And I know you wish for more, And I know you try. And I hope you realize, You know the time is right.
The whole world is watching - Within Temptation.
- Что за секреты, Неа? Внезапное осознание заставляет Ману замереть. - Ты… Встретил одну из тех девушек, с которыми свои романы крутил? И… Неужели ты вспомнил, что в мире есть не только четыре стены и наркота? Неа поджимает подрагивающие губы и пытается отмахнуться. Получается только дернуть пальцами и локтем. Сидеть неподвижно становится все проще – Неа перестает чувствовать собственное тело. Мышцы каменеют. Неа задерживает дыхание, и ему кажется, что не вдыхает ровно до тех пор, пока Мана снова не льет ему воду на голову. Старшего же брата передергивает от сипящего звука, что периодически вырывается из сдавленной глотки. Его руки перестают слушаться. Он уже понимает, что Неа не сможет вколоть дозу сам, при всем желании сейчас брат даже разжать пальцы, что судорожно вцепились в край раковины, не сможет. Но Неа находит силы выдавить: - Спасибо. И замолкает. Мана бросает полотенце на стиральную машинку. Времени мало, успеть бы. Сдавленный стон из ванной: Неа больно, настолько, что раньше он катался по полу и кусал руки в кровь. Но мышцы теряют эластичность с каждой дозой. Вскоре Неа не сможет ходить, потом паралич отберет возможность шевелить руками и, финишная прямая, – даже моргать. Мана надеется, что его сердце остановится раньше, чем умирающая центральная нервная система отнимает у Неа возможность двигаться. Мане не надо нащупывать вену. Те четко проступают под кожей по всей длине рук. Шприцы, тонкие, пластиковые. Такие используют диабетики, достать их не проблема. Четкие границы шкал, рыжий колпачок. Острая игла легко прокалывает мембрану на ампуле. Осталось только дозу набрать. Примерно половину, может, чуть больше. Сбить щелчками прилипшие к резиновой заглушке пузырьки – боже, быстрее! – и, когда все закончено, ухватить руку и почти не глядя ввести в вену иглу. Неа тихо всхлипывает. От локтя вверх поднимается жжение и жар. И мышцы понемногу начинают расслабляться. Вот он уже может шевельнуть мизинцем и немного ослабить хватку. По мере распространения героина по кровеносной системе спазм отпускает тело. И тут же новый приступ боли – это ноют поврежденные мышцы и растянутые сухожилия. Мана насильно разжимает его пальцы, сгребает в охапку. Неа кажется ему таким маленьким и легким. Неа доверчиво жмется к Мане, тихо стонет. Излюбленный диван слишком жесткий, Мана несет брата в спальню. В комнате душно и пыльно, кровать не использовалась по назначению очень долгое время. Оказавшись на мягком матрасе, Неа сворачивается клубком и, как раньше, стискивает зубами ладонь. Поднятая пыль щекочет нос медленно оседает обратно на кровать. За окном продолжает идти дождь, город окутан смогом, но Мана все равно подставляет стул и тянется к форточке – маленькое окошко на самом верху. Сквозняк тут же надувает легкий тюль ранее белоснежных штор. Неа его не услышит сейчас, Мана это прекрасно понимает, но все равно произносит: - Закрою, если станет холодно. Раздеть Неа оказывается сложнее, чем он думал. До задурманенного мозга не доходил смысл слов, боль, которую Неа уже почти не воспринимал, все же никуда не пропала, и развернуть скрюченное тело практически невозможно. Мана переворачивает его на спину и тут же вытягивает ему ноги. Садится на щелкнувшие суставами колени и пытается отнять руки от груди. У него получается вытянуть тощие ручонки из рукавов футболки и рывком снять ее. Грубые швы скребанули по коже. На внутренней стороне плеч останутся две красные полосы на ближайшие пару часов. Почти прозрачная кожа тут же покрывается мурашками, и сизая сетка вен и капилляров сразу становится видна еще отчетливее. Справа под торчащими ребрами выступает увеличенная печень – еще один узелок, ниточки которого с упоением распутывает смерть. Неа может сбежать от боли в мир героиновых иллюзий, только вот от паршивой реальности ему там не скрыться. Мана рыщет взглядом по комнате и с досадой вспоминает, что все лекарства были спрятаны от Неа. Если Кембеллу не изменяет память, то в ящик рядом с пианино. Единственное место, куда невменяемый брат точно не полезет искать. Там же Мана прятал добытый героин, и Неа не находил ведь. Брат сторонился инструмента, словно пианино было страшным монстром, а Неа маленьким впечатлительным дитем. Втереть мазь с обезболивающим эффектом почти во все тело, особенно в руки, задача не из легких. Ладони мерзнут из-за постоянного контакта с кожей Неа и быстро устают. Мана в детстве трогал змею – безобидного ужа, – и ощущения запомнились на всю жизнь. Уж был холодный и мягкий, словно дешевая резина. Кожа Неа почти ничем от змеиной не отличалась. Разве что отсутствием чешуи. На Неа уходит почти весь тюбик и куча времени. Когда Мана слезает с кровати и накрывает Неа одеялом, он понимает, что безнадежно опаздывает на назначенную встречу с Шерилом. Камелот был человеком весьма умным и хитрым. Но алчность и жажда денег могла заставить его поставить все на кон ради прибыли. Ему было абсолютно все равно, что люди могли пострадать, лишиться работы или вовсе быть обнаруженными каким-нибудь бездомным в мусорке. Мана мог бы вывести Шерила на чистую воду, нарыть доказательства махинаций, но Камелот прекрасно понимал, что Кембелл этого не сделает. Пожалуй, Шерил был единственным, кто знал о Неа. И, пока тот жив, Мана этого не сделает. Кембелл набирает и отправляет сообщение Шерилу на ходу. В прихожей ноги путаются в скинутой Неа толстовке, и Мана чуть не встречается носом с полом. Он чертыхается, поднимает насквозь мокрую толстовку с пола и тут же нащупывает мобильный в нагрудном кармане. Телефон, несмотря на воду, продолжает исправно работать. И еще в кармане обнаруживается чек. Сзади нацарапан чей-то номер и инициалы. Пожав плечами, Мана оставляет телефон брата на журнальном столике, вешает толстовку на спинку стула поближе к батарее и наспех обувается. Шерил явно пребывает в хорошем расположении духа и продолжает ожидать его. Неа не узнает себя в зеркале. Пряди волос неопрятно торчат в разные стороны, а не опускаются сальными прядями к плечам. Кембелл сравнивает отражение с висящей на стене фотографией в рамке и запускает пятерню в волосы. Убрать бы желтый оттенок кожи, круги под глазами и нездоровую худобу, так прямо один в один. Тряхнув головой и тут же об этом пожалев, Неа, нетвердыми шагами, пошатываясь и морщась от тянущей все тело боли, ковыляет в сторону кухни. Дико хочется пить, может, даже пожевать чего-нибудь. Стряпня Маны должна была остаться в холодильнике, если заботливый брат не решил, что, раз Неа не поел сразу, можно ее с чистой совестью выкинуть. Сбив плечом по пути какие-то старые стикеры с напоминаниями с дверцы комода и от души матернувшись, Неа наконец-то добирается до кухни. Аллен перекращает жевать, встречается взглядом с остолбеневшим Неа и в знак приветствия салютует ложкой. Уолкер неспешно дожевывает, утирает рот и, как ни в чем не бывало, выдает: - О, какие люди. Ты так крепко спал, как младенец, ей богу, что я решил тебя не будить… И где все вилки? Ты, наверное, не знаешь, но есть мясо ложкой очень неудобно.