Предназначение есть у каждого, однако дорогу, предлагаемую судьбой, выбираем мы сами.
Время шло, и вокруг миров все больше сгущалась первозданная тьма, что некогда заполняла всю Вселенную. Она пробудилась. Ей удалось освободиться от оков, сдерживающих ее со времен исхода Великой Битвы, и проникнуть в душу того, кто был призван оберегать все сущее, того, кто поклялся сражаться за все, что было ему дорого: за Жизнь, за братьев и сестер, и за Вселенную. Когда-то Вайротрин был избран Хаосом для рождения своих детей — Древних — для последнего сражения. И вот, спустя много тысячелетий после того, как первородные Творцы были заперты в Чертогах Забвенья, на этот мир снова упал всевидящий взгляд. Однако игры богов еще очень долго не тревожили умы смертных, что позабыли о них. Города все множились, поля расцветали и приходили в запустение, народы рождались и умирали, а Пылающий Гигант — самая яркая звезда небосвода — все также неизменно предвещал и закат, и рассвет. Ветры, всемогущие блюстители жизни, неустанно и неуклонно из века в век несли свою животворящую силу по всему Вайротрину, а море, не изменяя своему предназначению, омывало твердь. Таковым все было в мире людей. И таковым бы и оставалось. Но родился однажды мальчик из звезд, что полыхали чистой и непорочной энергией вечности. Жил он в работном доме, больше похожем на сиротский приют, расположенном на окраине смрадного города, и о том, как он попал туда, не знал почти никто, кроме старой и уважаемой всеми няни. Она приглядывала за всем этим пристанищем для детей, которых родители предпочли забыть. Берта — так звали ту самую няню — всегда хранила молчание, когда ее спрашивали о том, как маленький мальчик оказался у них. На тот момент ему было от роду всего шесть лет и, зная непонятно откуда одно-единственное слово «Эренар», он ходил и постоянно твердил его. Даже на простые вопросы он отвечал все тем же словом. Так оно и прижилось к нему и впоследствии превратилось в его имя. Года шли вперед. В канун своего десятилетия мальчик знал уже достаточно слов для того, чтобы понятно выражать свои мысли. Он даже мог писать на бумаге некоторые отдельные фразы, причем, если учесть, что занимался этим без чьей-либо помощи. На занятиях Эренар не слушал объяснения воспитателей-учителей. Вместо этого он уходил в себя, отстраняясь от окружающего мира, поскольку превосходно знал грамоту. Но такой изрядный ум, выделяющий его из толпы других детей, влечет за собой последствия. У него не было друзей среди сверстников — никто не решался даже заговорить с ним, и потому он был отчужден от всех. Подобное чувство наряду с одиночеством преследовало его, что в младшем, что и в более старшем возрасте, впрочем, как и других детей. Пожалуй, только это их всех и объединяло. Страшно подумать, что делает одиночество с людьми и особенно с теми, кто наиболее всего раним. Оно может как оградить человека от внешнего мира, так и наоборот — заставить его бесконечно тянуться к нему в попытке ухватиться за что-то важное, чего ему так не достает. Вместе с тем оно может и воспитать в человеке выжигающую изнутри злобу. Однако, чем быстрее человек поймет, что мир прекрасен, чист, честен и не обезображен ровно настолько, насколько позволяем мы сами, он сможет разумно взглянуть на все, что происходит вокруг него. Спустя какое-то время в приюте начали пропадать вещи. Никто, конечно, не сомневался в том, за кем стояли эти пропажи, но зачем и почему они понадобились Эренару, никто не ведал. К тому же, никто не мог доказать его причастность к этим мелким преступлениям. Хотя, если говорить начистоту, то он действительно воровал вещи. Наверное, из-за того, что ему было одиноко, а те предметы, которые он получал нечестным способом, привносили в его жизнь что-то поистине особенное. Обычно в число украденного входили личные вещи: заколки, нитки, которыми шили, и столовые приборы, которыми чаще всего пользовались. Был ли кто-нибудь еще в этом приюте настолько же одиноким, что мог отважиться взять частичку другого человека, которая заключена в его личной вещице? Когда же Эренар запирался в своей крохотной комнатке (мальчикам и девочкам до пятнадцати лет выделяли по возможности отдельную комнату), то зачастую мог или разговаривать с самим собой от недостатка общения, или читать простейшие книги, которые он заимствовал у старенькой Берты. Остальные мальчишки не разделяли его интересов. Им больше нравилось без спроса выбегать на улицу или толпой собираться у окна и наблюдать за прохожими. Иногда удавалось застать какую-нибудь драку, которая нередко кончалась смертельным исходом. Это их забавляло. Но не Эренара. В нем не было такой жестокости и потому ему были чужды и во многом непонятны развлечения своих сверстников. В свободное время он больше всего любил рисовать, совершенно неважно что, чем и где. Однако все же излюбленным местом являлся подвал, а точнее стена, которую заслоняла занавеска, скрывающая за собой все то, что было необходимо для уборки в доме. Прятала она и выцарапанные «шедевры» Эренара, которые он, к всему прочему, покрывал углем для пущей наглядности (уголь, к слову, он брал из общей печи, проникая в главный зал, когда наступала ночь, в обход всех запретов). Конечно же, деяния мальчика не могли остаться незамеченными, и если его отлавливали за этим занятием, то заставляли очистить все добела. Иногда принуждали и к мытью полов кладовой. Но самое изощренное наказание из всех — стирка, что длилась ровно те два дня, в которые остальным, менее провинившимся детям, разрешалось выйти на улицу, конечно, в сопровождении и под присмотром служащих приюта. — Это самый странный мальчишка! — фыркнула служанка, обращаясь к мерно покачивающейся в кресле-качалке старушке. — Да, странностей ему не занимать… но я уверена, что он изменится, — отвечала она как всегда ласковым тоном, когда речь заходила об Эренаре. — Пустоголовый сорванец, к тому же он явно нечист духом, — сухо отрезала она. Мирта - так звали эту самую служанку. Дети ее не любили, впрочем, как и она их. Но с особенной жестокостью и неприязнью она относилась к Эренару. И неспроста, ведь именно у нее частенько пропадали разнообразные вещи. Сразу заподозрив его, она начала питать к нему не самые теплые чувства, хотя и до этого относилась к нему с осторожной опаской, поскольку, по ее мнению, он мог выкинуть любую гадкую шалость, которая могла бы ей дорого обойтись. — Не будь такой суеверной, — с улыбкой на лице отвечала старушка, пропуская мимо ушей злословие. Так жизнь Эренара текла одним днем за другим, и все они были неотличимы друг от друга. Недели превращались в месяцы, а они в свою очередь оборачивались в долгие года, которые формировали его внутренний мир. По мере взросления он понял, что никому не нужен, потому что в его памяти отразились те моменты, когда предполагаемые родители приходили в детдом выбирать детей, словно на выставке. И за все время только один-единственный раз на него обратили внимание. Однако не для того, чтобы высказать предпочтение, а для того, чтобы унизить. Эренар не плакал, потому что ненавидел это. Он просто ткнул ей пальцем в глаз, не раздумывая о том, хорошо это или плохо. Поступок его не был прощен. Красочный шрам на плече, оставленный Миртой, будет еще долго напоминать ему об этом случае. Еще одной важной вещью, усвоенной им, была мысль, что чуда ждать не стоит, особенно ему. Но несмотря на то, что он провел почти все свое детство в лишениях, унижениях и оскорблениях, он ничуть не утратил ни любовь к другим людям, ни ту животворящую надежду, которая всегда поддерживала его. Вера во что-то лучшее была его хлебом, который он вожделел. Эренар никогда не давал возможности усомниться в своих идеалах, а если такое и происходило, то спорил, отстаивая свои убеждения до конца. У кого-то такие качества вызывали смех, у кого напротив — сожаление. Однако это было неважно для него, то ли потому, что он привык к такому отношению к себе, то ли потому, что попросту не обращал внимания. По истечению какого-то времени Эренар перестал воровать, больше не видя в этом никакой надобности. Теперь он проводил целые дни, наряду с ночами, за книгами, наслаждаясь мирами, описанными в них. Раз в неделю ему предоставлялась возможность покинуть приют под присмотром одного из воспитателей. Один час он тратил на то, чтобы взять книги у хозяина лавки — Тома, а в оставшийся забегал в маленький дом-пекарню, с которым у него связано много теплых воспоминаний, и покупал небольшую горячую булочку (немного денег ему давала Берта). Книги были о путешествиях, скорее всего потому, что Эренару хотелось вырваться из его маленького ограниченного мира, и приключениях, и о настоящих героях, которые прославились своими деяниями. Книги стали его единственными друзьями. К слову, та самая комнатка, в которой он любил запираться, была обставлена следующим образом: в ней находился небольшой стол, маленький стульчик, скрипящая, неуютная кроватка, иссохший цветок в грязном горшке, разбитое запотевшее окно, прикрываемое оборванными красными занавесками, и личный шкаф (личный не потому, что он принадлежал именно ему, а потому, что Эренару было дозволено складывать туда вещи, принадлежавшие исключительно ему). Дополняли интерьер прогнившие стены вместе с потолком, которые были сделаны из обычного дерева. Они протекали дождливыми ночами, поэтому часто приходилось подставлять кувшины или глубокие тарелки, взятые в столовой. Замерзая и ёжась, крепче укутываясь в свое потрепанное одеяло, Эренар думал о лучшей жизни чем та, которая у него была на данный момент. Зачастую за полетом своих мыслей он уходил за границы возможного. Тринадцатый день рождения обернулся для Эренара самым счастливым днем в его жизни. В тот самый день воспитательница вывела их на прогулку в неподалеку расположенную небольшую рощу — последний зеленый островок в этом городе. Тогда стоял теплый приветливый месяц: облака, озаряемые звездой, медленно плыли по небесной глади, ветер едва колыхал близстоящие деревья, а птицы тянули медленную мелодию. Тогда-то Эренар и нашел маленького щенка, которого впоследствии оставил себе. Это был лабрадор приятного кремово-бежевого оттенка, которому он дал имя Чарли. Он его скрывал в комнате до тех пор, пока одна из служанок не услышала странный писк. — Что это еще за звук?! — своим, как всегда омерзительным, тоном спросила Мирта, зайдя однажды в комнату Эренара. — Я ничего не слышал, мэм, — страшась, ответил тот. — Я же говорила не называть меня «мэм», — проговорила она, выкручивая его ухо докрасна. — Простите, — проскрежетал сквозь зубы мальчик. Она отпустила его и снова услышала, как кто-то скулит. В этот момент она могла поклясться, что отчетливо слышала омерзительный ей голос щенка. — Где ты его прячешь, отвечай! — прошипела она, едва сдерживая себя. — Я не знаю, о чем вы, — пробормотал Эренар. Мирта оттолкнула его в сторону, наклонилась, чтобы посмотреть под кроватью и, не найдя там никаких следов, отправилась к шкафчику. Послышался легкий скрежет — Чарли засуетился внутри своего убежища. — Наверняка здесь, — проговорила она, отворяя дверцы. Из темноты на нее посмотрели два жалобных глаза светло-бурого цвета, в которых одновременно трепетал голод и страх.Однако служанку это ничуть не впечатлило, а наоборот разозлило пуще прежнего. — Да знаешь, что я тебе сделаю за это?! Ты знаешь?! — ее голос срывался от крика и ненависти. — Мирта, оставь мальчика, я сама, — неожиданно для всех послышался голос старушки, стоящей в дверях. С этими ее словами служанка в мгновение ока выскочила из комнаты, сердито фыркнув. Берта не спеша вошла в комнату, сперва посмотрела на щенка, а затем на мальчика. — Когда я нашла тебя, ты был еще совсем маленьким… — начала она. — Я вижу, как к тебе здесь относятся и, увы, ничего не могу с этим поделать. Эренар виновато молчал, внимая всем ее речам. — Можешь оставить его себе, но помни, что за ним следует должным образом ухаживать, — она помедлила, а после многозначительно добавила, — и кормить. — Спасибо вам! — прокричал он с радостью на сердце и ринулся обнимать старую няню, ее выцветшие голубые глаза были наполнены состраданием и безграничной любовью. Лицо старушки озарилось в искренней чистой улыбке, и она прижала мальчика ближе к себе, легонько погладив его по черной макушке. И так они стояли какое-то время, после чего Берта покинула комнату, предварительно погладив Чарли, который лизнул ей руку и завилял хвостиком. Берта всегда нравилась Эренару, а после того, что она для него сделала, он полюбил ее так, как никогда прежде. До этого он видел в ней не более чем доброго и несколько неуклюжего человека, который одевался в мешковатую одежду, чтобы скрыть свою старость. Но теперь все изменилось. Она превратилась в тот прекрасный образ, что никогда не угаснет в его памяти. Время между тем по своему обыкновению без устали шло вперед. Эренару уже исполнилось девятнадцать лет. Недавно он оставил сиротский приют и поселился у старой Берты, которая сама настояла о переезде к ней. Ее двухэтажный беленький дом находился на другой окраине города, где не пахло вечной тухлой сыростью, и где было множество небольших зеленых лесов, разбросанных подобно одиноким в море островкам. Он был достаточно хорошо благоустроен и имел приятный фасад, сделанный из прочного серого камня и дерева. Резная дверь дополнялась прямоугольной пилястрой, немного же выше находились миниатюрные балкончики, а подле них располагались окна, что выходили в некоторых местах дома на красивую лужайку, за которой приглядывала сама Берта. Она жила тихо и уединенно, и после переезда Эренара ничего сильно не изменилось. Берта выделила ему свою собственную комнату. Она разительно отличалась от той, в которой он жил прежде: стены, потолок и пол находились в отличном состоянии. Кроме того она была обставлена одной мягкой кроватью с подушками и теплым одеялом, маленьким читательским столиком, на котором находился подсвечник, стулом с мягкой подкладкой, желтыми занавесками, прикрывавшими чистое окно, парочкой платяных шкафов и небольшими книжными полками, на которых мирно покоились учебники по различным наукам, словари, рассказы и новеллы, повести и записки, романы и сказочные поэмы. К тем летам основные качества Эренара уже успели сформироваться. Он был весьма целеустремленным юношей, однако вместе с тем не был лишен и некой апатии, время от времени вторгающейся в его жизнь. В остальном он был все таким же неприметным, начитанным и не имел в своей голове никаких особых перспектив на будущее. Все же судьба не уготовила ему размеренной и заурядной жизни. - Чарли! Чарли! - звал его Эренар из узенького коридорчика. Со второго этажа через комнату и главный зал, сбивая все на своем пути, несся уже изрядно под-росший лабрадор. Казалось, что вместо глаз у него были два сверкающих уголька, в которых теп-лилась лишь бесконечная доброта и любовь. Завиляв хвостом, Чарли принялся усердно прыгать и облизывать своего хозяина. - Ну, ну, - произнес тот, морщась от ласк и смеясь. - А кто пойдет гулять? - вдруг строго спросил он. Лабрадор принял выжидающую охотничью стойку и склонил голову набок. - Гулять идет, - Эренар сделал многозначительную паузу, - Чарли! - тот снова прыгнул на него и принялся ластиться. Как и всегда, когда они отправлялись на прогулку, он одел ошейник, прикрепил поводок и предупредил Берту, которая наверное хлопотала на кухне, что скоро вернется. Излюбленным местом, где они любили проводить время, был небольшой лесной парк. Он привлекал их своим старческим спокойствием и не многолюдностью. Туда редко, кто заглядывал. Да и впрочем Чарли там очень нравилось, потому что только в лесу он мог вдоволь набегаться и погонять птиц, кроликов и других зверьков, которые попадались ему на глаза. Отпустив с поводка Чарли, Эренар принялся прогулочным шагом идти по уже знакомой тропинке, что время от времени ненадолго терялась за густой изумрудной травой. Ступая по легко ломающимся сухим ветвям, он вскинул голову кверху, увидев безоблачное и холодное сине-голубое небо, и вдохнул как можно больше воздуха. В нос ударил любимый ему запах прелых листьев. Однако, что-то, едва уловимое сознанию, заставило его обернуться. Вдали из-за высоких диких кустов мелькнула тень. - Чарли! - голос разрезал гробовую тишину. Каждое движение Эренара, каждый звук, исходящий от него, казался неестественно громким. Вдруг раздался шелест позади, по его телу пробежали мурашки. Быстро повернувшись на пятках он увидел Чарли, беззаботно гоняющегося за пестрой бабочкой. Мир снова заиграл прежними красками. Но что-то не давало ему покоя. Эренар еще раз окликнул своего пса, чтобы привязать его на поводок и как можно скорее уйти отсюда. Но Чарли, как по чьему-то злому велению, застыл на месте. Медленно повернув свою голову, он оскалил кровоточащие зубы и стал приближаться к нему, брызгаясь алой слюной. Эренара сковал животный страх. Запах мертвечины, ни пойми откуда взявшийся, начал душить его. Он схватился за горло под оглушительный лай своей собаки. Взор его помутнел, а ноги подкосились сами собой. С ним словно кто-то играл. Когда туман перед глазами рассеялся, Эренар увидел добродушного и веселого Чарли, облизывающего его дрожащие руки. Он погладил его, все еще находясь под действием какого-то дурмана, тяжело приподнялся и тревожно стал оглядывать округу, которая будто бы плыла перед ним. Меж тем тело, одолеваемое подступающим ознобом, начало дрожать. Холод пронзил его члены, а страх сжал грудь в могучие тиски. Спустя несколько минут, в которые Эренар пытался прийти в себя, сучья и кроны на деревьях затрещали, а листья переполошились, будто чья-то незримая воля пронеслась вместе с воздухом, сотрясая под своим натиском все живое. Голоса лесных жителей на какой-то миг утихли, а затем и вовсе смолкли. Но ненадолго. Птицы, словно сошедши с ума, начали истошно кричать и визжать. После, следуя какому-то приказу, они запели в унисон протяжную и унылую мелодию. Земля под ногами Эренара в тот момент слегка подергивалась, подобно живому существу. И не мог он разобрать, наяву это происходит или же во сне. Но когда он прикоснулся к ней — она, к его удивлению, действительно двигалась. Что-то инстинктивно подсказало ему бежать отсюда, как можно дальше и без оглядки. Так поступил и его пес. В следующее мгновение они уже неслись по лесу незнамо куда. Их одолевал страх. Остановившись чтобы отдышаться, Эренар вдруг понял, что рядом с ним больше нет Чарли. Но в тот же роковой момент он услышал сладко-манящий голос, что призывал к себе. Ноги, словно околдованные, начали вести его против собственной воли к неизведанной темноте густоты леса, в котором мелькали горящие фиолетовым светом два широко расставленных глаза. Их воздействие на разум Эренара было опьяняющим, и через несколько мгновений он, уже ничего не осознавая, поддался сей власти и верно шел к своей цели, что, не смолкая, призывала к себе созвучным многоголосием. Голову заполонила путаница слов. В этот-то момент, когда опасность была особенно близка, кто-то прикоснулся к Эренару, и он вмиг пришел в себя. Оглядевшись по сторонам, он заметил старого человека одетого в бордовые лохмотья, а затем наконец почувствовал и его руку на своем плече. Он хотел было воскликнуть, выразив свое недоумение, как неожиданно из тех самых обильно заросших кустов вырвался непонятный темный силуэт, воспаривший к верхушкам деревьев. — Держись меня! — прогрохотал властный голос и Эренар, завороженный увиденным, не сопротивлялся. Престарелый незнакомец, чье лицо было неестественно бледным, настороженно поглядывал вверх и по сторонам, прислушиваясь к малейшему шороху. Вдруг вместе со сломанными сучьями на твердь ниспали несколько больших и крепких перьев, а затем и их обладатель начал мелькать среди листвы, будоража воздух своими могучими крыльями. — Что это? Что происходит? — вырвалось из уст Эренара. Однако незнакомец не спешил с ответами и отпихнул юношу подальше в сторону, когда над ними пронеслась тень с огромными заостренными когтями, которые пытались впиться в Эренара. Но он успел вовремя припасть к земле. — Останешься лежать — умрешь! — с гневом объявил старик. Эренар тут же встал и еще раз взглянул на старика. На его лице отображалась целая смесь эмоций. От простого гнева до сожаления и подобострастного страха. Неизведанное существо опустилось на твердь где-то поодаль и, приняв человеческий облик, вышло из своего естественного прикрытия, коим служил лес. — Отдай его, старик! — вызывающе крикнул получеловек, оскаливая свои клыки и сверкая глазами, в которых томилась неутолимая жажда крови. В одно мгновенье он обернулся в огромного медведя, буро-серая шкура которого была усеяна высохшими шрамами и глубокими порезами. Зверь издал грохочущий рык, что, казалось, заставил задрожать саму твердь, а затем провел смертоносной лапой по земле, оставив пятипалый след, и медленно двинулся к моему герою, то и дело потряхивая головой с массивной гривой. — Беги! — приказал незнакомец, созерцая неизбежное. Они скрылись в кустах, которые с превеликим удовольствием разорвал медведь, и направились вглубь леса, застонавшего от треска ветвей и сухой коры. Эренар добежал до широко разлитого ручья, чьи воды причудливым изгибом сбегали вниз по камням и остановился, чтобы унять пульсирующую боль в висках и попытаться услышать окружающий его мир, который вновь неестественно замолк. Он оглянулся и не заметил старика. Он отстал от него еще несколько минут тому назад, когда они взбирались по крутому холму. Его грудь снова сковало объятие страха. Именно такого страха, при котором приходит понимание, что вот-вот произойдет то, что непременно тебя убьет. Спустя считанные мгновения, он ощутил тяжелое и прелое дыхание, обрушившееся на затылок, и с дрожью отпрянул назад, увидев всепожирающие глаза, что горели светло-коричневым пламенем. Медведь прорычал еще более неистово, чем прежде, и одним движением повалил Эренара на твердь, а затем придавил своей лапой его тело, на котором уже начинали появляться мелкие багровые капельки крови, выступавшие из-под одежды. Заостренные когти чудища медленно проникали под кожу. Эренар издал громкоголосый стон от боли и отчаянно вцепился в землю, как тут же мелькнула голубая искра, осветившая его глаза изнутри. В тот миг он думал, что умер. Однако неистовое биение сердца и учащенное дыхание с легкостью это опровергало. Когда Эренар почувствовал, что ничего более не сжимает его грудь, он приоткрыл свои веки и увидел поверженного монстра, из пасти которого хлестала черно-красная густая кровь. Чудище то поднимало свою голову к верху, то снова в полной беспомощности опускало ее. — Вставай! — словно откуда-то издалека, послышался твердый и волевой голос. Следом за ним чья-то дряхлая рука будто бы вернула Эренара обратно в реальность, на долю мгновения придав ему храбрости. — Что произошло? — выдавил он из себя, с трудом открывая глаза. Он видел, как поодаль неизведанное существо корчилось в предсмертной агонии. — Пора, — произнес старик, посмотрев направо, где уже были видны взмахи крыльев, что попеременно терялись в листве. — Скоро их будут десятки, — он огляделся и проникновенно посмотрел на Эренара, который еще не мог прийти в себя. — Будет немного тошнить. Незнакомец схватил его за руку, а тот в свою очередь попытался вырваться из этой крепкой хватки, но было поздно. Яркие разноцветные вспышки озарили сознание Эренара, и плоть перестала быть оболочкой для его души. Теперь она превратилась в бесформенный огонек, что проносился по тоннелю, подобному урагану, в котором текли красные, золотые, белоснежные, изумрудные и небесные тона. Они переплетались и смешивались друг с другом в потоке бесконечного вихря.***
Они очутились рядом с зеркально чистым озером, в стороне от которого росло огромное могучее дерево, уходившее своими толстыми корнями далеко в толщу воды, отражавшей в себе все небесное поле. На ветвях древнего Ниралиона — одного из четырех Великих Древ — росли огромные спелые плоды рубинового цвета, слегка прикрываемые листвой нежно-алого оттенка. В его толстой буровато-коричневой коре виднелись тонко заостренные мечи, клинки, топоры и секиры с искусно гравированными и позолоченными рукоятями, что были воткнуты в плоть дерева по самый эфес. По округе же на день пути простирался огромный темный и густой лес, отличающийся темно-нефритовыми листьями и водившимися в нем мелкими травоядными животными, которые выходили только по ночам, чтобы не наткнуться на крылатых хищников, часто охотившихся при свете звезды, что освещает этот мир днем и скрывается ночью, уступая место своей младшей сестре, которая служит проводником для всех ночных тварей. — Что это было?! — выкрикнул Эренар, который в то же мгновение упал на твердь от жуткой боли, скользнувшей по всему телу. — Ты его убил, — ответил он и угрюмо посмотрел на него. Затем старик перевел свой взор на сгущавшиеся на юго-востоке сумерки, возвещавшие о приближении ночи, и на еще ясное небо над головой, на котором уже проглядывались очертания тысячи маленьких звездочек, что сияли и переливались холодным и чистым светом, дожидаясь полной темноты, чтобы одурманить всякого путника своей неповторимой красотой. Когда боль немного утихла и пелена сгущавшегося мрака отступила, Эренар огляделся. Он по-пытался встать, но слабость поразила его члены, а сознание на какое-то время снова окутал туман. Старик перевернул его на спину, схватил его за руку, которую свела судорога, и, открыв маленький флакончик, заставил его испить едва светящейся голубоватой жидкости. — Это должно помочь, — промолвил несколько безразлично старик и отпустил его ладонь. Эренар глядел на него все это время, ощущал свою беспомощность, которая спустя несколько минут начала покидать его. Когда силы окончательно вернулись к нему, он еще раз осмотрелся по сторонам и попробовал подняться с земли. — Где мы? — вопросил он ошарашено хриплым голосом, безуспешно пытаясь хоть на чем-нибудь задержать свой взгляд. — Мы в новом мире, осваивайся, — произнес, нехотя, незнакомец. Осмотрев землю, старик, как ни в чем не бывало, начал собирать хворост и валежник, чтобы разжечь костер, изредка поглядывая на юношу. Когда Эренар окончательно пришел в себя, все его внимание привлекло то самое большое дерево. Древо Войны будто шептало ему что-то на ухо, притягивая к себе. Он и не заметил, как оказался возле озера, которое начинало светиться изнутри нежно-лазурным цветом по мере того, как тускнел день, уступая место надвигающимся сумеркам. — Это мне мерещится, — проговорил Эренар ссохшимися губами, подходя к водной глади. По чьему-то незримому велению он опустил в нее руки. Неимоверный холод охватил их, но не причинил никакой боли. Напротив, разошедшийся по коже мороз, приятно согревал конечности. Он зачерпнул немного воды в ладони и, как завороженный, стал внимательно разглядывать ее. Немного поколебавшись, Эренар решился испить из озера. — Священную воду не пьют, — упрекнул старик с усмешкой. Эренар к тому времени уже успел сделать несколько глотков и только через мгновение осознал, что сказал собеседник. Его охватил кашель, который он сам и вызвал, испытывая крайнее чувство стыда и замешательства. Чтобы исправить хоть как-то эту ситуацию, он не нашел ничего лучше, как помочь старику в сборе сухих ветвей для костра. Эренар все время поглядывал на него, несколько раз пытался заговорить, но попытки были тщетны, и он просто следил за ним и его действиями, однако все время во всем замечал какую-то странную нерешительность, а в серых глазах безмерную тоску. Вскоре хворосту было достаточно и старик дал понять, что пора разводить костер, поскольку уже стемнело, а свет, исходивший от озера, был невероятно красивым, но, к сожалению, не мог согреть их и укрыть от хладных объятий долгой ночи, что отступит только перед рассветом, который, как казалось Эренару, будет еще очень нескоро. — Духи Леса. Прислужники, — произнес кротко старик, отвечая на раннее заданный вопрос. Из его дряхлой костлявой руки вырвалась смирная энергия красноватого цвета, что коснулась сухих ветвей. Следом блеснул маленький огонек, из которого выросло пламя, перекинувшееся на другие ветки. Старик, предвкушая долгожданное тепло, улыбнулся и присел подле костра, подставляя свои руки к пламени, чтобы согреть их. — А?! — вырвался грудной голос Эренара. Повинуясь замешательству, он отпрянул назад. — Магия. — Нет, нет. Постойте. Она ведь не существует, — выговорил сквозь ком в горле Эренар. — А время? Оно существует? — спросил старик с некоторой долей ухмылки и после продолжительного молчания продолжил: — Ты можешь наблюдать только за тем, как оно себя ведет. Время заставляет стареть и угасать все, что есть в мире. Оно разрушает его изнутри и обезображивает до неузнаваемости. Однако только спустя года и целые эпохи создается, что-то по-настоящему стоящее, чего время не коснется еще очень долго, но все же в конце концов, увы, сотрет с лица Вселенной. Ты никогда не увидишь напрямую само время, — он помедлил, взвешивая следующие слова, — и что у нас в итоге? Ты не видел время напрямую, но видел магию воочию, и все еще предпочитаешь верить в первое, нежели во второе? — Время хотя бы реально, — проговорил Эренар, как бы указывая на старость своего собеседника. — Верно, но магия куда более реальна, чем ты себе представляешь. Разбуди в себе мальчишку, что верил в волшебство когда-то, читая книги, в невероятные сюжеты которых он отчаянно верил, — старик помедлил, взглянув на костер, а после продолжил, — и хочешь того или нет, но отныне ты герой этой самой книги, в которой уже успел поспешно разочароваться, не дочитав до конца. Он встал, страшно кряхтя, и силой мысли по его ладони разлился яркий огонь, что окутал тонкие кости, не причиняя вреда, а затем, подражая смертельно ядовитой змее, пополз по шее и спустился по рукаву серой высветившейся мантии, скользнул на твердь и погас, растворившись в пыли и воздухе. — Садись, — отрезал старик, когда увидел, как тело Эренара застыло. Он поколебался с секунду, смотря то в лес, то на незнакомца. — Несносный юнец! — выкрикнул тот в явном недовольстве. Ветка одна, другая, третья, шелест травы, легкий возбужденный вой ветра и отдаляющийся огонек костра — все это смешалось в его обострившихся чувствах. Ноги несли Эренара куда-то вдаль, полагаясь на страх. Неожиданно для себя он наткнулся на что-то плотное и упал на землю, моментально покрывшись опавшими листьями. — От себя не убежать! — старик схватил моего героя за плечо и попытался привести его в себя. — Все это невозможно! — вскрикнул Эренар. — Невозможен до абсурда ты сам! — возгневался тот, что-то еще долго бурча себе под нос. — Дайте мне минуту. Просто дайте одну минуту, — он оперся о дерево, чтобы отдышаться от бега. — Я читал об этом всем только в книгах. И слышал от различных сумасшедших стариков. Это не должно было становиться реальностью. Только не в случае со мной, — видно, что слова «сумасшедший старик» задели незнакомца и он хотел было выругаться, но сдержал свой пыл. — Я не знаю. Не знаю даже где я. И что мне теперь делать тоже не знаю. — Лантмир, — перебил его тот. — Остальное узнаешь позже. «Может быть» — докончил он в своих мыслях. — Лантмир? — с надрывной насмешкой переспросил Эренар. — Мы не могли оказаться там. — В самом деле? Так где же мы по-твоему сейчас? Эренар промолчал. — Нам нужно вернуться к костру, — продолжил старик, — иначе твои конечности отомрут раньше, чем бы ты этого хотел. Возвращаясь обратно к поляне, они более не разговаривали между собой. Старик лишь изредка поглядывал на Эренара, что-то думал про себя и прикидывал дальнейший ход своих действий. А тот просто напросто пытался осмыслить услышанное. — Как вас зовут? — спросил он вдруг, разрывая тишину. — Арденион, — произнес он с нежеланием. — Держался бы ты меня ближе, а не бегал. Я уже не молод, чтобы попросту тратить свои силы, чтобы успокоить тебя. — Я еще никогда не ощущал смерть так близко, — проговорил он, спустя какое-то время и потер свою грудь, скорчившись от фантомной боли. — Она ближе, чем тебе кажется, но я не намерен причинить тебе вред, — по его лицу скользнула улыбка, — и уж точно не позволю, чтобы это сделал кто-нибудь другой. У тебя теперь множество врагов, однако я не один из них. — И чем я им всем обязан?! — Эренар остановился. — Они ненавидят жизнь, как таковую, и в особенности твою. Отныне, как я уже говорил, ты герой своей собственной судьбы, которая хочет тебя прикончить. Ты больше не обычный человек, ничем не выделяющийся из серой массы остальных. Смирись с этим. — Хотел бы я остаться в той самой массе, — подытожил Эренар, снова набрав темп. — И я, — произнес Арденион. — Я не смогу вернуться обратно? — с этими словами Эренар, вдруг осознал что Берта и Чарли, возможно, потеряны для него навсегда. — А ты действительно этого хочешь? — вопросил тот и, не ожидая ответа, сразу же продолжил: — забудь свою прежнюю жизнь. Ее больше нет. Нравится это или нет, но теперь придется существовать только тем днем, который нам ниспослали те, в кого мы больше всего верим, — заключил Арденион, когда они увидели пламя, которое уже было готово принять их в свои объятия и укрыть от ночи, что нередко проявляет неблагосклонность к людям. Но все же иногда она дает шанс на выживание. Сегодня был именно такой шанс. Они сидели возле причудливо танцующего огня и ни о чем больше не смели заговорить друг с другом. Каждому хотелось обдумать все события, тщательно взвесить все, что случилось с ними за последние несколько часов. Им не недоставало слов, им недоставало самих себя.***
Эренар проснулся посреди ночи в страшном поту, отчаянно пытаясь вспомнить то, как он уснул. Первым, что приметили его глаза, был старик, лежащий на земле на собственной расправленной мантии. Он подпер свою голову дряхлой рукой вместо подушки. Затем взор Эренара обратился к сияющим холодным звездам, которые открыло ему небо в столь приветливый поздний час, успокоив его этим. Дыхание постепенно выровнялось и глаза начала застилать пелена сладостного и доброго сна, что уносил его на перистые белоснежные облака, а затем в страшную пучину темноты, которая открыла перед ним свои роковые тайны, обнажив неподдельную красоту взрывающихся и пылающих звезд и зарождающихся галактик, чьи спиральные рукава едва касались тела Эренара. Вселенная улыбнулась ему, потому что человек заметил ее, а он улыбнулся ей в ответ, потому что она заметила его.