Персиваль Грейвз
— Ты уверен? — Абсолютно. — Тибет — это не Гоа… — Я знаю. Но именно это мне и нужно. Горы. Ламы. Медитации… к тому же, билеты уже куплены, Персиваль. Самолёт через три часа, а мне ещё нужно пройти регистрацию… — Просто я такой… дурак, Криденс… — И не говори… но для дурака ты неплохо одеваешься… и у тебя классный молодой любовник… — Ты, — я отогнал мысли о Геллерте. — Ага. Мы обнялись. Постояли так в шумном зале международного аэропорта Сан-Франциско. Я не удержался и поцеловал Криденса в висок, а он, в ответ, меня в губы. Мы не оговаривали срок, на который расстаёмся. Это мог быть год, или месяц, или всего несколько дней… столько, сколько потребуется Криденсу. И, наверное, мне самому. Потому что нам обоим нужно было пространство. Нужно было расстояние. Для того, чтобы дойти до этого, понадобилось пять лет… и непредвиденные обстоятельства. — Грейвз… — Криденс до сих пор временами звал меня так. Когда заводил какой-нибудь нелёгкий разговор. Ну, а я до сих пор звал его Криденсом. — Слушай, есть дело… — он стоял, прижимаясь ко мне, уперевшись подбородком в моё плечо, от этого голос звучал глухо. — Что такое? Что-то важное? — Ну… как сказать… нет, я не болен СПИДом, ничего такого… Я фыркнул. — Что тогда? — Геллерт. Я напрягся. — Что… с ним? — Ну… позавчера я с ним разговаривал… — И-и?.. — Ты бы съездил, проверил… как он там… — С чего бы мне… — Он моя семья. А, значит, и твоя тоже. Я вздохнул. — То есть, вы так хорошо поговорили, что теперь я должен проверять, жив ли он? — Вроде того… мы… немного поругались… — Опять… Я прикрыл глаза на минуту. Я понимал Криденса. Временами мне казалось, что с Геллертом вообще разговаривать невозможно. Криденс, наконец, отстранился, посмотрел мне в глаза серьёзно. — Грейвз. Пожалуйста. — Хорошо. Хорошо, я съезжу. Он во Фриско сейчас? — Да. Мы у него на квартире разговаривали. — Ну, хоть не в Орегон… это из-за «магии»? — Ага. Я скрипнул зубами. «Магия» и Криденс были несовместимы. «Магия» и Геллерт совмещались слишком хорошо. — Обещаю. Тебе пора… — Знаю… — Не хочешь? — Хочу, — Криденс улыбнулся. — На самом деле хочу. Мир такой огромный. Столько всего впереди… Он прижался лбом к моему лбу, я провёл рукой по его длинным волосам, убирая прядь за ухо. Мы попрощались — молча. И дал ему уйти. Я проводил Криденса глазами — он обернулся и помахал мне ещё раз. Затем я дождался объявления об отлёте самолёта. И покинул аэропорт.***
Май давно закончился, была середина лета; четвёртое июля отгремело салютами неделю назад; стояла жара. Первое время мы все были заняты — Геллерт приводил в порядок документы, занимался неоконченными делами Виктора. Криденсу тоже было, чем заняться. Они с Геллертом довольно много общались. Я не спрашивал об этом. Своеобразное мрачное волшебство конца мая уступило место рутине. Фамилия Гриндевальд делала многие вещи гораздо более простыми и лёгкими в обращении, но даже она не могла ускорить ход огромной бюрократической машины, хотя щедро подливала масло в её заржавленный механизм. Впрочем, основные вопросы были решены, Геллерт был при деле и, кажется, даже радовался этому. Мы с Криденсом оставались в «Вороньем лесе» около недели, а затем отправились обратно в Калифорнию. Забавно — я пошутил тогда, что Криденс мог бы не то, что нанять, а купить свой собственный вертолёт, чтобы он доставил нас в Санта-Карлу, но Криденс хотел ехать непременно со мной и непременно на автомобиле. Геллерт уступил нам свой «Опель». Криденс сбегал в музыкальную лавку и вернулся с ворохом кассет. — Нет ничего лучше, чем ехать по хайвею под саундтрек к «Ворону»,— заявил он, врубая Stone Temple Pilots, «Big Empty». «Ворон» был полудокументальной лентой об Эрике Дрэйвене, человеке, которого мы с Криденсом повстречали когда-то в нашем первом мистическом путешествии пять лет назад. В октябре девяносто четвёртого он был убит, позже вышел фильм по мотивам его жизни и деятельности в группе The Hangman’s Joke. Многие альтернативные команды выразили дань уважения, появившись в ленте. Саундтрек стал хитом. Я связал название фильма с «Вороньим лесом» — речь шла о том, что ворон (или ворона) может вернуть душу умершего человека. В «Вороньем лесе» этих птиц было достаточно… Мы катили «домой» — потому что Криденс считал именно нашу маленькую квартирку своим настоящим домом — а орегонские мили превращались в мили калифорнийские, и вот, поздним вечером, мы стоим на берегу океана, вдыхая запах соли, следя за морскими призраками, купающимися в прибрежных волнах… на какой-то момент мне показалось, что история закончена. Это было не так.***
Итак, стояла жара. В горячем Сан-Франциско не спасала даже близость океана: уже несколько дней был штиль. Жизнь сместилась на пляжи и в пригороды. В самом городе спасались кондиционерами. Я хлопнул дверцей своей старой «Ауди», почувствовав, насколько горячей стала её обшивка за полчаса езды по солнцу. Проулок, в котором жил Геллерт, напоминал ущелье; заброшенный дом напротив отбрасывал густую тень. Если бы ещё прохладную… Я взбежал по ступенькам на пятый этаж, чувствуя, как по спине стекает струйка пота. Собрался позвонить, но заметив, что дверь закрыта неплотно, толкнул её — она оказалась не заперта. Я ожидал погрузиться в полный набор излюбленного скандинавского стиля Геллерта, ожидал приятного холодка и сдержанных цветов сплошь оттенков льда… ничего подобного. То есть, оттенки были. Льда не было. Ни льда, ни холодка, ни прохлады. В квартире было чудовищно душно — первое, что едва не сшибло меня с ног. Вторым был кавардак. Совсем как в разгромленном номере Пинка из фильма «Стена». Вещи валялись на полу. Большое зеркало треснуло. На кухне — россыпь кукурузных хлопьев и пролитое молоко, успевшее скиснуть. В гостиной… столик отъехал к стене, изорванные журналы покрывали, кажется, все поверхности; куски штукатурки, обрушившейся с потолка, походили на снег (какая ирония!); смятый ковёр затаился, словно чудовище… осколки, осколки… много стеклянных осколков повсюду… Где же Геллерт? Я прошёл в спальню. Опрокинутые светильники, одежда… под ногой хрустнул шприц. Геллерт?! Я не сразу заметил его. Он лежал на кровати, свесив одну руку вниз, другой прикрывая глаза. Геллерт тяжело дышал. Чёрт. Вот только не надо… Я подскочил к нему, дотронулся до руки, рука была влажной. Я заметил, что и футболка на Геллерте мокрая от пота — он выглядел, как рыба, выброшенная на берег. Отойдя лишь за тем, чтобы распахнуть окно (хотя смысла особо не было, в комнату сразу ворвался раскалённый воздух с улицы), я вернулся и присел на краешек кровати. — Геллерт, — позвал я его, осторожно отводя руку от лица. Широко распахнутые глаза, в них — застывший ужас… — Геллерт, — я склонился над ним. — Нет… — прошептал он. — Оставь меня… — Не оставлю! — я рывком поднял его и потащил в душ. Ледяная вода. Вот, что ему нужно. Я помог Геллерту перешагнуть через бортик ванны, вернее, практически перенёс его через бортик, включил душ и направил струю на него. Некоторое время он не реагировал. Затем, очнувшись, зашипел, как кошка. — Твою мать, Персиваль, ты что творишшшь…. — Что ты творишь, хотел бы я знать?! — Я… я… — Снимай футболку! И вообще… всё, — скомандовал я. — Пошёл ты! — закричал он в ответ. Я ухмыльнулся. — Геллерт, — я чувствовал себя очень опасным. — Снимай футболку. Он смерил меня ледяным взглядом. Потянул за мокрую ткань. Раздался треск. Отлично. В лучшем рок-н-ролльном духе. Геллерт Гриндевальд в разорванной футболке. — Ты и с джинсами так же поступишь? — Ублюдок. Как ты меня достал, — выдохнул Геллерт с ненавистью. Потом, уже спокойнее, продолжил: — Скажи на милость, а зачем мне снимать джинсы? — Потому что ты не снимаешь их уже третий день. Ты лежишь на кровати третий день, Геллерт. Пока на кухне киснет молоко. Пока ты… — Пока я подыхаю, да. Вернее, думаю над тем, подохнуть мне или нет… хорошо, я сниму эти грёбаные джинсы, раз мой коуч так этого хочет. Ты ведь этого хочешь, да, Персиваль? — Я. Хочу. Чтобы ты. Хоть раз. Подумал над тем. Что есть люди. Которым не безразлично. Жив ты. Или умер, — как можно чётче, делая паузы между словами, произнёс я. — Так что снимай свои грёбаные джинсы и приведи себя в порядок. А я пока что пораскладываю по кучкам остатки твоей квартиры. Я взял с полки бутылку с пеной для ванны и вылил примерно половину на Геллерта. Вернее, на джинсы Геллерта. И вышёл, не закрывая дверь. Вслед мне донеслось чертыхание, затем раздался грохот воды. Проще было сгрести всё и выкинуть разом, чем пытаться разобрать тот хаос, который теперь царил в квартире. Поэтому я оставил эту затею и вернулся в спальню. Стащил с кровати грязное, мокрое и скомканное покрывало и всё постельное бельё, швырнул в угол. Достал из шкафа с покосившейся дверцей одеяло, бросил его на кровать. Не знаю, где Геллерт хранил свою одежду — в шкафу я её не нашёл. Под подошвами хрустели осколки стекла, пол в гостиной был просто усеян ими, в спальне их было гораздо меньше, — все с едва заметными светящимися пятнами. «Магия»… Я со злостью распинал шприцы и осколки подальше к стенам. Шкатулка валялась пустая. Прислушался к звукам из ванной. Вода продолжала течь, но уже не так сильно. Я решил проверить, как там Геллерт. Он сидел, низко опустив голову, а вода уже готова была перелиться через край. Джинсы и остатки футболки валялись на полу. Я кинулся закрывать краны. Попробовал рукой воду, она была чуть тёплая. Геллерт продолжал сидеть, безучастно уставившись на поверхность воды… на которой расплывались кровавые капли. Обхватив руками, я запрокинул голову Геллерта, кровь текла из носа. — Оставь меня в покое, Перси, — простонал он, дёрнувшись. Я резко убрал руки, и Геллерт, не удержав равновесия, затылком ударился о край ванны. Выругался. И остался лежать, закрыв глаза. — Я не нашёл одежды… — Отвали, — огрызнулся Геллерт. Я дёрнул за цепочку, вытаскивая затычку. Теперь в квартире Геллерта было не только душно и жарко, здесь было ещё и влажно. Я вышел из ванной, не оглядываясь. Надо было убрать хотя бы осколки. — Перси, Перси, Перси. Везде Перси… Надо было просто вызывать клининговую службу. Они сделают это быстрее и лучше, Золушка… Я пытался привести в порядок кухню, когда услышал этот хриплый голос и язвительный тон. Оглянулся. Геллерт, видимо, не стал утруждать себя тем, чтобы как следует вытереться, но, хотя бы, оделся. В чёрной футболке и узких джинсах он казался особенно худым. Болезненно запавшие глаза, тёмные тени под ними, скулы ещё чётче выделялись на худом измождённом лице. Футболка липла к телу, обозначая выступающие рёбра. Сам он стоял, скрестив руки на груди, глядя на меня сверху вниз. Я поднялся, кинул тряпку в раковину, сполоснул руки под кухонным краном. — Вот скажи мне, чего ты добиваешься, Геллерт? — Я добился всего, чего хотел, — криво ухмыльнулся он, многозначительно прищурившись. — Самое главное…я убил своего брата. Вступил в наследство. Получил тебя. Нашел родственничка… Хотя нет, последнего я как-то не желал. Как он там, кстати? В последний раз, когда мы с ним виделись, мы отлично поговорили. По-родственному, по-семейному. Настоящий Гриндевальд! — Это он тут всё разнёс? — Что-то он, что-то я… Какая разница? — и Геллерт, отвернувшись, пошел в комнату, уверенный, что я пойду за ним. Я пошёл. Он буквально упал на диван, обессиленный. Интересно, сколько дней он не ел нормально? Не пил? Или пил, но… не воду явно. Зачем? Что ты творил, Геллерт… И что творишь сейчас? — Он против магии, представляешь? Разгромил мне всю квартиру, видишь? А я думал, мы с ним поладили… — он поднял дрожащую руку, призывая оценить масштаб развернувшейся трагедии. Но я смотрел только на него.— Криденс… Достойный продолжатель рода. Преемник…Виктора! А может… это сам Виктор? Переродился, ммм? Как думаешь? Я не сводил с него взгляда — и всё равно не знал, говорил он серьёзно, или же издеваясь, в своей любимой манере. И ещё я заметил, что Геллерт словно страшился произносить имя убитого им брата. — Прекращай. — Не-е-ет, Перси. Ты видел эту тьму? Я видел…я видел. Я думал, что Виктор явился за мной…снова, — он широко распахнул глаза, и я уловил тот самый ужас, что увидел в них, когда пришёл. Я приблизился. — Он зовёт меня. Слышишь? Безумие… Безумный взгляд, сумасшедшая гримаса, искривившая тонкие бескровные, искусанные губы. Геллерт посмотрел на меня, словно только заметил, помотал головой. — Нет, ты не слышишь. Ты слишком светлый…слишком правильный, — и добавил, без перехода: — Зачем ты пришёл? — Меня попросил Криденс, — признался я. — Кри-и-иденс, — протянул Геллерт. — Какой заботливый. Сначала приходит в твой дом, становится семьей, частью твоей жизни — а потом все разрушает. Как ты. — Я не… — Убирайся, Перси. Убирайся. Ты знаешь, где выход. Геллерт с трудом поднялся и, пошатываясь, направился в сторону спальни, нетвердо ступая босыми ногами по полу. Хорошо, что я убрал почти всё стекло... Злость на него меня отпустила. Я готов был сейчас уйти, последовать его совету. Обещание, данное Криденсу, я выполнил уже. Проверил Геллерта. Геллерт на месте. Жив… Пока… Но я не мог уйти. Я не мог оставить его в таком состоянии. Я просто не мог оставить его… И я снова пошел за ним следом. Геллерт лежал на кровати лицом вниз. Так, будто просто упал. Повернул голову в мою сторону, когда я присел рядом. — Убирайся… — тихо повторил он. Я наплевал на всё и лёг рядом. — Геллерт… — я провел рукой по его влажным белоснежным, без намёка на серебро и платину, волосам. — Что с тобой происходит? — Перси… Отпусти меня, — почти жалобно, слабым голосом проговорил Геллерт. — Я не держу тебя, Геллерт… — Ты держишь… Ты — единственное, что держит меня здесь. Была ли это очередная игра? Или Геллерт сейчас искренен — как никогда? Было душно, жарко, и его кожа горела огнем. Я обнимал его, зарывшись носом в его волосы. — Почему ты не мог приехать немного позже, любимый? — прошептал мне Геллерт. — На пару часов, дней, лет, веков… — Что ты хотел сделать? — я насторожился, продолжая нежно гладить его по спине. — Какое тебе дело до этого, Перси? Какое тебе дело до меня?.. — Геллерт… ты… — я хотел сказать «королева драмы», но так не годится. Не в этой ситуации. Хотя я до сих пор не смог бы поручиться, что всё это не очередная его уловка. — Что с кондиционером? — перевёл я разговор на другую тему. Геллерт мелко задрожал. — Твой… наш… Криденс… Криденс случился. Криденс среднего возраста, — я понял, что он нервно смеётся. В распахнутое окно наплывала жара. Моя майка уже давно пропиталась потом. — Тогда поедем ко мне. — Что?! — Геллерт даже повернулся ко мне лицом. — В Санта-Карлу. Ко мне. У меня кондиционер в порядке, — «и я за тобой пригляжу», мысленно закончил я фразу. — Ты… приглашаешь… меня… к себе домой? О, Перси! Это что-то новое! Прошу, избавь меня от своей благотворительности… — Это не благотворительность, мне просто надоело чувствовать себя куском мяса в бульоне… я варюсь в собственном соку в этой квартире… — Ну и вали отсюда! Я вздохнул. Геллерт не особо сопротивлялся, когда я его поднял, заставив принять вертикальное положение. — Свалю только вместе с тобой. Идём. Ещё некоторое время Геллерт стоял, пошатываясь, оценивая ситуацию. Затем кивнул. — О’кей, лайф-коуч. Веди. — Лифт не работает, — предупредил я его, когда мы вышли в коридор. — Криденс, — индифферентно прокомментировал Геллерт. — Что Криденс? — Рушит всё. — Но не лифт же… — Лифт наверняка тоже. Перси, погоди, я кое-что оставил… — Геллерт пропал за дверью. Отсутствовал пару минут, вернулся с сумкой. — Заначка «магии»? — Одежда. Зубная щётка. Надеюсь, гостевые полотенца у вас там найдутся. — Не только полотенца… Я подхватил сумку, Геллерт едва стоял на ногах. Спускались мы довольно долго. Когда мы наконец оказались в автомобиле — и я включил салонный кондиционер — жить стало несколько проще. — Ты действительно повезёшь меня домой? К себе домой? — поинтересовался Геллерт. Даже он ожил. — Повезу, — я выруливал на оживлённый проспект. Такая жара, а всё равно пробки… — Кстати, Геллерт… ты никогда не говорил мне, что произошло с твоим левым глазом… Он фыркнул. — Как будто ты спрашивал… — Спрашиваю сейчас. — Это… долгая история… — Пробок тоже хватает. Хоть начни рассказывать… — Мммм…. хорошо… ну, в общем, если быть предельно кратким — левый глаз у меня был испорчен уже давно. Плюс «магия». — А она здесь причём? — Притом. Побочный эффект… это не важно. В любом случае… в любом случае, я был готов пожертвовать этим глазом… — Ради чего? — Ради… — Геллерт внезапно замолчал. Собрался с духом. — Ради тебя, Персиваль. — Что?! — я чуть не задел подвернувшуюся в плотном трафике легковушку. — Это как?! — Копьё, — Геллерт явно ожидал какой-то реакции. — Что копьё? — Не копьё, а Копьё… боже, Персиваль, временами ты дремучий, как… лес… — Ты говоришь так, будто выковырял глаз Копьём… сюжет для ужастика… — Для мистического ужастика, Перси. Но это правда. Всё имеет свою цену. Я заплатил за Копьё тем, что оно потребовало. Отдал левый глаз. Левый глаз — глаз Луны. Обряд Гора. — Аааа-гаа… — Ничего ты не понял. Ладно… — Но причём здесь я? — Потому что Копьё, Персиваль, это тоже цена. Цена за твою жизнь и удачу. Я промолчал. Похоже, это была тема для серьёзного разговора. Послеполуденное солнце заставляло миражи колыхаться над разогретым асфальтом, мы будто бы ехали по сияющей реке. Ещё полчаса — и мы в Санта-Карле… Я везу Геллерта в свой дом. Дом, который был не просто домом; который был домом для нас с Криденсом. Дом, пропитанный странной магией Криденса… Я надеялся, что поступаю правильно. Двадцать минут, и я открою дверь перед Геллертом, и приглашу его войти. Возможно, он расскажет свою историю более подробно. Возможно — нет. Я не знаю. Я не умею предвидеть будущее. Сейчас это будущее выглядело, как серебристая дорога.