Polaroid

Вьюжные всплески разноцветных огней ворвались в приоткрытую форточку и осели на вязаном коврике, забрызгали линолеум. Юля поежилась. - Пора уже закрыть форточку. - Еще рано, - возразила Юри, - не отвлекайся. Горячие ладошки Юри утонули в складках Юлиного свитера. Юля, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, обхватила плечи Юри и прижала ее так крепко, как только могла. Юри от наивной искренности этих объятий и от вида прилипшей к румяной щеке светлой пряди обожгло волной нежности. Эта горячая волна окатила ее всю от макушки до кончиков пальцев и выплеснулась на губах мягкой улыбкой. - Ну вот, сама ведь отвлекаешься, - фыркнула Юля, и улыбка на лице Юри была бережно объята неторопливым поцелуем. Юри прижалась плотнее, опрокинув Юлю на спину. Всполохи разноцветного снега теперь играли под ресницами и становились тем ярче, чем горячее и податливее делались Юлины губы. На мгновение Юри показалось, что тонкие Юлины пальцы забрались под ее кофту, робко прошлись по спине и тут же исчезли, пугливые. Юри зажмурилась, воссоздавая в памяти ощущение прохладных пальцев на горячей спине, а когда приоткрыла глаза, то обнаружила, что их ноги переплелись, и Юлины колени, обхватившие ее бедро, теперь были очень близко. Юри не удержалась, прошлась кончиками пальцев под острой коленкой. Юля, не ожидавшая такой подлости, вскрикнула ей в губы и задергалась, придавленная телом Юри. Та давила смешки в изгибе Юлиной шеи. Скрип двери показался оглушительным грохотом грозового неба, как если бы фиолетовые тучи скопились под уютным потолком комнаты Юри. Юля отпихнула Юри в сторону, и та, скатившись с кровати, рухнула на пол рядом со стопкой журналов и книжек в дешевых бумажных обложках. - Девочки, вы проветрили комнату? – спросила мама Юри, показавшаяся в дверном проеме. Ее добрые сощуренные глаза лучились спокойствием и радушием. Юри, показательно уткнувшаяся в первый попавшийся под руку журнал, тихо выдохнула: не заметила. - Да-да, мам, как раз собирались закрывать. - Я сейчас сама закрою, сидите уже, - сказала Кацуки-сан и направилась к окну, переступая через разбросанные на полу вещи и шаркая тапочками по линолеуму. Притворяя дверь, она внимательно посмотрела на девочек, которые старательно делали вид, что увлечены журналом, и вышла, пробурчав что-то себе под нос. Только сейчас Юри заметила, что журнал она держала вверх ногами. Юля, успевшая подползти и тоже уставиться в журнал, теперь нервно натягивала ворот свитера на пылающие щеки. Юри чувствовала, что и ее лицо горело. Юля опустилась рядом на пол, положила голову Юри на плечо. Юри машинально потянулась к ее руке, чтобы переплести пальцы. - Мы же будем встречать новый год вместе? – уточнила Юля. - Ну разумеется. Юри не понимала, зачем она спрашивает. Когда за последние полгода они что-то делали не вместе? С тех пор, как Юри негласно разделила Юлины чувства, они старались проводить друг с другом каждую свободную минуту. Юри, внезапно почувствовавшая острую, почти болезненную потребность находиться рядом с Юлей постоянно, даже боялась, что свободолюбивой независимой Плисецкой это быстро надоест. Но время шло, а Юле не надоедало, напротив, она сама тянулась навстречу: пододвигалась ближе, не выпускала из своих цепких пальцев руку Юри, предлагала вместе делать уроки и очень много обнимала. Сперва застенчиво, неуклюже, будто боялась показаться смешной со своими чувствами и желанием прикасаться. А у Юри от этих неуверенных объятий в груди становилось жарко и тягуче. И было совершенно естественным отметить вместе новый год, как и провести рядом все дни до и после него. Юри уже представляла, как они, вернувшись с морозного воздуха, лежат в обнимку на диване, обмениваются ленивыми поцелуями, а потом прокрадываются на кухню, набирают себе гору сладостей и смотрят фильмы всю ночь, спрятавшись с головой под пледом и, конечно же, снова целуясь. Юля, должно быть, представляла себе что-то похожее. Юри нравилось молчать рядом с ней и мечтать, потому что и мечты они удивительным образом делили на двоих. И многие из них могли претворить в реальность. Взгляд Юри упал на электронные часы, стоявшие на столе и накрытые кружевной салфеткой. Салфетка подсвечивалась синим и бросала на поверхность стола ажурные тени. Было ровно одиннадцать вечера. Обычно в это время Юри уже ложилась спать. Стоило ей об этом подумать, как по телу разлилась приятная истома. Юри спрятала зевок в сгибе локтя, на что Юля лишь усмехнулась. - Кто-то уже хочет спать? А как же обещание развлекаться всю ночь? Юри виновато улыбнулась. Она действительно чувствовала усталость. Юля фыркнула: - Вы посмотрите на эту неженку! Юля попробовала нахмуриться и придать тону высокомерности, но ее с головой выдавали улыбка и рука, уже зарывшаяся в волосы Юри. Юля первая поднялась, поправила на кровати подушки и достала из-под одной две пижамы – себе и Юри. Отвернулась стыдливо и быстро стянула свитер. Юри бросила украдкой взгляд на ее спину, желтоватую в искусственном свете, с выступающими позвонками, и тактично отвернулась, когда Юлины пальцы потянулись к застежке бюстгальтера. Совместные ночевки уже стали привычным делом, как и поцелуи, и объятия в темноте на кровати, но переодеваться на виду друг у друга все еще было чем-то интимным, сокровенным. Юри, конечно, рассматривала Юлино тело, когда они переодевались на физкультуру, но это было в гудящей школьной раздевалке, на виду у полутора десятков других девчонок. Сейчас же был особенный момент их единения, и Юри пока не могла себе позволить без смущения и неловкости взглянуть на Юлю. Поэтому она переключила внимание на свою пижаму, быстро стянула кофту и леггинсы, а когда переоделась, Юля, тоже уже готовая, все еще стояла к ней спиной. Юри плюхнулась на кровать, привлекая к себе внимание, и завернулась в кокон из одеяла. Юля легла рядом, подсунула под завернутую в одеяло Юри холодные ступни, раскинула руки поперек кровати и устремила взгляд в потолок. Ее пальцы отстукивали по подушке какую-то простую уютную мелодию. Юри вслушивалась в шелест наволочки под Юлиными пальцами и медленно погружалась в забытье, спокойная и счастливая. - Деда хочет отмечать новый год на даче. Поедешь с нами? – Юри показалось, что Юля скорее утверждает, чем спрашивает. Они гуляли по маленьким узким улочкам, забытым и растоптанным шумным городом. В красных от холода пальцах исходили паром пластиковые стаканчики с орнаментом, больше похожим на вязаный свитер. Юри зачарованно смотрела, как лохматые клубы ароматного пара растворяются в морозном воздухе. Юля пинала ногой обледеневший снег, убранный к тротуару. - Я маму в праздник не оставлю, - возразила Юри. - Так и я деда одного не оставлю. - А вы можете не ехать на дачу? Пришли бы к нам в гости, мама бы приготовила кацудон. По Юле было видно, что на дачу она не очень-то и рвалась. Но и ее нежелание огорчать дедушку Юри тоже понимала. - Не можем не ехать. У деда дача – единственная радость. У него там это, баба Вася. Они по праздникам соленьями друг друга угощают, огурцами там солеными, помидорами… В общем, надо ему туда. А тебе почему бы не позвать свою маму к нам на дачу? - Она уже пригласила подруг с работы. - Так вы и подруг берите. Деда не будет против. Юри представила, как мамины подруги, выхоленные домашние женщины с модными стрижками и ярким маникюром, толпятся на стылой кухоньке маленькой промерзлой дачи. Вряд ли после такого они еще раз примут мамино приглашение. - Нет, так не получится. - Хэй, Кацуки, мы собирались встретить эн-гэ вместе, помнишь? Ты обещала. Обещаний никто не давал, но они сами собой подразумевались. Юри и самой это не нравилось. Она просто хотела разделить праздник с любимыми людьми – мамой и Юлей. О том, что и у Юли может быть такое же желание, непременно включающее в себя ее дедушку, Юри как-то не подумала. Они молчали. Пар в стаканчике утихомирился, позволил зимнему воздуху окончательно себя поглотить. Юля перестала пинать ногой снег и теперь задумчиво теребила шарф. - Мы что-нибудь придумаем, - пообещала Юри, когда они прощались у ее подъезда. Юля буркнула «ага», быстро чмокнула ее в щеку и исчезла раньше, чем Юри успела достать из кармана ключи. Хотя возможно всему виной медлительность задеревеневших от холода пальцев. Когда Юри сказала, что они что-нибудь придумают, она имела в виду, что это она как-нибудь изловчиться убедить Юлю никуда не уезжать. Соглашаясь с ней, Юля, наверное, тоже думала о чем-то подобном. - Эх, как здорово сейчас на даче, - мечтательно вздыхал Юлин дедушка, когда они втроем сидели на кухне и пили ромашковый чай. Юля бросала на Юри красноречивые взгляды. За окном беспощадно мело, а за городом должно быть и того хуже. Юри кивнула головой в сторону скрипучей оконной рамой, намекая на абсурдность этого заявления. - Василиса Егоровна собиралась пирог с вишней запечь, своей, домашней. У нее пироги – ух! Вам бы, девочки, поучиться. То ли воспоминания о пирогах Василисы Егоровны, то ли о самой бабе Васе так умиротворяющее действовали на Николая Степановича, но глаза у него умиленно заблестели, а под пышными седыми усами проступила блаженная улыбка. Юри смущенно опустила взгляд в кружку. - Что, деда, соскучился ты по бабе Васе? – спросила Юля, надеясь еще немного надавить на впечатлительную Юри. - Еще как. У нее нынче и Александр Максимович, мой армейский товарищ, погостить собирался. Они друг другу приходятся двоюродными братом и сестрой. Ох, и чудили мы втроем в молодости… Глаза у Николая Степановича стали совсем светлыми, морщины на лбу как будто разгладились, и вся его грузная сутулая фигура как-то разом сбросила лет двадцать. Юри от таких метаморфоз стало и радостно, и неловко, и она, понимающе кивнув, взяла в рот сушку и слишком долго ее жевала. Кацуки-сан, верткая и хлопотливая, носилась по кухне, зажав под мышкой пачку муки. Было двадцать девятое декабря, и в доме Юри вовсю решался вопрос праздничного меню. У Катеньки Беловой аллергия на клубнику, но Надюша из бухгалтерии так хотела отведать традиционного японского мороженого с клубникой. Как же, как же решить эту проблему? Юри спряталась за журналом, чтобы не пасть жертвой гастрономических предпочтений маминых подруг. Составлять меню персонально для каждой Надюши из бухгалтерии не хотелось. Юля, давно воспринимаемая Кацуки-сан как член семьи, сидела у Юри под боком, листала ленту в инстаграме и фыркала, когда натыкалась на фотографии Никифорова. Тот предсказуемо улетел в Японию к Минами и, как выражалась Юля, засорил все социальные сети своей счастливой рожей. Хотя Юля пролистывала снимки очень быстро, Юри все равно успела заметить, что Виктор стал румянее и как будто теплее. Вместо ледяного принца с фотографий улыбался вполне обычный – ну ладно, слишком красивый для обычного – парень. А может, он вовсе и не отогрелся, просто попал под действие лучистого Минами с его огненной челкой и по-детски большими круглыми глазами. Юри, честно говоря, было все равно. - Ну что, ты уже сказала, что поедешь к нам на дачу? – шепнула Юля, когда Кацуки-сан пронеслась мимо них, оставляя за собой эфемерные облачка муки. - Эй, - Юри ткнула Юлю в бок, - я не стану оставлять маму одну. - К ней придут ее подруги, Юри. Ей будет не до тебя. Они будут обсуждать своих детей, сто раз спросят, не нашла ли ты еще жениха и обменяются рецептами. - Так у тебя на даче будет то же самое, - упрямилась Юри. Юле возразить было нечего, и она, обиженно засопев, принялась быстро листать меню в телефоне. Юри почувствовала тянущую сквозняком досаду. Ну как Юля не понимает, что она не может оставить маму в этот праздник? Возможно, это была привычка. У Кацуки-сан совсем недавно появились подруги, которых она захотела впустить в свою обитель. Еще прошлый новый год, как и все праздники до него, они встречали вдвоем. Юри боялась, что если что-то пойдет не так, то маме будет грустно и одиноко, вдруг она даже заплачет. Она часто плакала после развода. И где гарантия, что эти новоявленные Катеньки Беловы и Надюши смогут ей помочь, что, если они сделают только хуже? - Почему ты не хочешь понять, Юль? – шептала Юри. - Все я понимаю, - распалялась Юля, - это ты не хочешь. Кацуки-сан наконец выпустила из рук муку и теперь носилась с миксером и мисками. - Ты не переночуешь у нас сегодня? – спросила она у Юли, гремя посудой. - Как-нибудь в другой раз. Мне, вообще-то, уже пора. Юля нашарила в темной прихожей свои сапоги, второпях перепутала левый и правый, раздраженно запыхтела. Куртку просто накинул на плечи. Шарф и шапка торчали из рукава. - До свидания, Кацуцки-сан, - крикнула она с порога. Юри, которая пошла ее провожать, бросила сухое «пока». Ну и славно, подумала Юри, можешь выпендриваться дальше, но отмечать будем у меня. Ссора вышла очень глупой, Юри и сама это понимала. Проблема была в том, что почему-то именно сейчас ни она, ни Юля не хотели заткнуть самое обыкновенное упрямство. Юри лежала на кровати, по привычке завернутая в кокон из одеяла, и вспоминала все те разы, когда шла на уступки. Ей казалось, что она поддавалась, подстраивалась под Юлины прихоти чаще, что Плисецкая никогда не замечала и не ценила ее жертв. И хотя на краю сознания пульсировало неприятным колючим комком правды осознание, что Юри не права, что Юля тоже часто шла на компромиссы и была благодарна за каждую уступку в свой адрес, Кацуки предпочла не обращать на это внимания. Чувствовать себя непонятой было легче и приятнее, чем – пусть только отчасти – виноватой. Юри проворочалась в постели весь вечер, мучаясь от пекучей обиды. На следующий день Юля не звонила и даже не появлялась в социальных сетях, что было совсем на нее не похоже. Юри тоже не пыталась с ней связаться, но все же ждала, что Юля вот-вот позвонит в домофон, появится на пороге ее квартиры, румяная и растрепанная. Юля не появлялась. Ну и ладно, думала Юри, интенсивнее обычного орудуя губкой для мытья посуды. Тарелки в ее руках звенели глухо и грустно. Завтра сама придет, решила Юри, складывая пестрый плед, который сама старательно вязала для Юли. Она бы обрадовалась такому подарку. Точнее, обрадуется, когда придет к ней завтра. На письменном столе тускло блестела дешевыми крупными шарами маленькая искусственная елочка. К вечеру мама вернулась с работы, водрузила на стол два огромных пакета, под завязку набитых вкусностями, и Юри переключилась на помощь по хозяйству. Утром тридцать первого Юри проснулась от настойчивой трели. Кто-то совершенно бесцеремонно ломился в их квартиру в шесть часов утра. Юри вступила в одну тапочку, вторую искать не стала и побежала к двери, стараясь как можно меньше прикасаться голой ступней к холодному полу. Не снимая трубки, она поскорее открыла дверь и только секунду спустя спохватилась, что такая безалаберность может быть опасна. По ту сторону двери послышался гул старого лифта. От Юли веяло морозом и бодростью. Волна зимней свежести захлестнула Юри, выбила из колеи, и какое-то время она молча смотрела на Юлю, пытаясь понять, чего же ей больше хочется: любоваться, обнять или затащить внутрь и отогреть в теплой квартире. Наверное, все сразу. Но вместо этого Юри зашипела, стуча зубами от холода: - Ты что здесь делаешь в такую рань? - Юри, мы с дедом уезжать собираемся. Давай все-таки с нами, а? Юри окинула взглядом уютную прихожую. Из приоткрытой двери спальни доносилось мамино сопение. Она покачала головой. - Ну Юри, ну пожалуйста, - взмолилась Юля, сжала теплую после сна руку Юри в своих ледяных ладонях. - Юри, что там такое? – донесся из спальни сонный голос Кацуки-сан. - Ничего, - крикнула Юри в сторону спальни и шепотом обратилась к Юле: - Ты еще можешь остаться, Юль. Юля поджала губы, выпустила руку Юри и, ни слова не говоря, скрылась за дверью. Юри вздохнула. Ее праздник был окончательно испорчен. И из-за чего, спрашивается! Из-за какой-то ерунды. Юля была права насчет маминых подруг. Едва завидев Юри, они тут же начинали спрашивать, нет ли у нее молодого человека, а если у какой-нибудь имелся в наличии сын, то все его достоинства сейчас же были подробно расписаны и расположены в градационном порядке. Юри только натянуто улыбалась, смущенная больше внезапно обрушившимся на нее вниманием, чем вопросами. Кацуки-сан посмеивалась и приглашала гостей осмотреть квартиру. Вскоре все прибывшие дамы во главе с хозяйкой дома собрались в гостиной и стали оживленно что-то обсуждать. По умиленным возгласам Юри догадалась, что мама показывает альбомы с ее детскими фотографиями. Интересно, что сейчас делает Юля. Кажется, Юри напрасно волновалась. Мама в кругу подруг чувствовала себя прекрасно и вовсе не грустила. Наоборот, это Юри здесь было грустно. Она немного посидела за праздничным столом, а потом ушла в свою комнату. Без Юли внутри, между ребер, было зябко и стыло. И как так вышло, что они повздорили на пустом месте? Может, если бы они договорились обо всем иначе, сейчас, даже находясь в одиночестве, даже жалея о неисполненных планах, Юри не чувствовала бы себя так мерзко. Из телевизора в гостиной доносился мелодичный, отвратительно веселый бой курантов. Экран телефона вспыхнул, больно ударил по близоруким глазам Юри. Белый прямоугольник света прилип к потолку. Входящий от Юли. Юри не заметила, как стянуло щеки от улыбки, как мимолетно вспорхнули над экраном пальцы. Когда Юри приняла вызов, из трубки полился Юлин голос, глухой и, как показалось Юри, расстроенный. - Юри, приезжай, пожалуйста. - Где ты, Юль? Ты разве не на даче? - Я в больнице. Юри не помнила, как металась по комнате, пытаясь одновременно натянуть штаны и кофту, не помнила, как несколько раз обувала чужие сапоги в прихожей, пока не нашла свою пару, не помнила, как тревожно скрипела дверь за ее спиной. Она помнила только приглушенные Юлины всхлипы и адрес больницы. А еще – сковавший все тело в первые секунды леденящий ужас. С тобой что-то случилось, Юля? Тебе плохо? Ты попала в аварию? Нет, с Юлей ничего не случилось, с ней все хорошо. Это дедушка поскользнулся на льду и ударился головой. Сейчас лежит в палате, обмотанный бинтами – лица не видно – и спит. А Юле просто страшно. Юле просто нужна поддержка. Еще никогда остановка не казалась такой далекой, а лихие водители маршруток – такими нерасторопными. В животе жалобно скреблось и ныло. Юля сидела в коридоре, одинокая и потерянная. Свет не горел. Немногочисленные посетители разбрелись по палатам. Юри налетела на нее, сжала в объятиях и почувствовала, что Юля мелко дрожит в ее руках. - Ну чего ты, Юль, все ведь хорошо. Юля мотала головой и цеплялась за руки Юри, которые пытались дотронуться и приласкать везде, куда могли дотянуться. Юри погладила ее по волосам. Юля спрятала лицо в изгибе ее локтя и зарыдала. Юри ничего не говорила, только нежно перебирала растрепанные пряди. Так они и застыли в темном больничном коридоре, вцепившись друг в друга, поглощенные тишиной. Юля постепенно успокаивалась, ее дыхание выравнивалось. В кармане у Юри зазвонил телефон – мама. Юри прислонила Юлину голову к своему животу, одной рукой продолжая путаться в ее волосах, а другой потянувшись к телефону. Ее собственный голос прокатился по стенам оглушительным эхом и спрятался под потолком. - Не волнуйся, мама, я в больнице, - на том конце провода что-то хлопнуло, послышались взволнованные возгласы. – Со мной все хорошо, я пришла к Юле. Нет, с Юлей тоже все хорошо, она пришла к дедушке. Нет, с ним ничего страшного, просто упал и ударился головой. Он сейчас спит. Да-да, в той же больнице, в том же отделении. Все, мам, пока. Юля подняла голову, и Юри только сейчас разглядела, какие у нее опухшие, красные глаза. Юри наклонилась, коснулась губами щеки. Кожа была горячей и соленой. - Побудешь со мной? – тихо спросила Юля. - А куда ты от меня денешься, - прошептала Юри, прижимая ее к себе. Они зашли в палату через полчаса. Николай Степанович уже проснулся и, увидев своих девочек, улыбнулся и помахал им рукой, но улыбка вышла блеклой, а рука дрожала. В палате вместе с ним лежало еще два человека: парень лет двадцати с загипсованными ногами и мужчина, уже немолодой и тощий, как доска. Юри поглядывала на них с опаской, но им явно до девочек не было никакого дела. Парень уставился в телефон, а мужчина решал кроссворд, иногда покусывая кончик карандаша. Юля села в ногах у дедушки, а Юри – на свободную кровать, но Николай Степанович едва различимым жестом подозвал ее ближе. - Ну как ты, деда? – спросила Юля, беря его за руку. Николай Степанович ответил невнятным бормотанием. - Ой, что это я, - спохватилась Юля и хлопнула себя по лбу, - доктор же предупредила, что тебе лучше пока не говорить. Глаза Николая Степановича потускнели. Не хочет, чтобы Юля переживала из-за него, догадалась Юри. Внезапно по коридору разнесся оглушительный топот, цокот каблуков и ворох звонких голосов, среди которых Юри узнала свою маму. Все в палате прислушались. Лавина звуков, несомненно, неслась прямо на них. Орава бухгалтерш во главе с Кацуки-сан едва не снесла дверь и застыла в проеме, в последний момент растеряв весь свой пыл. Парень и тощий мужчина настороженно проследили взглядом, как бухгалтерши в цветастых платьях и с одинаковыми стрижками на цыпочках пробрались в палату и столпились у кровати Николая Степановича. Тощий мужчина присвистнул, парень смущенно отвернулся. - Николаю Степановичу нельзя говорить, - обратилась Юри к матери. Та с энтузиазмом, даже как-то радостно закивала, ободренная перспективой продемонстрировать подружкам из бухгалтерии свою исключительную заботливость. - Мы ему сейчас только одеялко подоткнем, - сказала Кацуки-сан, в то время как ее руки уже колдовали над постелью, смахивали пыль с тумбочки и доставали из притащенных с собой пакетов салаты. Подружки за ее спиной тоже засуетились, извлекли из пакетов, которых оказалось бесчисленное количество, рыбу, мясо, десерты. Тумбочка у кровати Николая Степановича теперь больше походила на шведский стол. Когда место на ней закончилось, женщины забегали по палате, бесцеремонно занимая тумбочки соседей. Рядом с парнем оказалась тарелка ароматных пончиков. Он покосился на них, сглотнул, очевидно, прикидывая, можно ли незаметно взять один. Юри с Юлей переглянулись и синхронно ему кивнули. Парень быстро схватил пончик и отвернулся к стенке. - Сахару не замного? – обеспокоенно спросила одна из маминых подруг. - Ф самфый раз, - выдавил парень, покрываясь стыдливым румянцем. Женщина тут же поставила перед ним блюда с печеной рыбой и пирожными. - Соли хватает? С глазурью не переборщила? – щебетала она, поглаживая парня по спине, пока тот пытался прожевать все, что подсовывали ему под нос. Тощий мужчина, наблюдавший все это действо с некоторой обидой, тоже не был оставлен без внимания. Две бухгалтерши с одинаковыми идеально белыми воротничками устремились к нему с салатами. Юля повеселела, в глазах у нее появился блеск. Она осторожно переплела пальцы Юри со своими. - Кацудон мама наверняка оставила дома специально для тебя, - шепнула Юри, наклонившись к Юлиному уху, и мимолетно прижалась носом к щеке. Николай Степанович тихонько посмеивался. Мама Юри разливала по пластиковым стаканам минералку. Черные неряшливые елки, видневшиеся из окна палаты, вдруг засветились синим: кто-то включил гирлянду. Телефон в кармане штанов у Николая Степановича затопил палату звуками Вальса цветов из «Щелкунчика». Юля достала телефон у него из кармана и вышла из палаты. Вернулась спустя пару минут, сияющая и праздничная. - Баба Вася звонила, сказала, что вишневый пирог уже в пути. Так что ждем еще гостей, деда. Снег, голубой в свете гирлянд, повалил хлопьями, налип на стекло. - Ну, с новым годом, - торжественно объявила Кацуки-сан, и армия бухгалтерш подхватила ее слова, пронесла по палате нестройным веселым роем. Юри почувствовала, как Юлина рука обнимает ее за талию. Новый год они все-таки встречали вместе.