Дикие сливы. Часть 2.

      Они нагнали их, но подоспели к самой развязке — апач-похититель валялся на земле с пулей в почке, Лунный Олень, с уже освобожденными руками и ногами, восседал на мустанге, как принц на троне, и взирал на Текса со своим обычным выражением оленя на водопое, то есть донельзя сосредоточенным и серьезным.       Текс выглядел победителем, да он им и был, что ни говори; и хотя он изо всех сил старался продемонстрировать скромное послушание, опустил глаза долу и принял смиренный вид, Даллас не обманывался на этот счет. Какое там послушание! Из тихого омута души ковбоя разом полезли все обитавшие в нем черти — видать, им до ужаса надоело сидеть смирно, и каждый старался найти себе дело.       Бегло осмотрев место действия и убедившись, что муж цел и невредим, и юный омега — невольная причина всех бед, как золотое яблоко, подброшенное на пир — тоже не пострадал, Декс безэмоционально похвалил храбрую находчивость ковбоя и резвость его коня, после чего объяснил новые правила игры:       — Вам необходимо как можно скорее вернуться в деревню. Этот апач мертв, но вслед за ним придут другие, и очень скоро. Вижу, ваши лошади измучены… Эдди и Стив проводят вас и прикроют по дороге. А я с Лео отправляюсь на помощь Красной Сове.       Близнецы, названные Дексом, сейчас же переменили диспозицию, преображаясь из рейнджеров в конвоиров, в то время как третий брат, по-прежнему стоя рядом с Дексом, готовился дать шпоры коню.       Текс внутренне возразил Ричарду — по его мнению, куда разумнее было или всем присоединиться к Красной Сове или же ехать опять-таки всем вместе в деревню, дав остальным индейцам знать, что сын вождя спасен — так что продолжать бой с врагами за него уже нет нужды.       Но сегодня он и так уже проявил достаточно непокорства и пренебрежения к власти старшего мужа, и не хотел еще больше оскорблять его своим упрямством при тех, кто ему подчинялся беспрекословно. Скрепя сердце, ковбой согласно кивнул и по-военному козырнул альфаэро:       — Есть, сэр.       Они все вместе повернули назад, оставив убитого индейца вместе с его мустангом на попечении грифов и койотов, если их не найдут раньше сородичи апача.       Уже неподалеку от рощи, рядом с которой завязалась битва команчей с похитителями, отряд разделился, и Текс, прежде чем отбыть в сторону деревни, приблизился к Ричарду и, упрямо наклонив голову, потребовал:       — Обещай, что вернешься целым и невредимым. Иначе мне придется сжечь все типи апачей на много миль вокруг.       — Об этом не тревожься, я умру не сегодня, — спокойно ответил Ричард и глубоко вдохнул — запах разгоряченной кожи, запыленных волос и взмокшей на спине рубахи мужа причудливо перемешивался с его основным ароматом и тревожными, горчащими запахами прерии.       — Пламя вражды апачей и команчей и так горит ярко, не стоит подбрасывать в него хворост и поливать виски. Поезжай, не медли, верни вождю сына, пожинай плоды своего подвига — ты сегодня добыл ку, и заслужил право носить орлиные перья.       Он коротко кивнул на прощание, и лошади под ним и Лео Барнсом сразу же взяли в галоп. Понадобилось меньше минуты, чтобы расстояние и деревья полностью скрыли всадников от тех, кто мог смотреть им вслед.       Еще через пару минут Декс и Лео выехали на большую поляну, где Красная Сова с товарищами добивали апачей, от которых сегодня отвернулись боги.       Зрелище было кровавым и неприглядным, поскольку добывание ку в финальной фазе сражения обыкновенно сочеталось со снятием скальпов и вытягиванием кишок у проигравших.       Не порицая краснокожих — воинский обычай есть воинский обычай — белые мужчины удовольствовались тем, что удерживали границу: стреляли в пытавшихся напасть на них и не позволяли апачам вырваться из окружения и начать новую погоню за ускользнувшим пленником.       И лишь когда все было кончено, Декс сумел сообщить Красной Сове радостную весть, что луноликий омега освобожден Белым Ездоком и вместе с ним направляется к отчему дому…       Отъехав примерно на милю, так чтобы не слышать одиночных выстрелов или воплей, все еще свидетельствующих о продолжающейся битве, Текс приказал маленькому отряду остановиться у ручья: лошади, измотанные долгой скачкой, нуждались в воде и небольшой передышке, да и людям, не покидавшим седел несколько часов кряду, надлежало передохнуть и размять ноги. Братья-Барнс хотели, было, воспротивиться, но а-Сойер так глянул на обоих, что у бет разом отпало желание проверять, кто тут главный в отсутствие Декса. Лидерство досталось Тексу по праву, и он мог им распорядиться всем на благо.       Кроме заботы о лошадях и спутниках, в особенности о Лунном Олене, который держался на коне лишь из прирожденной гордости, но на деле был ослаблен и измотан не меньше, чем его мустанг, у Сойера свербила тайная надежда дождаться здесь основной отряд и убедиться в том, что Декс благоразумно едет с ними обратно в деревню, а не отправился всего с одним провожатым на новые подвиги…       Расседлав взмыленных лошадок и оставив их сушить шкуры и пастись у кромки воды, все четверо расположились в тени кустов на попонах. Назначив одного из близнецов, того, который ему представился Стивом, приглядывать за конями и прерией, а другому поручив развести костерок и сварить кофе, Текс устроился на спине, положив голову на кожаную подушку седла и, надвинув шляпу на глаза, по-ковбойски чутко задремал.       То ли переживания всего этого долгого дня были тому виной, то ли отвага, все еще бродившая в крови парня, но ему приснилось, что битва с апачами все еще идет, и что Декс, ввязавшись в нее, остается один против нескольких раскрашенных дикарей. Вот они накинулись с рычанием на рыжего жеребца и принялись грызть его зубами, словно были не людьми, а волками, и шкура несчастного животного покраснела от крови, а его жалобные вопли делались все слабее, и как всадник ни старался, ему не удалось отбить верного друга у индейцев-оборотней. Но конской крови им показалось мало — и оставив жеребца биться в агонии, апачи с кровавыми руками и губами сгрудились вокруг Ричарда… Почему-то он не сопротивлялся, когда они окружили его и повалили на землю, на его губах блуждала счастливая улыбка, когда их пальцы принялись срывать с него одежду, а зубы впились в белую кожу…       Душа Текса не выдержала этого ужасного зрелища и рывком вернулась в тело ковбоя, вздрогнувшее, как от удара. Картина мирного бивака развеяла сумрачный кошмар, и Сойер поспешил к ручью, чтобы умыть лицо и окончательно стряхнуть с себя остатки кровавых видений. Зайдя по колено в быстрое течение, он с наслаждением освежался, когда бронзовое нагое тело скользнуло к его ногам и Лунный Олень поднялся перед ним из воды и, дотронувшись до запястья, поманил за собой.       Первым порывом о-Сойера было стряхнуть руку команча и вернуться в лагерь, но а-Сойеру сделалось любопытно, куда его влечет сын вождя, и, вместо того, чтобы внять голосу благоразумия, он шагнул за ним.       Они пересекли ручей, и Лунный Олень вывел его на другой берег, под защиту густых травянистых зарослей. Там он повернулся к ковбою лицом и, не выпуская руки Текса, провел его ладонью по своему влажному телу:       — Лунный Олень благодарит Белого Ездока за спасение, теперь жизнь Лунного Оленя принадлежит Белому Ездоку и Белый Ездок может сделать с Лунным Оленем все, что захочет… — проговорил он, глядя своими черными немигающими глазами в глаза своего спасителя, и по их мерцающей бархатной глубине Сойер прекрасно понял, какое именно «хотение» этот хитрый омежка имеет в виду.       «Вот дьявол! Ну и что мне теперь делать с этим жертвенным ягненком?» — поняв, что снова попался, как муха в простейшую медовую ловушку, Текс досадливо закусил губу, раздумывая как бы повежливее отказаться от предложенной чести.       Самым поганым было то, что вид обнаженного ладного омеги и его призывный сладко-цветочный запах все-таки заставили его кровь разволноваться, а член — напрячься. Но Декс был прав в том, что любой выбор всегда влечет последствия, и Сойеру вовсе не нужны были новые мучительные приступы ревности со стороны мужа. Как бы ни был хорош и привлекателен юный индеец, он уже все сказал ему еще утром, в типи шамана…       — Муарукка, ты разве не слышал, что я говорил духам? Наши пути разошлись, ты волен взять себе мужем любого достойного воина вашего народа, но у меня есть Зовущий Реку и я выбираю его, не тебя.       — Твой бледнолицый муж беден, как бабочка и жаден, как койот? Лунному Оленю не нужно забирать тебя у него, Лунный Олень только хочет быть благодарен за возвращенную жизнь. — отчаяние и гнев всколыхнулись в глубине прекрасных глаз, и теперь уже юный омега поймал обе руки ковбоя и прижал их к своей гладкой груди:  — Слушай, Белый Ездок, этот тамтам стучит для тебя, этот дух-ветер колеблет мои ребра для тебя… — его рука узкой бронзовой змеей скользнула ниже и, утонув между бедер, вернулась назад, неся на пальцах тягучий сок, призывно кружащий альфе-Сойеру голову запахом цветов и созревшего меда. — Это озеро внутри меня ждет твой челн и плачет от одиночества…       Текс побледнел и отшатнулся от индейца — будто тот ему змею под нос сунул. Но змей в его джинсах уже заинтересованно поднял голову, и рвался проверить, как глубоко озеро омеги…       — Эй, мастер Сойер а-Даллас! — спасительный оклик одного из братьев-Барнс вывел ковбоя из оцепенения, и, оттолкнув руки команча, он вынырнул на берег ручья:       — Что там у вас?       — Всадники! Всадники на равнине!       — Это наши возвращаются?       — Не похоже что-то! Наши должны бы с другой стороны прибыть!       — Седлаемся! Костер потушите! — Текс бросился через ручей, пытаясь одновременно рассмотреть, что происходит на равнине, через которую они должны будут проехать по дороге назад и сообразить, как быть, если это отряд рейнджеров или апачей.       — Сколько их, видишь? — спросил он, присоединившись к Стиву, напряженно разглядывающему черные точки на желтом полотне выжженной солнцем прерии.       — Дюжина или около того… Синие мундиры! Солдаты из форта Дэвис! Апачи местные у них на службе, я слышал…       — Они едут сюда или мимо?       — А черт их разберет с такого-то расстояния…       — Ну и что предлагаешь?       — Пока подождем… Вдруг мимо проедут, нам с ними встречаться нет никакого резона…       — Хорошо. — Текс достал из кармана жилетки часы и взглянул на стрелку — если через три четверти часа мы с ними не разминемся, то придется разделиться. Я поеду им навстречу, а вы — через ручей и обогнете их по широкой дуге. Или лучше возвращайтесь прямо сейчас туда, где идет сражение — Декса и Красную Сову предупредите. И Лунного Оленя с собой заберите, нечего течного омегу солдатне показывать…       — Но мастер Сойер…       — Это не обсуждается. Меня, в отличие от вас, еще никто из федералов не разыскивает. И на моей свести пока нет ничего такого, что грозило бы мне арестом.       «И течки у меня, слава Триединому, сейчас нет». — добавил он мысленно.       — Эх, мастер, не знаете вы эту подлую породу… они, может, в бегах, значит, мародеры, пристрелят вас вот хоть заради ваших кольтов! — сокрушенно заметил Стив, но Текс был непреклонен.       — Пусть только попробуют! — храбро заявил он, хотя в душе вовсе даже не горел желанием проверять, насколько честными окажутся эти кавалеристы.       Барнсы переглянулись с заметным огорчением: мастер Текс определенно был не из робкого десятка, но ситуацию понимал в корне неправильно. Стычка в прерии никак не входила в ближайшие планы маленького отряда. Близнецы скорее согласились бы собственноручно убить сына вождя, чем позволить не в меру ретивому мужу атамана ввязаться в очередное приключение. Декс хорошо натаскал своих волкодавов — получив приказ, Барнсы его выполняли споро, точно и без лишнего шума. Сейчас им было приказано доставить мастера Текса и проклятущего Лунного Оленя в безопасное место, то есть в деревню, они и доставляли, а по пути подмечали и мотали на ус разные мелочи, чтобы после доложить атаману во всех подробностях…       Мастеру Тексу захотелось покомандовать, и пусть его — пока распоряжения младшего мужа полностью согласовались с тем, что велел Черный Декс, у Барнсов не находилось причин возражать, и они не возражали. Но парень увлекся и берега вконец потерял, а значит, настал момент все ему разъяснить и показать на пальцах.       На беду, Ред, самый языкастый из них, лежал раненый в деревне, а Лео, говоривший редко, но метко, уехал с атаманом…       — Ну чего, давай, что ли, ты, Стиви. — решил Эдди. — Только покороче, время не ждет.       Стив досадливо махнул на брата рукой, поскреб загорелую шею и начал:       — Простите, мастер а-Сойер, но ехать вам туда одному никак нельзя. Да-да, погодите, не возражайте, дослушайте сперва! Кто б там ни ехал, солдаты или мародеры, нам с ними пересекаться ни к чему. Троп здесь много, как и куда уйти, чтобы от них подальше, мы знаем и вам подскажем. Но чтобы мы вас здесь бросили, а сами поехали назад, да еще с этим…эээээ… юношей, которого едва-едва выцарапали, чтобы он, понимаете, ароматы свои распространял заново по всей прерии — такому не бывать, и мы этого не сделаем. У нас приказ доставить вас с Лунным Оленем в деревню, пока Декс с Лео апачей отстреливают. И можете поверить, мастер Сойер: ни один злодей там не выскочит, даже если в мышь обратится. Кого Декс не дострелит, того Красная Сова дорежет, кого Красная Сова упустит — того наш братец уложит…       Стив остановился, чтоб перевести дыхание, и тут же вступил Эдди, как виолончель вслед за трубой:       — Давайте мы сейчас через ручей перейдем да в подлеске спрячемся, переждем, а через четверть часа опять к деревне двинем. Не сомневайтесь, мы и тропы знаем, и парочку хитрых маневров… Вам-то тоже дело есть — вон, за подопечным смотреть, а то больно уж он текуч, что твой ручей — не ухватишь…       — И не надо нам больше в пути останавливаться, — добавил Стив и бросил мрачный взгляд на омегу, который все это время хранил невинный и отрешенный вид, как будто все это случилось не из-за него, и он не пытался вот только что на глазах у изумленной публики соблазнить супруга Черного Декса.       Для бет Барнсы очень хорошо различали запахи, но, по счастью, аромат Лунного Оленя никого из близнецов не волновал, хотя бы потому, что ни в какое сравнение не шел с цветением диких слив… коего, по счастью, тоже пока не наблюдалось.       Похоже, в их маленьком отряде назревал бунт. Сойер тут же ощутил тяжелый гнев альфы, которому кто-то вздумал перечить. Но более мягкая и дипломатичная его часть, так недавно открывшаяся и уже вполне освоившая душу ковбоя, оказалась способна охладить его гневный порыв и склонила прислушаться к близнецам. Их опыт и здравомыслие говорили за то, что выдвинутый Стивом план вполне разумен, и в том, чтобы подчиниться ему, не было никакого урона для альфьей чести ковбоя.       «…а если ты еще раз решил перед омежкой покрасоваться, то он в твоей браваде и так не нуждается, ему хватило того, что ты спас его от апачей. Лучше подумай, как бы теперь самого себя от омежки этого уберечь…» — продолжал беспощадно вскрывать все потаенные намерения альфы этот рассудительный до тошноты внутренний голос, вновь весьма напоминающий покойного Куина.       — Ну хорошо… — скрепя сердце согласился с планом Барнсов Текс. — Но что если они едут на подмогу апачам и схлестнутся с отрядом Красной Совы? Мы ведь не знаем, что там у них да как… на чьей сторне перевес-то?       — А вы вон его спросите, сколько апачей было в том отряде, который напал. Пусть хоть на пальцах покажет. — кивнул в сторону Лунного Оленя второй близнец, кажется, Эдди.       Юный омега, поняв, что ему не удастся прямо сейчас заполучить желаемое, уже натянул на мокрое тело кожаную жилетку и штаны с мокасинами, и теперь делал вид, что все эти альфовьи разговоры его нимало не волнуют, стоял себе да волосы сушил на ветру…       Но Текс понял, что стоит ему опять заговорить с сыном вождя, и он вновь рискует поддаться его очарованию, попасть в липкие сети медово-розовой течки…       — Лучше ты у него и узнай, сколько апачей там было и как они вооружены. Когда мы ехали мимо, выстрелов почти уже не было слышно, стало быть, бой так или иначе завершался. Неясно только, в чью пользу.       Барнс согласно кивнул и, быстро обменявшись с юношей несколькими короткими фразами на языке индейцев, повернулся к Тексу с докладом:       — Он говорит, что апачей было два десятка, и что у них были еще пленники. Красная Сова собрал три дюжины воинов, этого достаточно, чтобы перебить и вдвое больше людей, чем у них было. Так что, мастер Сойер, будьте уверены, вскоре они все благополучно вернутся в деревню и станцуют там танец победы. А мы их должны будем встретить уже там, как и положено. Теперь как, едем в обход?       — Едем… — вздохнул Текс, окончательно сдавшись и в который раз за день ощущая горечь поражения.       «Ничего, ковбой, это все полезные уроки, потом припомнишь их с благодарностью…» — прошелестел призрак Тони.       «Угу. Выходит, Даллас снова меня обманул, говорил, что мне нужно научиться командовать, а сам дал своим людям распоряжение пасти меня, как телка несмышленого…» — едко возразил Сойер, наконец-то подобрав верное определение тому, по поводу чего ощущал непрошеную горечь.       «Ну, а кто ты есть-то, как не телок?» — все так же беззлобно ответил Тони, и Текс вынужден был признать, что да, по сравнению с бизонами Декса, он и вправду пока еще несмышленыш-сосунок, только-только вставший на собственные шаткие ножки. Признать это было неприятно, но зато теперь он мог сгрузить на этих двоих всю ответственность за решение ехать в деревню и держаться от военных подальше…       Дальше они действительно нашли возможность разминуться с отрядом, который если и ехал куда-то по прерии, то явно по каким-то своим делам, к столкновению двух племен непричастным. И достигли-таки знакомых мест, когда половину неба уже объяли крылья птицы-ночи.       Синее Облако вышел из типи, чтобы лично встретить спасителей своего сына, он довольно прохладно обнял Лунного Оленя, а тот еще и на колени перед ним опустился и долго то ли рассказывал что-то, то ли о чем-то просил. Но суровые черты вождя не дрогнули, и, отправив виновника всего переполоха в компанию других своих сыновей-омег, он простер к Тексу обе руки:       — Отвага кугуара в груди твоей, белый воин! И хладнокровие змеи, разящей насмерть! Расскажи нам про твой подвиг, поведай, как добывал ты первое ку!       Текс смутился, когда десятки пар глаз обратились на него с ожиданием какой-то похвальбы, и язык его прилип к гортани, онемев. Ему сделалось дико при мысли о том, чтобы хвастаться чем-то, что в его мире сочли бы просто нормальным поступком, достойным альфы.       Но у команчей подвиг за подвиг не считался, покуда сам герой не прославит его во всеуслышание. С тоской подумав о том, что если бы Ричард уже вернулся, то мог бы все рассказать гораздо лучше и красочнее, Сойер вздохнул и… так и не сумел выдавить из себя ни слова.       — Вождь, когда мы ехали сюда, Белый Ездок дал обет подарить свое ку (1) Красной Сове. Он смиренно ожидает, когда этот достойный воин вернется в становище и привезет с собой скальпы врагов, как знаки собственной отваги. — Стив Барнс внезапно пришел Тексу на помощь, и ковбой с благодарностью взглянул на него, тем паче, что и сам был бы теперь не прочь все свои подвиги приписать тому, кто один только и сумеет избавить его и Декса от назойливых ухаживаний Лунного Оленя…

***

      …Обратный путь в деревню оказался намного дольше, поскольку команчи после боя сперва обрабатывали раны друг другу, потом забирали с тел убитых все, что могло считаться законной военной добычей, и когда тронулись, поехали неспешным шагом, чтобы дать отдых измученным лошадям.       Красная Сова приблизился к Дексу и протянул ему новенький английский карабин, только что отнятый у поверженного врага:       — Возьми это, бледнолицый брат, и пусть твои пули попадают в цель так же метко, как если бы ты вкладывал их рукой.       Отказаться принять подарок у индейца — значит нанести тяжкое оскорбление, и Декс взял ружье, другой рукой передавая команчу одну из своих шестизарядок: он знал, что Красная Сова давно положил на них глаз:       — Пусть боги пошлют удачу и твоей охоте, краснокожий брат, какую бы дичь ты не преследовал…       Индеец вдруг усмехнулся так горько, и запах его потяжелел, напитываясь нотами крови и сухой земли, скорбным ароматом цветов, растущих на могилах, и Зовущего Реку словно окатило волной чужой боли.       Он понял, понял без лишних объяснений, что тревожит Красную Сову, и какая желанная «дичь» постоянно ускользает из сильных рук воина… Хорошо еще, что бессильный гнев команча обращался не на Текса, а на злокозненных и неблагосклонных духов, застудивших сердце Лунного Оленя, а после — шутки ради — внушивших надменному и прекрасному сыну вождя слепую страсть к чужеземцу.       Несколько минут бледнолицый и краснокожий молча ехали бок о бок, хмурясь и печалясь каждый о своем, наконец, Декс сумел подобрать подходящие слова:       — Прости меня, Красная Сова, я не придавал значения предсказаниям Падающего Дождя, и разгневал духов. Они жестоко мне отомстили, но брызги их гнева задели и твою душу. Но я исправлю содеянное; скоро мы с Белым Ездоком покинем земли команчей, и никогда больше сюда не вернемся. Дальнейшее зависит только от тебя.       Красная Сова посмотрел на своего спутника и бесстрастно ответил:       — Пусть духи станут милостивы, Зовущий Реку, и помогут нам с тобой… Очарование Лунного Оленя столь велико, что перед ним не устоит и камень, не то что бледнолицый чужеземец. Я сам принесу жертвы духам и богатые дары шаману, чтобы все сбылось по-твоему, и муж твой согласился уехать с тобой, оставив Лунного Оленя. А если он не согласится, что ты сделаешь? Убьешь его или увезешь насильно?       Декс справедливо решил, что индеец не оценит мудрость поговорки бледнолицых — насильно мил не будешь, но вопрос был задан так прямо, что многозначительное молчание только ухудшит дело.       — Он согласится. — и твердость тона, каким это было сказано, заставило Красную Сову уважительно кивнуть.       В ожидании возвращения отряда Красной Совы, команчи устроили общий пир у центрального костра. Расположившись вокруг жаркого пламени, пожирающего целые бревна, индейцы разбились на группки и угощались тем, что успели наготовить в своих очагах кроткие омеги.       Текса и обоих Барнсов усадили в круг почета молодые альфы, которых по каким-то причинам не взяли в погоню за апачами, и теперь юные воины стремились хотя бы так причаститься к военной доблести и наперебой угощали отличившихся бледнолицых самыми вкусными кусками мяса и то и дело подливали им пенный хмельной напиток из кукурузы и трав.       С момента возвращения в лагерь прошло уже несколько часов, и Текс, то и дело поглядывая на свой брегет, не на шутку тревожился за судьбу Далласа. Но Падающий Дождь, сидевший в одном круге с ним и вождем, всякий раз посылал ему взгляд, полный умиротворения. Тогда Сойер словно бы слышал у себя в голове его голос, вещающий о том, что духи покровительствуют Зовущему Реку, и временно успокаивался. Но лишь до следующего взгляда на циферблат, где стрелки неумолимо отсчитывали все новые и новые минуты разлуки и неопределенности, которую даже послание шамана было не в силах преодолеть до конца.       Но вот, наконец, вдалеке раздались возгласы дозорных, возвещающие радостную весть, и все племя тут же повскакало на ноги и двинулось встречать победителей.       Текс тоже медлить не стал, ему не терпелось убедиться в том, что с Ричардом все в порядке и обнять мужа, с которым на протяжении сегодняшнего долгого дня ему случилось дважды повздорить, нарушив его волю и планы.       Он уже заметил всадников, въезжающих в деревню мимо сторожевого костра, и выхватил взглядом фигуру Далласа, как вдруг легкая тень метнулась ему наперерез, и по губам и щеке влажно мазнули чьи-то пальцы, оставив на них предательский медово-розовый след…       Лунный Олень скрылся в толпе соплеменников раньше, чем Текс сумел перехватить его. Месть омеги-команча была коварной — теперь Сойер уже не мог обнять и поцеловать мужа, не заставив того заново испытывать сомнения и муки ревности, да и Красной Сове исходящий от соперника запах возлюбленного вряд ли придется по душе. И уйти прямо сейчас к ручью, чтобы смыть с кожи чужой запах, тоже было нельзя — тогда Даллас заметил бы, что Текс его не встречает и счел бы это новым проявлением неуважения.       Остановившись среди потока индейцев, спешащих встретить воинов, он в бессилии сжал кулаки, решая, как поступить, пока Ричард сам его не заметил. Но, похоже, это уже произошло, и альфаэро просветлел лицом, заметив Текса в толпе краснокожих, и направил рыжего прямиком к нему…       Задержав дыхание, Сойер кое-как отер с лица липкий омежий сок, и, глубоко вздохнув, двинулся навстречу мужу, предчувствуя новое его огорчение и не зная, что сказать в свое оправдание.       «Духи сегодня голодны…» — думал Падающий Дождь, глядя сквозь пламя костра на размытые очертания Срединного мира и на куда более четкие и яркие контуры бестелесных сущностей, слетевшихся отовсюду на запах человеческих желаний и страстей. Черные, красные, сине-зеленые, лиловые, бронзовые и золотые тени вились над головами альф, бет и омег, оставаясь незримыми, и жадными ртами ловили ручейки мыслей и огненные всполохи чувств.       Трапеза была богатой, и духи росли на глазах, становились сильнее, больше, плотнее, еще чуть-чуть — и они смогут нашептывать так, что соблазнительные голоса станут различимы для смертных, особенно захмелевших и полусонных.       А кое-кто непременно присосется к ослабевшему сердцу, начнет манить, вытягивать живую душу, чтобы выгнать ее прочь и самому занять вожделенное тело…       Одна из таких теней, красновато-лиловая, цвета вожделения и страха, отделившись от Лунного Оленя, напитанная неутоленной страстью самонадеянного и пылкого юноши, бродила вокруг Белого Ездока, тянулась к нему липкими длинными пальцами, звала тонким голосом — и Белый Ездок откликался, сам того не зная, все больше проваливаясь в страх и прочные сети из чужого сладкого запаха.       Шаман взглянул на Зовущего Реку, альфу Белого Ездока, восседающего на высоком рыжем коне, и с острой беспощадной ясностью узрел будущее этих двоих… оно почти уже свершилось, и станет неизбежным, если позволить другой тени, желто-зеленой, проскользнуть к рыжему коню, повиснуть на стремени, взобраться выше и пробраться на грудь к Зовущему Реку, куснуть его в самое сердце.       Но для чего же посылается в Срединный мир шаман, как не за тем, чтобы хранить горячие сердца и благородные души от злых и голодных духов?       Неслышной поступью крадущейся пумы Падающий Дождь нагнал Белого Ездока и, обхватив за плечи и особым образом толкнув под колено, опрокинул юношу наземь, шепча на языке бледнолицых:       — Зола и земля! Зола и земля!.. Зола смывает, земля забирает.       — Эй, Падающий Дождь! Что это ты творишь с моим мужем среди бела дня? — послышался сверху деланно-разгневанный голос Зовущего Реку. — Неужели хочешь похитить честно добытое им ку, чтобы бросить в свой колдовской котел?       Отпуская Текса, шаман только улыбнулся. Зовущий Реку и Белый Ездок не видели и не могли увидеть, а тем более — услышать, как две призрачных тени, красно-лиловая и желто-зеленая, с визгом разжали липкие скрюченные пальцы и с разочарованным воем утекли прочь: одна ушла в землю, как вода, вторая растворилась в дыме костра…       Вместо того, чтобы подойти к стремени мужа и достойно поприветствовать его возвращение, Текс вдруг самым позорным образом ткнулся носом в землю — прямо под копыта рыжего. И даже не понял сразу, как это с ним вышло, пока не услышал над собой певучий голос шамана, и голос Ричарда, в котором прозвучало явное неодобрение.       Спешно поднявшись, он принялся первым делом счищать с лица липкую желтую глину, но вместо этого только сильнее размазал ее грязными пальцами по коже и стал почти неотличим от раскрашенных индейцев.       Все, кто заметил это, тут же радостно поделились друг с другом своими впечатлениями:       — А! Белый Ездок теперь уже не совсем белый!       — Духи команчей вдохнули ему в грудь свою отвагу, и он стал лицом, как один из нас!       — Теперь Красный Ездок почти что брат Красной Сове!       — Так и есть, пока луна не взошла. Солнце светит обоим, луна — одному из них! — и все в таком же духе.       Сердито зыркнув на Падающего Дождя, Текс оставил попытки превратиться обратно в бледнолицего, поняв, что проще будет сделать это потом, дойдя до ручья или снова посетив индейскую мыльню. А пока ему надлежало все-таки поприветствовать благополучное возвращение Далласа.       — Вот и ты! Я рад, что вы вернулись с победой! — взяв жеребца под уздцы, Текс похлопал по крутой конской шее, остро пахнущей потом, соленой кожей и кровью врагов, потом поймал щиколотку всадника, прижался лбом к его колену и, жадно вдохнув родной запах, тихо добавил — Ты жив и невредим, муж мой… это все, о чем я просил духов прерии и Триединого.       Ричард ничего не сказал в ответ на нежное приветствие Текса, лишь слегка взъерошил волосы любимого, и позволил мужу вести коня, куда он только пожелает.       Текс умело прокладывал дорогу, перед ними расступались с почтением, но вслед обоим бледнолицым летели слова и взгляды, исполненные не одного только доброжелательства… Пару раз Ричард спиной ощутил ледяной холод, и, поскольку уроки шамана были им выучены хорошо, он внял этому предупреждению.       «Надо поскорее уезжать отсюда. Обещание, которое я дал Красной Сове, стоит сдержать, даже если ради этого мне придется нарушить слово, данное вождю. Синее Облако во многом ошибался на мой счет и на счет своего сына, но в одном он совершенно прав: любовь лишает человека разума и делает его слабым…».       Тексу хотелось увести Ричарда подальше от возбужденной суеты команчей, он сам уже успел порядком устать от нее, и полагал, что отдых и покой после трудного дня намного желаннее для альфаэро, чем пляски у костра и восхваления своих подвигов. Пусть этим займутся воины племени, на чьем счету снятые ими скальпы — тот апач, которого он убил по счастливой случайности, свой скальп сохранил, стало быть, похвастаться Сойеру было нечем, и нечем доказать, что он и вправду совершил то самое ку.       Однако, сейчас его куда больше волновало другое: дальнейшие планы Ричарда все еще оставались угрозой для его, Текса, омежьего спокойствия и вызовом альфовьей гордости ковбоя, и это тоже следовало обсудить с ним без посторонних ушей и глаз, и уж тем более без отвлекающих и раздражающих запахов чужой течки.       Потому Текс, буквально прорвавшись сквозь плотные ряды индейцев, настроенных на долгое празднование, увел коня Ричарда вместе с седоком подальше от центра становища, к их уединенному типи. Там он оставил Далласа управляться со снаряжением и, сбегав к ручью за водой для лошадей, заодно умылся как следует, избавившись разом и от грязи, и от запаха Лунного Оленя.       Вернувшись к типи, он наполнил выдолбленную в цельном бревне поилку, а остаток воды перелил из кожаного ведра в котелок и чайник. Нырнув под кожаный полог, он практически наощупь подвесил их над очагом и зашарил палкой по золе, надеясь, что в ее глубине еще теплятся горячие угольки. Но надежда была напрасной — огонь давно угас, и теперь пришлось разводить его заново с помощью зажигалки и пучка сухого лишайника и мелких веток.       Провозившись с растопкой, Текс отчетливо чуял присутствие мужа — его насыщенный кофейно-лимонный запах медленно и верно заполнял собой пространство типи, и даже костровой дым был не в силах заглушить его. Но заметил он Ричарда не сразу — тот сидел на шкурах и молча наблюдал за его суетой, и это молчание показалось ковбою предвестником чего-то нехорошего…