Исповедь Кровавого

Я НЕ ПОЗВОЛЮ УПРАВЛЯТЬ МОЕЙ СУДЬБОЙ Я расхаживал по покоям из стороны в сторону, заложив руки за спину и нервно покусывая губы. Ситуация, в которой я оказался, заметно отличалась от того, с чем мне доводилось сталкиваться прежде – на меня не пыталась напасть разъяренная толпа, никто не шел против моих решений, не оскорблял мою религию, не покушался на мой гарем и не называл плохим правителем, обвиняя во всех бедах. Но и в этой ситуации нашлось место для предательства, обмана и унижения. Я и предположить не мог, что Силахдар, мой самый близкий друг, свидетель всех моих радостей и печалей, человек, которому я доверял, как самому себе, вскружит головы моим сестрам и посеет в их сердцах ненависть друг к другу. Я и предположить не мог, что Гевхерхан и Атике, совершенно забыв о том, что в их жилах течет благородная кровь великой османской династии, будут оскорблять и обвинять друг друга, как последние гаремные рабыни. Как же мне поступить? Силахдар понес вполне заслуженное наказание – я приказал заключить его в монастырь на сорок дней. Думаю, за это время он успел раскаяться в том, что внес смуту в мою семью. А как быть с Гевхерхан и Атике? «Повелитель, Вы обещали сделать меня счастливой после казни Топала Паши! Вы говорили, что не допустите моих слез и страданий! Вы дали мне слово, и теперь отказываетесь от него?» «Повелитель, Силахдар обманул меня! Он видел мои чувства к нему, он дал мне надежду, признавался мне в любви, и так жестоко разбил мне сердце! Гевхерхан знала о моих чувствах, но молчала! Они предали меня! Прошу Вас, не допускайте их свадьбы, я не переживу этого, я покончу с собой!» Я тяжело вздохнул и запустил пальцы в волосы. Малышка Атике, как я шутливо называл ее, всегда была моей любимой сестрой – ее капризный и упрямый характер, нежелание подчиняться и умение всегда добиваться желаемого вызывали во мне уважение. Из всех братьев именно я защищал и поддерживал Атике, если Валиде, требовавшая от нас полного повиновения ее воле, излишне придиралась к ней. Кёсем Султан была женщиной весьма и весьма противоречивой – она сияла от гордости, видя в своих детях продолжение себя, своих черт характера, и в то же время возмущалась, если кто-то из них проявлял самостоятельность и отказывался подчиняться ей. Так было со мной, когда я лишил ее регентства, так было и с Атике, когда та слишком сблизилась с Фарьей. Я не позволю моей любимой младшей сестренке быть несчастной, не позволю никому играть ее чувствами и давить на нее. Никому, включая своего лучшего друга, свою Валиде и других братьев и сестер. - Стража! Приведите ко мне Силахдара Пашу! Сейчас же! Спустя несколько минут Силахдар, подталкиваемый в спину стражниками, показался на пороге моих покоев. Не произнеся ни слова, Паша почтительно склонил голову и сложил руки на животе, словно рабыня, ожидающая внимания и ласки своего господина. По моим губам скользнула насмешливая улыбка – странные манеры старого друга немало позабавили меня. Я подошел к Силахдару и резко потянул его голову за подбородок, вынуждая его поднять на меня взгляд. - Твое заключение в монастыре окончено, Паша, и я полагаю, что за это время ты успел сделать определенные выводы, - тихо, но твердо проговорил я. – Пришло время решать твою судьбу, Силахдар. В скором времени состоится твоя свадьба. - Свадьба… - мой спутник уставился на меня со странной смесью неверия и надежды. – Вы собираетесь меня женить? - Именно. Твоей супругой станет моя младшая сестра Атике Султан. - Но Повелитель… - Силахдар отшатнулся и издал звук, напоминающий всхлип. - Простите, но я говорил Вам, что я не давал никакой надежды султанше, она, должно быть, неправильно поняла меня… Я признавался Вам в чувствах к Гевхерхан Султан… - Ты будешь оспаривать мои решения?! Да кто ты такой?! Я даровал тебе свое прощение, хотя тебя следовало казнить за твою дерзость! - Нет, что Вы, как я смею… - Силахдар судорожно сглотнул и прикрыл глаза, борясь с охватившими его эмоциями. Грудь мужчины тяжело вздымалась. – Прошу прощения, - совладав с собой, он поклонился и направился к выходу, держа спину неестественно прямо, словно проглотил шпагу. Я нахмурился и покачал головой, сверля взглядом закрывшуюся вслед за ним дверь. Перед моим внутренним взором промелькнуло распухшее от долгих рыданий лицо Гевхерхан, умолявшей меня пощадить Силахдара. Правильно ли я поступаю? Выдавая Атике замуж за своего верного оруженосца, я тем самым разбиваю сердце другой своей сестре. Сможет ли Гевхерхан понять и принять это так же смиренно, как казнь своего мужа Топала Паши? «Ты ведь обещал ей, Мурад! Ты обещал сделать ее счастливой. Гевхерхан так настрадалась. Она пережила казнь мужа, а теперь наконец-то обрела взаимную любовь. Почему же ты разлучаешь ее с тем, по кому бьется ее сердце? Ты хочешь, чтобы Гевхерхан возненавидела тебя и перестала считать своим братом?» - с упреком прошептал мой внутренний голос. «Она сойдет с ума, наблюдая за тем, как Атике радуется жизни с ее любимым!» «Гевхерхан справится с этим испытанием, я уверен. Она будет жить ради Селима, найдет в нем утешение», - отмахнулся я. «Для нее это будет неплохим уроком. Своими тайными отношениями с Силахдаром она причинила боль Атике». «А как же Силахдар? Ты забыл, как он на коленях умолял тебя о прощении, рассказывая о тайной любви к Гевхерхан? В его словах было столько искренности! Он уже достаточно наказан, за что ты так поступаешь с ним?» - голос все не унимался. «Гораздо разумнее было бы выдать их обеих за других пашей!» «Хватит! Я сам решу, что делать! Я выдам Атике за Силахдара, и точка! Гевхерхан же станет женой Кеманкеша. Их свадьбы состоятся в один день». «Но это неправильно…» «Будет так, как я сказал!» Внутренний голос сдался и умолк, чему я был безумно рад – от его укоризненных нашептываний у меня разболелась голова. Образ заплаканной Гевхерхан, мелькавший у меня перед глазами, постепенно растаял. Что бы ни было, я не отступлюсь от своих слов. Будет так, как я сказал. Мягкая и покорная судьбе Гевхерхан со временем сумеет поладить с Кеманкешем и будет относиться к супругу с уважением. Атике успокоится, обретя долгожданное счастье, и перестанет во всем обвинять старшую сестру. Это самый лучший выход из сложившейся ситуации. Валиде, первое время возмущавшаяся из-за моего решения, постепенно смирилась и приказала начать подготовки к двойной свадьбе. Я не принимал в этом никакого участия – гаремные дела совершенно не интересовали меня, если только мои женщины не были замешаны ни в каком крупном происшествии. Сестры же, с тех пор, как узнали имена своих женихов, перестали навещать меня в свободное время – даже малышка Атике, прежде не упускавшая возможности забежать ко мне в покои и пощебетать о последних событиях, то и дело обмениваясь улыбками с сидевшей рядом со мной Фарьей. Меня это неприятно удивило – если уж Гевхерхан сейчас подавлена из-за несостоявшейся свадьбы с Силахдаром, и поэтому не желает меня видеть, то в чем причина поведения Атике, которой я позволил выйти за любимого? Может быть, она чувствует себя виноватой перед старшей сестрой, как робко предположила Фарья? Я решил поговорить с Валиде на эту тему, надеясь, что дочери все-таки захотят разделить с ней свою боль, но так и не добился ответа – она лишь тихо вздохнула и укоризненно покачала головой, всем видом выражая несогласие с моим решением, которому она, увы, не может противостоять. Судя по всему, мои близкие никогда не смогут принять то, что я не просто сын, брат, отец и муж, но еще и падишах, чьей воле они обязаны беспрекословно подчиняться. Очень жаль. В день свадьбы в гареме был организован пышный праздник. Несколько молоденьких, недавно прибывших рабынь, облаченные в струящиеся шелковые платья, кружились в танцах, изящно покачивая бедрами и бросая в мою сторону игривые взгляды. Одна из девушек – круглолицая, с длинными волосами шоколадного цвета, напомнила мне Айше, и я тут же отвернулся, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. После своего подлого предательства - кражи печати Валиде, за которой последовал страшный пожар в столице – Айше не вызывала у меня ничего, кроме брезгливого отвращения. Из-за этой женщины мне пришлось вновь пережить одно из самых ужасных событий моего детства. Я сомневался, что когда-нибудь прощу Айше – слишком свежи были воспоминания о пожаре, лишенных крова и семьи людях, о яростных криках и обвинениях в мой адрес. Она заплатит за все, что заставила меня ощутить в тот момент. Казнь Айше – вопрос времени, после рождения ребенка она обязательно получит свое наказание. Я перевел взгляд на Валиде, величественно восседавшую на расшитых золотом пухлых подушках и окидывавшую танцующих наложниц покровительственным взором. Ее голову венчала роскошная, инкрустированная рубинами корона, а на шее красовалось колье, которое я недавно ей подарил. Заметив, что я на нее смотрю, Валиде как бы невзначай коснулась пальцем нового украшения и мягко улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, чувствуя, как по телу заструилось тепло. Я возмущался, когда она выражала недовольство моими действиями или пыталась контролировать и подавлять меня, возмущался, когда она всеми способами сопротивлялась моей просьбе оставаться в тени и не вмешиваться в государственные дела, сознательно причинял ей боль, отмахиваясь от ее советов и игнорируя ее присутствие, но когда я видел в ее глазах благодарность и гордость, то ощущал себя самым счастливым человеком на свете. Аллах мне свидетель, я никогда не смогу понять свое отношение к родной матери, каким образом во мне уживаются ненависть и любовь к ней? - Повелитель, - Атике, сидевшая справа от Валиде, вскочила и поспешно подбежала ко мне. – Простите, что я не навещала Вас совсем, я была так взволнована, совершенно не ожидала, что Вы позволите мне… - Атике, - я окинул ее ласковым взглядом и слегка похлопал ее по разрумянившейся щеке. – Моя дорогая сестра, ты счастлива, и я счастлив. Больше никогда не думай о том, чтобы убить себя, - я надел ей на шею красивое колье с бриллиантами, и застегнул его сзади. Фарья, сидевшая чуть впереди Валиде, внимательно наблюдала за моими действиями. Во взоре моей любимой жены читался явный упрек, что меня сильно напрягло. Что же происходит? - Валиде, а где Гевхерхан? - Она скоро будет, ей нужно еще немного подготовиться, - отозвалась Кёсем Султан, глядя куда-то в сторону. - Султан Мурад! – раздался громкий пронзительный крик. Вздрогнув от неожиданности, я развернулся на каблуках и увидел входящую в ташлык Гевхерхан. Сестра смотрела на меня с нескрываемой ненавистью, отчего у меня по спине пробежал холодок, а правая рука невольно сжалась в кулак. Я шагнул ей навстречу, но Гевхерхан жестом остановила меня: - Не приближайтесь, Повелитель! Всю свою жизнь я делала только то, что Вы и Валиде мне велели. Я жила той жизнью, которую мне выбрали. Делала всё для благополучия Вас и Валиде. Я приняла это, научилась любить то, что мне предлагают. Разве не так я выходила замуж за покойного Топала Пашу – против своей воли? Но я смогла поладить с ним и даже полюбить его, позже, несмотря на боль, смогла смириться с его смертью и жить дальше. Теперь же я захотела испытать настоящую, искреннюю, никем не навязанную любовь. Захотела, чтобы началась моя весна, чтобы распустились цветы и зазеленели деревья в моем саду, - голос Гевхерхан надломился, а по бледной запавшей щеке, прочерчивая дорожку, скатилась слезинка. – Но и в этом единственном моем желании мне отказали. - Доченька, - Валиде вскочила со своего места и бросилась к ней. – Прошу тебя, успокойся… Сестра лишь отмахнулась от нее. - Однако такого больше не будет! - выкрикнула она, взмахивая острым ножом, который все это время прятала за спиной. – Я не позволю управлять своей судьбой! - Гевхерхан, нет! – истерически взвизгнула Валиде. - Сестра, остановись! – со слезами на глазах взмолилась Атике. – Прошу! - Я не была по-настоящему счастлива, Атике. Надеюсь, ты будешь, - с горькой иронией проговорила Гевхерхан, и, размахнувшись, вонзила нож себе в грудь. По гарему пронесся вопль ужаса. - Стой! – отмерев, я метнулся к сестре. - Гевхерхан, что ты наделала… ГЕВХЕРХАН!!! Широко открытые, словно остекленевшие глаза умирающей сестры смотрели на меня с немым осуждением. Я прижимал к себе ее обмякшее, ослабевшее тело, и чувствовал, как горячие слезы струятся по моим щекам, обжигая кожу. Душераздирающие вопли раздавленной внезапным горем Валиде, истошный визг перепуганной Атике, причитания и возгласы Касыма, Ибрагима и Фарьи доносились до меня словно издалека. В смерти Гевхерхан виноват только один человек – и это я, султан Мурад. - Сестренка, прости меня… Я ЗАБИРАЮ ВСЕ ТО, ЧТО ПОДАРИЛА ТЕБЕ - Повелитель, простите мне мою дерзость, - пролепетал Силахдар, покусывая нижнюю губу. – Это… Это Ваше окончательное решение? - Верно. Это мое окончательное решение, и я его не изменю. Айше Султан предала меня, связавшись с моими врагами, а за предательство только одно наказание – смерть. Она будет казнена по дороге в Бурсу из Эдирне. И именно ты осуществишь приговор, Силахдар. Это мой тебе приказ. - Но Повелитель… - удивленно захлопал глазами Паша. – Позвольте мне не заниматься этим… Я не смогу… - Ты слышал, что я сказал! Именно ты убьешь Айше Султан на пути во дворец! – рявкнул я, резко шагнув ему навстречу. На левую щеку Силахдара попала капелька моей слюны, от чего он скривил лицо и инстинктивно попятился. – Я знаю, как уважительно ты к ней относишься, и как она тебе доверяет. Поэтому именно ты станешь ее палачом. Ведь что может быть больнее, чем то, что тебя убивает твой же друг? - Как прикажете… - Силахдар сглотнул и зажмурил глаза, понимая, что переубедить ему меня не удастся, после чего напряженно поклонился и поспешно выскользнул из моих покоев. Я покачал головой, глядя ему вслед, и запустил пальцы в волосы. Я понимал, насколько тяжело будет моему другу решиться на такой поступок, но иного выхода не было. Перед смертью Айше должна ощутить боль от настоящего предательства. Она должна заплатить за все, что заставила меня пережить в ту кошмарную ночь. «Повелитель, прошу Вас, помилуйте! Я не хотела, я просто была сильно напугана! Я сделала это, чтобы защититься, ведь меня могли выдать те, кого я натравила на Фарью. Я совершила большую ошибку, Повелитель, но умоляю, не убивайте меня! Пощадите хотя бы ради наших детей! Поверьте, я искренне раскаиваюсь в том, что сделала!» Я брезгливо поморщился и нетерпеливо встряхнул головой, пытаясь избавиться от навязчивого слезливого голоска своей бывшей Хасеки, звучавшего у меня в ушах. В том, что Айше совершенно не раскаивается в своих грехах, я был более чем уверен – эта глупая трусливая рабыня просто из последних сил цепляется за свою жалкую жизнь, униженно ползая у меня в ногах и вымаливая прощение. При мысли о том, что я когда-то делил ложе с этой женщиной, я ощущал себя грязным, словно больше месяца не посещал хаммам и не менял одежду. Всё, что было связано в моей жизни с Айше, вызывало теперь у меня омерзение – кроме, конечно, горячо любимых детей, ради которых я был готов на все. Но даже ради Ахмеда, Ханзаде и новорожденной малютки Исмихан Каи я не собирался прощать эту предательницу. Какая же из нее мать, если она с чистой совестью погубила нерожденного ребенка Фарьи, не позволила ему сделать даже одного вздоха? Чему она научит моего сына – игнорировать приказы отца-Повелителя и с пренебрежением относиться к своему роду? Чему она научит моих дочерей – плести интриги, играть чужими жизнями и позорить честь Династии? Даже лучше, что мои дети будут расти без ее влияния. Но в их памяти Айше всё равно должна остаться доброй и любящей мамой, преданной их отцу. Поэтому о моем приказе не узнает ни одна живая душа, кроме меня и исполнителя Силахдара. Ни Валиде, ни Фарья, ни братья, ни сестры ничего не должны знать. Для всех Айше умрет от несчастного случая по пути во дворец. Пожалев Ахмеда и Ханзаде, соскучившихся по Айше, я позволил им некоторое время побыть с ней в Старом Дворце после рождения Каи – но только в моем присутствии, после чего они отправились поиграть со своей няней Нарин и готовиться к возвращению в Топкапы, а малышку Каю забрала кормилица. Валиде упрекнула меня за излишнюю жесткость, посоветовала быть немного снисходительнее и позволить детям провести еще немного времени с Айше, на что я резко возразил: - Ни в коем случае, Валиде, и даже не вздумайте вмешиваться в это дело! Айше наказана за свое предательство, а предательнице незачем видеться с моими детьми и отравлять их своим ядом! Пусть благодарит Всевышнего, что я пожалел ее и не лишил жизни, едва узнав о ее поступке. Не смейте приводить Ахмеда и Ханзаде к этой мерзавке. И Каю она не увидит. На следующий день она отправится в Бурсу из Эдирне, и сопровождать ее будет Силахдар. - Сынок, я полностью согласна с твоим решением. Айше получила по заслугам! Но позволь ей еще хоть раз увидеть детей перед их отъездом. Я, как мать, прекрасно могу понять ее боль – ведь меня в свое время разлучали с тобой и твоими братьями. Кроме того, мне тяжело видеть тоску и печаль моих маленьких внуков. - Нет, Валиде. Я не позволю. После подстроенного выкидыша Фарьи Айше как мать для меня больше не существует. Их няня Нарин и то куда больше способна позаботиться о моих детях, чем Айше. Всё, я больше ни в чем ей не доверяю! Валиде укоризненно покачала головой, но возражать не стала, и молча отправилась в свои покои. Я судорожно вздохнул и тяжело опустился на диван, чувствуя покалывание в груди и ломоту в висках. На следующее утро я, Валиде, Фарья и дети отправимся обратно в Топкапы, а Айше ждет расплата за все, что она совершила. В чем-то Валиде права – дети уже столько времени не видели свою мать, и жестоко вновь отрывать их от нее, но жалеть предательницу и государственную преступницу я не собирался. В любом случае, в их памяти она останется ласковой и доброй, и правды они никогда не узнают. Утром я, к своему удивлению, не обнаружил Ахмеда и Ханзаде в их комнате. Их няня Нарин хатун испуганно сжалась под моим суровым взглядом и залепетала: - Простите, Повелитель, Лалезар калфа вчера перед сном отвела шехзаде и султаншу в покои Айше Султан. Она это сделала по приказу Валиде Султан, пожалевшей внуков. Дети уснули с ней, и наверняка еще не проснулись… Простите… По приказу Валиде Султан… Конечно, того и следовало ожидать, когда это Кёсем Султан останавливали мои решения? Сколько уже раз она поступала по-своему, демонстрируя полное безразличие к моим словам? В ее глазах я никогда не был полноправным падишахом – она по сей день считала меня несмышленым ребенком, который ничего не знает и не понимает. Я сжал кулаки, пытаясь подавить нарастающий гнев, вышел из покоев и отправился к Айше, чтобы разбудить и увести детей. С Валиде я поговорю чуть позже – хотя, чувствую, она в очередной раз не придаст этому никакого значения, и отнесется к моим словам как к очередному капризу избалованного мальчишки. Ханзаде и Ахмед крепко спали, прижавшись к матери, и даже не шелохнулись, когда я вошел в покои. Осторожно, чтобы внезапно не разбудить детей и не напугать, я подошел к кровати. Айше печально улыбалась во сне, обнимая сына и дочь, ее лицо казалось неестественно бледным, как у запертого в темнице пленника. Я скользнул по ней неодобрительным взглядом, поджал губы, после чего слегка коснулся кончиками пальцев пухлой щечки Ханзаде, пытаясь разбудить ее. К моему ужасу, кожа девочки была холодна, словно лед. - Ханзаде… - сдавленно выговорил я, чувствуя, что горло свело судорогой. – Ханзаде! Доченька, что с тобой??!! – я высвободил ее из объятий матери и затряс, пытаясь разбудить, но тщетно. Голова дочери безвольно моталась из стороны в сторону, как у сломанной куклы. – ХАНЗАДЕ!!! - Ахмед… - я похлопал сына по щекам и потряс за плечи, но он не издал ни звука.- Ахмед, сынок, очнись, пожалуйста! Ахмед! – мои ноги подкосились, тело обмякло, словно из него выпустили воздух, и я обессиленно опустился на край кровати. – АХМЕД!!! В левой руке Айше, неподвижно лежавшей поверх одеяла, был зажат небольшой флакончик. Сглотнув, я перевел взгляд на прикроватный столик, который сразу не заметил, и увидел стоявшие на нем три стакана, на дне которых плескалась мутноватая жидкость, и свернутое в трубочку письмо. Тяжело дыша, как после изнурительной битвы, я схватил письмо, развернул его и углубился в чтение: «Я полюбила тебя, Мурад, полюбила всей душой. Я восхищалась тобой, твоей силой, смелостью и пылким нежным сердцем. Я столько времени была рядом с тобой, делила с тобой все твои радости и печали, была твоей возлюбленной, твоим другом, матерью твоих детей. Ты был моим миром, Мурад, пока не появилась Фарья. С ее появлением ты забыл обо всем, что связывало нас, с легкостью вырвал меня из своего сердца, а теперь и отдал приказ о моей казни. Я ухожу, Мурад, и забираю все то, что подарила тебе – свою любовь, свою душу, и наших детей». Я застыл, глядя пустым, ничего не выражающим взглядом прямо перед собой, в глазах вскипели жгучие слезы, готовые вот-вот пролиться, а пальцы судорожно комкали прочитанное письмо. Нутро вспыхнуло острой, пронзительной болью. Застонав, словно раненый солдат, я притянул обоих детей к себе и принялся покрывать поцелуями их побелевшие личики, словно в надежде как-то согреть их своим дыханием. - Мой Ахмед… Моя Ханзаде… ТВОЯ ДУША ПОГРУЗИЛАСЬ ВО МРАК - Это правда, Повелитель, - лекарша, сухопарая пожилая женщина с резковатыми чертами лица и небрежно стянутыми в пучок поседевшими волосами, неуклюже топталась на месте, не поднимая на меня взгляд. – Ваша супруга Фарья Султан действительно беременна. Лечение подействовало! Дай Аллах, она родит здорового ше… - Можешь идти, Эмине хатун, - отрезал я. – Ступай и займись своими делами. Как только лекарша скрылась за дверью, я сел на диван и спрятал лицо в ладонях, пытаясь разобраться в своих чувствах. Известие о беременности жены должно было обрадовать меня – это означало бы, что лечение от бесплодия наконец-то подействовало, и в скором времени у нашей династии появятся наследники. Но ни радости, ни облегчения я не ощущал. Не было и досады по поводу вынужденной отмены казни Фарьи. Все эмоции, которые я когда-то мог испытывать, растаяли, словно утренний туман, уступив место острой боли, расцарапывающей меня изнутри. «Отпустите меня, отпустите! Мурад! Мурад!! Ты слышишь меня?» - истошно кричала перепуганная Фарья, вырываясь из грубых рук безразличных к ее мучениям палачей. Побледневшее от ужаса лицо постепенно наливалось кровью, губы судорожно ловили воздух. Тонкие пальцы венгерки изо всех сил вцепились в толстую веревку, сдавливавшую ее изящную длинную шею, и попытались оттянуть ее. «Мурад!! Я беременна, беременна!!!» - в ее глазах промелькнул страх за жизнь еще не успевшего родиться малыша. «Мурад!!!» Страшно подумать, что было бы, если бы я помедлил еще несколько секунд и не велел бы остановить казнь. Я потерял бы еще одного своего ребенка, лишив его возможности увидеть этот мир, и погубил бы женщину, которая любила меня всей душой, раз и навсегда отказавшись ради меня от своего прошлого. Женщину, которая предала меня, подслушав важный разговор и разгласив мой тайный приказ. Женщину, которая стала косвенной причиной смерти моих детей, доведя Айше своими язвительными словами до самоубийства и детоубийства. Женщину, которая своим поступком уже второй раз вонзила мне нож в спину. Если в случае с головой свиньи я смог простить ее, поскольку она оказалась жертвой обстоятельств, то как мне закрыть глаза на гибель Ахмеда и Ханзаде? Наказание за предательство и за причастность к смерти членов династии – казнь, и никак иначе. Пусть благодарит Всевышнего, что оказалась беременной! Но действительно ли Фарья виновата в том, что произошло? Она не могла знать, что Айше решится на такой поступок, не могла и предполагать. Фарья никогда не хотела навредить Ахмеду и Ханзаде, ее единственным желанием было отомстить сопернице Айше, заставить ее страдать за то, что та подстроила ее выкидыш. Если подумать, то в смерти Ахмеда и Ханзаде виноваты в той или иной степени несколько людей. Валиде, приказавшая привести их к Айше, чтобы те в последний раз повидались с матерью, Лалезар калфа, оставившая детей без присмотра, Фарья, рассказавшая Айше о моем приказе и тем самым подтолкнувшая ее к детоубийству, Айше, напоившая их ядом, и, в конце концов, я сам – ведь это я собирался ее казнить! Почему же я обвинил во всем именно Фарью? Неужели гнев и скорбь по детям настолько затмили мои глаза, прежде смотревшие на нее с любовью? Я непременно должен с ней поговорить и постараться объяснить причину своего поступка. Фарья поймет и простит меня, я уверен. Да, она будет возмущена, начнет кричать, даже биться в истерике, как в случае с появлением Санавбер, но постепенно успокоится и простит. Дай Аллах, ее душевное состояние не навредит нашему будущему ребенку. Фарья сидела на диване в своих покоях, положив руки на колени и задумчиво глядя куда-то вдаль. Моего появления она не заметила – или же предпочла не заметить. Потоптавшись на пороге, словно робкий влюбленный подросток, я сделал несколько шагов ей навстречу и тихо окликнул по имени. Фарья медленно повернула голову и посмотрела мне прямо в глаза. В ее взгляде не было страха, не было обиды или злости, не было ни намека на те эмоции, которых я от нее ожидал. Мою вспыльчивую, гордую, упрямую жену было просто не узнать – передо мной сидела ее бледная, безжизненная копия. Я нервно сглотнул, чувствуя, как засосало под ложечкой. - Твоя беременность оказалась чудом, - тихо заговорил я, сев рядом с ней. – Она спасла тебя от несправедливой казни и вернула к жизни нас обоих. Великий Аллах благословил нас, и мы станем счастливой семьей. Я знаю, что ты злишься на меня, что ты обижена и потрясена. Но я верю, что твоя боль постепенно утихнет, и ты забудешь обо всем. - Благословил на что? – хрипловатым голосом переспросила Фарья. – Ты убил бы меня, если б не ребенок в моем чреве. Ты думаешь, что я когда-нибудь смогу забыть эту ужасную ночь? Смогу забыть веревку, охватившую мою шею, руки палачей, сдавившие мои плечи, твои холодные, пустые глаза, равнодушно наблюдавшие за моей казнью? – она склонила голову набок, глядя на меня с печальным упреком, и я разглядел узкую багровую полоску на фарфорово-бледной коже ее шеи. Горячая волна стыда затопила меня с головой. Лучше бы она кричала на меня, яростно размахивая руками и давясь рыданиями, лучше бы сыпала проклятиями и угрозами, чем говорила таким тихим, полным боли голосом… - Когда я узнал, что ты подслушала мой разговор с Силахдаром и рассказала Айше о моем решении казнить ее, я был в ярости. Гнев затмил мой разум, я обвинил тебя в предательстве и в смерти моих детей. Любовь, которую я испытывал к тебе, в одночасье превратилась в ненависть. Но теперь я вижу, что совершил большую ошибку. В смерти Ахмеда и Ханзаде виноват я. Ведь это было мое решение – тайно казнить их мать. - Твоя любовь, которую ты ко мне испытывал, превратилась в ненависть, - эхом повторила Фарья. Глаза ее блестели, как у мечущегося в лихорадке больного, но оставались сухими. – Именно поэтому ты захотел, чтобы я умерла. И это произошло, Мурад. Своим решением ты убил мою душу, убил мою любовь к тебе, убил всю мою нежность. Теперь я буду жить только ради нашего будущего ребенка. Увы, я никогда не смогу забыть твой равнодушный взгляд, пока я пыталась вырваться из рук палачей и звала на помощь. Всё кончено. Твоя душа погрузилась во мрак, и её ничто не спасет. Ты больше не тот Мурад, которого я полюбила. - Фарья! – не выдержав, я повысил голос. Последние ее слова обожгли меня, словно раскаленное железо. – Прекрати! В тебе сейчас говорит твоя обида. Но не произноси слов, о которых можешь потом пожалеть. Повторяю, со временем твоя боль утихнет. Поверь мне – тебе нечего бояться. Я не наврежу тебе, обещаю. Буду защищать тебя даже от самого себя. Жена в ответ лишь грустно улыбнулась уголками губ и покачала головой, выражая недоверие к моим словам, после чего болезненно зажмурила глаза. По ее левой щеке медленно скатилась слезинка. Я еле слышно выдохнул воздух, подавив желание прижать ее к себе и припасть губами к ее шее, целуя след от веревки, после чего поднялся с места и направился к двери. Фарья издала звук, напоминающий тихий всхлип. Что же я наделал?... ТЫ ВЕДЬ ПОЭТОМУ ЗАХОТЕЛ МНЕ ОТОМСТИТЬ? Я сидел, ссутулив плечи и обхватив голову руками, горячие слезы жгли мои щеки – я молча, беззвучно плакал, будучи уже не в силах сдерживаться, плакал, забыв о том, что правитель не должен показывать свою слабость подданным. Но Силахдар был единственным, перед которым я хоть как-то мог открыть свою душу – не считая Фарьи, которая до сих пор не простила меня за попытку казнить ее. В его присутствии я мог на какое-то время снять с себя маску жестокого безжалостного падишаха, от имени которого дрожали все жители Империи, и ощутить себя обычным человеком со своими страхами и переживаниями. Осознание очередного предательства давило на меня, словно каменная глыба, прижимало к земле, не позволяя встать и выпрямиться в полный рост. Мой младший брат Баязид пытался убить меня, чтобы заполучить мой трон и мою власть. Узнав об этом, я пришел в такую ярость, что находившиеся рядом со мной в этот момент Хусейн и Кеманкеш от ужаса не могли даже поднять на меня взгляд. В тот же вечер я велел казнить агу янычар, напавшего на меня по приказу Баязида, а самого брата, вынужденного наблюдать за казнью аги, отправил в столицу, где его уже поджидали немые палачи. За предательство и бунт против правящего султана только одно наказание – смерть. За предательство, в котором оказался виноват я сам. «Повелитель! – Баязид растерянно смотрит на меня, хлопая глазами – совсем как в детстве, когда я заставал его со своим любимым деревянным мечом. – Повелитель… Послушайте меня… - Замолчи, - я прерываю его жестом и делаю несколько шагов ему навстречу. – Ты уже не первый раз испытываешь мое терпение. Я предупреждал тебя, Баязид. Но ты упорно продолжаешь совершать ошибки и тянуть себя ко дну! Я хотел всегда от тебя, как и от остальных братьев, лишь одного – преданности! Но что я получил взамен? Неповиновение моим приказам, сговор с Ахизаде Эфенди… Сколько еще это будет продолжаться, я тебя спрашиваю?! - Это не так, Повелитель, я верен Вам! – горячо возражает шехзаде. – Никто и ничто не заставит меня предать Вас! Поверьте мне! Стражники вталкивают в комнату хрупкую большеглазую девушку, облаченную в темно-синее платье. Девушка, увидев Баязида, тоненько вскрикивает от испуга и пытается вырваться из рук стражников, но те крепко удерживают ее за локти. Баязид, забыв о моем присутствии, бросается освободить ее. - Остановись! – приказываю я, и брат невольно замирает на месте. – Мне известно о твоей связи с этой хатун, и известно, что ее отец держит таверну, невзирая на мои запреты. Она и ее семья нарушили закон. Что ж, у тебя появился способ доказать мне свою преданность. Ты знаешь, как нужно поступать с теми, кто посмел обойти мой закон о запрете таверн, - я протянул Баязиду меч. – Сделай то, что нужно. Казни хатун собственными руками. Это мой тебе приказ. - Повелитель… - Баязид умоляюще смотрит на меня, и пытается встать на колени, но я впихиваю ему в руку меч, и, позвав стражников, покидаю комнату. Если верить словам Касыма, то именно эта девушка помогала Баязиду укрыть его мать Гюльбахар Султан. Подлую предательницу Гюльбахар, толкнувшую Айше на воровство печати Валиде и едва не погубившую целый город. Что ж, посмотрим, насколько дорогой брат мне предан. Посмотрим, прав ли Касым, или же он просто затаил зло на Баязида и пытается его оклеветать в моих глазах». Я провел рукой по лицу, вытирая набежавшие слезы, и судорожно вздохнул. Ты ведь поэтому захотел мне отомстить, Баязид, не так ли? Ты не смог смириться с тем, что я приказал тебе убить хатун, в которую ты был влюблен? Именно это ведь послужило причиной твоего предательства? Когда впервые в твоей душе зародилось желание ощутить себя падишахом, когда ты положил глаз на мой трон? Ты совершил немало ошибок, заставивших меня усомниться в твоей преданности – неповиновения моим приказам, связь с Ахизаде Эфенди, молчание, когда убитая горем женщина после страшного пожара в столице выкрикивала твое имя в качестве желаемого султана. Ты ведь явно наслаждался, Баязид, тебе было приятно это слышать. Твоя Валиде тоже вложила свою лепту, она плела интриги и пыталась настроить тебя против нас. Я не доверял тебе, и сомневался. Но ты решился на бунт только после вынужденного убийства своей возлюбленной. В твоем предательстве виноват я сам. Но выхода у меня не остается. Наказание за бунт только одно, и ты сам его знаешь, брат.