Ненормальный

Дома меня ждали разобиженная мама, суровый папа и лекция на тему: «Как нехорошо убегать с собственного торжества, а если уж собрался уйти, изволь предупредить, а если не предупредил, бери трубку, когда тебе звонят, маленький ты ублюдок». Я сделал вид, что мне очень стыдно, ненатурально пытался раскаяться и даже стоически пытался выдавить из себя слезу, которая показала бы, насколько сильно я сожалею о произошедшем, но ничего не вышло. Да от меня особо и не ждали, не первый же год я их сын, всё прекрасно про меня знают. Ну, почти всё. На следующий день я решил почтить своим присутствием свое родное учебное заведение. Официально, конечно, я все ещё был на больничном, но практически чувствовал себя вполне здоровым, а загипсованная рука не должна была стать таким уж препятствием к получению знаний. Учиться я любил не особо, но это у меня очень хорошо получалось: особо не напрягаясь, я класса с четвертого был круглым отличником и постоянным участником всяких олимпиад и конкурсов, победы в некоторых из них гарантировали мне поступление в высшее учебное заведение вне конкурса. В общем, в школе я усиленно звездил и являлся предметом обожания всего преподавательского состава и директора в частности, которая готова была простить мне что угодно, лишь бы я продолжал прославлять родную гимназию своим незаурядным умом — она всерьез считала меня кем-то вроде вундеркинда, а я считал себя чуваком, который просто усваивает учебную программу. Такие как я в классе обычно или лузеры, или крутые парни. Мне повезло и здесь — меня негласно относили к «элите» и считалось, что дружить со мной очень круто. Я поддерживал имидж жизнерадостного рубахи-парня, общался со всеми понемножку, никогда не отказывал в помощи в учебе, но по-настоящему ни с кем не дружил, пару лет назад решив, что хватит с меня этой херни. Был у меня уже лучший друг, и чем это закончилось? Он меня предал. И мне было больно. А я боль не особо люблю, даже вены из-за этого ни разу не резал, ну, и ещё потому, что шрамы от лезвия легко заметить. Вообще, конечно, не всё так с болью однозначно, учитывая мое маленькое хобби. Вот не скажу, что падение с пятого этажа я совсем не почувствовал, но я рассчитывал на то, что если и не умру, то хотя бы сразу отключусь, не почувствовав лишней боли. Естественно, одноклассники встретили меня если и не повизгивая от восторга, то в очень близком к этому состоянии. Каждый почему-то посчитал своим долгом пощупать мой гипс, постучать по нему (когда руку взялась ощупывать одна из одноклассниц, я громко заорал, схлопотав затрещину, истеричное «дебил» и заслужил одобряющий хохот парней) и съязвить по поводу моего впечатляющего полета. Мол «всё мы про тебя знаем, суицидник-неудачник», «что, захотел узнать, почему люди не летают, как птицы?» (кстати, очень глупый вопрос, люди не летают, как птицы, потому что летают, как мешок с картошкой), «это ты из-за несчастной любви?». Я многозначительно кивал и в красках описывал, как я планировал свое падение и как долго я уже хочу умереть. Мой рассказ имел успех у публики — мне даже похлопали, утирая выступившие от смеха слезы, а я в очередной раз убедился, что если хочешь, чтобы тебе не поверили, нужно сказать правду. *** Домой, несмотря на неблизкое расстояние, я всегда ходил пешком. Была в этом своя прелесть. Можно было подумать обо всем на свете, проанализировать свою скучную жизнь, выдумать очередной способ самоубийства, вспомнить о том, что если все восемнадцатилетние жители Китая встанут в одну линию и пойдут мимо вас, то эта линия никогда не закончится, потому что новые жители будут достигать восемнадцати лет и вставать в линию быстрее, чем линия пройдет мимо вас — в общем, сделать кучу важных и полезных дел, которые в общественном транспорте я сделать бы не смог. Путь мой пролегал через здание технического университета. Я любил здесь бывать — всегда шумно, многолюдно, весело. Кто-то еле плетется, сонный, кто-то бежит изо всех сил, боясь опоздать, кто-то курит, нервно оборачиваясь по сторонам — чтобы не заметили. Даже интересно, каким я стану студентом, если всё-таки доживу до этого момента. — Ты что, следишь за мной? — раздался рядом хрипловатый голос. Я обернулся — передо мной стоял вчерашний знакомец, всё в том же дурацком пальто, только теперь на нем красовался ещё и кошмарный болотного цвета вязаный шарфик с пушистыми помпонами на концах, у меня точь-в-точь такой был года в четыре. — Вот ещё, — фыркнул я. — Делать мне больше нечего. Я просто домой иду со школы. — Улица Ленина в другой стороне. — А я не ищу легких путей! И вообще, может быть, я хотел посмотреть на будущее место своего обучения. — Технический университет? Физика и математика, серьезно? — Чувак, я знаю цвет имени Глеб и его краткую характеристику, ты серьезно думаешь, что я не секу в какой-то там математике? — оскорбился я. — К тому же, я тогда в какой-то местной олимпиаде победил, и руководство данного учебного заведения слезно умоляло поступать к ним, местом, мол, обеспечат. — Что, прям слезно умоляли? — усомнился Глеб. Проницательный мальчик. — Ну, может, не слезно, — нехотя признался я. — И, может, не умоляли, а, скорее, рекомендовали… У меня же ещё есть парочка вариантов, но я пока ещё не определился. Я же личность многогранная. — Оно и видно. — Кто бы говорил. Мы помолчали, сверля друг друга взглядами. Я в очередной раз подумал, что Глеб весьма и весьма симпатичный парень, что касается моего вкуса, то это просто попадание в десяточку. Симпатичный, но не слишком смазливый, волосы густые, трогательно завивающиеся на кончиках, глаза насыщенно-карие, а ещё шрам на брови очаровательный и родинка над губой, которую принято называть «блядской» — всё, что я люблю. — Сколько тебе лет, недоразумение? — Возраста согласия достиг, — бодро ответил я. — Согласия для чего? — затупил Глеб. — Для секса, конечно же, — поиграл бровями я и, высунув язык, облизал верхнюю губу. Планировал сделать это очень сексуально, но, судя по перекосившемуся лицу Глеба, вышло не очень. — А ты с какой целью интересуешься? — Вспомнил твои вчерашние слова о том, что от «все достало» помогает бутылка, и думаю, сильно ли пострадают мои моральные принципы, если я приглашу тебя в бар. — Моральные принципы? Фи, юноша, как несовременно… но вообще, можешь успокоиться, я через пару недель стану официально совершеннолетним, а до этого не прочь посоревноваться в литр-боле. — Закатай губу, — грубо оборвал Глеб. — Бокал пива, не больше. — Надо же, как подходит! — Что подходит? — Я вчера поподробнее про твое имя загуглил, и там пишут, что для Глебов свойственны категоричность, своенравие, упрямство, угрюмость, может отсутствовать чувство юмора, а ещё многие Глебы тяжелы на подъем, но, судя по тому, как ты бодренько собирался вчера сигануть с моста, про тяжелоподъемность — не твой случай. — Придурок. — Мы вроде с этим ещё вчера разобрались. А в какой бар мы пойдем? — В дешевый. И не придумывай там себе ничего, просто выпьем по кружечке пива… — И разойдемся с миром, я понял. Обещаю, приставать не буду, хотя, не скрою, хочется. — Ты вообще когда-нибудь затыкаешься? — Только под общим наркозом. *** Местечко было так себе, эконом класса, студенческий формат. Пластмассовые столы и стулья, обшарпанные стены с какими-то старыми стремными постерами, фоном попсовая волна радио. Глеб, кажется, бывал здесь довольно часто, по крайней мере, к барной стойке он двинулся уверенно и вернулся через пять минут, держа в руках две кружки с пивом и тарелочку с соленым арахисом. — Я не знал, какое ты пьешь, поэтому взял на свой вкус, светлое, — сказал он, подвигая кружку ко мне. Я равнодушно пожал плечами, пиво до этого я пил только пару раз, обычное, из стеклянной бутылки. — Жарко, — Глеб стянул с себя пальто, оставшись в светло-голубой рубашке. Мне очень много хотелось сказать по поводу ее цвета и по поводу всего прикида Глеба в частности — выглядел он как мальчик-хорист в церкви, но промолчал, хоть это для меня и нетипично. Стянув свою куртку, Глеб уставился на меня, как баран на новые ворота — гипса-то он ещё не видел. — Боевая пуля? — Нет, это я с пятого этажа спрыгнул, — охотно рассказал я, отхлебывая из своей кружки. — Очень смешно. — Было бы, если бы не было правдой, — кивнул я. — Ты выпал с пятого этажа? — Н-да, туговато доходит до моего нового приятеля. С таким-то интеллектом пиво ему пить не стоит, а то окончательно деградирует. Голос Глеба равнодушно-спокойный, а вот глаза, чертовски красивые карие глаза, кажется, вот-вот выпадут из глазниц. Если что, заберу их себе, в качестве сувенира. — Ну как выпал? — пожал я плечами, втайне очень довольный произведенным впечатлением. Мне вообще-то, по большему счету, насрать на общественное мнение, плевать, кто и что думает, но вместе с этим мне очень нравится нравиться, шокировать и ошеломлять. Знаете, как энергетический вампир, питающийся эмоциями. Любимая эмоция — «охуеть, да этот парень сумасшедший». Это для меня самый изысканный комплимент. — Спрыгнул. — Зачем? — ошарашенно спросил Глеб, как будто это не он вчера собирался утопиться и напрочь проигнорировал такой же вопрос, обращенный к нему. — Просто. Интересно было. Знаешь, я думаю, это глобальная ошибка всего человечества — всегда делать «потому что» и «из-за чего-то». По мне, так не обязательно выдумывать оправдания своим желаниям. Хочется — сделай. — Ты ведь мог разбиться. Насмерть. Пятый этаж всё-таки… — Ну всё, режим зануды активирован. А я-то думал, он не такой, как все, даже обидно. — Мог бы, но не разбился. Я даже в скорую сам залез. Но вообще, как вариант самоубийства, падение с высоты — на троечку. И пока летишь страшно, и приземляться больно, и стопроцентной гарантии нет — вот так захочешь умереть, а вместо этого инвалидом на всю жизнь останешься. Вообще, конечно, идеального способа не существует, везде есть свои риски, — авторитетно заявил я. — А твои родители знают? — Ты сам-то понял, что только что спросил? — Ну, я в том смысле, что ты о них подумал? — Ну, конечно, блин, подумал, я же живой перед тобой сижу. — А если бы ты тогда разбился насмерть? — Ну, мне бы было стыдно. Но недолго. — В первый раз встречаю настолько ебанутого человека… — Что? — я сделал вид, что не расслышал. — Как тебе пиво? — Я одобрительно хмыкнул. Поспешил я, наверное, принижать уровень его интеллектуального развития, соображает же, когда нужно свернуть разговор в другую степь. — Горькое. Пена противная. Но что-то в этом есть. Прямо как с твоей рубашкой — она мерзкая, выглядишь ты в ней кошмарно, но что-то в этом образе хорошего мальчика есть. — А, это, — Глеб неожиданно улыбнулся. Неожиданно — это потому что до этого момента он не улыбался от слова «совсем». — Я вообще-то обычно так не хожу, просто сегодня была начерталка. — Это многое объяснило, — фыркнул я. — Преподаватель старой закалки, терпеть не может всякую неформальщину и требует от студентов классического вида. — И в каком месте у тебя неформальщина? Глеб начал закатывать рукава рубашки. Ма-а-ать… Руки до локтя были в узорах татуировок. Черный, красный, розовый… — Это называется рукав вполовину, — сказал Глеб, явно наслаждающийся моей реакцией. — От локтя до запястья. Если хорошо присмотреться, то можно заметить, что некоторые узоры складываются в слова. — Давно ты их сделал? Что за слова? Больно было? А ты эскиз сам рисовал? — меня, что называется, понесло. Хотя чего уж там, это обычное мое состояние. — Процесс нанесения постепенный, естественно. Полностью закончены они были полтора года назад. Это больно, но уровень боли может отличаться, все зависит от индивидуального болевого порога, от места, от опыта мастера, от оборудования. А эскиз рисовал сам, да, на самом-то деле это… А дальше Глеб начал рассказывать, как он придумал эскиз, как рисовал его, начал говорить о каких-то там отсылках к знаменитым художникам-абстракционистам. Короче, я нихрена не понимал, чего он говорит, чувствуя себя, как у мамули в музее — у нее точно такое вдохновенное лицо, когда она о своих любимых композициях рассказывает. Я поэтому-то даже и не пытался моего неформального друга заткнуть — у него же глаза горели, явно ему очень нравилось то, о чем он рассказывает. Я уже не раз ловил себя на мысли, что люди становятся потрясающе красивыми и красноречивыми, когда говорят о том, что любят. — Можно нескромный вопрос? Какого хуя ты забыл в техническом универе? — Прости? — Ну, я так понял, ты рисуешь, тебе это нравится и ты даже разбираешься во всех этих стилях и во всем прочем. Почему ты не поступил куда-нибудь в академию искусств? — Знаешь, — хмыкнул Глеб. — Это, наверное, только в твоем мире люди делают то, что им хочется. — Нет, — покачал головой я. — Это в любом нормальном мире так происходит. По-моему, это кретинизм — заниматься тем, что тебе не нравится. — В тебе говорит юношеский максимализм. — А в тебе зануда. — Не всегда получаешь то, что хочешь. Есть ещё и обстоятельства. — Которые люди придумывают себе сами, чтобы оправдать свою слабость, — категорично заявил я. — Может быть. Но стать успешным художником не так-то просто, некоторые и вовсе за профессию это не считают. Так не лучше ли получить профессию, которая пусть тебе и не по душе, зато обеспечит тебя высокооплачиваемой работой. Когда у тебя есть деньги, идти к мечте намного проще. — И пока ты будешь получать ненавистную профессию, упустишь множество шансов. А ещё ты рискуешь растерять все свои навыки, веру в себя и станешь одним из тех занудливых реалистов-бизнесменов в костюме-тройке, до конца жизни будешь заниматься какими-нибудь стремными проектами, а в итоге реализовать себя сможешь, только нарисовав картинку на собственное надгробие. Глеб молча отхлебнул из кружки, зачерпнул горсточку орешков из тарелки, отправил их в рот. — Может, ты и прав, — вздохнув тяжело, сказал он. — Только у меня и выбора особого не было. Наверное, я слабак и есть, раз не смог противостоять, но мне всегда было сложно спорить с мамой. А она хотела сына-инженера, как минимум. — Нет ничего плохого в том, чтоб любить маму. Но и не надо думать, что всё, что она говорит — истина в последней инстанции. Если бы я так думал, до сих пор бы в подштанниках ходил. Глеб не удержался от смешка. — Кстати, — оживился я. — А ты не хочешь посетить выставку одного молодого перспективного художника? Он сейчас в художественном музее выставляется. — Типа, в благодарность за то, что я тебя напоил? — Типа, потому что моя мама там работает и жаждет меня увидеть на этой выставке, а один я точно сдохну со скуки. К тому же, тебе, кажется, мой неформальный друг, будет это интересно. И, ко всему прочему, бесплатно. — Ну, раз бесплатно… — Вот сразу видно, студент. Халявщик.