Polaroid

Май подходил к концу, и до летних каникул оставалось две недели. Юри стояла на остановке, любовалась молодой блестящей листвой и чувствовала радостное предвкушение. Казалось, они с Юлей не ходили в школу вместе целую вечность. Из-за громады посеревших от времени многоэтажек показалась знакомая Юлина мастерка. Юри помахала ей рукой и подумала, как же приятно видеть ее полосатый капюшон и золотистые прядки растрепавшейся челки. Юлино лицо озарилось ответной улыбкой, она ускорила шаг и похлопала по карманам. Юри знала: это значит, что Юлины карманы битком набиты мятными леденцами. У школьных ворот несколько младшеклассников, завидев их с Юлей, радостно закричали: - Плисецкая вернулась. Юля поморщилась и отмахнулась от ребят: - Гуляйте, шпана. Дети, только что немилосердно отшитые, счастливо заулыбались и благоговейно расчистили проход к школьным ступенькам. Два низкорослых шестиклассника, пытавшихся пробиться сквозь толпу, были пойманы за руки и оперативно задвинуты назад, в мешанину детворы из всей параллели младших классов. Дети обожали Юлю, видели в ней недосягаемый идеал раздолбайства и крутости, и чем больше Плисецкая раздражалась от подобного внимания, тем ярче сияли детские лица. Юля схватила Юри за руку и быстро протащила к дверям. Глядя на ершистую сердитую Юлю, Кацуки поняла, что просто обязана пошутить по этому поводу. Чем скорее, тем лучше. У Юри среди детворы тоже была своя слава неприкосновенной царственной особы. Компания щербатых мальчишек с торчащими из карманов карточками с покемонами величала Юри Юлиной принцессой. В кругу начинающих музыкантов, которые давали концерты на школьном дворе, выстукивая простенькие ритмы карандашами по бордюру, Юри прослыла доброй феей. Наверное, потому, что во время дежурства разрешала подергать струны гитары в кабинете музыки и сама доставала барабанные палочки с высокой полки. Юля только фыркала, говорила, что это не доброта, а обычная безотказность. Дети - страшные существа, наставляла Плисецкая, ты даешь им палец, а они потом отгрызают руку. Впрочем, она и сама частенько просила Юри взять у вахтерш ключ - Кацуки они безоговорочно доверяли - и наигрывала мелодии знакомых песен на старенькой балалайке. - Это меня дедушка научил, он все умеет, - говорила Юля, и Юри, поборов стеснение, подыгрывала на флейте. Юри не особо умела с ней обращаться, но играть с Юлей было здорово, даже если получалось совсем примитивно. Раньше Юри не понимала, почему сидеть с Юлей за одной партой так здорово. Раньше Юри почему-то не замечала, что Юля, сосредоточенно грызущая карандаш, - очаровательное зрелище. Сейчас же Юри поймала себя на том, что уже несколько минут рассматривает заправленную за ухо непослушную светлую прядку и сжатые бледные губы. Юри всегда считала Юлю красивой, но именно сейчас она с неожиданной ясностью осознавала, что эта красота затрагивает что-то внутри. Хотелось не просто любоваться, хотелось созерцать. Если подумать, Юри ведь делала это раньше. Смотрела, наблюдала, но неосознанно, потому что это казалось естественным. Сейчас во всем прежнем оказывалось второе дно. - Ты чего? У меня что-то на лице? - Юля провела ладонью по щеке. - Нет, все нормально. Может, Юля так же смотрела на нее, просто Юри не замечала? Она вообще много чего не замечала. Ты была плохим другом, ругала себя Юри. В этот раз надо стараться лучше. В локоть Юри врезалось что-то острое. Это был уголок Юлиной тетради. Юри развеонула тетрадь к себе и прочитала сообщение на полях. "У Милы др в субботу. Пойдем вместе? Я без тебя не хочу". Юри, вообще-то, не хотела. Юри не нравилась Мила, хотя Кацуки видела ее только издалека, когда та подвозила Юлю в школу на байке. Юри не нравилось жгучее тянущее чувство, которое появлялось всякий раз, стоило Юле упомянуть Милу. Юри не знала, почему, но интуитивно недолюбливала Милу и не хотела, чтобы Юля проводила с ней время. Для себя Юри называла это чувство дружеской ревностью. Поэтому, снедаемая противоречивыми эмоциями, Юри написала снизу, под Юлиным текстом "окей". - Вот и славненько, - шепнула Юля и тут же получила нагоняй от учителя.