По воле похмельного Бога

— Что? — переспросил Арла. — Богу угоден лишь такой способ примирения, — важно изрек лис-оракул. Арла растерянно взлохматил волосы, угрюмо глядя на своего недавнего врага, вождя соседнего клана оборотней, с которым издавна велась война. Лес на лес, рог на клык, копыто на коготь. Медведи и единороги схлестывались в смертельных поединках вот уже сорок лет, пока сыновья вождей, начавших свару, не решились пойти к оракулу за советом. Вот и насоветовал. Поженить наследников обоих кланов. — Поженить, — иногда Арла был тем еще тугодумом. — Как это — поженить? — Как обычно женят, — оракул стукнул узловатой ветвью-посохом оземь, показывая, что разговор окончен, и удалился. — Как же это? — опять растерянно повторил Арла. — У меня ж один наследник… — У меня тоже не десяток, — фырканье Цетайла было чисто лошадиным. Ну, или единорожьим, если точнее. — И тоже не кобылица. — Как они детей заведут? — Арла опять заскреб в затылке. — Где они жить будут? Что они жрать будут? Цетайл гневно топнул ногой, обутой в изукрашенный бисером сапожок. Какие еще дети? Какая еда? Тут впору снова войну объявлять, а не мир заключать. Но оба племени оборотней дошли до того рубежа, когда продолжение войны — гарантированная гибель всем, и медведям, и единорогам. — И по какому обряду их женить? — продолжал думать вслух Арла. — А ты не фыркай, рогач, а то сам в замирье пойдешь. — Я женат, — раздул ноздри породистого, горбатого носа единорог. Был бы в истинном виде — уже и хвостом бы себя по бокам хлестал, и землю копытом рыл. Несмотря на то, что в людской ипостаси единороги казались хрупкими и нежными созданиями, сплошь длиннокосые, волоокие, тронь — переломится тонкой тростиночкой, в истинной они были отличными бойцами, а острейшие копыта и рога не уступали медвежьим когтям и клыкам. — Да как же, на всех своих кобылицах? — Не твое дело, мохнатая скотина. Сам-то… — Вдовец я, уже двадцать лет как, — рыкнул Арла. — Гони своего жеребенка хворостиной скорее. — Своего рогатиной подгоняй, — огрызнулся Цетайл, вышел из святилища, и вскоре по узкой лесной дороге, скованной первыми заморозками, прозвенели его серебристые копыта. Арла перекинулся в огромного серого медведя и помчался в свой лес. Медведи почему-то считаются зверями медлительными, но Арла в беге любого оленя обходил. Обоим вожакам предстояло еще как-то донести приказ Бога-Покровителя до наследников. Среди прочих племен оборотней бытовало мнение, что единороги беспрекословно подчиняются вожаку. Да как бы не так! Молодые самцы то и дело пробуют вожака на слабину, хотя и получают за это крепкую трепку, но только так можно удержать власть в племени. А уж родному сыну, наследнику, полагается быть сильнее всех, проворнее всех, задиристее. — И не подумаю, — сердито заявил он, еще и зафыркал. — Я тебя думать не прошу, я тебе приказываю надевать лучший наряд, чтоб через час был готов, — Цетайл приподнял верхнюю губу. — Ни за что! — снова отчеканил наследник. — Раз уж так нужна свадьба, вон, медведя хватай, сами войну начали, сами и миритесь! — Не твое дело, кто начал войну. И я сказал — бегом побежал одеваться! — Цетайл с трудом удержал превращение. Наследник фыркнул и медленно ушел в сторону своей комнаты. Вернее, пошел, на пороге остановился и ехидно спросил: — А что будете делать, когда мы оба скажем «нет»? Браки против воли не заключаются. — Не скажете. На самом деле, Цетайл вовсе не испытывал такой уверенности, как хотел показать. Конечно, брак будет заключен, если хотя бы один из них согласится. Но что, если у медвежонка уже есть зазноба, и отцовского веления он не послушается? Надо было с Арлой этот момент обговорить. Но раз он сам не упомянул ничего такого, может, и нет никого? Ох, вот же задал Покровитель задачку! В том, что сын выполнит приказ, Цетайл почти не сомневался. Как и в том, что перед алтарем скажет «нет». Как ему объяснить, что мир между кланами необходим, что только они на пару с медвежонком могут принести его на эти земли? Между собой они вольны договариваться как угодно, строить ли им семью или искать счастье на стороне. Но браку — быть. Наследник явился в положенное время, в парадном наряде, хмурый и молчаливый. Точно ведь наотрез откажется. Цетайл кивнул ему: — Оборачивайся. Яннари мастью пошел в свою мать, не в него: огненно-рыжий, с черной гривой и кисточкой хвоста, в людской ипостаси он выглядел изысканной бронзовой статуэткой, а темные синие глаза под густыми ресницами казались черными. Красив; в отличие от Цетайла, привыкшего носить серебряные и белые одежды и выглядеть высеченной изо льда скульптурой, ярок и полон огня. — Мне наплевать, какая у вас там будет семейная жизнь, но чтоб у алтаря сказал «да», — велел Цетайл. — Развяжешь войну своим длинным языком — с кровью клана на руках долго не проживешь. Яннари нервно передернулся, наморщил нос, но промолчал. Только смотрел исподлобья, словно готов был боднуть собственного отца. — Идем. Да улыбнись жениху хоть разок. — Обойдется, — отрезал Яннари. Он фыркал, раздувал ноздри, нервно скалил крупные белые зубы, но в храм пришлось все же войти. Вернее, он туда влетел с тычка родителя в спину, едва не запнувшись на пороге. Вот позору было бы, если б у алтаря растянулся! У этого самого алтаря стояли Арла с сыном. Наследник пошел статью в отца, крупный, широкоплечий, непривычно чувствующий себя в брачном наряде. Яннари внимательно посмотрел на медвежонка. Хотя какой он медвежонок-то? Почти взрослый медведь, из такого трех Яннари можно вытесать, и лишку останется! Единорога передернуло. Может, он в истинной ипостаси и мог бы потягаться с сыном Арлы, но уж всяко не в людской. Это что же, ему в браке под медведем быть?! — А вот и вы, — прогудел Арла. — Ну что, знакомьтесь, мой сын, Артес. Артес повернулся, глянул на единорогов сумрачным взором. — А жених из них кто? — поинтересовался он. — Я бы серебристого взял, он как-то покрасивее выглядит, да и глаза умные. Яннари вспыхнул, но промолчал, затаив желание отомстить в глубине души. Единороги все в принципе мстительные и злопамятные, как и обычные лошади. А разумность оборотней делала их еще более мстительными и злопамятными. — Нет, твой жених чернокосый, вон тот, слева. Арла отошел от сына, кивком предложил Яннари занять место рядом с Артесом. — Его зовут Яннари, — негромко сообщил Цетайл. — Что ж, можно начинать. Стоило отзвучать этим словам, как из-за статуи Бога-Покровителя вышел жрец — старый-престарый лис. Оракул был его близнецом, и оборотни отличали их лишь по запаху. — Согласны ли вы, наследники двух кланов, наречь стоящего рядом законным супругом? — Согласен, — степенно кивнул Артес. Яннари скрипнул зубами, но тоже ответил: — Согласен. Взять на себя смерть племени в случае продолжения войны он был не готов. Видимо, Бог-Покровитель внимательно наблюдал за всем происходившим: на запястьях «новобрачных» вспыхнули огненные обручи, притянув их друг к другу. И растаяли, оставив чуть видимые на коже завитушки неведомых письмен. Когда — и если — брак будет все же подтвержден, они нальются цветом. — Так возрадуемся же, ибо сегодня народилась новая молодая семья! — провозгласил жрец. Яннари скептически фыркнул: семья, как же. Просто им двоим накинули на шеи одно ярмо, не дав выбора. Все остальные возрадовались, в меру своих возможностей, конечно, все еще косились друг на друга и медведи, и единороги. — Идемте, — махнул рукой Арла. — Мы там столы накрыли. Слухи по лесам разлетались явно на сорочьих хвостах: не успели слова согласия отзвучать, а оба племени уже знали, что ради замирения вожаки пожертвовали наследниками. К накрытым медведями столам шли и единороги, выставляли свои яства. Никто кроме них не умел так готовить хмельное пиво, чтоб наутро не трещала башка, а уж в травных настойках и вовсе равных им не было, да и пироги с зеленью выходили у единорожих такие, что слюнки текли от одного только запаха. Новобрачных посадили во главе стола, принялись произносить здравицы, старательно пытаясь не ляпнуть про здоровых деток. Впрочем, когда гости довольно укушались и травниками, и хмельными медами, и пивом, зазвучали и эти пожелания, и терпение Яннари лопнуло окончательно. Он со стуком поставил на стол чеканный кубок, из которого все застолье пил лишь ключевую воду, и поднялся. — Далеко пошел? — спросил Артес, усмехаясь. — Подальше отсюда, — огрызнулся единорог. — Сядь, не позорься, — Артес взял его за запястье. — Это я позорюсь? — раздраженно зашипел Яннари и попытался стряхнуть его руку. Куда там! Словно в обернутый замшей капкан попал. Потом медведь его еще и потянул обратно. К себе на колени, видать, чтобы сразу не сбежал. Вырываться явно Яннари не мог — тогда бы точно опозорился. Но и терпеть подобное самоуправство медведя не собирался. — Отпусти, а то укушу, — он наклонился к уху Артеса, улыбка на бледных от гнева губах казалась нарисованной, но кто там видел? Все уже упились. — Зачем тебе брачные игры прямо за столом затевать? — изумился Артес. — Погоди, сейчас хоть подальше уйдем, в чащу. — Какие еще игры брачные? — Яннари аж взвизгнул зло. — Я тебя к себе и на перестрел не подпущу! — А и не подпускай, — легко согласился Артес. — Зачем ты мне нужен, жеребенок, — и спихнул Яннари наземь. Тот лишь чудом не приземлился на задницу в пыль, извернулся и все же смог выпрямиться. И снова сел на лавку, как можно дальше от нежеланного мужа. Артес на него внимания не обращал, улыбался какой-то медведице, сидевшей рядом с Арлой. Яннари тоже пытался, было, поулыбаться симпатичной единорожке, коих крутилось у столов много, да только нарвался на обидную насмешку и «мужу холку подставляй», сказанное тихо, но отчетливо. От этого стало так обидно и больно: плевать им всем, что не по своей воле, а по Божьей, плевать, что стреножили и лягнуться не дали, так он теперь еще и изгой для них. А что? Вожак еще сына заделает, у него гарем в тридцать кобылиц, хоть одна да родит. Хотя жеребчики у единорогов рождались редко, больше кобылки. Яннари плюнул на все и сорвался с места так быстро, чтоб муж не успел поймать. Подальше, подальше отсюда. В чащу? Да хоть в болото! — Лови, — хмыкнул Арла. — Зачем? — спросил Артес. — Разобьет себе голову иль шею сломит, так сам виноват будет. Арла сурово глянул на него, так что пришлось Артесу подниматься и идти по следам мужа. Хотя особо он и не торопился. А после того как нашел — и вовсе не стал выбираться из-за густого ежевичника, покрасневшего от заморозков, но не сбросившего еще листву. Яннари явно не переживал о собственной шкурке, продираясь сквозь колючие плети: на ветках трепыхались клочки рыжей шерстки и черной гривы. А сам единорог, подогнув длинные ноги, лежал на поджухшей траве, и только бока судорожно вздымались: в истинном виде единороги не плачут так, как люди, только слезы по морде катятся. Говорят, целебные. Артес подождал, пока жеребенок отревется, выбрался из-за кустов, поддернул рукава наряда. — Набегался, рогатый? Яннари взвился на ноги, наставил на него рог. Сейчас, рассмотрев внимательно, Артес видел, что он явно моложе, чем казался в людской ипостаси. Слишком уж жеребячьи-тонкие ноги, да и рог совсем еще небольшой, ладони в две длиной. Много ли таким навоюешь? Он бы единорожка и в таком виде заломал. — Иди сюда, — поманил Артес. — Шею почешу, колючки из гривы вытащу. Единорог зло заржал и топнул сразу двумя передними ногами. — Ну-ну, ты меня еще укуси, — Артес подошел к нему. — Стой смирно, жеребенок. Крупные белые зубы клацнули в опасной близости от его руки. Яннари ему не верил и не доверял, и подпускать к себе с какими бы то ни было намерениями не собирался. Пожалуй, ежели бы Артесу вспала охота огулять жеребенка, пришлось бы его взнуздать и стреножить, хоть в людской, хоть в истинной ипостаси. Только вот не нужен он был своему мужу. Артес махнул на него рукой. — А и сиди тут. Как жрать захочешь, сам дорогу обратно найдешь. Стоило медведю убраться из сомнительного убежища Яннари, тот снова лег. Сердце заполошно колотилось, только уже не от злости, а со страху. Сперва — из-за присутствия мужа, после — уже по иной причине. Скоро опустится ночь, а болото неподалеку совсем, уже сейчас что-то чавкает, словно к берегу подбирается. В эту часть леса не заходили ни медведи, ни единороги, ни прочие племенные, если им случалось приехать к храму Бога-Покровителя за пророчеством оракула. Надо бы отсюда выбираться, пока не стало темно и холодно. Лишь бы обратно дорогу найти. Только вот куда? Домой? Яннари крепко сомневался, что отец его хотя бы на порог пустит. Идти к медведям? И как это будет вообще выглядеть? Да вестимо как! Словно побитая псина, приползет, никуда не денется. Наверное, муж его так и думал, уходя. Может, к людям в город уйти? Страшно, распознают единорога — и прощай, свобода. Люди оборотней не любят, а у пойманных единорогов спиливают рога, держат в зачарованных путах, чтоб не перекинулись. К людям нельзя. Яннари продрался обратно на тропку, поплелся, опустив голову и хвост, раздумывая по пути, не проще ли в самом деле в болото с головой? А что, наказ Бога выполнен, мужем он медведю стал. По пути пришла Яннари спасительная мысль, он на развилке повернул на утоптанную до твердости камня тропу и к восходу луны уже стоял у храма, слегка подрагивая от холода.