Polaroid

Тем утром весна ворвалась в кабинет математики едва слышным шелестом свежих ландышей на учительском столе, прошлась по стенам яркими брызгами и задела занавески теплым, по-весеннему нежным ветром. Учительница залюбовалась этой маленькой победой отважной весны, что так настойчиво прогоняла холода и упорно оставляла свои метки в окнах и грязных лужах огненными бликами. Мел, до этого момента вдохновенно плясавший на доске, замер. Ученики тоже подняли головы и застыли, прислушиваясь: весенний ветер все еще гулял за занавесками. Юри закрыла глаза и вдохнула тот особенный аромат, который приносит солнце только в душные школьные кабинеты. С улицы доносились звуки. Это было гуденье моторов, голоса прохожих и детский смех. Беззаботный, полный очарования смех сковал душу Юри леденящим ужасом. Он заглушил все прочие звуки, окрасил в тускло-серый ландыши, прогнал ветер из-под занавесок. Или это просто время вокруг Юри остановилось? В голове набатом стучало «ха-ха-ха». Ха-ха-ха. Ха-ха-ха. Что, если он так же будет смеяться, когда прочитает ее любовную записку? Юри этого не переживет, она же в первый раз… Где-то рядом раздался звук входящего сообщения, и оцепенение спало. Юри обернулась, чтобы определить разрушителя своего забвения. Прямо за ней Юля Плисецкая увлеченно набирала текст в своем телефоне. Вот уж кому плевать на все на свете, подумала Юри. Юля была грубиянкой и едва ли чего-то стеснялась. Ее черты лица были слишком резкими для девушки, да и одевалась она как пацанка – безразмерные толстовки и мужские рубашки, рваные джинсы и кроссовки. Юри ее немного боялась. - Чего пялишься, Кацуки? – Юри вздрогнула и встретилась взглядом с Плисецкой. Несмотря на грубое обращение, на лице у Юли расползлась широкая улыбка. Юри ничего не ответила и отвернулась. Позже, когда Юри с головой погрузилась в решение уравнения, словно сквозь вату до нее донесся голос учительницы и скрип стула сзади – Юлю вызвали к доске. Уравнения – хорошие друзья. У Юри из друзей пока только учебник математики и особо привлекательные задания из него же. Оказавшись в чужой стране, среди сотен незнакомых людей и тысяч слов на непривычном языке, и без того замкнутая и скромная Юри окончательно растерялась, зажалась, спряталась за стеклами очков, которые всем почему-то казались забавными. За год так ни с кем и не сблизившись, Кацуки решила не искать дружбы и окончить школу отщепенцем. Остался всего год, а там поступление в ВУЗ и новая жизнь. И друзья у нее будут и даже парень. Последняя мысль раздразнила воображение, и Юри с удивлением и смирением наблюдала, как на месте уравнения по тетрадному листу расползалось лицо Вити Никифорова из 11 «Б». Это, наверно, не лечится. Это нужно просто пережить. Представить, что никакого Вити нет и не было никогда, что сердце не ноет жалобно и горько, когда одноклассницы сплетничают о новой «Витькиной» подружке. Юри закрыла тетрадь и поморгала, чтобы развеять вновь проступавшую на обложке картинку. И прикрыла веки, и представила. И вспомнила, что в кармане пальто у Никифорова ее записка. Любовная записка, глупая, вся пропитанная обожанием, на неуклюжем русском. И теперь уж точно нельзя представить, что нет никакого Вити. Он был ее ожившей мечтой, кумиром – абстрактным. Теперь у него материальная записка, и одно прикосновение к ней все сделает таким же осязаемым, конкретным. -…ри. Юри, - кто-то настойчиво тряс ее за плечо. – Последний урок закончился, - шепнула одноклассница – Юри не успела рассмотреть, кто именно – так быстро та выскользнула из кабинета. Юри посмотрела по сторонам и увидела, что в кабинете осталась лишь она да учительница с Юлей, обе недовольные. Плисецкая не смогла решить уравнение и снова не сделала домашнюю работу. Учительница сердилась, но вместе с тем смущалась открытого и дерзкого Юлиного взгляда. - Тебе пора взяться за ум, Юлия, ты же очень способная девушка, - примирительно сказала Наталья Михайловна – Юри все еще тяжело произносить ее имя, - на что Плисецкая повела плечами и отвела взгляд. Посмотрела на Юри, улыбнулась. - Мне, Наталья Михайловна, тяжело. Мне бы кто помог, да хоть бы и Кацуки. Юри вздрогнула. Не оттого что услышала свою фамилию, а потому, что на школьных ступеньках стоял Витя и смотрел в окно прямо на нее. Юри почувствовала, как щеки заливает краска. Никифоров улыбнулся уголками губ, отвернулся и ушел. Его изящные бледные пальцы сжимали сигарету. - А ведь и правда, Юри, - подала голос Наталья Михайловна, - позанимайся с Юлей, а? И ей польза, и тебе компания. Обычно компанию Юри составляли интегралы и логарифмы. С ними, вообще-то, было неплохо. Даже весело в каком-то роде. Юри не хотелось связываться с Плисецкой, но еще ей не хотелось отказывать Наталье Михайловне, единственному человеку в этой школе, отношения с которым отдаленно подходили под определение товарищеских. - Хорошо, мне не трудно, - Юри растягивала слова, стараясь произносить их внятнее и увереннее. – Буду рада. - Клево, - сказала Плисецкая. – Реально оч круто. Давай сегодня начнем? – Юля лучезарно улыбнулась. Не так, как улыбалась другим одноклассницам – натянуто или презрительно, - а так, будто была действительно рада заниматься с Юри математикой. Кацуки пожала плечами. Ее сейчас не это волновало. Юля вызвалась проводить ее до дома, но Юри отказалась, сославшись на неотложные дела. На самом деле никаких особо важных дел не предвиделось, просто Юри хотела побыть одна. Нужно было навести в голове порядок. В гардеробе, надевая ветровку, Юри снова думала о Вите. Полчаса назад его пальто висело под номером семь. Он всегда вешал одежду именно там, потому что верил в приметы и говорил, что семь – его счастливое число. Никифоров не говорил это именно ей – они вообще ни разу не разговаривали. Кацуки узнала про число семь из сплетен одноклассниц. Они часто обсуждали Витю, потому что он – самый популярный, красивый и неприступный парень в школе. Так о нем говорили, и Юри верила, да и как не верить, когда она своими глазами видит: популярный, красивый, неприступный. А еще улыбка такая, что коленки дрожат. И глаза ледяные, и взгляд такой томный, что сосет под ложечкой. А пальцы, боже, какие пальцы. Юри вспомнила, как Витя смотрел на нее со школьного крыльца и как заманчиво выглядела сигарета, согретая теплом этих невероятных пальцев. Мысли снова вернулись к записке. Смеялся ли Витя, когда читал ее наивное признание? Показывал ли записку своим друзьям или равнодушно опустил клочок бумаги в мусорное ведро? Юри боялась последнего. Пусть Никифоров смеется, пусть унижает – Юри разлюбит его и заживет как раньше. Пусть не будет только холодного безразличия, потому что оно лживо. Безразличие говорит слишком много и ничего одновременно, позволяет придумывать причины, искать оправдания и, что хуже всего, дает надежду. Юри не хотела стать одной из тех глупышек, безнадежно влюбленных даже не в Витю – в саму мысль испытывать это чувство к нему. Юри была уверена, что любит по-настоящему. Она не знала причин своей уверенности, ей не с чем было сравнивать, но само собой возникло убеждение, что все эти ощущения – бьющееся о ребра сердце, толпы мурашек в позвоночнике и волнительно и позорно потеющие ладошки – не могут быть фальшивкой. Никифоров не ушел. Юри, запахнув ветровку и спрятав руки в карманы, подставила лицо весеннему солнцу. Оно было обманчиво теплым и приторно нежным. Еще один сладостный обман. - Знаешь, без очков тебе лучше, - раздалось над ухом. Юри знала этот вкрадчивый шепот. Ни разу не слыхав, она постоянно его себе представляла. Он оказался как раз таким, каким она представляла. И волнение, охватившее все ее тело и осевшее дрожью в кончиках пальцев, было таким же, только еще слаще. Она боялась открыть глаза и наткнуться на презрительную ухмылку и боялась не открыть и не увидеть того, что она хотела бы видеть. Пока Кацуки размышляла, какой страх сильнее, что-то мягкое и прохладное коснулось ее лица. «Это же не могут быть…» Юри едва нашла в себе силы удержаться на ногах, когда поняла, что это были Витины пальцы. Юри думала, что они будут теплыми и влажными. Ей почему-то казалось, что они могут быть только такими. Но пальцы Никифорова оказались шершавыми и прохладными. И пахли сигаретами. - Ну вот, другое дело. Юри наконец открыла глаза. Витя улыбался и держал в руках ее очки. Улыбался так, словно был рад держать сейчас ее очки и смотреть на бледное лицо, покрытое нежным румянцем смущения. Почему-то перед глазами всплыла улыбка Плисецкой. Они, Юля и Витя, чем-то похожи. Оба какие-то дикие. Только Никифоров может окатить льдом, а Юля, наоборот, вываливает ушат кипящих страстей. Но к чему сейчас думать о Юле. - Твой номер? – Юри непонимающе посмотрела Вите в глаза. Тот повторил: - Дай свой номер. Юри приняла айфон в вычурном чехле из его рук и непослушными пальцами вбила свой номер. - Я позвоню или эсэмэску напишу, - сказал Витя и, потрепав ее по макушке, ушел. Юри долго смотрела ему вслед, не в силах скрыть счастливую улыбку.