...и все - насовсем.

Он чувствует, как его рука проходит сквозь стол. Он просто хотел опереться и встать, но не выходит. Снова. Его опять скручивает невыносимым, острым, жгучим приступом паники и одновременно с этим таким же нестерпимым приступом голода. Мир вокруг теряет краски, тускнеет, в нем словно не остается совершенно ничего живого, совсем. Звуки становятся резкими, бьют по сознанию так, что хочется кричать. И он кричит. Сознание сыпется. Крошится в песок, в пыль и сыпется, сыпется... Он с трудом может вспомнить что-то кроме этого голода, кроме этой тянущей боли в голове и пыльного сухого вкуса во рту. Он с трудом может вспомнить своё имя. Оно есть у него? Кто он? Он голоден. - Котаро-кун, - доносится откуда-то голос. Он смутно знаком. Он не связан с голодом связан с чем-то другим. Он... зовёт? - Котаро-кун, - доносится громче. Он зовёт. Кого он зовёт, этот голос? Почему он так близко? Зачем вырывает из голодной бездны? Голод... Почему этот голос не хочется съесть? - Ну же, Котаро-кун. Ох, сколько с тобой мороки, - голос фыркает, причудливо меняет интонации. Он вскидывает голову, пытаясь вслушаться в слова, но его вновь скручивает. Он кричит, кричит, царапает себя, вцепляется в стол, но не замечает этого. Голод давит, убивает, подчиняет, подначивает убить, разорвать. Съесть. Голос успокаивает, но льется в уши кислотой. Он до боли знакомый и эта боль почти догоняет по болезненности голод. Его хватают за плечи. Силуэт перед глазами размыт и нечеток. Он смаргивает слёзы, открывает рот и кричит, но изо рта, измученного привкусом пыли, не выходит не звука. - Ты - Ишигаки Котаро, а вовсе не голодная бездна, - говорит голос со знакомыми инотнациями. И ещё раз. Снова. А потом ещё и ещё. Эти его слова отдаются в ушах, в голове, опутывают бездну голода чем-то, что притупляет желание есть, пожирать все и всех вокруг без остановки. Слова врезаются в сознание, в мысли, будоражат и больно царапают память, пытаясь вновь возвести стену сознания из того, что осыпалось. Из песка и пыльной трухи. Этих слов, этой фразы так много, что она неслышно выдыхается с воздухом, выливается со слезами, каплями оседая на поверхности стола. Всего каких-то двух слов - "Ишигаки Котаро" - так много, что он дышит чаще, пытаясь выдохнуть их, или, может, выкричать. Голод словно пропадает, слишком резко, оставляя после себя сосущую пустоту и забвение. У них есть края. И они до самых этих краев наполнены бесчисленно повторяющимся "Ишигаки Котаро". Он мотает головой, пытается двигаться, перестаёт вдыхать и только выдыхает. Холодные - он вспоминает, что такое холод - пальцы сжимают его плечи так, что они уже должны были потрескаться, сломаться, раскрошиться под таким натиском и осыпаться. Но нет. Это похоже не на боль - на прикосновение. "Ишигаки Котаро". Он зажмуривается. "Ишигаки Котаро". Слёзы исчезают, будто их и не было, о них напоминают лишь следы на столе. "Ишигаки Котаро". Он распахивает глаза, взглядываясь в омуты напротив. Ф... Фиоле..? "Ишигаки Котаро". Внутри него что-то остро колет, но он не обращает внимания. Как и на раскалывающуюся от боли голову. Фиолетовый. Он вспоминает этот цвет. Он значит что-то важное. Происходит что-то важное. "Ишигаки Котаро". После множества повторений, кажущихся нескончаемыми, слова уже не отдаются болью. Он заполнен, набит ими. Словно кукла. Словно шарик, который вот-вот лопнет. Он вспоминает шарики разных цветов. Фиолетовые, несколько не фиолетовых и ещё один. Вспомнившийся цвет режет по глазам, и он быстро моргает, будто это поможет ему вспомнить. Этот цвет не менее важен. "..." Голос молчит словно не торопится. Любуется шариком, прежде чем тот лопнет, разметав в сторону (...) клочки. Какие? (...лтые) Важный, важный цвет. Не фиолетовый, не для него. Он держал его в руках, вдыхал. Помнил. (...лтые) (Посмотри, Акира, они такие жёлтые!) Он кричит и закрывает глаза, совершенно не слыша себя, не помня, как это - слышать себя. Он слышит счастливый - что это? - голос в своей голове. Знакомый и незнакомый, как эти чертовы цвета, что яркими точками всплывают под веками. Нет разницы - закрыты глаза или нет. Перед ним всегда - фиолетовый. С желтым внутри. Ярко. Слепит и не даёт отвести взгляд. "Ишигаки Котаро". Возвращается голос. Возвращается нестерпимо громко и его подташнивает чужими словами. Он чересчур сильно ощущает каждый кусочек своего тела. Не песок, не бездна - он. И ничего не находит лучше, чем повторить и разорваться наконец. Выдернуть из головы и из души раскаленное шило. Он повторяет. Но выходит что-то... - А к и р а... ...совершенно другое. И он взрывается. Голова взрывается болью, душа, каждый орган, каждая мышца и клетка резонирует и кричит, вместе с болью наполняясь вернувшимися воспоминаниями. Их так много, нестерпимо, переполняюще много, что он возможно умер бы. Если бы уже не был мёртв. Он падает. Опрокидывается. Чувствует это, чувствует все и тут же - ничего. В голове дребезжащая белая пустота, то и дело сменяющаяся белым шумом. В ушах гудит, откуда-то извне доносится рокот далекого грома. Он помнит. Он знает кто он. Он смотрит в белый с выщербленами потолок, распахнув глаза и не моргая. - Мне стоило умереть насовсем, - бормочет он, не двигаясь. Не дыша. Ему теперь не обязательно дышать. Пересохший язык не до конца его слушается, но слова выходят четкими. - Омерзительно глупый Котаро-кун, - рядом падает Мидосуджи. Длинный, нескладный. Осязаемый. - Ты и так умер насовсем. - Ты прекрасно понял, о чем я, - говорит Ишигаки. Он чувствует себя... собой. Эти ощущения сейчас ничем не отличаются от ощущений при жизни. И это так странно, ведь он помнит свою смерть. Помнит резкую боль, яркую темноту и подбрасывающий вверх инстинкт. Есть. Он мотает головой, поднимает руку и смотрит на неё. Она не прозрачная. Не полупрозрачная. Он роняет её на стол и она проходит его насквозь. - Как ты выдерживаешь это? - спрашивает Котаро. Он имеет в виду голод, сейчас - только его. - Ты уже спрашивал об этом, Котаро-кун, - то ли лениво, то ли устало откликается Акира. Ишигаки поворачивает голову, смотрит на него. - Ты можешь... ответить ещё раз? Резкий смешок, который издает Мидосуджи, повисает в воздухе. Он похож на клочок дыма или на небольшое полупрозрачное облако и пахнет морской солью. - Я так живу уже четыреста лет, - с меланхоличной язвительностью произносит кицуне. Его слова не повисают в воздухе. Они не задерживаются нигде, но успокаивают Котаро, будто все в порядке. Будто ничего не произошло. Он повторяет все то же самое, что уже говорил, это вспоминается, когда он повторяет слово за словом. - Ты научишься игнорировать голод, Котаро-кун. Ты уже почти научился. Талант. Ишигаки чуть хмурится, осознавая, что в прошлый раз короткая речь заканчивалась по-другому. - Сколько это продолжалось? - он вздыхает. Ему неудобно, неловко задавать все эти вопросы по большей части бессмысленные. Но и знать, как долго продолжалось подобное, хочется. Он надеется, что не слишком долго. не дольше пары дней или... Акира задумчиво машет одним из своих черных хвостов, а потом всё-таки кидает взгляд на часы. - Минут десять, - после паузы отвечает он. Ишигаки подскакивает. Это... этот... Эта дурная бесконечность, целая жизнь полная беспамятства, боли и голода - десять минут?! - Оно и не должно длится долго. Я достаточно наблюдал за "обучением", чтобы понять что к чему. Когда ты открыл глаза, я уже был там. Это девятый раз. Десятого уже может и не быть. - Может? - А может и будет, - Мидосуджи отвечает сухо. "Обучение" - возвращение к осмысленному существованию новорожденного призрака - оказалось немного более изматывающим, чем он предполагал. - В любом случае, одиннадцатого не будет точно. Котаро выдыхает успокоенно. Забавный, умный, понимающий, что можно не дышать, но дышащий. Такой... человек. Наблюдать за ним и быть с ним уже не привычка даже - необходимость. Мидосуджи кривит губы, не давая им растянуться в улыбку, протягивает руку и валит его обратно, несильно прижимает к себе. - Все умирают, Котаро-кун. И все - насовсем. Спи. - Я могу спать? В его голосе искреннее удивление и Акира закатывает глаза. Он опять чувствует ту странную разновидность раздражения, от которой появляется улыбка. - Подумай своей очаровательно глупой мёртвой головой. Ты дышишь, даже если не надо. Говоришь. И спать можешь. - Он поворачивается к нему спиной, вытягивается всем своим непропорциональным нескладным телом, и закрывает глаза. Ишигаки немного дрожит, прижимается ближе. Мидосуджи кажется, будто в нем не осталось магии, она вся тут, клубится невидимым туманом в комнате и остужает воздух. Он как можно сильнее пушит хвосты и накрывает ими Котаро. Тот замирает, а потом утыкается куда-то ему в спину. - Спасибо, Акира.