Зима за окном

Энитан Я старался избегать встреч с Богом, он, в свою очередь, стремился к этому же. Дождливая, прохладная и короткая аравийская зима медленно вступала в свои права, добавляя мне новых проблем. Мой жених, нелюбимый, но отданный как жертва, мерз. Мы с охранником полукровкой не сговариваюсь, следили за тем, чтобы камины в его покоях всегда были затоплены. Мне не хотелось, чтобы Тьери был заперт только в своих комнатах и умелый портной, нанятый мной, сшил для него зимнюю одежду подбитую мехом. Молодой мужчина, полукровка, влюбленный в иномирца, так и пожелавший остаться для него и для меня безымянным, с какой-то теплой и спокойной грустью наблюдал за нами. Я понимал его, понимал даже лучше, чем хотел. Охранник, не благородных кровей, он никогда не мог бы стать для принца чем-то большим, чем просто развлечение на пару ночей, а этого мужчине было бы мало. Тьери, иномирец, которому волей судьбы пришлось играть роль, к которой он был не готов, мой персональный ад тихо сидел, кутаясь в одеяло, и смотрел на огонь. Опускаюсь на ковер возле его ног, за прошедшие два месяца я успел изучить Тьери и знаю, так он будет себя чувствовать уверенней, свободней. - Энит, ты, наверное, ненавидишь меня? Поднимаю взгляд и улыбаюсь, искренне, и начинаю врать: - Мне не за что тебя ненавидеть. Более того, ты мне действительно нравишься, особенно рожки. Я вижу, что он хочет мне верить, жаждет, чтобы его обманули. Ловлю маленькую ладошку, прикасаюсь к ней губами, закрыв глаза. Я представляю совсем другую руку, от этого поцелуй, невинный и безразличный, становится интимным, откровенно нежным, трепетным. Тьери не хочет знать и видеть, верит, я чувствую, как чуть подрагивают пальцы в моей руке. Пусть так, через мою боль, через ложь, но сейчас иномирец чувствует себя особенным, желанным. Прикасаюсь губами к внутренней стороне запястья, вкладывая то, что хотел отдать другому. Мой невольный ад шумно выдыхает, напоминая, что для него этого слишком много, слишком. Отпускаю тонкие дрожащие пальцы. Поднимаю глаза и улыбаюсь, легко, тепло, словно ребенку. К счастью, он не видит разницы, не понимает, что его я просто жалею и пытаюсь согреть, а желаю и вижу во снах другого. Какой же он доверчивый, безвольный, недалекий, мой, нет, не мой Бог совсем другой. Своенравный, временами открытый, искрений, ему бы этого было мало, он не согласен на половину, только все, только на равных, даже если понимает, что на равных не получится, ему все равно. Безупречная бело-серебристая кожа, на которой от любого неосторожного прикосновения остаются синяки, расплавленным серебром под тонкой светлой пеленой. Поднимаюсь на колени и тянусь к рожкам, мягко спросив: - Можно? Он кивает, легко покупаясь, веря. Оттого, что Салиай, прикрываясь своей беременностью, перестал завтракать за общим столом, я месяц не видел его, хотя в каждом искал его. От этого стало совсем невыносимо, еще сложнее при этом было изображать почти влюбленного, почти счастливого. Я увидел Салиая на застекленном балконе, он сидел, подогнув под себя ноги, и смотрел за окно. Обернувшись, мальчик уже хотел встать, но почему-то остался. Я сел подальше от него, рассматривая округлившийся животик и представляя, как обнимаю его, согревая в своих руках. - Прости, - извинился Бог. Я кивнул, не став говорить, что прощать не за что. - Ты счастлив? – почему-то вырывается само собой. – Ты любишь Асита? - Временами счастлив, как и все нормальные люди. Люблю, теперь уже точно люблю. Спасибо, из-за тебя мне пришлось рассказать правду и это… - Все изменило, сделало проще, - заканчиваю за Салиая. – Только иногда правда…. - Хуже, чем ложь, она может и причинять ненужную боль, - договорил за меня Бог и улыбнулся, как-то не по возрасту грустно. – Если уж так получилось с тобой, то прошу. Не вымещай все на Тьери, пусть хотя бы он будет счастлив. Я знаю, это может быть сложным изображать любовь, но потом, со временем, чувства приходят, поверь. Пусть и не такие сильные, какими должны быть, но все же. Киваю. - Как ты понял, что этот мир создал я? - Не знаю, честно, просто почувствовал, что ты появился в мире. Я даже не понял, вначале, отчего меня так потянуло в Аравию. Но послушался инстинктов, жаль, что не сразу. Чем ближе подъезжал, тем четче чувствовал кто ты такой. Мы молчали пару минут, затем я поднялся, тихо признавая свое полное поражение: - Я, лучше пойду, не думаю, что Императору понравится застать нас вдвоем. - Можешь остаться, он мне полностью доверяет. Добивает меня Салиай, не понимая, что делает. Тьери заснул с книгой прямо в гостиной. Легко подхватываю его на руки и уношу в его спальню. Не проснувшись, иномирец оказывается на своей кровати. Ругая сквозь зубы нерадивых слуг, сам развожу огонь в камине и ложусь, грея своим теплом, возле Тьери. Обнимаю нереально хрупкие плечи, помещаю миниатюрные ладони в свои и сам начинаю дремать. Пусть будет так, как будет, в любом случае, другого выхода все равно нет. Принц, заворочавшись во сне, поворачивается ко мне лицом, чему-то улыбается, доверчивый, слабый, слишком зависимый.