарную работу, ради кого ему нужно оставаться живым и ради кого он вечером будет возвращаться домой. Рукия живая, бледная и уставшая, но судя по всему, не ранена, а на всё остальное ему нассать с Токийской башни, всё остальное можно поправить, может, у неё кошелёк украли? Или она просто скучает, может же так статься? — Куросаки-сан, — она быстро исправляется, гораздо быстрее чем он, потому что чёрта с два он начнёт ей выкать. Где-то внутри голос тревожится, надо прежде всего быть профессионалом, ну что ты как вредный ребёнок, но Ичиго отмахивается от голоса, от Кейго, пускающего слюни, от Мизуиро, который с облегчением сдаёт ему пост и ныряет обратно в наушники, от Татцке, которая прожигает его вопросительным взглядом. — Можешь сидеть, — он забирает соседний стул и садится по другую сторону своего рабочего стола, — что-то произошло? — Моя ассистентка, — Рукия прикрывает глаза и массирует веки, вздыхает, наконец решаясь, — моя ассистентка пропала вчера, я не могла с ней связаться. Попросила помощи у брата… Он нашёл. Сегодня утром. Мы здесь, чтобы забрать её. — Прости? Она показывает ему фотографию, и Ичиго знает, что пялится, но не может не пялиться на красивую белокурую девушку с улыбкой Мона-Лизы. Волосы превратились в меловые грязно-серые пакли, она больше не улыбалась. По её груди расплылось красное пятно и ткань намертво прилипла к коже. — Её звали Юки, — зачем-то говорит ему Рукия, и она кажется ему совсем маленькой, раненной, измучанной. — Идёт расследование, — глухо и жестоко отвечает Ичиго, — как только проведут вскрытие, может, тогда. — Мы проведем вскрытие, — отчего-то она начинает злиться, но он её не винит за это, понимает. — И расследование тоже вы проведёте? — Она была моей ассистенткой. Моей. — И что? Найдёшь её убийцу и убьёшь его сама? Доверься полиции, доверься правосудию, мы все сделаем. Лучше помоги нам. Дай показания. Кому это было выгодно и так далее. — Я знаю, кто это сделал, — в её голосе могильный холод, и ему не хочется никогда слышать, что она может быть такой, потому что это напоминает ему о… — Ты же понимаешь, что я не могу просто так отдать тебе её, не глупи! Рукия косится на кабинет комиссара, пожимает плечами, вдруг разом успокаивается. — А я и не пришла просить тебя. Ичиго прослеживает её взгляд и видит, как комиссар передаёт Кучики Бьякуе бумаги, тот кивает, пожимает ему руку, машет двумя пальцами зовуще, и высокий телохранитель дергается, открывает перед ним дверь. Тот самый, который держал над Рукией зонтик. Массивный, яркие длинные волосы зализаны в хвост, ломаные татуировок на лице и с лица теряются в вороте его рубашки. Выше Ичиго. Наверное, одного роста с Чадом. — Пожалуйста, не устраивай сцены, — Рукия проводит рукой по его плечу, читает его как открытую книгу. Она встаёт и подходит к брату, снова меняясь, превращаясь в разогретую глину, в нежное масло, она заискивающе улыбается и кланяется ему. А Ичиго встаёт и вклинивается, встаёт прямо посреди дороги, мешая этому Бьякуе пройти, потому что он, не понимая толком, почему, ненавидит и боится его. Бьякуя не впечатлён, его бровь вздёргивается, выказывая лёгкое раздражение. — Мешаешь. — Мешаю, — легко соглашается Ичиго. Телохранитель кладёт руку на бедро, как будто он действительно может вытащить сейчас пистолет и пристрелить Ичиго — посреди полицейского участка, ха-ха. В голову прокрадывается дурацкая мыслишка, что даже если такое и произойдёт, им это сойдёт с рук, потому что этот мир — гадюшник; но он краем глаза видит сбоку движение и чувствует родное тепло под боком: Татцке стоит рядом, она готова броситься на любого, кто посмеет подойти, она всегда прикрывает ему спину. Мягкая глина застывает, у Рукии в глазах настоящий страх, и усталость, и потерянность. — Не будь глупым, мальчик, — Бьякуя скептично наблюдает за этой сценой и обходит его. Это «мальчик» бьёт по позвоночнику, и наверное, у него что-то на лице отражается, потому что Рукия, сжавшаяся в комочек рядом с братом, почти тянет к нему руку, но обрывает саму себя, беззвучно извиняется и уходит за братом. Ичиго решает тут же броситься следом за ней, потому что видеть её спину и как она уходит это выше его, сколько можно, когда она уже останется? Но его грубо хватают за руку, и в голове успевает мелькнуть узнавание, это Татцке тащит его в коридор. И Татцке в бешенстве. — Ты вообще головой думаешь? — шипит она, брызгая слюной, держа кулак у его лица. — О чём именно? — Ты мне когда планировал сказать, что спишь с сестрой Кучики? — А, — вот и всё, что у него получается выдавить. Многословно. Красноречиво. Убедительно. Молодец, Ичиго, так держать, тебе бы в ораторы. — Ичиго, ты знал или нет? — Татцке трясёт его за плечи. — Как вы вообще познакомились? — Просто знакомая, — Ичиго отчаянно пытается соображать, сам не понимая, зачем и кому он врёт. Как будто Татцке не знает его лучше него самого. Как будто у неё не встроен детектор лжи, настроенный специально на частоту Куросаки Ичиго. — Кончай заливать, оброс уже этой брехней, — глаза у неё опасно сужены, он и вправду на опасной территории, если не начнёт говорить ну хоть что-нибудь вразумительное, домой он, наверное, всё же не вернётся. — Знал, — Ичиго зажимает переносицу между большим и указательным пальцами, — всё я знал. — Ичиго! — Она Белоснежка, — сознаётся он, глядя по сторонам, переходя на шепот, — и она хочет уйти оттуда. Татцке выходит из режима берсерка, хотя на её лице всё ещё явный скепсис. — Ичиго, и как ты умудрился? — Я её давно знаю, — проговаривается, — десять лет назад… И она спасла мою задницу, видишь, чего с руками сделали, я… Теперь выражение её лица — открытый ужас. — Ичиго, это, что, она? — Татцке опускает его плечи, отходит на пару шагов. — Господи, что же ты такой неудачник, может, и впрямь надо было поводить тебя по храмам, как вообще ты так вляпался, я не… Ичиго! Вот оно, правильное слово. Вляпался. — Я пойду, — Ичиго не хочется в данный момент обсуждать это, то, как Татцке произносит это «она», что у неё в голове вообще существует эта какая-то «она», его бесит Бьякуя, его бесит раболепная щенячья преданность в глазах у Рукии, когда она смотрит на Бьякую, его бесит, что она повернулась к нему спиной и ушла. Он сейчас чувствует себя «мальчиком» и от этого мутит. * Честно говоря, Ичиго ожидал, что здание, в котором жила Рукия, будет внушительным, с ключами-магнитами, консьержами в фуражках и камерами по всем углам. Но это вполне обыкновенное здание не в самом дорогом спальном районе — к двери ведут мраморные ступеньки, а порог обрамлен небольшими колоннами, но никаких многоэтажек с пентхаусами и гаражами в три этажа на пятнадцать спортивных автомобилей. Рукия как-то, одеваясь, объяснила. Эта квартира её маленькая тихая гавань. Она купила её сама, не знакома с соседями, и знает об этом месте только её водитель, проверенный годами, прошедший с ней огонь, воду и медные трубы, а до знакомства с ней — так же раболепно верный Укитаке. Он был в семье задолго до её появления и стоял выше в иерархии, был следующим на очереди, чтоб стать сятейгасира Укитаке, за это место он готов был разорвать свою напарницу, телохранительницу Укитаке, на части, но почему-то оба совершенно спокойно приняли назначение Рукии, перенося свою абсолютную преданность и на неё. Улица сейчас выглядит совсем пусто, серые тяжёлые облака почти ложатся на изящную плитку крыш. Ичиго не звонит в дверь, сразу открывает, заходит в квартиру и садится на её любимый высокий стул у кухонной стойки. Ждёт её возвращения. Катает по карману деревянный значок. К себе домой не хочется, да он и не назовёт то место домом. Жилище. Место для ночлега, так как на работе не разрешали ночевать. Душ с водой, бьющей перебоями, иногда нет горячей, иногда нет никакой. Шатающиеся в рамах с каждым поездом стекла окон. Хилая кровать с продавленным матрацем в пятнах. Ичиго никогда не жалуется на условия, в которых живёт, ему, честно говоря, всё равно по большому счёту, главное, чтобы было где прикорнуть. Карин тоже не выступает, когда ночует там, у неё в студенческом общежитии было похуже, она видела некоторое дерьмо. Ичиго, помогавший ей перевезти вещи, тоже видел. И сразу захотел забрать её, обещал, если что, почку продать, но Карин только чмокнула его в щёку и приказала не мешать ей получать настоящий студенческий опыт. И да, этот опыт включал беспорядочный секс и травку, а ты, Ичи-нии, в зад иди, раз свой пропустил, и если только попробуешь сунуться пугать её соседей мужского пола, чтоб не приближались, она сунет твоё фото к коменданту и скажет, что сталкер. Вырвалось тогда недовольное бурчание, что он ведь полицейский как-никак, ну, Карин, алё. Согласившись, что вот только Юзу ни за что эту дыру показывать нельзя, на том и порешили. Но разок Ичиго всё-таки загрёб её приятелей в участок. Или не разок. Карин переехала к побережью, в гости являлась загорелая и пышущая здоровьем. Всё ещё клянётся, что снимает дом с девчонками, и даже показывает по Скайпу комнату, и на полу не валяется никаких бесхозных носков (ну окромя её собственных) или мужских шмоток; Ичиго всё равно ни на йоту ей не верит, потому что у Карин никогда с девчонками не складывалось. Но хотя б никуда не вляпывается, и то хорошо. Он вот вечно вляпывается, но это, издержки профессии. Хлопают на ветру шторы, и Ичиго трясёт головой: надо же, так задумался, что не услышал, как Рукия зашла в квартиру и окно открыла. Потом краем глаза хватает отблеск. Перехватывает лезвие у самого горла. Прям ладонями. На что-то ловчее ума и реакции не хватает. Нападающий тут же отшатывается, чтоб перегруппироваться. Эффект неожиданности теряется. Ичиго прикидывает, как ему дотянуться до подставки для ножей или хотя бы сковороды какой, чтоб огреть и вырубить. У него травмированы пальцы и он сидит на стуле, явно не выгодная позиция. Киллер в плотном чёрном костюме, укрывающем его с ног до головы. Только крохотная щелка для глаз — тоже чёрных. С новым порывом ветра шторы бьют в потолок и расходятся за его спиной как крылья — он стоит против света, ещё одно очко не в его пользу. Ичиго бросает прямо в чёрные глаза стакан и взлетает, перекатывается по кухонной стойке, падает с другой стороны и тут же вскакивает, загребая все ножи и вилки. Стул с грохотом падает на пол, киллер, не напрягаясь, отмахивается от стакана и тот разбивается о стену, разлетается сверкающим дождём осколков и воды. — Блядь, — Ичиго наблюдает как противник легко перепрыгивает — ну горный козёл, ни дать, ни взять — через стол и опускается бесшумно прям напротив, с тонким кинжалом наизготовку, с решительностью в ублюдских чёрных глазах. Этот ублюдок здесь, чтобы убить Рукию. Этот ублюдок в её безопасном месте, с ножичком наготове, вот она придёт домой… Она способна себя защитить, Ичиго точно знает, у неё жилет пуленепробиваемый и пистолет в сумочке, она на улицах выросла, у неё шрамов столько, на пальцах не пересчитать, Рукия точно может за себя постоять. Вот только домой она придёт и, даже почувствовав чужое присутствие, решит, что это Ичиго — а горло у неё неприкрыто, голое, тонкое, белое — с дрожащей жилкой, с перекрёстком голубых вен — Ичиго перехватил кухонный нож поудобнее, не думая уже о том, чтобы огреть и вырубить. Думая о том, что этот ублюдок пожалеет. Он не посмеет. Никто не посмеет. Глухой удар от толчка — тихий чавк — и вдруг ублюдские чёрные глаза блекнут и закатываются, текут и теряются в чёрной ткани красные слёзы. Вот просто кровь из слезных каналов. Ичиго робеет, а ниндзя-неудачник падает ему в руки, напарывается прямо на выставленный кухонный нож. Из темя торчит аккуратный каблук. Подошва у лодочки предусмотрительно уже красная — вот только всё равно испорчена. Ичиго отрешенно думает, что такие же туфли дорого стоят, и не жалко? Он отшагивает назад, и тело грузом хлопается о пол. Теперь такое впечатление, что он так и лежал — а кто-то взял да наступил ему на голову, а дальше босиком решил пройтись. У Рукии в руках вторая лодочка, она смотрит взволнованно на Ичиго, ни разу не покосившись даже на труп посреди её кухни. — Ты в порядке? — ласково спрашивает она. — Не задели? Она стоит в одном белье, волосы заколоты небрежно — наверное, как раз переодевалась — ноги босые, и Ичиго уже открывает рот, чтобы пожурить: дура, тут окно открыто, а на дворе не август месяц, ты простыть хочешь? Но вырывается другое. — Блядь, — он кладёт на стол окровавленный нож, вздыхает, — ну блядь. Вечно он вляпывается. * — Дай пять минут, — выдыхает Рукия. — Я пока позвоню в… Она глядит на него со скепсисом. — Нам нужно позвонить в полицию, — он настаивает. — Ну да, — взгляд так и полнится сарказмом, — просто дай мне пять минут. — И потом что? Ненужная лодочка уже летит в угол, и Ичиго тянется вслед за Рукией в её спальню. Она открывает ящик, рыщет там, достаёт другой набор белья — серый Кельвин Кляйн, без кружев и ленточек, почти спортивный — переодевается. — Потом мы уходим отсюда, пока не пришли другие, — она отвечает почти весело, натягивая чёрные джинсы. Следом кроссовки, майка и свитер, сверху — дутая куртка. Напяливает кепку и тёмные очки, подхватывает спортивную сумку и швыряет туда какие-то вещи — приносит из ванной зубную щётку. — Подумай, что тебе надо для полного счастья, зайдём в магазин, — она пялится в телефон, — к тебе домой опасно, там нас уже могут ждать. Второй раз не повезёт. Ичиго заглядывает через её плечо и видит список вещей «как раз на такой случай». — Мы просто оставим его тут? — он съезжает, мысли путаются. — Посреди кухни? — Скину эсемеску, тут кто-нибудь уберётся, — отмахивается Рукия. — Сейчас это не важно вообще. — А что важно? Ему отвешивают пощечину. Отрезвляющую. — Важно убраться отсюда поскорее, потому что кое-кто должен был предоставить отчёт о выполненном деле, — раздражённо бросает Рукия, — а если отчёт не приходит, приходят другие. — Ты не можешь позвонить Укитаке-сану? — мнётся. — Брату? Она закончила собираться и потянула его к выходу, даже не заботясь о том, чтобы запереть дверь. — Я не доживу до того, как они подымут трубку, — вздыхает. — Прости, я была неправа. — В чём именно? — Ичиго вырывает руку из её захвата, чтоб не тянула как малого ребёнка, и пристраивается сбоку. — Не затихнет это дело за пару недель, — Рукия нервно хихикает. — Куротсучи не простил тебя. И меня. Как видишь. Раз сунулся даже сюда, значит, настроен крайне серьёзно. Чёрт бы побрал его, и куда теперь деваться, когда этот хмырь заведует технологическим центром? Ичиго хочет предложить участок, но глотает слова, когда вспоминает дружелюбие комиссара с Ямамото. Списывание убийств их информаторов на простое уличное ограбление. Вечное отстранение рьяной Татцке от расследования. Передачу активного расследования в руки Бьякуе. — До брата далеко, да и он активно следит за путями туда, — вслух рассуждает Рукия, — нельзя впутывать Ханатаро, неизвестно, на чьей стороне сейчас Унохана-сан… Ренджи вытащит из любого дерьма, но его наверняка прослушивают сейчас… — Я знаю, — вторгается в её мысленный поток Ичиго. Она подымает к нему лицо, тут же нахмуривает брови. Снимает кепку, растягивает сзади язычок и надевает ему на голову, чтобы спрятать слишком заметную рыжую макушку. Только потом спрашивает, что он имеет в виду. — Знаю, где безопасно, — они выходят на оживлённую улочку и вливаются в толпу, — только мне нужно позвонить. Дай пять минут. * Иноуэ выскакивает из машины первой и, прежде чем кто-то успевает отреагировать, крепко обнимает Рукию. Татцке выглядывает с пассажирского сиденья и устало прикладывает ладонь к лицу, а Ичиго теряется, но Рукия не кажется сердитой — только слегка заинтригованной. Она позволяет Иноуэ покружить вокруг себя и даже вытягивает руки, когда та просит. Иноуэ чуть ли носом не тыкается в её ногти, и Ичиго думает, что ему определенно не показалось, что она мимоходом даже принюхивается. — Так нечестно! — наконец заключает Иноуэ, хлопая себя по бокам. — Кучики-сан, ты такая стильная! Впервые на его памяти Рукия выглядит совершенно растерянно. Он уже порывается спасти её от загребущих рук подруги, но Татцке несильно придерживает его за плечо и просит помочь ей с багажом. — А ты владеешь какими-то боевыми искусствами? — с совершенно серьёзным выражением допытывается. — У меня вот по карате пояс есть. — Муай-тай и к-кендо, — Рукия кивает. — А какое оружие предпочитаешь? Ну, вот если бы выбирать приходилось из всего, базука там или лазеры… — У меня есть катана? — неуверенно предлагает Рукия, и Иноуэ активно кивает. — Теперь всё понятно, — довольно выдаёт она и, подмигнув Ичиго, подхватывает с плеча Татцке одну из сумок. — Что тебе понятно? — ворчит Татцке. — У остальных действительно не было никакого шанса! — весело делится Иноуэ и вприпрыжку несётся к дому. Рукия смотрит им вслед, а потом переводит вопросительный взгляд на Ичиго. Тот мотает головой, мол, не спрашивай меня, сам понятия не имею. — Ты уверен? — тихо-тихо. — Это небезопасно. Для них тоже. — Всё в порядке, этот дом пока официально записан на имя матери Татцке. Её родители разведены, так что у них даже фамилии разные. Татцке взяла больничный, соседи шуму подымать не будут, если увидят, что окна горят. Никто тут нас искать не станет. Можем переждать. Переждать что? — А кто цветок польёт? — невольно вырывается у него. Рукия перехватывает лямку сумки покрепче, но прежде чем она успевает ответить, на них несётся огромный пёс, а вслед за ним вылетает из дома Иноуэ, предупреждая, чтобы не гладили, а то он не даст им пройти. Рукия опускает сумку на землю и принимается чесать пса за ушами. Ичиго не замечает, что широко улыбается. * Рукия не готовит, Иноуэ опасно подпускать к кухне, а у Ичиго только-только заживают пальцы, так что за готовку отвечает Татцке и запрещает им и близко подходить к кухне, чтобы не перебить аппетит. И напоминает, чтобы Иноуэ не снимала тапочки, отопление не работает. Поэтому они выходят на задний двор поиграть с Энраку — Татцке из окна подзадоривает, чтоб им рассказали на бис, почему этого пса назвали в честь плюшевого медведя. Высокое холодное солнце почти не греет, и кожу немного щипает — их щёки слегка краснеют, а изо рта выходит пар. — Мы с ним подружились ещё когда Энраку щенком был, — даже прилично замахнувшись, у Иноуэ не получается далеко закинуть мячик, — я тогда работала в ветеринарной клинике. — Работала? — Рукия сидит на веранде, кутаясь в плед, прячась за большими солнцезащитными очками. — А сейчас? — Вот уже года два как в НАЛ работаю, — она заливисто смеётся, — слежу за физическим здоровьем наших космонавтов! Рукия приподнимает очки, с долей недоверия глядя на неё. — Это ты подшучиваешь надо мной? — Да нет, ты что, Кучики-сан, — почти обиженно тянет Иноуэ, — Татцке, Куросаки-кун, подтвердите, что не обманываю! Я раньше в школе работала, родители одного из бывших учеников и пригласили, когда мы случайно встретились и разговорились. Я фельдшер по образованию, вот и пригодилось. Вдруг Татцке подзывает её нетерпеливо к окну, и она, выписывая в воздухе пируэт, спешит к подруге. Ей дают попробовать что-то — губы мягко хватают ложку, но сама Иноуэ глаз не сводит с подруги. Потом, моргнув, кивает, одобряя, и целует их вынужденного шефа в щёку — та мгновенно краснеет и замахивается ложкой, но сдаётся и просто машет рукой, отгоняя её. — Интересные у тебя знакомые, — задумчиво произносит Рукия, нарушая молчание. — Ага, в школе вместе ещё учились. А Татцке я так вообще знаю сколько себя помню, — Ичиго присаживается рядом с ней, а Энраку, расстроенный, что на него перестали обращать внимание, галопом бросается к своей хозяйке. Ничего, скоро ему не придётся больше скучать, Татцке перепишет дом на себя, они переедут, и тут будет целый зоопарк. Собаки, кошки, кролики, Иноуэ без дураков давно настроена даже на пони и ламу. Поэтому так и обрадовалась, когда получила новую работу: в НАЛ платили достаточно, да плюс то, что они копили вот уже шесть-семь лет, теперь наконец есть возможность переехать с тесноватой трешки и содержать дом. Ичиго уже заранее немного скучает: ехать сюда неблизко. — Рукия… — Я не жалею, — она закуривает, протягивает ему пачку, и Ичиго тоже берёт одну, — что бы ты сейчас не сказал, я не собираюсь жалеть. Если повернуть время вспять, я бы снова сделала это. Я бы, не задумываясь, убила его. Да и он бы всё равно ничего не рассказал: ребята Сой Фон не раскалываются. — Я не потому. — Знаю. Но ты бы не справился с ним, не в этой ситуации, не в твоём состоянии. Я не для того, чтобы ты поблагодарил, говорю. Просто пойми, почему я не жалею. — Понимаю. Он крутит в пальцах сигарету и пихает в карман джинс. — Я опять пропускаю работу. Не удивлюсь, если меня уволят. Мизуиро вроде пообещал прикрыть. Она пускает тоненькое колечко дыма в небо. — Мне жаль. Ассистентку твою жаль. Юки. Жаль, что тебе пришлось… — Я уже убивала, — Рукия перебивает, — и близких тоже теряла. Иногда в одно и то же время. В голове гудит отчаянное: расскажи, расскажи мне всё, пожалуйста, будь со мной, верь мне, я всё приму. Прежде чем в голове появятся доводы против или вернётся Иноуэ — хотя она тактично остаётся у кухни, изредка перебрасываясь фразами с Татцке и играя с псом — Ичиго кладёт руку на озябшие круглые женские плечи и притягивает Рукию к себе. Из её груди вырывается удивлённый вздох: слишком много впечатлений, её снова застают врасплох сегодня. — Прошлый сятейгасира Укитаке-сана, — у неё глухой голос, почти хрип, — мой предшественник. Я была тогда без звания, просто пропихнутая по несуществующим рекомендациям сестрица Кучики, меня все ненавидели, но кто слово поперёк скажет? Все боялись посмотреть как-то косо. Я должна была с Укитаке-саном встретиться, но ему тогда плохо было, так что встретил меня его сятейгасира. Отчитал как пятилетку, за опоздание, за испуганный вид, сказал, что одежда на мне как на корове седло. Одежду мне брат выбирал. Голова сама собой наклоняется, и подбородок ложится на другое её плечо. — Взял надо мной шефство, брал с собой везде, я отчитывалась напрямую ему. Слухи, конечно, ходили, вот только то всё ерунда была. Он был женат. Он любил свою жену. У Ичиго кишки крутит от того, что сквозит в её голосе, выходит колечком дыма в небо. Ерунда. Конечно. — А потом его жену убили. Как раз тогда с Айзеном выясняли отношения. Отношения выяснили, весь ущерб спустили, всех убитых простили. А он не мог смириться, а его действия бы расшатали хрупкий мир, снова началась бы бойня. — Это тебе Укитаке так пояснил, да? Что иначе никак? Она тушит сигарету, потом ерошит ему волосы, и от её ладони пахнет ментолом и табаком. Девчачьи сигареты. А он пассивный курильщик и пассивный любовник: сидит на дощатой веранде и слушает о чужой ебучей любви, вбирает её в себя, чувствует, как ей больно выдавливать из себя слово за слово — она вообще когда-то это кому-то рассказывала? Такая любовь сердце с мясом выдирает, ломает, калечит — Ичиго знает, он так любил, он так любит прямо сейчас. — Он меня простил, представляешь? — представляет. Он бы тоже простил. Слухи. Ерунда. Шефство взял, с собой таскал, ей одной доверил, куда и зачем пойдёт, хотя знал, что вряд ли чем-то хорошим закончится. — Сказал, что оставляет со мной своё сердце. Вот жеж мразина. Ичиго не успевает стиснуть зубы и хихикает — рука, до этого гладившая, напрягается и тянет клок волос. Хихиканье сменяется шипением. — Спасибо. Она не спрашивает, за что, а даже если бы и спросила, Ичиго не знает, что ответить. Так много всего. За всё. Даже за боль. Даже за то, что сердце гудит, а в животе падает что-то, от живота до паха вспышками. Спасибо. Спасибо. — Прости, — роняет Ичиго, а Рукия хочет обернуться и посмотреть на него, трепыхается в его руках, но он крепко держит, поворачивает голову и утыкается ей в шею, потому что если она сейчас на него посмотрит, он расплачется как тогда, как мальчишка, он не может на неё сейчас смотреть. — Прости, что позволил тебе уйти тогда. Что не нашёл. Что перестал искать. Прости меня. Она вырывается из рук, и Ичиго задыхается, пожалуйста, ну почему ты уходишь, ну блядь, ну блядь, ну пожалуйста, а потом его накрывает пледом, и горячие губы целуют его веки — Ичиго понимает, что все предохранители слетели и он всё же ревёт — а потом тонкие сильные руки обхватывают его поперёк спины и сжимают. — Это неважно, — уговаривает она, обнимая его, пробираясь руками в самое нутро, укачивая его, и неважно, что ростом меньше полутора метров, сейчас она и нужная, и сильная, и огромная как целый мир. — Ведь я здесь. Ведь ты меня нашёл.