вопросы тактильного восприятия

Кисоку нравится трогать людей. Ему не особо важно, кого именно: он кладёт руку Хёку между лопаток, вжимает ладонь в горячее, мягкое тело и почти млеет от ощущения влажноватой футболки, от терпкого запаха; он прижимается к правому боку Джебома, обнимая его за массивное плечо, сжимает пальцами бицепс почти с силой, ещё немного – и Джебом почувствует что-то неладное – и беззастенчиво улыбается, чувствуя жёсткие жилистые мышцы под собственной рукой; Кисок так или иначе касается всех своих знакомых, треплет их по волосам, подталкивает несильно в спину, не стремается сидеть вплотную и хватать, за что придётся. Кисоку нравится, когда тепло и по-настоящему, когда пахнет другим человеком, когда слышно чужое дыхание. На самом деле, ему даже нет особой разницы, знакомый человек или нет. Просто нравится чужое присутствие. Кисок любит торчать в клубах, а после пятого шота – ещё и танцевать. На танцполе круто: можно трогать кого угодно, и всем на это плевать. Музыка гладит Кисока, а Кисок – всех, до кого дотянется, девчонки все, как на подбор, в коротких шортах, а бёдра у них тёплые и мягкие (не то что Кисок особо мёрзнет). Кисок никогда не ходит один по клубам, он вообще не любит сидеть в одиночестве. Это не страх – ему просто неуютно в одиночестве, и Кисок прекрасно с этим справляется. У него нет персонального кабинета на работе, у него все друзья без заёбов и он снимает квартиру вместе с Сонхвой. Кстати, Кисок любит трогать Сонхву. Сонхва красивый, каждая буква его имени, каждый звук – даже они красивые. Ему об этом говорят все подряд, как-то раз это случилось, когда он с похмелья выбегал в аптеку через дорогу, но Кисок привык к тому, что он не все. Кисок считает Сонхву красивым, но абсолютно уверен, что по-своему. Сонхва для Кисока красивый потому, что его хочется трогать с ног до головы, каждый сантиметр кожи (она у Сонхвы мягкая и тёплая, как масло, которое забыли убрать в холодильник – Кисок точно знает). У Кисока всё в порядке с головой, он просто пиздецки тактильный, и это нормально. - Я замёрз. Он жмётся к боку Сонхвы, сидящего на диване, валится всем телом, перекидывая ноги через подлокотник и ощущая спиной горячую руку. Кисок абсолютно нормальный со своей чрезмерной тактильностью, ему даже претензий никто не предъявляет, вот только Сонхва ебанутый совершенно. Кисок не знает, что у него там за проблемы – ему это даже не интересно – но шарахается Сонхва от любого прикосновения. Наверное, им должно быть некомфортно вместе, но Кисока ведёт от ощущения напрягшегося тела, прикасающегося к его собственному, от едва заметного электричества, поселяющегося между ними, стоит ему коснуться Сонхвы даже тканью своей одежды. Сонхва вскакивает, только Кисок успевает расслабиться, и тот плюхается на диван, как мешок с мусором. - Я включу обогреватель. - В чём твоя проблема? – Кисок смотрит на него, повернув голову и упираясь щекой в обивку. - А твоя? Ты извращенец? Тебе парни нравятся? Кисок втягивает шумно воздух сквозь зубы, и только собирается свалить подальше от этого разговора, как Сонхва выпаливает: - Я нравлюсь? Ну, нет, Кисок бы так не сказал. Он вообще не извращенец, и трогая кого бы то ни было, он, как правило, не вкладывает в это никакого сексуального подтекста. Кисоку не нравятся парни в плане секса, если честно, Кисок вообще вместо секса предпочёл бы поспать под тёплым боком. Ладно, возможно, в этом есть небольшая доля проблематичности. Кисоку просто нравится чувствовать рядом что-то тёплое и живое, настоящего человека. Кисока морозит от одной мысли об одиночестве, он совсем его не боится, просто питает какое-то глубокое отвращение, ему точно так же не нравятся медицинские пиявки: не страшно, но жутко противно. Кисок прикрывает глаза, скрещивая руки на груди и не вставая. Сонхва не любит говорить, Кисок – под настроение, так что скоро потребность продолжить этот разговор просто рассосётся, как детская жвачка. Но Сонхва почему-то всё стоит рядом с обогревателем. Стоит. - …подвинься, пожалуйста, я хочу сесть. Кисок приоткрывает глаз. Точно, у них же один диван (и кресло, но Сонхва на него даже не смотрит почему-то, и Кисока это забавляет). Кисок приподнимает голову, кивая назад, и Сонхва морщится – Кисоку почти смешно. Между ними метра полтора, а ещё журнальный столик и колонка от домашнего кинотеатра – обогреватель упирается Сонхве в колено и не считается – но Сонхва тёплый, и Кисок совершенно уверен, что ему это не мерещится. - Мне лень вставать. - Ты же знаешь, что я… - Мне всё ещё лень вставать. Ноги у Сонхвы самые лучшие. Кисок ложится головой на его бёдра, смотрит снизу-вверх – ракурс просто ужасный, но Сонхва даже так красивый до невозможности. Это так банально – считать его красивым – потому что он красив по любым меркам, по любым стандартам, красив для кого угодно, и Кисок так тупо повёлся на всё это, смешался с толпой. Сонхва почти до неправильного красивый. Не может человек быть таким, это какой-то сбой, ошибка. Может быть, рождение Сонхвы повлекло за собой волну массового рождения уродцев по всему миру? - Сонхва. Кисок размазывает его имя языком по своему нёбу, как перетёртую клубнику со сливками – кисло-сладко и потрясающе. У Сонхвы, наверное, поджилки от всего этого трясутся – так ему не нравится. Он смотрит в плазму, на которой какой-то невозможно унылый экшн, и в глазах его – одно только стекло. - Почему тебе не нравятся чужие прикосновения? Кисоку даже на момент становится интересно, почему Сонхва его терпит, но не настолько, чтобы спрашивать. Кисок вообще не назвал бы Сонхву интересным, ему мало что интересно по жизни, а Сонхва унылый и глубокий, как старый мутный пруд. Кисоку не интересно ковыряться в иле (но он почему-то всё старается в него зарыться хотя бы ступнями). - Я не знаю. Кисок перехватывает его запястье, завёрнутое в ткань свитера, и только тогда Сонхва опускает на него взгляд. Он не выглядит испуганным или удивлённым, скорее просто привыкшим, и Кисок в этом видит какой-то призрачный шанс. На что? Он кладёт руку Сонхвы на свою голову. Ладонь у Сонхвы узкая и горячая, Кисок чувствует это, потому что сам он почти всегда не то что холодный, просто не такой тёплый, как остальные. Сердце Сонхвы пропускает удар так явно и резко, что это разносится волной по всему его телу – и Кисок чувствует. Стекло в его глазах плывёт и трескается, и Кисоку вдруг кажется, что сейчас на него польётся кипяток. Он прикрывает глаза и выпускает из своей руки чужое запястье. Сонхва руку почему-то не убирает. У него дрожат пальцы – они едва касаются кожи головы Кисока, ходят по ней ходуном. Сонхва, кажется, пытается зарыться в его волосы и почти не дышит (Кисок косится на его грудь, совсем не замечая движения) – и в какой-то момент выдыхает длинно, с таким раздражением и напрягом, будто сейчас скинет Кисока на пол. Но на деле Сонхва только откидывается на спинку дивана, вжимается в неё всеми своими косточками и запрокидывает голову. У Сонхвы всё поразительно тонкое, возможно, в этом могла бы крыться загадка его красоты, но Кисок отчего-то уверен, что косточки здесь совершенно ни при чём. - Почему ты постоянно мёрзнешь? О, это слишком сложно. Кисок встаёт и уходит на кухню за пивом.