И я чувствую себя так, Словно я был изменен больше, чем один раз, И весь этот мир только начался, И так приятно наконец встретиться с самим собой. Zack Hemsey — Nice To Meet Me
Джейд просыпается с ощущением, похожим на дичайшее похмелье после жуткого алкомарафона. Кажется, в последнее время она всё время просыпается с этим чувством, но в этот раз оно определённо сильнее, чем прежде. И к тому же, она никогда ещё не была пьяна настолько, чтобы, проснувшись с утра, ощущать такую дезориентацию и так мало помнить. Во рту настолько сухо, что прилипшим к нёбу языком пошевелить не удаётся — должно быть, это тот уровень жажды, который люди испытывают, пробродив под палящим солнцем Сахары целые сутки. Звенит в ушах. В голове молоточками стучит пульсация крови, и Джейд готова дать эту самую голову на отсечение, что в этот раз она точно заработала сотрясение мозга. Было бы замечательно, если только одно, а не парочку. Глаза режет и жжёт, когда она их открывает, но дело точно не в свете, поскольку вокруг лишь приятный для воспалённой сетчатки полумрак. Дурацкая неизменная тошнота всё ещё здесь — она играется с сухим напряжённым горлом, то и дело норовя выиграть. Когда Джейд пытается сесть, происходит обратное — она снова оказывается в лежачем положении. Причём на полу. Причём хорошенько наебнувшись, улетев с чего-то жесткого и очень узкого. С болезненным стонущим звуком она выпускает воздух из лёгких. Трёт пострадавшее плечо, натыкаясь пальцами на шершавую поверхность. Замирает. Косится туда удивлённо. Так, её подлатали. По крайней мере, намотали бинт, чтобы скрыть под ним кровоточащую пробоину от отвёртки. Осторожно, боясь собственных прикосновений, Джейд тянет ладонь к лицу, исследуя на нём потёки засохшей крови. Раз они всё ещё были там, значит кто бы ни пытался её подлатать, он не сильно старался сделать всё по-божески, ограничиваясь только самым необходимым. Воспоминания приходят с трудом: их нужно насильно вытаскивать из своей памяти, как бумажки из коробки желаний, когда бумажек там дохрена и больше, а ты ищешь какую-то определённую. Чего-то явно не хватает, ведь цельная картина никак не хочет складываться, но в общих чертах Джейд имеет представление о том, что было. А было то, что она в который раз поступила глупо. Окончательное осознание даётся тяжело, и Джейд предпочитает потратить время на что-то более стоящее, например на здесь и сейчас. Она всё же садится, как и собиралась, на узкую деревяшку, с которой случайно улетела, и окидывает взглядом тёмное сравнительно небольшое помещение. Пустое. Единственная вещь, намекающая, где она находится — решётка из толстых вертикальных прутьев, заменяющая одну из стен. Её посадили в тюрьму. Иронично, ведь это то самое место, в котором Джейд должна была оказаться ещё в шестнадцать лет после преднамеренного убийства своей сестры. — А я ведь говорила, что возвращаться в Александрию — плохая идея. В пустоте камеры этот осуждающий, скрипящий голос может принадлежать только одному человеку — тому, кого и человеком можно назвать с большой натяжкой. Приходится глубоко втянуть сырой, с запахом плесени и пыли воздух, чтобы возыметь какой-то шанс общаться с галлюцинацией без нервных срывов. Да, она была права. Или не была — тут слишком много зависело от угла обзора. — По крайней мере, я увидела, чем всё закончилось. — Извини? — хихикает Джейн Дуглас, приложив свою аккуратную, без единого шрама, ладошку ко рту, словно пытаясь сдержать истеричный хохот. — И чем же? Джейд открывает рот, но сказать ей нечего. — Что мы имеем? — сама подводит итог надоедливая мадам. На каждый пункт она демонстративно загибает наманикюренные пальцы. — Ниган может быть жив, а может давно истёк кровью. Ты этого не знаешь. Граймс может получить нож в печень от любого Спасителя, что вовремя притворился хорошим парнем, а может так разосраться со своими, что теперь они не дадут принять ему ни одного решения. Этого не знаешь тоже, ведь валялась в отрубе после удара по голове. Ну и моё любимое — тебя могут оставить гнить в этой камере до самой смерти. Но ты не знаешь, оставят ли. Или они выдумают тебе какой-нибудь мнимый «срок пребывания под стражей» и выпустят через годик? Снова незадача: ты не знаешь и этого! Так вот вопрос, Джейд, чем же всё закончилось? Ты же видела. От того количества яда, что есть в словах и интонации Джейн Дуглас, можно захлебнуться и скончаться на месте. Она просто разносит, по фактам, по полочкам, чётко и без соплей раскладывает правду. От этого хлёстко. Неприятно. Жутко. Джейд закрывает рукой глаза, пытаясь таким образом закрыться ещё и от слов, стучащих внутри её ушибленной черепной коробки. Но там фраза «ты не знаешь» зациклена на повторе. Она стучит по вискам, сливаясь в монотонный гул. Тынезнаешь, тынезнаешь, тынезнаешь. — И после этого, Ниган, который заставил тебя уехать, всё ещё злодей, — припечатывает галлюцинация. — А он, возможно, всего лишь хотел, чтобы ты не оказалась запертой в клетке, как сейчас. — Ты заебала меня со своим Ниганом! — кричит, в самом деле кричит Джейд. Сухое горло печёт, как и голосовые связки, напрягшиеся в одну секунду. — Все уже поняли, что ты от него без ума, и поешь оды, стоит ему просто… дышать! Это невыносимо! Хочешь восхищаться этим уёбком — вперёд, пожалуйста. Только без меня. — Возможно, я делаю это не просто так, — многозначительно отвечает она, поведя плечом. — Если ты пораскинешь мозгами, то может поймёшь. Джейд качает головой, не понимает. Предложенная головоломка не выглядит решаемой, да и совсем не определить, головоломка ли это вообще или какое издевательство. На второе похоже даже чуть больше. Джейн Дуглас в свою очередь сверлит её взглядом тяжёлым и немигающим, испытывающим. Это затягивается на долгие минуты, но потом она всё же сдаётся — вздыхает, разводит руки в стороны и задаёт вопрос: — Кто я по-твоему? — Моя шиза, — молниеносно, ведь сомневаться не приходится. — Допустим. Как меня зовут? Неожиданная терпимость доселе крайне эмоциональной галлюцинации сбивает с толку. Джейд с недоверием щурит глаза, догадываясь, что её пытаются в тянуть в разговор, исход которого ей не понравится. — Зачем это всё? — уточняет она наперекор, лишь бы как-то воспротивиться тому, частью чего быть не хочет. Глаза Джейн Дуглас пронзительные — во много раз более пронзительные, чем глаза самой Джейд. Ими она способна вывернуть наизнанку. — Как меня зовут? — ещё раз повторяет галлюцинация. В этот раз с нажимом и нетерпением, показывая, что не будет отвечать ни на какие вопросы, пока не получит ответ на свой. — Джейн Дуглас, тупая овца. Снисходительный кивок собственной копии на очевидную грубость кажется Джейд раздражающим. Что уж там притворяться, ей кажется раздражающим абсолютно всё. Особенно то, как Джейн Дуглас продолжает терпеливо гнуть своё: — А тебя как зовут? — Джейд, — приходится подыгрывать этой ненормальной, чтобы быстрее понять, к чему она клонит. — В твоём паспорте написано совсем другое. — Я не видела своего паспорта вечность. — И всё же. Так вот, ради чего это всё — ради того, чтобы напомнить, что Джейд сама исковеркала себя, начав с сокращения своего настоящего имени в ёмкий псевдоним. Да, на деле её звали Джейн Дуглас, но она уже лет двенадцать не называла себя так. Не считала это своим именем. «Джейд» было проще, звучнее и… легче. Казалось более непринуждённым, менее обязательным. — Я восхищаюсь Ниганом, — за этим следует какая-то по-особому саркастичная пауза. Галлюцинация возвращается к началу разговора, когда сама Джейд успевает забыть, с чего всё началось, — потому, что я — это ты. Мы не разные, как ты себе надумала, а одинаковые. Только я могу, не боясь, выражать те эмоции, которые ты отрицаешь. Стало быть, она отрицает своё восхищение Ниганом? Забавно. Действительно забавно! Из груди Джейд рвутся натянутые, вымученные смешки. Это совсем не укладывается в голове, да и неожиданная дружественность Джейн Дуглас слишком уж притянутая за уши, чтобы на неё купиться. — Ты хотела, чтобы я убила себя, — напоминает Джейд, перечёркивая всё вышесказанное. — Ты топила меня в моих грехах и побуждала застрелиться. Так и скажи, что пытаешься свести меня в могилу! — Реверсивная психология, — беззаботно оправдывается галлюцинация. — Как только ты начала делать шаги мне навстречу, я перестала давить так сильно. Джейд прокручивает в голове все встречи с этой наглой сукой, которые помнит хоть чуть-чуть детально, пытаясь найти в её словах расхождение с действительностью. — Ты пытаешься вылечить себя сама, Джейд, — тем временем вставляет свои пять копеек Джейн Дуглас, полностью сбивая с мысли. — Вот, почему я существую. Хотя, конечно, спорно, что шизотипическим расстройством личности можно вылечить все остальные, но… В твоём случае это уже что-то. Джейд качает головой, как бы отвергая предложенную теорию, но на самом деле даже не представляет, стоит ли это отрицания. Джейн Дуглас умело подтасовывает факты и манипулирует ими с ловкостью заядлого игрока в покер. Как знать, может ли она говорить серьёзно? Может ли психика пытаться восстановиться таким образом — через комплекс нереализованного потенциала в лице такой версии своей личности, которой всегда хотелось стать? Это запутанно и сложно. Требует осмысления. Хмурясь, Джейд пытается разобраться в столь волнительном вопросе: в никуда уходят минуты, а в последствии, наверное, и часы, а она всё ещё сомневается. Галлюцинация не пытается влезать. Она покорно стоит возле решётки, стоит так, что прямиком на неё падают единственные лучи света, пробивающиеся сквозь небольшое выдолбленное окно. Они буквально подсвечивают её прямую горделивую фигуру с расправленными плечами, пускают глянцевый блеск по чёрным выпрямленным волосам, прогоняют с лица мельчайшие тени, делая его сопоставимым с произведением Микеланджело. Идеальным. А сколько волевой сенсорики обнаруживается даже в задумчивом, чуть затуманенном взгляде!.. Джейд никогда не видела своего лица таким, глядя в зеркало, и теперь уже не увидит. Или увидит? Возможно ли ей — такой сломленной и искорёженной открытыми душевными переломами — измениться, залечить раны, стать собой? Настоящей собой, а не тем жалким серым пятном, что металось из стороны в сторону так долго и так сумасбродно? На эти вопросы нет ответов, но их нужно найти. Активный мозговой штурм оказывается прерван звуком шагов. Джейд вся подбирается, вглядываясь в тёмное пространство за решёткой до тех пор, пока глаза не начинает покалывать, а по другую сторону не показывается Рик Граймс. Надо же, какая странная встреча… В руках у него, — она слишком плохо видит в полумраке, — кажется что-то есть. Больше всего Джейд боится, что это пистолет, и после быстрого «суда» шериф Граймс вынесет ей приговор в виде смертной казни. Наверное, именно поэтому она молчит — не хочет давать никакого повода всему этому начаться. Рик тоже держит паузу, но скорее всего по другой, отличной от её причине. Наверное, он просто не знает, с чего начать. Он садится на такую же тонкую дощечку по другую сторону решётки. Делает это молча, совершенно не глядя на неё, а после протягивает руку, в которой зажата небольшая бутылка из тёмно-красного стекла. Джейд без раздумий берёт её, протаскивая сквозь прутья и осматривая со всех сторон: на отсыревшей, местами подстёртой лиловой этикетке можно мало что разобрать, кроме, разве что, акцизы ликёро-водочных изделий и названия «Bar Keep». — Я совсем забыла об этом, — смутившись, признаётся Джейд. Но даже в смущении уголки её губ непроизвольно тянутся вверх. — Почему не открыл её один? — Это было бы нечестно, — как-то легко отзывается Граймс, — мы ведь спорили на неё с тобой. Да, действительно спорили на эту чёртову бутылку ликёра, найденную чёрт знает где и чёрт знает когда. Планировали выпить его в какой-нибудь особый момент, где-то в будущем, когда сами захотят пролить свет на тайну вкуса этого загадочного пойла. Признаться, не такого особого момента Джейд ждала. И тем более не думала, что в этот момент будет сидеть за решёткой по другую сторону от совершенно свободного Рика. Но она уже держала в руках открытую бутыль, стало быть отступать незачем. Принюхавшись, можно уловить смесь запахов: резкость крепкого алкоголя, приторная сладость забродивших сахаров и едкий, пробивающий ноздри аромат, похожий на аромат эфирных масел. Если Джейд не изменяет память, то это пойло должно было быть с добавлением лаванды. И она честно не представляет, какому идиоту могло прийти в голову сделать ликёр с таким странным вкусом. — Не хочешь изменить свою ставку? — неожиданно предлагает она Рику. — Это явно будет невозможно пить, как я и говорила. Тот отрицательно качает головой и — о боги, он правда это делает! — улыбается. Внутри всё теплеет со скоростью таяния льдов по весне. Неизвестно, каких сил стоит ему улыбнуться ей, но он делает это почти так же, как раньше, только чуть менее широко. Лицо сразу освежается, становится светлее, а ярко выраженные морщины в уголках лучистых глаз вселяют огромный оптимизм. Джейд понимает, что пялится слишком пристально, и вынуждена отвлечь себя, сделав глоток. От сладости ликёра пересохшее горло жжёт и першит, а от лавандовых ноток, жутко дополняющих вкус крепкого настоявшегося алкоголя, перехватывает дыхание. Она заходится приступом кашля, передавая Рику бутылку и сообщая хрипящим болезненным голосом: — У тебя и не было шанса победить. Надо было спорить на что-то более вкусное изначально. Прежде, чем сделать глоток, Граймс медлит, словно оценивая риски, и невольно закрадывается мысль, что он мог попытаться отравить её. Джейд стыдно думать о Рике в таком ключе, но это происходит без её воли. Когда он всё же прикладывается губами к горлышку бутылки, а после морщится, сводит брови к переносице и причмокивает языком, сомнения развеиваются. Смех сдержать не удаётся. С губ срывается тихое вежливое хихиканье, которое в акустике неприступных стен звучит всё равно слишком громко и грубо. Джейд мгновенно серьёзнеет и дрогнувшим голосом уточняет: — Мы пьём потому, что это конец? Рик смотрит на неё растерянно и серьёзно, с толикой задумчивости и одновременно блеском решения, которое уже давно принято. Выдержать этот взгляд непросто, но на старается изо всех сил, ведь хочет услышать правду и хочет встретить её лицом к лицу. — Я не знаю, — раздаётся ответ, и только странная глубина неразличимых эмоций в голосе Граймса позволяет увериться, что это правда. — Ты была моим другом, врагом, потом вроде как опять пыталась стать другом. Я понятия не имею, кто ты сейчас, Джейд, и как к тебе относиться. — Кем бы ты хотел, чтобы я была? — Это не имеет значения. Я много раз обжигался, видя в тебе того человека, которого хотел. Она поджимает губы, медленно кивая сама себе. Сталкиваться с правдой — отстой. Как бы ни хотелось верить в обратное, Рик банально констатирует рядовые факты: она послужила причиной большого количества проблем в его жизни и жизнях многих александрийцев, а своим метанием от одной стороны к другой запутала всё ещё сильнее. Джейд знает, что Рик ждёт ответа, даже знает, какой именно ответ сможет его порадовать. Но молчит. Она никогда не была врагом для него по-настоящему. Как, может, и другом? Не желая обсуждать это прямо сейчас и решая немного потянуть время, она хлопает себя по карманам, пытаясь найти нечто крайне ценное. — Только не это, — волнение в голосе слышнее с каждым проверенным карманом, — я не могла их потерять! Внутри — почти истерика, паника. Горло, в котором жжётся острое послевкусие ликёра, сжимает спазмом. Рик открывает рот, намереваясь задать вопрос касательно всего этого, когда Джейд осеняет. Она больно, действительно больно хлопает себя по разбитому лбу, приговаривая, какая же она тупица. Архикосмическая тупица. С чего она вообще решила, будто снимала часы Рика с запястья? Вытаскивая их из-под манжета кофты и легко снимая с руки болтающийся металлический ремешок, Джейд протягивает Граймсу то, что ему всегда принадлежало. Его часы, которые стали для неё тикающим, как бомба, напоминанием вины. — Откуда они у тебя? — изумлённо вздыхает он. Джейд невесело усмехается: — Не спрашивай, — но выражение лица Рика такое, будто он очень заинтересован услышать. — Ладно, это… Странная история. После того, как с тобой случилось… это… Ниган пришёл ко мне. У нас была договорённость, что он закроет глаза на всё, произошедшее в той комнате. Вернее, это я думала, что такая договорённость у нас была. И вот он пришёл. С подарком. Коробка, красивый бант… Воспоминание живой цельной картинкой всплывает перед глазами, а следом за ним наведываются ощущения того дня. Дурное предчувствие, охватившее тело при одном взгляде на крупный розовый бант, отсутствие воздуха в лёгких после открытия коробки, сильнейшая тошнота и приступ бессилия — всё это снова здесь, будто никуда и не уходило. — Как ты можешь догадаться, в коробке лежали не только твои часы, — проглотив ком, ставший поперёк горла, всё же заканчивает она. — Я не совру, если скажу, что в тот вечер он провел меня через ад. Почти такой же, как в первые дни, когда только забрал меня в Святилище. Только, пожалуй, всё же было хуже, ведь я думала, что у нас всё более-менее наладилось. Джейд не знает, зачем продолжает говорить — слова льются из неё потоком. Так хочется поделиться с кем-то глубиной тех переживаний, рассказать, через что именно ей пришлось пройти. — Ниган спрашивал, что мы сделали с тобой, — говорит Рик, и почему-то закрадывается подозрение, что он удивлён этим фактом. — Прямо таки спрашивал? — уточняет Джейд. — Он жив? — Да. — И… как он? — Недавно пришёл в себя, — Граймс немногословен, явно не хочет это обсуждать. Из того, какой крепко осуждающей оказывается интонация Рика, у Джейд складывается впечатление, что она должна оправдаться за свой интерес. Должна ли? Стоит ли лезть в это осиное гнездо, выдумывать что-то сверхъестественное, дабы сокрыть и спрятать глубоко в себе неизбежное, вполне закономерное беспокойство? В голову не идёт совершенно ничего, о чём приходится честно уведомить: — Я не знаю, что сказать, — признаётся Джейд. — Мы оба взрослые люди, и оба понимаем, что произошло за то время, пока я была частью Святилищной тусовки. — Честность, — неожиданно подсказывает Джейн Дуглас, очевидно помогая справиться с растерянностью, которая совсем ей не по душе.— Хотя бы раз будь честна с собой и другими. Это… неплохая идея, которую не хочется оспаривать в отличие от всего остального, что предлагает галлюцинация. Тем более, Рик как никто заслуживает честности. Джейд приваливается спиной к стене, отчуждённо разглядывает то, что осталось от его левой руки, а после поднимает взгляд на его лицо, вглядываясь в родные черты с ощущением лёгкого мандража. — Я была влюблена, Рик, — от слов покалывает язык, накатывает трусость вкупе со слабостью в коленях. — Влюблена в нас. Влюблена в то, как ты на меня влияешь. Да и видимо в тебя самого тоже, что греха таить. Всё, что я делала в последние полгода — я делала для тебя, только чтобы помочь. — Хочешь сказать, у тебя был план? — интересуется Граймс. То, что он начисто игнорирует озвученное чуть ранее, именно то, что произнести было сложнее всего, показательно. Джейд бы сочла это обидным, но она шестым чувством знает, что выбила его из колеи, а в таком состоянии Рик всегда берёт немного времени на осмысление. — Я что, похожа на человека, у которого есть план? — Тогда зачем ты мне это говоришь? — Пытаюсь быть честной. Хочу объяснить. Всё вместе, — пауза. — Я просто пыталась сделать что-то хорошее всё это время, но каждый раз умудрялась облажаться. Ничего нового. Все решения, что мне доводилось принимать, были сделаны с оглядкой на пользу тебе. А Ниган… Что ж, здесь интереснее всего. Прошу, не думай, что у меня отлетели последние мозги. Джейд глядит на Граймса, нисколько не стесняясь своих чувств, что вот-вот будут выплеснуты окончательно. — Я ненавижу его, Рик. Не так, как ты, Карл или любой в Александрии. По-своему. Всем досталось, не спорю, но я была ближе всех. Видела другие его стороны, и каким же открытием для меня стало, что они у него вообще есть! — понимая, как глупо это всё звучит, Джейд качает головой. —«Мы» были ужасны. Не думаю, что хотя бы с одной женщиной Ниган был в таких отношениях прежде. То, как мы орали друг на друга, как рвали на куски, неоднократно видело всё Святилище. Ниган давил физической силой, властью, умением наказать, я же била словами и доводила его до белого каления. Не было никакой идиллии, мы цапались постоянно, даже в мирные моменты. Но совсем редко было другое. Меня постоянно крыло в Святилище и, если бы не Ниган и его рвение удержать меня на плаву в какие-то моменты, я бы поехала крышей. Окончательно. Именно поэтому мне удалось… ассимилировать его дерьмовые стороны, взглянуть на ситуацию сбоку. Это помогло осознать и почувствовать то, о чём ты, наверное, даже не захочешь слышать. Джейд поражена тому, как терпеливо Рик слушает, давая ей возможность высказать всё, что накипело. Прочистив першащее горло, она подводит итог: — Ниган — мудак. Это не обсуждается. Я бы ещё тысячу раз высказала ему всё, что говорила во время наших ссор, потому что он заслуживает каждого того слова и каждой претензии. Но при этом он ещё и такой же истерзанный жизнью, как и мы все. Человек. Выживший. Который просто ищет немного спокойствия, даже если совершенно не умеет в нём существовать. — Ты слышишь себя?! — почти шипит Рик. — Он?! Едва ли дальше разговор сложится — вдруг это становится очевидным, а пропасть, лежащая между ними, мгновенно разрастается до непреодолимой. Как Джейд и думала, Рик не может понять того, что она только что сказала. Ему кажется, что она защищает Нигана. Она же всего лишь говорит, что Ниган на самом деле несколько другой, нежели они все привыкли. Это просто… наблюдение, с которым она жила последний месяц. Открытие, немало удивившее её. Повисшая тишина, требующая какого-то возражения, режет слух. Хочется нарушить её во что бы то ни стало. — Рик, — обращает его внимание на себя Джейд. — К чему мы пытаемся прийти? Вопрос прямолинеен и точен, отлично подходит, чтобы наконец прояснить ситуацию. Но Граймс, похоже, не хочет ни во что углубляться — он наоборот пытается держаться как можно ближе к поверхности, словно опасается, что пучина, скрывающаяся за мнимой гладью, может его поглотить. — Да ни к чему, — отвечает он. — Нам не нужно ни к чему приходить. Обида это или принятие очевидного Джейд не знает — до того, как в разговоре, будто чёрная кошка, проскочил Ниган, их общение складывалось на порядок теплее, чем сейчас. Приятельская лёгкость сменилась отстранённостью и сдержанностью слишком быстро, чтобы теперь пытаться как-то на это повлиять. Вот только получить ответы всё ещё хочется, а потому приходится тянуть их из Рика клещами: — То есть… Я останусь тут? В камере? — А ты считаешь, что достойна выйти? Нет, нет и ещё раз нет — Рик не мог такого сказать! Услышанное Джейд приписывает проискам богатого и вполне шизанутого воображения, собственному внутреннему голосу, да кому угодно, только не ему. Он никогда не стал бы так больно давить на слабые точки, одно лёгкое прикосновение к которым делает её настолько уязвимой, что можно схлопотать очередную суицидальную мысль и тут же пойти воплощать её в реальность. Правда, одного взгляда на Джейн Дуглас хватает, чтобы убедиться в обратном — Граймс стал бы делать такое. Галлюцинация стоит возле решётки и, рассматривая Рика сверху вниз, щурит свои кошачьи глаза. Почти так же, как когда смотрит на Джейд, а на неё она всегда смотрит только с недовольством и осуждением. — Не отвечай вопросом на вопрос, — просит Джейд, собирая в кулак всё оставшееся самообладание. Интонация тверда, а вот голос слаб и норовит взять высокие панические ноты.— Я никогда не действовала против тебя намеренно, и мы только что это выяснили. Так почему ты задаёшь мне этот вопрос? В чём моя вина? — Я совсем не это имел в виду, — произносит Рик уверенно. Сразу видно, что это не попытка оправдаться. — Просто хотел знать, что выберешь, если дать тебе свободу действий. — Кто добровольно решит быть заточенным? В этот момент Джейн Дуглас издаёт тихий возглас понимания. Её губы приоткрываются, застывая наподобие буквы «о», а брови сползают к переносице. Обернувшись к Джейд, она предостерегающе взмахивает ладонью. — Только не смей рубить с плеча и принимать решение как обычно задницей! — наставляет галлюцинация нетерпеливо и в привычной манере хлёстко. — Даже не думай об этом. — Тебе стоит рассмотреть ситуацию с заточением с другой стороны, — подаёт голос Рик. — Я могу отпереть тебя прямо сейчас и проводить до ворот, но если ты захочешь остаться, то однажды — возможно, довольно скоро, — сможешь выйти отсюда и снова стать частью моей группы. Он снова это предлагает: однажды забыть обо всех разногласиях и вынужденных предательствах друг друга, снова стать плечом к плечу, как они стояли до всей этой заварушки со Спасителями. Возле ворот Александрии вчерашним днём Джейд отказалась возвращаться, отреклась от них, фактически — отреклась от самого Рика, однако он всё равно хочет дать ей ещё один шанс. Безумие. Она не заслужила стольких шансов. И ответ на это предложение всё тот же, сомневающийся. Нутро Джейд снова хочет купиться на это, да только одно маленькое «но» всё ещё стоит на пути. — Твоя группа разорвёт меня на части, Рик, — с аморальной веселостью в голосе подмечает она. — Мэгги только чудом не придушила меня в этот раз, но в следующий она обязательно доведёт дело до конца. — Она остынет. Со временем мы все остынем, и всё вернётся на круги своя. Может быть. А может и нет. Может, ничего уже не будет, как прежде, как бы сильно Граймс на это не рассчитывал. Жизни всех, столкнувшихся со Спасителями, оказались перемолоты в «Ниганорубке», как мясо для фарша — такие перемены сложно игнорировать и почти невозможно с ними жить, словно ничего не случилось. — Ты бы хотел, чтобы я осталась? — осторожно, пытаясь скрыть охватывающий её от этого вопроса трепет, спрашивает Джейд. От волнения ладони потеют, как у подростка. Рик даже не задумывается. Отрешённо пожимает плечами и подаётся назад, опираясь спиной о стену позади себя. — Я бы хотел, чтобы ты приняла решение и понесла за него ответственность. Вот и всё. — То есть нет? Звон от струны, в которую вытягиваются все внутренности, отдаётся в ушах. Джейд сжимает ладони, убеждая себя, что не в праве воспринимать ответ как окончательный, но ощущение разбитости завладевает ею. Она часто моргает, прежде чем посмотреть на Рика. На весьма недовольного Рика. — Джейд, не усложняй, — говорит он. Это даже не просьба, а оскорбительная попытка отмахнуться от неё. — Я и не усложняю. Буквально десять минут назад я призналась тебе в том, что чувствовала на протяжении всего этого времени, — Джейд умолкает, дабы немного сгладить неприятную дрожь в голосе. — Что странного в том, что мне хочется знать, было ли это взаимно хоть в какой-то момент? Дуэль взглядов, которая привычна для Джейд в отношении Нигана, в отношении Рика совсем как пытка, где пытают её. Но она не позволяет себе проиграть — у того человека, которым она стала, мазохизм течёт в крови в количестве куда большем, чем самой крови в теле. — Может быть, — тихо и неохотно заключает Граймс наконец. — Может быть? — Джейд, кажется, начинает вскипать. — Вау, это так содержательно… Так бы и сказал, что тебя раздражало то, как я на тебя вешалась! — Не раздражало, — мгновенно заверяет он. Это правда, судя по всему. — Но прекрати раскручивать эту тему, нам нечего обсуждать. Мы проводили время вместе раньше, помогали друг другу по мере сил. Да, может с моей стороны что-то и было… — Но сейчас уже нет, да? Джейд знает, как Рик не любит, когда она перебивает его, но слушать все эти отмазки в духе «дело не в тебе, дело во мне» — выше её и моральных, и физических сил. К удивлению, Граймс оставляет это без внимания, лишь твёрдо, расставляя необходимые акценты, напоминает: — Ты и сама говорила о влюблённости в прошедшем времени. Это невозможно и абсолютно бессмысленно — они оба такие принципиальные и упёртые, что могут растянуть этот разговор до ночи, и так и не обмолвиться ничем по существу. Сложная игра, где нужно выпытать правду, могла бы стать приятным вызовом, который стоит принять, но не здесь и не сейчас. Тем более, отсутствие ответа — это тоже ответ. — Ладно, забыли, — сдаётся Джейд. Этим, кажется, сильно радует Рика. Он с облегчением вздыхает и, благодарно кивая, спрашивает: — Тебе нужно время, чтобы подумать? — Нет, — она заминается. — Вернее да. Дай мне пять минут, этого хватит. Принятие подобного решения за пять минут отдаёт той самой попыткой рубить с плеча, которую Джейн Дуглас настрого ей запретила. И всё же. Какой смысл растягивать и без того сложный мыслительный процесс, загоняя себя всё глубже в депрессию с каждым часом? — Взвесь «за» и «против», — советует галлюцинация. — Раз тебе так не терпится определиться, то хотя бы взвесь это. Того, что нужно взвесить, на самом деле слишком много, чтобы это поместилось на весы. Рик предлагает два варианта: стать свободной прямо сейчас или чуть позже, просидев в клетке какое-то время, а после примкнув к александрийцам как ни в чём не бывало. Граймс явно не имеет ничего против, чтобы однажды взять её обратно, только в каком качестве? Он не хочет даже намекнуть. Только лишь пространно сообщает, что, когда все остынут, всё вернётся на круги своя. Значит ли это, что он будет готов?.. Нет, — Джейд обрывает себя прямо на середине мысли. Позволить себе руководствоваться чувствами в такой момент — это утопия. Ситуацию нужно измерять фактами. А факт лишь в том, что выбор лежит не на шкале, градуированной от «уйти» до «достаться», а на шкале, содержащей крайность «продолжить быть серым пятном, зависимым от других цветов в спектре» и крайность «определиться со своей собственной цветовой гаммой». Ещё одна вещь, о которой стоит подумать — это Ниган. Вернее, их непростые взаимоотношения друг с другом. Сейчас его располосованное горло сошьют, его самого немного подлатают, а после отправят сюда же. В камеру. В клетку, в которой ему придётся сидеть, возможно, до самой смерти. Джейд, ещё недавно испытывающая энтузиазм по поводу того, как Рик обошёлся со своим врагом, теперь его не испытывает: смерть кажется более гуманной, нежели одиночество в четырёх стенах. Уж она-то знает, ей приходилось через это проходить. В небольшой комнатке Святилища Джейд просидела на цепи, наверное, всего лишь неделю, а чуть не сошла с ума за этот промежуток времени. И она хорошо помнит, как становилось на душе легко и радостно, когда Ниган соблаговолял прийти, чтобы скрасить тишину хоть чем-то; чтобы можно было ощутить, что мир снаружи не вымер и по-прежнему живёт, и люди там по-прежнему существуют. Забавно, но составить Нигану компанию — чтобы за этой формулировкой не скрывалось — это третий вариант, который у неё есть и о котором Рик умолчал. Почему-то именно о принятии такого решения Джейд думает больше всего, прокручивая в голове различные варианты: представляет, каким удивлённым и ошарашенным будет лицо Нигана, когда его приведут сюда, а она из соседней камеры отсалютует, рассказывая, что мразям, как ни крути, стоит держаться вместе; как он сначала обматерит её жёстко и грубо, а потом — это рано или поздно произойдёт, — проникнется к такому странному, но искреннему порыву. Но наваждение этих мыслей резко спадает, когда Джейн Дуглас комментирует: — Может, это немного и отличается от других вариантов, но на деле всё та же серость. Джейд понимает, о чём она говорит. Она говорит о том, что как Ниган, так и Рик — это намеренное продолжение своей зависимости, сохранение за собой той ниши, в которой она провела последние полгода. Возможно, без них обоих ей будет хуже. Вернее, даже не «возможно», а однозначно: без них ей будет хуже. Джейд неумелый импульсивный выживальщик, который не умеет просчитывать ходы наперёд, и это аукнется ей в ту же минуту, как только она выйдет за ворота Александрии. Однако же… Если есть в этом новом постапокалиптическом мире что-то ценное, так это право умереть от своей собственной, а не чьей-либо ещё, ошибки. — Я очень долго меняла цвета, — отвечает Джейд галлюцинации. Вслух. Рик смотрит вопросительно, явно не понимая, к чему это, поэтому приходится пояснить уже для него: — Пора выяснить, какой на самом деле принадлежит мне. Вряд ли для Граймса её ответ очевиден так же, как для Джейн Дуглас, поэтому приходится, немного помедлив, сформулировать его уже без метафор: — Я хочу уйти. Сейчас. Рик понимающе кивает, но спрашивает какую-то глупость: — Из-за Нигана? — Нет, из-за себя, — мотает головой Джейд. — Из-за него я бы осталась. Думаю, вряд ли бы вы нашли нам разные помещения, он максимум бы сидел в соседней от меня камере. Почему-то ей смешно от такого расклада, усмешку сдержать не получается. Провести с Ниганом в этой тюрьме несколько лет, а может и несколько десятков лет, кажется безумной романтикой, свойственной, разве что, форменным психопатам. Как раз как они двое. — Но я не хочу, — дополняет Джейд, — не хочу больше делать что-то ради кого-то, мне это не свойственно. Я попробовала, и мне не понравилось. Бросая быстрый взгляд на Джейн Дуглас, Джейд жаждет узнать, что её надоедливая рациональная часть думает обо всём этом. Галлюцинация ободряюще улыбается — она определённо довольна принятым решением. А вот к худу это или к добру сможет подсказать только время. Оно, в конце концов, лучший советчик и истинное мерило всего.П О С Л Е С Л О В И Е
*грустный трунь* Слегка печальный финал, слегка открытый — всё, как любит мой внутренний мазохист. Окончание истории родилось намного раньше, чем её начало, и с первых глав я работала над возможностью поставить именно такую точку. Зачем? В моей голове эта работа была этаким социальным экспериментом, игрой с читателем, по итогу которой в идеале перед Вами хотя бы на мгновение должен был встать вопрос: «Что важнее — в плохом смысле зависеть от других, но быть в безопасности под их крылом или идти своей дорогой, даже допуская, что там поджидает смерть?» Правильное ли решение приняла Джейд? Или оно погубит её? Меняются ли такие люди, как она, в лучшую сторону? Оставляю это на Ваш откуп, как и планировалось. Даже мне есть о чём подумать, ведь я никогда не заглядывала дальше подведённой черты. «Чёрное и белое» писалось на протяжении без малого четырёх лет, и на момент окончания имеет 429 оценок «нравится» и 8 наград. Всем причастным к этим цифрам — большое спасибо. Вы поддерживали меня отзывами и комментариями, тратили монетки на награды, писали сообщения и всячески мотивировали. Именно поэтому праздник окончания истории в первую очередь — в вашу честь. Мы прошли долгий путь. За это время я получила бесценный опыт, умения, которые рассчитываю совершенствовать и далее, а главное — познакомилась с огромным количеством потрясающих людей. Передаю пламенный привет подписчикам моего «Творческого уголка»! Вы, ребята и девчата, стали первой линией «читательской обороны», ведь терпели все мои посты в духе «главы нет, но вы держитесь» и «в главе написано только одно слово, но вот вам простынь рассуждений о персонажах». И не только терпели, но даже лайкали! Если это не показатель колоссальной поддержки, то я даже не знаю, что это ;) Слов набежало уже много, так что я закругляюсь. Посылаю воздушные поцелуи каждому, всех люблю и обнимаю.До встречи в новых историях. Ваша Lizetta