Чёрное и белое

И я не думаю, что ты понимаешь смысл этой бури, Пусть она служит уроком изменения сущности: Ненависть без причины толкнёт нетерпеливых в пропасть, Насилие без цели сделает сильного человека слабым, Месть без пощады оставит благородного человека ущербным. Zack Hemsey — Nice To Meet Me

      — Не уверена, что хочу в это лезть, но всё же спрошу. Что это было?       Любопытное наблюдение: конструкция «я не хочу, но» несёт в себе посыл «я очень, очень хочу и сделаю, наплевав на все рамки приличия». Джейд считает, что людей, изъясняющихся таким образом, стоит сжигать на костре подобно тому, как инквизиция делала это с ведьмами.       Я не хочу сказать ничего плохого, но скажу.       Не хочу давать советы, но дам, и тебе они не понравятся.       Не хочу совать нос не в своё дело, но засуну, держи карман шире! И имей ты, блять, совесть, интересно же.       Тысяча и один способ доебаться до человека, сохраняя благопристойный внешний облик, свою белую пушистую шубку. Идеальный способ снятия ответственности. Создание иллюзии дружественности из ничего. Универсальная хреновина, которая в какой-то момент начинает бесить так, что хоть вгрызайся людям в глотки.       Джейд в который раз за последние десять минут трёт глаза, поскольку шум двигателя усыпляет её, а после отрывает взгляд от лобового стекла. Когда они только сели в машину, на мир снаружи можно было смотреть сквозь чистое окно, теперь же там пятно птичьего помёта, полусмазанное и развезённое сухими дворниками. Жидкости в форсунках не оказалось, как, собственно, и в Джейд — отъезжая от Александрии она полагала, что вот-вот нагрянут слёзы, но вот уже более сорока минут пути от них не было ни слуху, ни духу.       — Что именно? — нарочито уточняет она у Сары, надеясь, что та задолбается подбирать слова, и они закроют эту тему как можно скорее.       Не прокатывает.       — Ну, вся эта ситуация между тобой и Александрией. Тебя что-то связывает с ними? — поясняет Сара с такой готовностью, которую не стыдно посчитать отчасти обидной.       Конечно, причина интереса не в этом, а беседа строится не чистого поддержания разговора ради. Дело не в Александрии. Совсем не в ней, а в том, почему Ниган пытался спихнуть свою жену в чужие руки. Сара негодует, не понимает, это не укладывается у неё в голове.       — Два месяца Александрия была моим домом, — от этих слов в груди потрескивают тлеющие угли сожаления, — Ниган увёз меня оттуда потому, что слишком много залупалась, и всё как-то… Закрутилось.       В двух словах эта история выглядит ещё более скверно, чем на самом деле — многое обесценивается, рельеф событий теряет глубину, — остаётся неизменным только факт: Джейд оставила свой «дом», позволила ему гореть, хотя мечтала остаться и сгинуть в небытие вместе с тем, что дорого сердцу.       Сара удовлетворённо кивает — судя по всему, ответ кажется ей достаточно исчерпывающим, — и начинает трещать о своём. Вспоминает своего мужа, то, как он приехал за ней в родительский дом и сказал, что не уйдёт с порога, пока она не согласится съехаться с ним. Я тогда этого очень боялась, — признаётся Сара, — отнекивалась, вот он и просидел на крыльце три дня, моё семейство было в шоке. Потом она, следя за дорогой лишь украдкой, трындит что-то о свадьбе, собаке и огромном частном доме, начале апокалипсиса и своём обучении навыкам электрика.       Это просто белый шум в неисправном радиоприёмнике. Слушать её невыносимо, да Джейд и не старается. Она занята тем, что держится за реальность из последних сил и, не теряя присутствие духа, пытается найти ответ на самый злободневный вопрос, который звучит следующим образом: что произойдёт с ней, если война обернётся нетипичным проигрышем сразу двух сторон, а Ниган и Рик, погрязшие в своём личном противостоянии, уничтожат друг друга, лишив всех вокруг морального права на спокойствие? Что будет с ней? Физически, эмоционально, фактически? Как получится у неё существовать, получив дурную весть от чужих людей, получится ли с их слов увериться в том, что всё правда кончено, все мертвы?       От расшалившегося воображения Джейд морщится, как от зубной боли, усиливающейся с каждым мгновением. Ответ на все эти вопросы неутешительный, отрицательный. У неё НЕ получится. Одержимость кончиной Нигана и Рика, или хотя бы одного из них, обернётся для неё манией, очередной суицидальной аддикцией. Если этого она не увидит собственными глазами, то всё вокруг, и без того серое, выцветет окончательно.       — Может, вернёмся? — внезапность такого предложения звучит как маркер самого необдуманного решения. Сара, которую Джейд перебивает где-то на стадии россказней о том, насколько Святилищная жрачка отличается от того, к чему они привыкли на своём маленьком аванпосте-заправке, немигающе смотрит на дорогу и сурово поджимает губы.       — В Александрию? — уточняет она, но тут же объявляет: — Ни за что. Ты то, mi amigo, там может и запуталась в своих мужиках, но вот я не хочу рисковать ради них своей головой. И тебе не советую.       Удивительно, как из милой, немного навязчивой болтушки Сара превращается в воплощение всего, что Джейд ненавидит. Осуждающая прямолинейность от малознакомого электрика Спасителей — куда большее испытание, чем она готова вынести, а потому раздосадованно скрипит зубами и шипит в ответ:       — Фразы «нет, мы туда не поедем» было бы достаточно.       — Ну да, я немного перегнула, не обижайся, — как ни в чём не бывало просит Сара, убирая руки с руля и тут же возвращая их обратно. — Просто идея эта, как бы помягче тебе сказать… Dudoso. Спорная, короче.       В салоне очень душно и, судя по тому, как Сара стабильно раз в десять минут включает печку, душно только Джейд. Она опускает окно со своей стороны, холод ударяет в лицо, но больше воздуха не становится — застрявший в дыхательных путях тестоватый, прилипающий к стенкам, спазм всерьёз мешает нормально дышать. От нехватки кислорода начинает тошнить. Джейд думает о том, что в прошлом мире она бы уже обязательно закинулась таблетками от укачивания и наслаждалась бы поездочкой настолько, насколько это можно делать в такой ситуации. Но в апокалипсис рассчитывать на что-то такое глупо, значит остаётся один вариант.       — Тормози, — сиплым голосом то ли просит, то ли настойчиво требует Джейд у Сары. Та смотрит, требуя пояснений. — Мне надо проблеваться. Тормози.       Машина сбрасывает скорость и сворачивает с полосы движения на обочину. Как только она останавливается, Джейд выскакивает наружу и бросается к придорожным кустам — её громко, болезненно рвёт, до кашля и боли в горле. Кожа горит, словно при высокой температуре, а беспокойные мысли в голове помогают этому ощущению плавить мозг.       Сзади хлопает дверца, и слышатся лёгкие пружинистые шаги, которые затихают совсем рядом. Краем глаза Джейд видит силуэт Сары, замерший на периферии в нерешительности.        — Слушай, mi amigo, а ты не беременна часом?       До этого съезжания на испанский не бесили так самозабвенно сильно, теперь же без какой-либо причины они обжигают грудину негодованием — должно быть, дело тут не в отдельных словечках, а в вопросе в целом. Джейд с возмущением вспоминает, как совсем недавно Карсон подозревал то же самое, и ей пришлось потратить кучу времени, чтобы убедить его в обратном. Да и Ниган, будь он неладен, тоже допускал такую возможность в каком-то разговоре. Как эти люди вообще могут думать о беременности? Почему они считают, что Джейд живёт в сахарной вате, где всё хорошо, мягко и совсем немного, так, что это даже не напрягает — липко? Боже, да ведь из-за эмоциональных потрясений она чуть ли не каждый день отправляется на тот свет! Отрубленная рука Рика, после которой она нажралась таблетками с алкоголем и провалялась в Нирване; как никогда дикая ссора с Ниганом, после которой она баррикадировалась в медблоке Святилища, доводя себя до сумасшествия чувством вины, и в одиночку боролась с ночными кошмарами — всё это ни на каплю не располагало к беременности. Сиди в Джейд какая-то мерзкая маленькая тварь, растущая из спермы Нигана, то после всех тех эмоциональных качелей и событий, через которые ей пришлось продираться, эта тварь бы свалила в преисподнюю. Однозначно, без шансов. Джейд знала, насколько часто выкидыши случаются из-за нервных потрясений, поэтому совершенно не беспокоилась по поводу того, на что все так старательно намекали.       Кто бы, правда, понимал, как сильно хочется наорать на Сару матом.       — Определённо нет, — совершенно спокойно констатирует Джейд, утирая рот тёмным рукавом кофты мелкой вязки, которую одолжила Таня. — Это нервное.       — Но…       — Скажешь, что дети — это цветы жизни, и я придушу тебя голыми руками.       Выходит несколько резко, но плевать, эта тема слишком раздражающая, чтобы подбирать слова. Сара открывает рот, но ничего не говорит, перекатываясь с пятки на носок с какой-то внеземной смиренностью на лице. Видимо, она готова обидеться, но не готова этого показать или вступить в спор. Быть в контрах с единственным сопровождающим не хочется, но это выходит само собой.       — Иди в машину, — просит Джейд. Из-за горла, в которое изнутри впиваются иглы боли, голос выходит сиплым, надтреснутым. — Я немного разомну ноги, подышу воздухом, и мы поедем дальше.       Сара долго молчит. Лоб её прорезает глубокая морщина, а лицо приобретает черты активной мыслительной работы.       — Но у меня… пистолет? — неуверенно возражает она, хлопая себя по животу, где в крупном кармане рабочего комбинезона, видимо, лежат не одни только отвёртки.       — Пять минут, — стоит на своём Джейд. Она готова умолять об этом времени, ведь ей жизненно необходим глоток одиночества. — Я не буду уходить далеко, похожу рядом с дорогой. Если бы тут были ходячие, они бы уже нас засекли.       Колебания Сары в принятии решения наталкивают на неутешительную мысль — скорее, она даже больше параноидальная, чем неутешительная: этой незатыкающейся овечке Ниган дал какое-то поручение или, может, инструкцию, приказал не спускать глаз с вечно создающей неприятности Джейд. Предположение это отзывается волной не беспомощной, а озлобленной дрожи, которая бежит по рукам и заставляет пальцы сжиматься в кулаки. Даже при таком раскладе, когда всё вроде бы хорошо и полюбовно, Джейд всё равно пленница. Заложник, за каждым шагом которого наблюдают, кабы он не выкинул чего. Да даже то, что у неё нет никакого оружия, когда у позорного электрика Спасителей с собой пистолет, говорит о многом!       — Я быстро, — рычаще обещает Джейд сквозь зубы и, не дожидаясь ответа, влезает между стволов деревьев. Ей просто нужно хотя бы минуту не видеть эту мерзкую рожу Сарочки, которая притворяется её приятельницей, а на деле пасёт, как овцу, по указке Нигана.       Вокруг одна зелень: лес достаточно густой, чтобы при желании в нём можно было затеряться; мясистые изумрудные листья свисают с веток и цепляются за волосы. Ни глубокое дыхание, ни обилие «успокаивающего» цвета вокруг не помогает успокоиться. Джейд буквально на грани, она зла, как чёрт. Ниган не пытался сделать ничего хорошего, он просто нашёл способ влияния, который заставит её не устраивать сцену, быть послушной и молча выполнять то, что он хочет. А хочет он, чтобы она продолжала сидеть в Святилище. Была его грушей для битья и куклой для секса, как и всё это чёртово время.       Эмоции не способствуют тому, чтобы смотреть на ситуацию трезво: рвануть в Александрию теперь хочется ещё сильнее, чем парой минут ранее. Только как это сделать, как уговорить Сару развернуться? Джейд плетётся вперёд, думая об этом, как в полусне, но резко тормозит и полностью возвращается в реальность, когда видит облокотившуюся об один из крепких стволов Джейн Дуглас. Руки её скрещены на груди, напомаженные губы поджаты, а взгляд из-под нахмуренных бровей отдаёт претензией.       — Куда бы ты ни собралась, поворачивай назад, куколка, — мурлычет она с привычной лёгкостью в голосе. — Я не дам тебе сбежать через лес.       Джейд хлопает ресницами, взвешивая, стоит ли оправдываться и кидаться в объяснения, мол она и не собиралась никуда сбегать; качает головой и требует:       — Я не хочу тебя видеть. Лучше уйди, — но вопреки собственным словам подходит ближе, останавливаясь напротив галлюцинации настолько близко, будто стоит впритык к зеркалу и смотрит на саму себя сквозь его отражающую поверхность.       Собственная шизофрения больше не вызывает того дикого страха, который был в начале, но горло всё равно сжимает горячими пальцами волнения. То, что происходит — ненормально. И внешний, и внутренний мир Джейд прогнили в равной степени. Кажется, что это чей-то замысел — и Ниган с его манипуляциями, и голоса в голове, и даже чёртова война. Всё ненастоящее, разыгрываемое специально.       — Ты живёшь как человек, который умер и попал в лимб, — подтверждает эту мысль Джейн Дуглас. Впервые в её голосе слышны нотки нежности и смятение. Много смятения. — И, если ты хочешь выбраться из этого порочного круга, тебе нельзя возвращаться в Александрию.       Так весь этот спектакль, оказывается, чтобы Джейд не ломала голову, перебирая варианты! Немыслимо. Её собственная часть, пускай и порождённая шизой, пытается заставить её отказаться от самого важного решения в жизни!       — Если я хочу выбраться из порочного круга, мне нужно туда вернуться, чтобы разорвать его. Нужно принять собственное решение. Хотя бы раз.       — Да все решения до этого были твоими! И посмотри, куда они тебя завели, нравится?! Мечешься, меняешь свои планы, и ради чего? Чтобы хоть кто-нибудь обратил внимание на бедняжку Джейд и пригрел её на груди? Насколько же ты жалкая, раз даже не понимаешь, что делаешь только хуже и заставляешь отвернуться от себя вообще всех.       Джейн Дуглас так неожиданно повышает голос и отлипает от дерева, эмоционально взмахивая руками, что Джейд, хотя и понимает, насколько нереальна её собеседница, пятится назад. Тут же подворачивает ногу, натыкаясь на что-то пяткой, и тихо ойкает от того, насколько неприятным это оказывается. Она опускает глаза и понимает, что только что чуть не потеряла равновесие из-за камня, коих в лесу обычно полно. Камня достаточно крупного, чтобы хорошо лежать в ладони, и достаточно небольшого, чтобы его не заметить ранее.       — Эй, ты скоро там? — настигает Джейд нетерпеливый и чуть взволнованный голос Сары. Видимо, не так уж далеко она ушла, пока брела, не видя дороги.       — Да, — ответ шёпотом. Потом, опомнившись, криком: — Да, я уже иду, всё нормально.       Всё действительно становится нормально, хоть и норма эта какая-то совсем извращённая. Джейд поднимает с земли камень, даже не замечая, как глаза Джейн Дуглас становятся похожи на два чайных блюдца.       — Ты совсем ополоумела?! — это не то вопрос, не то обычное осуждение. Галлюцинация бросается вперёд и так правдоподобно хватает Джейд за руку, что приходится на мгновение опешить. — Нет. Даже не думай. Не смей.       Нелепость ситуации потрескивает в воздухе, кажется, словно вокруг взрываются крошечные петарды. Тон Джейн Дуглас непривычный, нереальный, как и выражение её лица, застывшее в панической гримасе. Серые глаза мечут шаровые молнии, брезгливо искривлённые губы дрожат. Джейд не знает, что именно так сильно пугает её, но точно уверена, что в этот странный момент их лица абсолютно идентичны.       — Да, Джейн, — сокрушённо и тихо, больше самой себе, чем кому-либо ещё. — Да.

***

      — Отпустило? — сочувственно справляется Сара, когда Джейд забирается в машину. Её крупные, поистине огромные глаза оценивающе щурятся, искажая ровную загорелую кожу сеткой глубоких морщин. — Выглядишь всё такой же бледной.       Джейд чувствует, как уголок её губ нервно дёргается — со стороны, должно быть, похоже на какой-то болезненный тик. Одной рукой она растирает лицо до лёгкого жжения, потом дёргает подбородком, сообщая:       — Уже терпимо. Все ещё волнуюсь, но больше не должна ничего заблевать.       — За Нигана волнуешься? Или за того второго?       — За Нигана, — говоря лишь то, что Сара, вероятно, хочет услышать, Джейд всё же не может не закатить глаза. — Может, ты всё-таки отвезёшь меня обратно? Ты должна понимать, почему я хочу быть со своим мужем.       Джейд пытается продавить свою упёртую надзирательницу, апеллируя к её личной истории: Сара ведь сама потеряла мужа и, насколько можно было понять, довольно тяжело это переживала, пока не оказалась под крылом Спасителей. Из всего того, что эта мадам говорила, создавалось впечатление, будто она до сих пор ставит институт семьи во главе стола.       — Это очень плохая идея, — пускай с долей сомнения, но в целом довольно категорично противится она. — Если бы Ниган хотел, чтобы ты была там, он бы тебя не отпустил. Он пытается тебя уберечь, не надо подставляться.       — Да, конечно, — с сарказмом произносит Джейд, но кажется, что эта ядовитость в голосе остаётся без внимания. — Заводи машину, поехали в Святилище.       Сара кивает и роняет короткую улыбку — бесспорно, она рада, что Джейд удалось вразумить. Как бы, блять, не так! Этого не удавалось сделать ещё никому, и жалкий электрик Спасителей, читающий свою мораль, так же остаётся неудел.       Когда камень, зажатый в руке Джейд, встречается с головой Сары, по салону разлетается глухой звук — словно в очень тихом помещении столкнулись два бильярдных шара. Он пружинит прямо в уши, мерзопакостно оглушая, но даже сквозь это состояние удаётся разобрать смазанный женский полукрик. Он побуждает отвести руку назад и ударить ещё раз, сильнее и жёстче, на пределе возможного в тесной машине. И этого всё равно недостаточно — Сара вполне себе жива и намеревается дать отпор. Её цепкие, цепляющиеся за жизнь пальцы перехватывают Джейд ловко и крепко: одна рука ловит запястье, существенно ограничивая замах, а вторая в духе любой женской разборки впивается в волосы. Впрочем, шевелюре ничего не грозит — этот трюк лишь для того, чтобы приложить достаточное давление и впечатать голову в приборную панель. Из глаз Джейд сыпятся искры и мысли вылетают из своих стойл, а ведь она сумела сгладить удар, поставив свободную руку. Не сделай она это, Сара бы точно её вырубила. Дезориентированная и оглушённая, она вслепую бьёт куда-то в сторону противницы сложенным кулаком, а после, когда та охает и разжимает пальцы, ещё раз — камнем. Удар получается не очень сильным, но видимо приходится в правильное место.       На лицо Джейд брызжет кровь: из головы Сары она разлетается во все стороны, как из только что расколотого арбуза во внешний мир выбрасывается сок и мякоть. Звук перестаёт быть глухим, становясь причмокивающим, чавкающим. Недавняя тошнота снова вступает в свои права, но на этот раз у неё хотя бы есть внятный повод.       Сара надрывно орёт от боли, вжимаясь в дверцу машины позади себя, прижимает к разбитой голове руку, а второй — маленькая дрянь! — пытается вслепую нащупать ручку. Неужели думает, что сможет убежать в таком состоянии? Или полагает, что на улице у неё будет больше шансов в этой обороне? Если второе — то она права. Джейд не может выпустить её на большую арену, ведь в машине пространство очень удачно ограничено рулём, коробкой передач и сидением. Здесь особо не разыграешься. Она со злостью дёргает Сару за лямки её комбинезона, заставляя завалиться на ручник, и каким-то неведомым стечением обстоятельств эта миниатюрная мадам умудряется снять машину с ручного тормоза. Очевидно, в этот же момент ноги её находят педаль газа, и машина уверенно рвёт с места. Джейд не рассчитывала на такой расклад, а потому первым делом, не зная зачем, бросается к рулю, пытаясь сделать так, чтобы они хотя бы не впаялись в деревья в ближайшие десять секунд. Машина ей нужна, на ней планировалось вернуться в Александрию, ибо пешком прийти туда удалось бы только к закату — слишком поздно, чтобы увидеть воочию что-то, кроме горы трупов.       Сара же это время тратит с большей пользой — грядущая авария не так сильно беспокоит её, как борьба за собственную жизнь, а потому крестовой отвёрткой из нагрудного кармана она протыкает Джейд плечо. Инструмент входит в мышцы глубоко, чуть ли не насквозь, пуская судорогу до самых пальцев и срывая с губ короткий, но очень громкий вскрик. Глаза застилает туманом боли. На мгновение ослепшая Джейд подаётся назад, точно зная, какое чудо из своего ебучего карманчика Сара вытащит следующим. Пистолет.       Озверевшая от осознания скорого проигрыша и боли, она крепче сжимает камень, и обрушивает удар прямо по лицу. Кожа лопается, надбровная дуга хрустит и маленький осколок бело-серой кости показывается в мясо-кровяной проталине. Дальше всё происходит ещё более хаотично. Машина виляет по дороге, продолжая набирать скорость. Сара движением открытой ладони метит по рукояти отвёртки, застрявшей в плоти Джейд; она почти промахивается из-за крови, текущей со лба и застилающей глаза, но всё же попадает. Джейд в свою очередь подвывает от боли, но продолжает бить, без оглядки на неё. Бить по рукам, чтобы они не тянулись к пистолету, бить по телу и лицу.       Салон повсеместно оказывается в крови. Кровь Сары, оставшаяся на камне, с каждым новым замахом оказывается на лобовом стекле мелкими капельками, что бликами играют на солнце. Кровь Джейд пачкает сидения и по левой руке стекает вниз, переляпывая ручник. Точно, ручник! Ухватившись дрожащими пальцами проткнутой руки, Джейд тянет его в вертикальное положение. Машину по инерции ещё несёт, крепко заносит, практически полностью разворачивает, унося на обочину сминать кусты. От силы возникшей тряски можно получить сотрясение мозга без единой травмы.       А Джейд всё бьёт и бьёт, даже не замечая, что с какого-то момента перестала встречать сопротивление. Силы с каждым ударом становится меньше, а вот запала — нет. Неведомая ярость перебивает собой здравый смысл и ощущение боли, клокочет в солнечном сплетении, доводя до безумства. Прекращается это только тогда, когда за скрежетом шин о размашистые корни деревьев следует сильный удар. Крышка капота складывается пополам. Сару кидает разбитым лицом прямиком в руль, окончательно завершая то, что было начато. Джейд же бросает вперёд, ударяя о приборную панель боком. Из левой руки её торчит отвёртка, а правая теперь изойдёт гематомами в ближайшее время. Рёбра сразу же загораются, обхватывают лёгкие огненным обручем, не дают дышать. Хоть бы снова их не сломать! Это уже будет совсем ужасный расклад — переться в Александрию настолько небоеспособной!       Тупая пульсация в голове отзывает неконтролируемые эмоции, приводит в себя. Джейд прикладывает горячую окровавленную руку к виску, промаргивается и первым делом выглядывает наружу сквозь лобовое стекло. Искорёженный капот смят стволом дерева — будь скорость их движения чуть выше, это было бы фатально. Передний бампер, судя по всему, вырван «с мясом», левая фара — тоже. Чёртово дерево вошло неглубоко. Насколько хватает познаний Джейд, двигатель не должен быть повреждён.       Она облегчённо вздыхает. Машина разбита, но на ней ещё можно ехать, если передние колёса не сорваны. Выпуская из пальцев липкий камень, Джейд рывком оттаскивает тело Сары с руля, и тут же чувствует унизительное жжение в глазах. Осознание настигает, как пощёчина. Её можно было не убивать. Обмануть. Ранить. Вытолкнуть из машины, когда они тронутся с места, но не превращать её симпатичное лицо в месиво самым дикарским способом. Вряд ли даже, что её теперь может кто-то опознать. Разве что по рабочему комбинезону.       Когда Джейд тянется к ручке водительской двери, она не сводит взгляда с Сары, словно опасается, что та превратится в ходячего за поразительные для этого процесса секунды, и сожрёт её живьём в отместку за свою внезапную и такую жестокую смерть. Всё так же опасливо вытаскивая пистолет из её кармана, Джейд выталкивает тело в открытую дверь. Жалеть бесполезно. Что сделано, то сделано.        — На кой же хер ты это делаешь?! — режет по ушам визг доселе молчавшей Джейн Дуглас. — Твою же мать!       Галлюцинация впервые звучит так, будто злится, боится и тонет в отчаянии — всё одновременно. Глубоко внутри Джейд испытывает тоже самое, поэтому не возражает, позволяя своей фальшивой копии чихвостить себя и в хвост, и в гриву.       — Чего ты хочешь добиться, тупица? Поймать пулю в лоб? Зачем всё это?!       Джейд поджимает губы и хранит молчание. Она совсем не настроена на общение в таком состоянии. От дурноты кружится голова, тошнит, мышцы такие вялые, будто организм сейчас провалится в сон. Скашивая взгляд на отвёртку, так жутко торчащую из руки, она заранее стонет, предчувствуя, каких усилий будет стоить вытянуть её. Замирает, ища в себе мужество. Находит его только тогда, когда перед сомкнутыми веками встаёт дикая дьявольская ухмылка, исконно бесовская, с кривизной растянутых губ и ощутимой даже сквозь время и пространство насмешкой. Всё это — вина Нигана. Не будь он проклятой сволочью, разреши он остаться, Джейд бы не получила эти тупые увечья, сражаясь в бессмысленном бою с кем-то совершенно невиновным.       Ничего не мотивирует сильнее, чем старая-добрая злость. Под её началом отвёртка выдирается из тела без колебаний и сомнений, одним резким движением, от которого темнеет в глазах. Джейд откидывается на спинку сидения, прижимая к себе руку и колотясь от боли. К потному лбу прилипают волосы. Сердце истерично трепыхается о ноющие рёбра.       — Всё заканчивается сегодня, — одними губами объясняет Джейд, но большего не нужно, ведь Джейн Дуглас поймёт её и так. — Там Рик и Ниган. И я должна увидеть, кто из них возьмёт верх, и что станет с тем, кто проиграет.        — Да хер бы с ними обоими! — Джейн Дуглас злится так сильно, что ударяет кулаком по приборной панели. С удивлением Джейд обнаруживает, как загорается ладонь, словно это она колотит по тёмному пластику.— Сядь на жопе ровно и радуйся, что ни одна из сторон не стала вовлекать тебя в это.       По-хорошему рану стоит перетянуть чем-нибудь, чтобы кровь не хлестала так обильно, но тратить время совсем не хочется. Там, за десятки миль, люди страдают гораздо сильнее. Джейд перебирается на водительское сидение.       — Я не буду лезть в гущу, — обещает она своей до боли рациональной галлюцинации и самой себе. Голоса своего уже давно не узнаёт, — просто посмотрю издалека, и всё.       — Я смотрю, умные мысли преследуют тебя, но ты оказываешься быстрее, — теперь уже не кричит, а тихо насмехается над ней Джейд Дуглас. — Ты, блять, в это веришь, серьёзно? Постоишь в стороне? Ты? Да ты же ворвёшься в эпицентр с салютами и хлопушками, чтобы на тебя обратили внимание вообще все. Когда тебя прошьёт пулей, что ты будешь делать, куда побежишь?        Чтобы прогнать застрявший в носу чуть солоноватый запах свежей крови, Джейд приходится открыть окна. Она медлит, но в конечном итоге включает задний ход. Под капотом скрежещет и стучит, машину накреняет — под левым передним колесом оказывается препятствие. Это может быть всё, что угодно, но… Лучше смотреть правде в глаза. Джейд перетряхивает ознобом, и она мысленно извиняется перед Сарой за подобные измывательства над её трупом.       — Туда, откуда смогу увидеть, как всё закончилось, — прочистив першашее горло, непоколебимо объявляет она. С пулей или без неё, в полумёртвом состоянии или сравнительно целой, Джейд увидит исход такого долгого противостояния. — И будь, что будет.       — Ты говоришь так сейчас, — настаивает на своём галлюцинация. — Потому что не понимаешь, куда ты идёшь, и что там будет. Думаешь, видела достаточно? Перестрелки, всякое дерьмо, смерти? Ни черта подобного, Джейд. Ты не видела, как две банды воют ни за что, но в своей злобе готовы порвать друг друга на куски. А ты, я хочу по-дружески напомнить, в большой немилости сразу у двух сторон.       — С чего бы? Мы вроде… поладили с Ниганом?        — Ах, пола-а-а-дили, — тянет Джейн Дуглас и смеётся, — вот, как ты теперь это называешь. Он увидит тебя на поле боя и пристрелит к херам, потому что ты его задолбала. И будет абсолютно прав: нельзя настолько наплевательски относиться к тому хорошему, что он для тебя делает.        — Хорошему? — теперь поругаться хочется Джейд. Ниган — простейший способ вызвать в ней злость. Резко выкручивая руль, машину удаётся развернуть в нужную сторону движения. — Один единственный раз он притворился, что хочет отпустить меня, и я теперь должна ему в ноги падать? А позже он захотел, чтобы я уехала. Когда я хотела остаться. Он продолжает быть манипулирующим куском говна, который решает всё за меня, и чёрта с два я буду плясать под его дудку!       С шумным решительным шипением Джейд жмёт на газ. Двигатель вторит ей не менее решительным рычанием, но с постукиванием. Только бы машина не развалилась на куски прямо на ходу, только бы доехать! Паника мечется перед глазами в виде плотного тумана поступающих слёз.       — Так это всё для того, чтобы показать свою непокорность?! — после нескольких секунд молчания спрашивает Джейн Дуглас. Она ошеломлена и морщит свой длинный, лезущий не в своё дело, нос. — Между жизнью и гордостью ты выбираешь… гордость?!       — Да господи боже, почему ты вообще считаешь, что меня убьют! — это уже слишком, воистину. Джейд не разделяет этих опасений. По крайней мере, не в такой степени, чтобы сразу заказывать панихиду по самой себе.       — Я не говорю, что убьют, но постараются. А учитывая твои «выдающиеся» способности что в ближнем, что в дальнем бою, им даже не придётся прикладывать много усилий, и вывод напрашивается сам собой.       В словах Джейн Дуглас не то, что щепотка здравого смысла — там один здравый смысл, огромная, заполненная до краёв чаща рациональности и кристально-чистой, неопровержимой логики. В Джейд же сплошная противоположность. Дрожащее метание эмоций, подкреплённое отчаянием и ослиной упёртостью.        — Ты меня не переубедишь, — качает головой она, хотя «переубедиться» явно стоит. — Бесполезно. Мы едем в Александрию и точка.

***

      Дорога выматывает необходимостью постоянно осаждать себя — Джейд хочется вдавить педаль газа в пол до такой степени, что та провалится, но ей приходится сдерживать себя, ведь, разогнав настолько раздолбанную машину, она рискует вообще никуда не доехать. В висках пульсирует кровь. От скрежета двигателя хочется лезть на стену, поскольку это единственный звук, достигающий барабанных перепонок.       Джейн Дуглас, походу, обиделась: она демонстративно молчит и даже не показывается. То, что она якобы оскорблена так сильно — чистой воды фарс, игра на публику, которая бесит Джейд до дрожи в пальцах, крепко сжимающих руль. Чем ближе она к Александрии, тем сильнее её трясёт и тем сложнее дышать. Это закономерно. Джейд знает, что она не смеет проиграть, потому что Сара умерла именно для того, чтобы она выиграла, осуществила свою безумную задумку и не получила пулю раньше, чем всё произойдёт.       Уже на подъездах к Александрии — вакханалия. Искорёженные дымящиеся машины Спасителей, что, видимо, оказались подорваны той взрывчаткой, что закладывал Карл; выбитые ворота — это постаралась уже другая сторона; и уверенная горстка ходячих, которые подкрадываются к эпицентру шума со всех сторон. Джейд притормаживает, издалека разглядывая творящееся снаружи — через покорёженный приподнявшийся капот сделать это непросто. Между подорванными машинами достаточно места, чтобы проскочить, а вот количество мертвецов упрямо омрачает имеющийся энтузиазм. Кто-то сверху Александрии пытается отстреливать подступающие к забору гниющие тела, но новые прибывают явно быстрее, чем гибнут старые.       Прикрывая глаза, Джейд думает, как решить эту головоломку. Она и не полагала, что попасть в Александрию будет так сложно, что весь план может погореть уже на начальном этапе. Машина, по идее, должна выдержать лобовое столкновение с двумя, максимум тремя ходячими. Это мало, не получится — на пути движения их как минимум восемь-девять. А если выйти наружу, побежать на своих двоих… Нет, слишком рискованно. Остаётся только командная работа с неизвестным александрийским охранником.       — Эй! — кричит Джейд, опуская водительское стекло и высовываясь чуть ли не на половину корпуса. — Если ты отвлечёшь их, я перекрою вход машиной!       Выстрелы затихают — явный знак того, что обороняющий вход услышал её. Сотрудничество должно быть выгодно и ему тоже, поскольку предложенный план и впрямь способен задержать надоедливых хрипящих тварей. Последние, к слову, чрезмерно любопытны, ведь быстро отвлекаются на её крик. Джейд приходится нырнуть обратно в салон, поднять стекло и с громко стучащим сердцем наблюдать, как смертельные тиски полуживой опасности сжимаются вокруг неё. Правда, партнёр все же соблаговоляет сделать что-то — сбоку раздаётся грохот, словно палкой долбят металлу, и ходячие резко меняют предмет своего интереса, уходя в сторону.       С облегчением выдыхая и вцепившись в руль, Джейд выжидает ещё около минуты, пока путь не становится более-менее свободным, и трогается с места. Под капотом агонически скрежещет, плавный ход меняется на рывки. Когда между двумя горящими грудами металлолома, которые когда-то были святилищными тачками, Джейд врезается в ходячего, в салоне начинает вонять палёным. Не только в переносном смысле, но и в прямом. Откуда-то валит дым, двигатель глохнет.       Ходячий, как Иисус распятый на лобовом стекле, клацает зубами, пытаясь добраться до столь хренового водителя. Джейд же пытается не терять самообладания, пытается завестись снова. С зажиганием вроде всё вроде нормально, а вот стартер глухо щёлкает, но ничего не происходит. В такой неудобной ситуации на помощь ей спешит александрийский напарник: он спускается сверху и выскакивает в прогал выбитых ворот, отстреливая тех тварей, которые слишком активно рвутся к машине. Помогает ей Карл. Это Джейд понимает в тот момент, когда хлопки выстрелов затихают, и она вынуждена выглянуть наружу, пытаясь увидеть, что же произошло.       Юный Граймс бьёт себя по карманам — видимо, пытается найти патроны. Но это затягивается. Желая сгладить заминку, приходится пожертвовать своим оружием, тем, что она вытащила у Сары. В открытое окно Джейд вышвыривает пистолет, и ей остаётся только надеяться, что он долетел, и пытаться уговорить своё непослушное, разбитое корыто завестись и проехать ещё пару метров.       — Давай же, скотина!.. — сквозь стиснутые зубы рычит она. Рукой бьёт по рулю, а ногой по педали газа. — Осталось всего ничего!       То ли словесные убеждения, то ли лёгкая физическая сила, приложенная только что, и впрямь помогают — с дребезжанием эта блядская тачка заводится вновь. Джейд жмёт на педаль как можно мягче, боясь, что излишняя грубость сейчас заставит движок рвануть со смачным «БУМ». В это время выстрелы возобновляются — один из них даже прошибает голову того ходячего, что валяется на лобовом стекле. До сих пор не веря, что всё хорошо, что они справились, Джейд въезжает на территорию Александрии и паркуется поперёк выбоины в воротах.       Дело сделано, но до радости пока далеко, как до луны. Может быть, даже чуть-чуть дальше. Прижимая к себе проткнутую руку, Джейд дотягивается, чтобы открыть дверь с пассажирской стороны, и в который раз за сегодняшний день с трудом перебирается через коробку передач — на территорию Александрии она практически вываливается.       Карл оценивает баррикаду в это время, и Джейд вынуждена последовать его примеру. Тойота, несмотря на полученные повреждения, крепкая и что главное — с высокой посадкой. Через такую безмозглому существу перелезть будет не просто. Тем более, пока существ не сотни, значит какое-то время машина окажется надёжной защитой и хорошим препятствием.       Джейд с Карлом благодарят друг друга одновременно, нелепо выдавленным «спасибо», и тут же оба хмыкают абсурдности этой ситуации. Контакт, считай, налажен.       — Знаешь, где отец?       — Знаю. Ушел к другой границе, её тоже подорвали.       То есть, чтобы увидеть Рика, Джейд всего-то нужно преодолеть скопление воющего народа в центре — даже отсюда слышно оглушающую какофонию выстрелов и криков. Это очередная прекрасная миссия для отпетого камикадзе.       — Идём, — подначивает Карл неожиданно. — Я знаю, как их всех обойти.       По какой-то причине Джейд соглашается в ту же секунду — видимо, безграничное доверие распространяется на всё семейство Граймсов, не только на его главу. Она даже не собирается оценивать риски, не хочет думать о том, что сын Рика может намеренно завести её в пекло, а без лишних возражений следует за ним. И теперь уж может заявить со всей ответственностью: Карл точно вымахал за время Святилищно-Александрийских баталий. Может, внешние изменения заключаются лишь в прибавленных сантиметрах роста, но внутренних куда больше и ощущаются они очень явно. Карл больше не кажется подростком, мальчиком в явном пубертате. В том, как он двигается и смотрит, как оценивает местность и берёт на себя ответственность за их передвижения по объятой огнём Александрии — во всём этом сквозит взрослость, серьёзность пускай совсем молодого, но мужчины.       Если сегодняшнее сражение окончится не в пользу Рика, Карл возьмёт ношу лидера на себя. Он скоординирует людей, поднимет их на новое восстание и будет бунтовать до тех пор, пока последнее дело его отца — убийство Нигана — не будет завершено пролитием крови. Ниган наверняка поймёт это, прочтёт в его непримиримом взгляде единственного глаза, и тогда, чтобы победить окончательно, ему придётся убить ещё и Карла. Два Граймса по цене одного.       Джейд ёжится от собственных мыслей, даёт себе одну мысленную оплеуху за другой.       — Сюда, — Карл втаскивает её в чужой незнакомый дом, ведёт сквозь обжитые комнаты, заваленные безделушками и мелочами жильцов, по просторным коридорам к неприметной двери чёрного хода.       Проектировка здания такая себе, потому что этот самый ход ведёт в тесное пространство, ограниченное забором с одной стороны и стеной — с другой; дом, из которого они вышли, как и прочие дома на этой улице, стоит почти впритык к границе Александрии. Карл оттаскивает от узкого прохода, уходящего вглубь, стоящий там для чистой формальности мусорный бак.       — Места тут мало, но боком можно протиснуться, — объясняет он, пропуская Джейд вперёд. — Идти так придётся минут десять. Это неудобно, но зато нас точно никто не увидит.       — Хитрец! — удивляется Джейд. — Твой отец постоянно ломал голову, как ты умудряешься избегать его, а у тебя всё это время был потайной ход из одного конца Александрии в другой!       Карл пожимает плечами, будто не видит в этом ничего такого, но дрогнувший уголок его рта так и кричит о смущении. Джейд спешит добавить:       — Это очень круто, правда! И отлично спасает нас от необходимости прорываться с боем.       Вклинившись в узкое пространство между стеной и металлическим забором, Джейд впервые радуется тому, что болезненно сбросила вес за время пребывания в Святилище — едва ли бы она пролезла тут со своей прежней комплекцией. В абсолютном молчании они с Карлом движутся по этому странному «коридору», растянутому меж многими домами, и в какой-то момент становится очень громко — так, будто война смеётся и пляшет прямо за их спинами, будто от звуков их не ограждает кирпичная кладка и несколько комнат. Заливистой автоматной очереди вторят короткие хлопки пистолетных выстрелов, чья-то крепкая забористая ругань, душераздирающие крики и… Стенание ходячих?       Джейд невольно замирает на месте, представляя, какое адово месиво творится в самом центре Александрии. Представляет, как валятся на асфальт тела, как кровь заливает улицы, как мертвецы рвут ещё живых людей на куски, обрекая на мучительную смерть. От этого тошно, кружится голова. Ниган знал, что так всё будет? Рассчитывал после этого как ни в чём не бывало вернуться в Святилище, попререкаться с ней немного, а после, как и обещал, трахнуть, вжимая её в своё тело и простыни?       Джейд мутит, но Карл не позволяет медлить, подталкивая её вперёд. В конечном итоге они минуют этот «громкий» участок, выбираясь поодаль через такой же по планировке, как и тот, через который заходили, дом. Остаётся только понять, позади самое сложное или самое простое? Называйте Джейд пессимистом, но вероятность найти Рика она оценивает как почти нулевую, даже при всём уважении к уверенности его сына.       — Ты же не навредишь моему отцу? — неожиданно задаётся вопросом Карл, и смотрит так осмысленно-осмысленно, с осторожностью, плавно перетекающей в угрозу с каждой секундой молчания.       Джейд для себя отстранённо констатирует, что уже сделала это многократно, но заверяет:       — Нет. Обещаю.       Требовать бо́льших доказательств лояльности Карл не торопится — видимо, ему с лихвой хватает тех, что есть. Он кивает и бодрым шагом пересекает улицу, крутя головой до тех пор, пока, как и Джейд, не замечает группу людей. Шестеро александрийцев, все с оружием наперевес продвигаются к задней границе города, на ходу выслушивают инструкции и следом разбегаются поодиночке по периметру, проверяя каждый свой участок. В пределах видимости остаётся только один человек, продолжающий движение по прямой.       Тот, кто раздавал указания всем остальным. Рик Граймс.       При одном взгляде на спину, которую узнает из тысячи, сердце Джейд падает до пяток, но возвращается обратно, чего нельзя сказать о мозге, который тоже куда-то проваливается, только с концами. Ощущение невесомости приятно оттеняет невыносимый стук крови в ушах. Не отдавая себе отчёта, Джейд бросается вперёд, срываясь почти на бег и даже не думая о том, какой шум создаёт, какой опасности себя подвергает.       Рик, услышав, резко оборачивается и вскидывает оружие, с ходу блестяще точно нацеливаясь прямо в голову. Требуется всего пара секунд, чтобы убедиться, что перед тобой не враг, но, даже когда проходит с десяток, он не опускает руки, держащей пистолет.       Тот жуткий сон встаёт у Джейд перед глазами. В нём Рик сказал: «Я не хотел, чтобы всё закончилось так», — а после без колебаний выстрелил, словно это ничего ему не стоило. От проведённой параллели слабеет всё тело, сжимается желудок. Зажмуриваясь на мгновение, Джейд словно испытывает реальность и замирает, позволяя Граймсу самому, как и в чёртовом сне, принять решение.       Чёт или нечет.       Жизнь или смерть.       Друг или враг.       Всё или ничего.       — Пап, — некстати влезает Карл. — Она не выдала меня, когда я ставил бомбы. Хотя видела, мы ведь столкнулись лицом к лицу. Будь она с ними, она не стала бы это делать.       Карл буквально спасает её шкуру, но Джейд огорчена такому повороту событий: теперь решение Рика не его личное, а собранное из всякого словесного мусора, что любезно предоставляет его сын. Это не то, чего она хотела. Справедливо заметить, что Рик — единственный человек, которому Джейд в случае чего бы позволила убить себя без возражений. Если он усомнится в ней настолько, если разочаруется и захочет положить тому конец, значит то будет верно.       Несмело вглядываясь в лицо александрийского лидера, она всё ещё ждёт, пока он опустит пистолет или выстрелит, но Рик медлит. Сосредоточено морщит лоб и хмурит брови, косится на сына, словно прикидывая, сколько истины в его словах. Это настолько затягивается, что Джейд умудряется начать разглядывать умотанную свежими бинтами культю левой руки Граймса. Неужели всё настолько плохо, что по-прежнему остаётся необходимость в повязке? Она совершенно не представляет, как выглядят такие раны спустя неделю или месяц, сколько они заживают до привычного для ампутированных конечностей состояния, и как долго доставляют дискомфорт. И ей очень стыдно, поскольку именно в этот момент осеняет пониманием, как много Рик потерял по её вине.       Руку с пистолетом он всё же отводит в сторону, но то, как неохотно он это делает, всё же намекает, что это совсем не окончательное решение. Скорее вынужденное требование здравого смысла, действительное лишь потому, что вокруг творится чёрт-те что.       — В дом, — командует Рик, глядя на сына и указывая необходимое направление движением головы. Потом быстро, словно не желая её видеть, косится на Джейд, ограничиваясь резким: — Ты тоже.       Она даже не обращает внимания, в какой дом они заходят, втроём стараясь скрыться от любопытных глаз и любой опасности, но, оказавшись внутри, её буквально пробивает на ха-ха, которое приходится сдерживать по самым разным соображениям. Это её дом. Её бывший александрийский дом, в котором она проводила свои беззаботные вечера целых два месяца. Не смотря на то, что воспоминания о тех днях словно воспоминания о прошлой жизни — очень туманные и отдалённые, стены всё равно кажутся родными.       — Что ты тут делаешь? — строго спрашивает Граймс. Думая, что это обращено к ней, Джейд уже открывает рот, чтобы ответить, но вовремя замечает, что взгляд Рика направлен на сына. — Я же сказал держаться возле входа!..       Карл насупливается, как воробей на морозе, выражая явное желание вступить в спор, и Джейд понимает, что нужно срочно спасать ситуацию.       — Мы кое-как перегородили центральный вход, — говорит она в защиту своего провожатого, — и вообще, это я его отвлекла. Потому что он утверждал, что знает, где тебя найти. И, как видим, он действительно знал.       Рик переводит на неё взгляд неохотно — его колючий, непримиримый взгляд отдаёт холодом. Холодом арктическим, считай вечной мерзлотой, в которой ничему живому ловить нечего. Эти чистые голубые глаза, всегда таящие в себе тепло и уют, не должны смотреть так, это противоестественно, мучительно. Это становится прекрасной пыткой само по себе, так Рик вдобавок ещё резко добавляет:       — Зачем?       Не смотря на сковавшее её оцепенение, Джейд держится молодцом. По крайней мере, пытается. Интересно, тогда, когда они говорили по рации, Рик сказал, что прощает её за увечья? Или напротив, что не прощает и никогда не простит?       — «Зачем» что? — уточняет она. — Зачем отвлекла Карла или искала тебя?       По сути этот вопрос тут нужен, чтобы потянуть время. Неизвестно зачем, просто хочется. Впрочем, ещё никому не удавалось скрыться от правды и необходимости говорить эту самую правду, поэтому приходится, успокоив внутри что-то пугливо дрожащее, ответить:       — Ниган попытался уволочь меня в Святилище и запереть там. Я не была с этим согласна, и вот я здесь, — помедлив, Джейд добавляет: — без выбора сторон. Считай, сама по себе.       Не нужно быть эмпатом, чтобы догадаться, как сильно Рика раздражает подобная искренность, в которой неопределённости больше, чем правды. К тому же, из этого беглого объяснения, видимо, не совсем ясно, зачем она искала именно его. Граймсу, судя по всему, и хотелось бы это знать, да только он слишком держит себя в руках, безразлично переключая внимание с Джейд на собственного сына.       — Ты должен вернуться на позицию.       — Потому что это «безопасно» и на другом конце города от тебя?!       — Нет, — не смотря на раздражение, тон Рика как всегда спокоен, сдержан. — Потому, что кто-то должен прикрывать тылы и наши спины.       — Но мы ведь почти перегородили вход! Там считай больше нечего делать!       Джейд чувствует себя чужой на этом празднике жизни и в этой отдельно взятой семье в особенности. Подчёркнутое игнорирование от Рика как оплеуха, возвращающая с небес на землю. Возвращающая весьма болезненно и жёстко.       Она пытается во что бы то ни было отвлечься от этого свербения чувств в костях и напряжённых безо всякой причины мышцах, но это непросто. Особенно, в данной атмосфере. Когда Джейд была в Александрии прошлый раз, ещё до того, как стала женой и невольницей Нигана, Рик обмолвился о том, что Спасители вытащили из её дома почти всю мебель. Он не соврал. Здесь правда стало слишком пусто, особенно в сравнении с тем, каким это место помнила Джейд. Заглядывая в проём, ведущий в гостиную, она не может прогнать с сетчатки скупую на детали, но яркую на эмоции картинку, и её невольно поглощает туман воспоминания.

***

      Джейд помнила вечер перед неожиданным, слишком ранним по срокам визитом Нигана к ним. Вечер, когда Рик Граймс, увлечённый общественными делами сильнее, чем когда-либо, пришёл к ней сам. Поговорить. Сообщить какую-то неважную мелочь, вроде на счёт того, с кем Джейд придётся делить общий маршрут следующей вылазки.       Он стоял в дверях, чуть оперевшись плечом о косяк и важно скрещивая руки на груди. Взгляд блуждал, не задерживался ни на чём дольше пары секунд, а глаза подсвечивались искрой лёгкого безумства — такого, когда ты делаешь и делаешь свою работу, и вроде бы всё хорошо, а выходного никак нет, и вместо премии тебе дают ещё кипу работы, и ты её усердно работаешь, не поднимая головы. Под сине-серой рубашкой на мелких пуговицах скрывались опущенные плечи. Седая щетина только-только начинала переходить в бороду, а уже торчала во все стороны, делая лицо помятым. Рик не выглядел как человек, которому смертельно нужен двенадцатичасовой сон, но как человек, которому нужен хотя бы час отдыха — вполне.       Джейд пробурчала что-то дежурное в ответ на то, что он сказал о скорой вылазке, и отступила на шаг, практически командуя:       — Заходи, — она точно помнила, как он замялся, и что медлил, намереваясь отказаться, и потому ей пришлось уговаривать его. — Давай же, ненадолго. Я не отниму много времени.       Из-за всей этой неприятной ситуации со Спасителями времени на прежние разговоры и общение в целом не оставалось — Джейд встречалась с Риком разве что на общих собраниях или мимоходом, когда он, шагая с кем-то рядом, спешил по делам. Они обменивались взглядами, наверное, дня четыре, и упускать имеющуюся возможность остаться наедине Джейд не собиралась. В глубине души она уже ненавидела этого Нигана, не зная о нём толком ничего — даже находясь за сотни миль, гад умудрялся парализовывать Александрию страхом, заставлять Рика работать на износ ради своих людей. И всем этим (иронично, что Джейд почувствовала это ещё тогда) отбирал Граймса персонально у неё.       — Как Карл? — спросила она тогда, сев на диван рядом с мужчиной, состояние которого беспокоило её до неправильного дрожания в груди. До того момента Джейд не подозревала, насколько сильно и отчаянно хочет быть опорой для него.       Рик тихо хмыкнул, поведя своим бегающим, неспокойным взглядом по комнате.       — Ты позвала меня, чтобы говорить о Карле?       — А ты согласишься поговорить со мной о чём-то ещё?       Даже сейчас, искрутив этот момент в своей памяти вдоль и поперёк, Джейд не могла найти ответа, почему тогда это показалось таким хлёстким, интимным. Рик взглянул на неё в упор, прожигая насквозь удивлением, она же смотрела на него в ответ спокойно, с монашеским смирением. Тягучее молчание провисело между ними ещё с четверть минуты, потом Граймс кивнул и, чуть подавшись спиной на диванные подушки, поделился:       — Я не говорил с Карлом с того дня, — без пояснений было понятно, что речь о дне, когда Ниган почти вынудил Рика отрубить руку собственному сыну. — Он вроде как меня избегает, но у меня нет времени разбираться с этим сейчас.       Ощущалось, что это гложет его, но Граймс намеренно не пускал эти эмоции на первый план, не давал волю чувствам и держался отстранённо от собственного сына, чтобы наперекор всему оставаться продуктивным.       — Хочешь, я поговорю с ним? — предложила Джейд.       — Нет.       Она ждала ещё каких-то слов, пояснений, почему он отказывается, но ничего не последовало. Это уязвило. Не сильно, но ощутимо царапнулось о кожу, словно мягкий удар кошачьей лапой из коридорного полумрака. Рик закрылся. Ушёл в дела Александрии, в проблемы каждого отдельного жителя и поиск решений задач, что ставили перед ними всеми Спасители, и даже не замечал, что его собственный панцирь трещит по швам. Граймс перегружал себя даже в мелочах, баррикадировался от личных проблем и продолжал не идти — хромать вперёд. Это восхищало, но беспокоило последствиями.       — Хоть кто-нибудь в последние дни говорил, что тебе стоит отдохнуть?       — Не начинай хотя бы ты, — почти простонал Рик, откидывая голову на спинку дивана и из этого положения глядя на Джейд с подчёркнутой требовательностью во взгляде, — вокруг столько нянек развелось, что тошно.       — Значит, говорили, — утвердила она. Конечно же, за Риком наблюдали десятки обеспокоенных глаз, но Джейд очень хотелось быть чуть полезнее, чем они все. — Ладно. Скажи, сколько времени ты можешь уделить мне, потому что мне нужно… Нужна твоя помощь, короче.       То, как резко он подобрался — самая показательная вещь на свете. Те крохи расслабленности, которые Рик себе позволил, ушли из его позы со стремительностью выпущенной пули, спина выпрямилась, а подбородок потянулся вверх, демонстрируя такую решимость, которая совсем не требовалась в настолько простой ситуации.       — Что случилось? — спросил он спокойно, но Джейд видела, что Граймс взволнован и готов броситься в любой предложенный бой.       Она покачала головой, прикасаясь к его плечу и направляя его напряжённую спину обратно в мягкость диванных подушек:       — Расслабься, ничего не случилось, — она не врала, но, судя по взгляду Рика, он верить в это не хотел, — просто скажи, сколько времени у тебя есть.       — Зависит от того, что тебе нужно, — моментально возразил он, упрямый до невозможности. Джейд закатила глаза, хотя чувствовала не раздражение, а воодушевление. Граймс вообще не умел расслабляться, в этом они были такими разными, что склонить его на свою сторону казалось самым большим вызовом за последнее время.       Тогда она поднялась и ушла, а вернулась с колодой карт, которые тасовала прямо на ходу. Они были совершенно новые, потому что Джейд точно помнила, как скользили глянцевые рубашки и как плотный картон норовил то и дело выскользнуть из пальцев. Это был её личный трофей, с которым она не смогла расстаться в одном из сувенирных магазинов, мимо которого они пробирались совсем недавно. Тогда она не знала, зачем ей эти карты, но потом поняла: именно для того, чтобы в один прекрасный момент сыграть с Риком. В Александрии ей было больше не с кем играть, потому что список дружественно настроенных к ней людей уменьшался, казалось, с каждым днём. А Граймс… что ж, он с самого начала был наиболее вероятной и наиболее желанной кандидатурой для этого действа.       Заметив колоду в её руках, он нахмурился и окинул её недоверчивым взглядом с ног до головы. Ты издеваешься, — говорил этот взгляд, — ты абсолютно точно издеваешься надо мной. Джейд смутилась и от накатившего волнения чуть не выронила несколько карт на пол.       — В общем, — кашлянула она, — мне давно и очень сильно интересно, насколько представители закона хороши в азартных играх. Собственно ты, как полицейский в прошлом, обязан помочь мне в этом разобраться. Уверена, двадцать минут на одну быструю партию у тебя точно найдётся.       Нелепость была визитной карточкой Джейд, но тогда она ощутила, что это слишком нелепо даже для неё. Ком встал поперёк горла, пока она сама готовилась услышать отказ любой степени жёсткости.       — Джейд, я буквально вижу, как до всего этого ты тратила рабочее время своих друзей, чтобы они играли с тобой в карты, — со вздохом произнёс Рик. Голос его звучал как-то изумлённо, словно он никак не мог понять, как эта бредовая идея оказалась у неё в голове и что она там вообще забыла.       Секрет Джейд был в том, что все идеи в её голове были бредовыми и оказывались там неясными даже для неё путями. Этакая изюминка, только не в ней самой, а вместо мозга.       — Думаешь, они были против спустить пару часов на такую ерунду? — неопределённо дёрнула плечом она. Не то, чтобы такое случалось ранее или у неё были такие друзья, но продолжить тему очень хотелось. Губы невольно дрогнули в улыбке, когда Джейд продолжила: — И да. Да, при желании я могу докопаться даже до мёртвого, чтобы он меня развлёк, и что с того?       Рик прикрыл глаза — казалось, эта непосредственность злит и дестабилизирует его, особенно в ситуации, где на глупости тратится его время, которое могло бы пойти на что-то полезное. Джейд уже собиралась капитулировать и признаться, что идея на самом деле не очень, когда заметила, что Рик не злится, а едва сдерживает смех. Её сердце пропустило удар.       — Насколько я знаю, в азартные игры принято играть на что-то, — произнёс Граймс после небольшой паузы. — На что будем играть?       Джейд не ожидала такого быстрого и лёгкого согласия, но не растерялась, когда протянула Рику карты, предлагая раздать их. А после, глядя в серо-голубые глаза напротив, многозначительно объявила:       — На желание. Если предложу играть на раздевание, то это затянется, у тебя явно нет столько времени.       Хорошие карты в тот вечер никак не шли ей в руки. Потенциальных причин было много — от банального невезения и отсутствия сосредоточенности до почти шулерского умения Рика вести игру. Не то, чтобы он жульничал или что-то вроде, но победа досталась ему поразительно легко. Джейд, проигравшая желание, не чувствовала из-за этого обиды, более того — не было даже тревожности и беспокойства, которые всегда копошатся в груди, стоит завидеть перспективу делать что-то по воле другого человека.       — Как-нибудь я отыграюсь, — предупредила она, надувшись скорее показательно, нежели всерьёз. — А пока давай сюда своё желание, я вся внимание.       Отклонившись назад и уперевшись лопатками в спинку дивана, Джейд взглянула на Рика из-под опущенных ресниц, гадая, что же может прийти ему в голову. Тот расслабленно сидел, полуоперевшись о подлокотник, и смотрел в никуда, почёсывая сокрытый под лохматой щетиной подбородок — видимо, ничего не шло ему на ум. Это было даже забавно: благородный Граймс, который вроде и победил в игре плохих ребят, а что с этим теперь делать не знает. Джейд тихо хихикнула, чем привлекла к себе внимание. Теперь Рик смотрел на неё с неким замешательством и беззвучным извинением, но глаза его смеялись.       — Если с идеями совсем туго, можешь по-джентельменски отдать право загадывать желание мне, — весело предложила она. — Я уж точно не растеряюсь.       Рик нахмурился, но в противовес этому в глазах его засветились искры — озорные и яркие, как звёзды на ясном небе. Взгляд прошёлся по Джейд, скользнул быстро, словно неосознанно, пуская холодок по её коже. Кто бы знал, как сильно в тот момент ей было любопытно, о чём он думает — ощущалось в его мыслях что-то принципиально отличное от всего, что было ранее.       В конечном итоге Граймс приглашающе махнул рукой, как бы передавая ход, и в этом скрывалась ещё одна особенность его личности. Джейд бы вот своё желание не отдала. Даже если бы не смогла сообразить сразу, что загадать. Даже если ничего конкретного не было бы ей нужно.       — Так-так, у меня столько вариантов, какой же выбрать? — Джейд разыгрывала активные сомнения, постукивая указательным пальцем по подбородку. Потом подалась ближе без всякого подтекста и заглянула другу в лицо. — Не боишься, что я загадаю что-нибудь безумное?       — Нет, — честно ответил Рик. Последующие его слова сделали ситуацию какой-то мрачной, — безумнее, чем наша жизнь сейчас, уже всё равно не будет.       Он был прав, и от этого было грустно. Мало того, что апокалипсис сам по себе не располагал к хорошей жизни, так ещё и Спасители с этим своим сумасшедшим чуваком с битой не добавляли спокойствия. Джейд, как человеку, от которого ничего не зависело, приспособиться к этому было проще, а вот Рику — невозможно. Ответственность за каждую душонку в Александрии давила на его плечи, прижимала всё ниже к земле и истязала его каждую минуту. Джейд не представляла, как можно так жить, и желание — во многом наивное, осуществимое чисто на словах, — оформилось в её голове в считанные секунды.       — Я хочу, чтобы ты заботился о себе хотя бы в половину от того, как заботишься о других, — выпалила она на одном дыхании.       Граймс не воспринял это всерьёз, отшутился. Пришлось напомнить ему об этом парой минут позже, когда он засобирался уходить.       — Рик, — Джейд поймала его за запястье и выразительно посмотрела в глаза, что в ответ взирали на неё вопросительно. Голос звучал более сиплым, чем ожидалось: — Я серьёзно. Подумай об этом.       — Есть, мэм, — он отсалютовал ей по-армейски, скорее всё так же шутя и рассчитывая отвязаться от неё поскорее, но только это было лучше, чем вообще ничего.       Она широко улыбалась, когда он уходил.

***

      Сейчас он тоже уходит, но Джейд уже следит за ним без тени улыбки. Просто растерянно пялится куда-то в корпус, не решаясь поднять глаза. Он проходит совсем рядом с ней к выходу, а она перебарывает в себе желание схватить его за руку.       На плечи наваливается опустошённость: вот ты хотел, стремился к чему-то и рвался в бой, а вот стоишь как неприкаянный, пытаясь понять, с какого именно момента пропасть стала непреодолимой. Ситуация, закрутившая их в мясорубке событий, обостряется личной драмой, пахнущей выглаженными в ровное полотно упрёками и солёной, как слёзы, бесцельностью. Одиночеством. Джейд не знает, как это исправить.       Она готова выть от того, насколько ей нужен Рик, его благосклонность и его одобрение. Нужен мутный задумчивый взгляд, поразительно теплеющий и загорающийся светом в определённые моменты; твёрдая жилистая рука — не обжигающе горячая звериная лапа, как у Нигана, а тёплая опора, не дающая упасть в бездну; мягкая осуждающая интонация и перелив тембра, когда он на выдохе произносит её имя. Джейд нужно всё это, но она давно этого лишена. Лишена, к слову, абсолютно справедливо. Если бы она только знала, что будет испытывать такую горечь, оказавшись у финальной черты, то ни за что не позволила бы наваждению охомутать себя в самом начале.       — Хочешь уничтожить Нигана — уничтожь Люсиль, — негромко бросает она вслед Рику. Слышит, что он останавливается. Поворачивается сама, позволяя их взглядам в который раз встретиться в неловком танце.       — Я планировал просто выстрелить ему в голову, — решительно и твёрдо, без сомнения. Безапелляционный тон Граймса заставляет вздрогнуть и опустить глаза, словно боясь, что в них можно прочесть слишком много.       Справедливости ради: Джейд не хочет Нигану смерти. Её ненависть и злоба живут внутри, заняв оборонительные позиции, а те крохи нежности, взрощенные редкими, а оттого такими запоминающимися спокойными моментами, мешают жаждать пролития его крови. Когда-то это было идеей фикс, но не теперь. Теперь Джейд видела самые нелицеприятные стороны Нигана и то, как отчётливо они могут контрастировать с его разбитой, но всё ещё такой цельной человечностью. Она согласна на… Унижение для него, удар по самой болевой точке путём сожжения Люсиль, любой расклад, где ему будет больно так сильно, что этот гад будет ползать и скулить, посылая проклятия сквозь стиснутые зубы. Но всё же не смерть. Нет.       — Это другое, — возражает Джейд, зная, что не имеет права озвучить свои взгляды вслух. — Ты про «убить». Я про «уничтожить».       В глазах Рика зажигается понимание, да и в целом смотрит он теперь как-то странно. Где-то на дне этого взгляда даже можно найти отголоски того, как они смотрели друг на друга раньше. Чуть вопросительно и с сомнением, немного едко, но всё же до боли знакомо, доверительно, по-приятельски. Всё хорошее, от чего как у школьницы трясутся колени, впрочем, быстро исчезает за льдистой холодностью голубых глаз. Рик морщит лоб и подбородок, сухо безразлично кивает, скрывается за дверью. Карл тенью следует за отцом.       Джейд остаётся одна в доме, который больше не принадлежит ей, будучи человеком, который тоже не принадлежит сам себе. Ирония, бессердечная ты сука!.. Да, она погрязла в разборках двух сторон, найдя что-то своё в каждой, и окончательно лишилась личности, но так бессовестно тыкать в это было необязательно. Джейд стыдно за то, что позволила с собой сделать. Она поддалась Нигану, параллельно подкрепляя своё нездоровое влечение к Граймсу, и как-то оказалась в точке, где чувствовала себя никем в отрыве от них обоих. Это паршиво. Обидно. Больно. Джейд готова поспорить о том, что страшнее — забрать жизнь или забрать личность.       Рик был белым пятном. Ниган — чёрным. А Джейд застряла где-то между ними, в самой середине этого дурацкого спектра. Безликая, пустоголовая, ничего из себя не представляющая. Серая. Никакая.       Чёртов полутон, который можно вычеркнуть в любой момент и ничего не изменится. Серый цвет не несёт в себе ничего. Обычная пустышка, которую включили в спектр для галочки, ни больше, ни меньше. Он оттеняет блескучий, режущий глаза белый. Делает немного светлее непроглядный мрак чёрного. Но по сути далёк и от одного, и от другого, не заслуживает даже стоять с ними в одном ряду. Серый был пятном, на которое напрасно тратили время — он не имел в себе посыла, послания, сути. Просто промежуток между белым и чёрным, не совсем осознающий, что он тут забыл и абсолютно не понимающий, как дотянуться хотя бы до одного из благородных цветов.       Вот, кто такая Джейд.       Она выскакивает на улицу, в приступе безумства хватая губами окутанный парфюмом Смерти воздух, но даже отдышаться как следует не успевает: сильный удар миниатюрного тела, налетевшего из-за угла смертоносным ураганом, сбивает с ног. Приложившись о землю головой, Джейд не сразу удаётся идентифицировать нападавшего. В глазах поблёскивает темнота — удар о приборную панель от Сары и вот это издевательство наверняка суммируются, обеспечивая очередное сотрясение мозга. Веки слипаются от усталости, но в подобных ситуациях спать не принято — тело инстинктивно выбирает вариант «бегство», и Джейд отползает на пару дюймов, снизу вверх оглядывая противника. Облегчённые берцы из тёмно-коричневой матовой кожи, затёртые однотонные джинсы на явно женских ногах, лёгкая рубашка с блестящими кнопками, которая сидит в натяжку в плечах. Достаточно мощный плечевой пояс. Длинная гусиная шея, жёсткое сухое лицо со смуглой кожей, вдобавок раскрасневшейся в бою. Короткие волосы, подстриженные с сомнительной претензией на каре. Горящие глаза, намекающие, сколько болезненно-личного в этом нападении.       — А тебе-то я когда дорогу успела перейти?! — голос звучит так, будто она веселится, но Джейд недоумевает. В самом деле, она не помнит ни единого конфликта с Мэгги, однако та вознамерилась сводить какие-то свои счёты.       Перед ответом — пинок ногой в солнечное сплетение.       — Гленн, мой муж, — в стальном голосе Мэгги ни единой эмоции. — Помнишь его? Ниган разнёс ему голову той ночью.       Конечно, она помнила Гленна. Они, как и с остальными членами группы, не были особо близки, но этот азиат один из немногих производил впечатление непредвзятого человека с башкой на плечах. Только это не отвечает на поставленный вопрос.       — Ты что, ёбнутая? — шипение Джейд из-за боли походит на змеиное даже чуть больше, чем шипение самой змеи. Она заходится кашлем и выплёвывает логичное: — Я тут при чём?!       — При том, что легла под этого подонка, стоило ему поманить пальцем! — отчаянная злость, горячим потоком слов выливающаяся наружу, даёт понять, что внятно побеседовать им не удастся. — И даже не использовала это, чтобы отомстить.       — За кого я должна была мстить? За твоего мужа? — какой же это бред в самом деле! — Какое мне до него дело?       Мэгги сама плохо тянет на Мать Терезу, оттого бредовее её осуждение, которое не входит ни в какие рамки. Выхватывая пистолет, она резким движением руки наставляет его на Джейд.       — Абрахам и Гленн мертвы, а ты кувыркалась с чудовищем, убившим их, чтобы держать свою задницу в тепле! — дуло немного ходит из стороны в сторону. Судя по всему, руки Мэгги дрожат от охвативших её эмоций.       Джейн Дуглас была права, когда говорила, что любая александрийская шавка захочет откусить от Джейд кусок побольше. Неизвестно, чего жёнушка Гленна хочет добиться: то ли в злости пристрелить её прямо тут, то ли использовать как винтик возмездия, оттащив поближе к Нигану и покончив с ней на его глазах. Очевидно, что ничего хорошего в планах Мэгги нет, и Джейд теряет терпение оттого, как свободно кто-то чужой рассуждает о перенесённых ею трудностях. «Держать задницу в тепле», это что вообще за глупость такая?! В отличие от всех этих тварей, что прятались за спиной Рика, она была в самом пекле. Одна. И даже если она провалилась, даже если начала спать с Ниганом и получать от этого какое-то извращённое удовольствие, никто не смеет судить об этом и тыкать в то, что и без того причиняет неудобство.       Джейд плевать, что эта скорбящая по потерянной любви истеричная сука наставляет на неё пистолет — в конце концов, Мэгги не единственная, кто теряет кого-то на этой войне. Ниган и Рик могут потрошить друг друга в эту самую минуту, пока они тратят время на тупое выяснение отношений и пререкания о тех, кто давно мёртв. А когда речь идёт об этих двоих, белом и чёрном, так явно разложивших её жизнь на цветовую гамму, в Джейд намертво выключается инстинкт самосохранения.       Из своего наполовину сидячего положения она бросается на таран — бросается прямиком в ноги, обхватывая чужие бёдра чуть повыше коленей двумя руками, как если бы хотела очень-очень крепко обнять кого-то, и рывком тела заваливает Мэгги на спину. Пистолетный выстрел, просвистевший мимо и улетевший намного выше предполагаемой цели, выдирает из ушей любые звуки, оставляя пульсирующую в тон ударам сердца тишину. Острой коленкой Джейд прилетает по зубам, она в свою очередь карабкается вверх, чтобы вцепиться в руку с пистолетом и не позволить осуществить очередной выстрел. Мэгги уделает её и в рукопашной схватке — очевидно, что в этом вопросе она куда более прокаченная и умелая, — но огнестрел стоит сразу вывести из уравнения в виду его особой травмоопасности.       Сильное жилистое запястье выкрутить непросто: Джейд прилагает максимум силы, но из-за активного сопротивления едва справляется, поэтому приходится помочь себе, схватившись ещё и за корпус пистолета, который Мэгги никак не хочет отпускать. Если та сейчас дотянется до курка и нажмёт на него, то может ненароком отстрелить Джейд пальцы. Вот такая весёлая у них потасовка.       Когда удача наконец-то начитает сопутствовать в задуманном, Мэгги решает сделать ход конём. Головой, если быть точнее. Её небольшой, но больно уж крепкий лоб врезается в лицо Джейд с силой, соизмеримой разве что удару на скорости сто километров в час. Куда именно она попадает — не разобрать, ведь по швам трещат все-все сочленения костей черепа. Пульсирующая тишина в ушах оборачивается треском барабанных перепонок, перцовым жжением в глазницах и смутным ощущением падения. Мэгги лёгко отпихивает её в сторону.       Джейд скатывается на бок и выставляет руки перед собой как раз вовремя, чтобы помешать летящему в неё кулаку достичь цели. Плечо, уже пострадавшее сегодня, прошибает судорожным высоковольтным током, но его капризы приходится не брать во внимание. Смутно улавливая движение пистолетом (очевидно попытку навестись), Джейд снова бросается на опережение, хватая противницу за запястья и пытаясь увести оружие в сторону. Чтобы облегчить это дело и наконец преуспеть, приходится укусить Мэгги за маячащее прямо перед носом обнажённое предплечье. Со всей дури, разумеется до крови, брызнувшей в рот, и негромкого визга. Чужая рука мгновенно теряет былую хватку, позволяя выхватить пистолет. Эта маленькая победа значит очень много, да только посмаковать её вдоволь не удаётся: следует удар по рукам, причём такой внезапный, что Джейд даже не успевает понять, какой частью тела Мэгги бьёт. Пистолет вылетает из пальцев, отлетает в сторону от них, затерявшись в пыльной жёлто-зелёной траве. Ситуация «дерьмо» потому, что это был единственный шанс заполучить преимущество, и «джекпот» потому, что они теперь одинаково безоружны.       — Успокойся! — сбивчиво пытается образумить взбрыкнувшую вдову Джейд. — Мне жаль, что Гленн умер. Но не я его убила. Хватит вымещать это на мне, дура, мать твою!       И то ли слова она подбирает какие-то не те, то ли потонувшую в ярости Мэгги хрен вразумишь, но через мгновение сильный удар наотмашь в который раз меняет расстановку сил. Хотя из-за звона в ушах пространство становится довольно относительным и направление оценивать сложно, Джейд точно знает, что её заваливает назад. Откуда-то на её лице хлещет горячая, как кипяток, кровь, которая растекается на языке горьким привкусом ржавого металла.       Они кубыряются по земле, озверевшие каждая по своей причине. Битва бессмысленная во всех отношениях, но это не останавливает: за пинком следует удар, за ним — пинок. Порочный круг из ног, локтей, сбитых кулаков, окровавленных зубов и ногтей. Джейд пропускает гораздо больше. Ощутимо сдаёт позиции. Дыхания не хватает уже на простейшее резкое уклонение, будь то движение головой или уход в сторону; тело болит и ноет, такое ощущение, что разбитое лицо и полученные ранее увечья пожирают издевательски дрожащие языки пламени.       Мэгги первой надоедает эта болезненная игра, и она спешит её окончить. Правда, не тем способом, который устроил бы их обеих. В её руках чёрт знает откуда оказывается нож, — может, она вытащила его из ботинка или из-за пояса, — и Мэгги, придавив Джейд к земле весом собственного тела, пытается им воспользоваться. Лезвие в тусклых пятнах крови и грязи, но не возникает сомнений в степени его остроты. Ни единого, чёрт возьми, сомнения. Упираясь в занесённые для удара руки, Джейд чувствует, как дрожат её собственные. Она не выдерживает того напора, с которым смерть прорывается к ней сквозь все препятствия.       Громкий хлопок выстрела заставляет вздрогнуть и невольно пустить слезу: Рик где-то рядом и где-то рядом стреляют, значит что-то происходит. А она валяется здесь, в жалких метрах от событий судьбоносного характера, намереваясь получить ножевище в глаз и сдохнуть мгновенно. От несправедливой ошибочности ситуации Джейд издаёт стонущий грудной звук, переходящий в рык сквозь до боли стиснутые зубы. Несправедливо! Мать твою, как же несправедливо сдохнуть в шаге от цели! Она продолжает упираться руками в руки Мэгги, пытаясь удержать нож от своего лица как можно дальше, хотя внутри уже окончательно сдаётся. Лезвие подползает всё ближе. Сквозь пелену подступивших слёз лицо противницы, перекошенное злобой, кажется хтоническим.       Чтобы не видеть позорного проигрыша не только в конкретной битве, но и в целом — в своей жизни, Джейд зажмуривается до вспышки сепии под веками. Ровно в этот момент что-то происходит: напряжённые мышцы Мэгги обмякают, а руки, нацелившие нож, удаётся с лёгкостью, без усердия увести от себя. Когда девушку заваливает в сторону вслед за её оружием, приходит понимание, что что-то тут нечисто, и заслуги Джейд в том, что она всё ещё жива, нет. Её кто-то спас. В тесной груди оживает и принимается метаться страх: только бы не Ниган, боже, только бы не он! Увидеться с ним при таких обстоятельствах смерти подобно — он же, как и пророчила Джейн Дуглас, спас её только для того, чтобы прикончить за очередное непослушание собственными руками. Боязливо открыв глаза, Джейд тут же с облегчением выдыхает. Вместо чёрной искусственной кожи на плечах её спасителя обычная хлопчатобумажная футболка с логотипом Rolling Stones и тонкая нейлоновая ветровка нараспах. Вместо седеющей щетины — щетина рыжеватая, по длине вполне себе тянущая на бороду. В руках не изящная красотка Люсиль, а начищенный автомат, прикладом которого Мэгги, вероятно, и прилетело по голове.       — Майк!.. — Джейд не удаётся скрыть своего изумления. Она не ожидала встретить его и тем более не ожидала, что тот решит ей помочь.       — Собственной персоной, — горделиво подтверждает тот. — Пробегал мимо и решил помочь по старой памяти.       Его располагающе протянутая ладонь помогает ей встать. От изменения положения тела кровь ударяет в голову, темнеет в глазах. Джейд дёргает подбородком, пытаясь быстрее «протрезветь» после такой неудачной для неё драки, но становится только хуже. К скачущему затемнению зрения добавляется головокружение и мерзкий комок в горле.       — У тебя могут быть проблемы, если кто-то видел… — рассеянно, но весьма логично бормочет она. — Александрийцы взяли тебя к себе, но это не значит, что они доверяют перебежчикам.       Определённо: когда человек из штаба Нигана, сменивший сторону совсем недавно, глушит прикладом своих новых «друзей» это не идёт на пользу его репутации. Тут не нужно семи пядей во лбу, что это понять.       — Приставленного ко мне надзирателя убило в первые десять минут боя, — отмахивается Майк, — так что порядок. Я теперь хороший парень, воющий на стороне хороших ребят, так что могу спасти хорошего человека от смерти.       У Джейд нет желания выяснять, зачем Майк впрягся, потому что ей в сущности плевать на причины. Спас — спасибо. Если те недолгие, в основном с подачки Тани, пересечения в Святилище с ним дали такой результат — прекрасно. Возможно, их объединило пассивное стремление искать выходы из клетки, в которую их всех засунул Ниган, а возможно — общее недовольство методами лидера Спасителей. Не важно.       — И что делать с ней дальше? — короткий кивок в сторону Мэгги. — Ей ну о-о-очень хотелось меня убить, поэтому она решит закончить начатое, когда очнётся.       — Я вмазал несильно, так что очнётся она довольно быстро, — чешет затылок Майк. — Меня она не видела. А ты найдёшь Граймса и в два счёта окажешься под его крылом. Она, даже если захочет, не сможет ничего противопоставить, если их лидер будет за тебя.       Джейд совсем забыла, что Майк один из немногих Спасителей, кто прекрасно осведомлён о том, что на самом деле происходит в этом исковерканном треугольнике: в виду того, что он частенько катался за Ниганом, он видел часть их общих разборок. Таких, например, когда она сбежала и укрылась в Александрии, а Ниган заявился, устроив шоу с «семейным» обедом и смертельными ультиматумами, в ходе которых Джейд пришлось предложить себя на роль его очередной жены. Правда, как бы много Майк не знал… Он не знал всего. И оттого считал, что ситуацию возможно разрешить, лишь заручившись поддержкой Рика. Сложность была в том, что Граймс больше даже не смотрел на неё внятно. Только бросал странные непонятные взгляды, как на опасную шизофреничку, которая в своём бреду творит то, от чего страдают все.       Дёрнув головой в смутном кивке, Джейд понимает, что у неё нет желания что-то говорить по этому поводу. Она даже готова закрыть глаза на то, какая уверенность сквозит в словах Майка о Граймсе — он явно уверен, что победа будет за александрийцами, а бывшим соратникам придётся распрощаться с прежним лидером или умереть. Хорошо это или плохо, Джейд не знает.       — Ладно, — соглашается она и, прежде чем шагнуть назад и уйти, добавляет: — если нам двоим повезёт, ещё увидимся.       Хорошая часть всего этого — вокруг почти нет людей. Основная часть народу собралась в центре Александрии, где творится поистине месиво, и Джейд искренне благодарна Карлу, ведь тот помог обойти эти баталии по дуге. Таких масштабных драк она всегда боялась, и не только потому, что риск получить случайную пулю возрастал в разы. Озверевшая толпа, зациклившаяся на жажде крови, была плоха сама со себе.       Пытаясь определиться, в какую сторону стоит двигаться, приходится напрячь все-все свои извилины, но этого всё равно недостаточно: сложно быть рациональным и здравомыслящим, когда тело болит и кровоточит от полученных ран, а эмоции раздирают душу на части. Направление движения Джейд по сути выбирает вслепую, по внутреннему наитию, и целенаправленно движется туда, пока не решает развернуться. Она крутит головой почти как сова, чуть ли не на триста шестьдесят градусов, рассчитывая увидеть хоть что-то, что позволит ей прекратить метаться из стороны в сторону.       Рик был здесь какое-то время назад, а теперь будто канул в Лету. Беспомощность даже в таком вопросе злит. Неужели так просто потерять из виду того, кто так важен в эти минуты? Ужасающие мысли одна другой хуже таранят голову Джейд до тех пор, пока какой-то звук — непонятный, его не идентифицировать, — не долетает до её ушей.       Остолбенев на секунду, тело тут же бросается к его источнику. Ноги переходят на бег, а сердце уходит в пятки далеко не из-за развитой скорости и быстроты движения, а из-за всё того же пресловутого страха. То, куда она прибегает, уже не считается территорией Александрии — это холмистая местность, лежащая прямо за её погнутым забором. Лист металла в месте, где Джейд выбирается, вырван из земли с мясом, прожжён и покрыт копотью. Видимо, Ниган зашёл не только с той стороны, с которой его ждали — с главных ворот, но и ворвался с тыла, используя ту самую взрывчатку, которую готовила Сара. Хитрый сукин сын!       Джейд оглядывает открывшиеся перед ней зелёные пейзажи, точно уверенная, что звук шёл откуда-то отсюда. Она неуверенно идёт вперёд, уже думая, что это было что-то неважное, не нужное ей, но вдалеке виднеются две подвижные точки, два силуэта, которые отпечатываются на сетчатке и болезненным импульсом попадают в мозг. Она забывает, как дышать, двигаться, моргать и смотреть. Тёмная пелена застилает глаза, а тело сдаётся, подгибая колени и рискуя уронить Джейд в самый крепкий обморок в её жизни.       Но она почему-то продолжает стоять. Как человек, превратившийся в каменное изваяние, увидев Медузу Горгону.       Здесь, если уж на то пошло, Горгон две. Они стоят возле единственного в поле зрения дерева, которое добавляет ситуации такой странный флёр фатальности, что приходится стискивать зубы, лишь бы ненароком не закричать в голос и не выдать себя.       Плотной, как хорошего тумана, темноты становится чуть меньше. Окружающий мир становится цветнее, объёмнее и… ближе. Может, Джейд подошла, пока была в этом коматозе, может, смогла проморгаться и сфокусировать взгляд — она не знает. Рик стоит к ней спиной. Его силуэт, непривычно ссутулившийся и непривычно без руки, вызывает огромный прилив жалости. Желание прямо сейчас приблизиться и во что бы то ни стало оттащить двух мужчин друг от друга, не позволить Нигану больше творить такие вещи с тем, кто ей так дорог, становится запредельным.       Джейд стоит. Действительно стоит, хотя её мышцы прямо-таки гудят оттого, как сильно хотят напрячься и сдвинуть тело с места.       Ниган — к ней лицом, но очевидно, что не видит. Его взгляд устремлён не в даль, на однообразные холмистые пейзажи и полыхающую где-то Александрию, а прямиком на лицо своего главного врага. Что-то в его позе, — то, как он чуть-чуть наклонен набок или прижимает к корпусу правую руку, — наталкивает Джейд на мысль о том, что он может быть ранен. Внутри неё сжимается от беспокойства. Чёрт возьми, она не хочет беспокоиться за него! Она не…       Она шмыгает носом, понимая, что собственные чувства предают её. Ниган или Рик. С одним из них, она точно это знает, сейчас будет покончено. А она стоит. Смотрит. И беспокоится до трепыхания сердца за них обоих. Потому что конец, которого они все ждали, окончание этого сложного периода — страшен. И действительной своей частью, и грядущей частью, которая никому пока не известна.       Они говорят. Два лидера враждующих общин, ненавидящие друг друга, просто говорят. И, хотя невозможно разглядеть их мимику с такого расстояния или услышать хоть крошечный обрывок разговора, всё же ясно, что речь идёт не о возможном перемирии. Перемирие как раз таки невозможно.       Джейд скользит глазами по пространству, пытаясь понять, почему в руках Нигана нет Люсиль и где оружие Рика, почему они стоят друг напротив друга совершенно безоружные. И, когда она, не разобравшись, возвращает взгляд к их силуэтам, ноги намертво врастают в землю. Потому что Ниган смотрит. Смотрит прямо на неё.       То, с каким пренебрежительным чувством он закатывает глаза, она явно додумывает, но почему-то точно уверена, что закатил их, когда увидел её. В том, что Ниган смотрит на неё, а не куда-то ещё, не возникает сомнений, он даже перестаёт говорить. Наверняка мечтает добраться до Джейд и закопать её. Прямо тут. Прямо живьём. Брезгливое движение его ладони в её сторону, шевеление губ — и вот поворачивается ещё и Рик. В этот момент приходит понимание, как сильно она ненавидит их обоих за то, что они заставляют её переживать такие катаклизмы. За то что они, такие разные, настолько по-разному обращающиеся с ней, делают в конечном итоге одно и тоже — убивают её.       Джейд вздрагивает, когда что-то крошечное и холодное касается её щеки. Её удивляет эта прохлада, но не удивляет, что это слёзы. Пока ещё редкие, которые она попытается сдержать, но в последствии ей вряд ли это удастся.       Рик долго не задерживает на ней своего взгляда, отворачивается. Ниган же напротив пялится сверх необходимого, но в конечном итоге сдаётся и он, возвращаясь к тому, что было прервано. К разговору. Хоть бы слово из него услышать!       Рассудив, что раз они оба её видели, то весь смысл держаться вдалеке пропал, Джейд решает подобраться немного ближе: не настолько, чтобы её можно было как-то привлечь к происходящему, а достаточно для того, чтобы она могла лучше видеть и, если повезёт, хоть чуть-чуть слышать. Земля — отчего-то влажная, хотя дождей не было довольно давно, — пружинит под ногами. Подошва по ней скользит и то, что Джейд спускается с холма, не съехав на жопе, уже можно считать чудом.       Ниган говорит что-то, и с этого расстояния уже можно заметить, как меняется его мимика и жестикуляция. Одной рукой он действительно двигать не спешит — она, похоже, и впрямь пробита или прострелена кем-то; но и вторая вовлекается в процесс общения постольку-поскольку. Не похоже, будто он задумал что-то и собирается напасть, что очень, очень странно. Глаза неотрывно следят за Риком, а уголок губ тянется вверх в излюбленной и одновременно столь ненавистной дьявольской ухмылке. Было сказано что-то едкое, однозначно. Поэтому Ниган теперь просто стоит, довольный собой, и наблюдает за реакцией.       Рик долгое время не шевелится. Эмоции на его лице Джейд не видны, ведь он по-прежнему стоит к ней спиной, поэтому она может заметить только, как он качает головой. Давая отрицательный ответ или не соглашаясь со сказанным. А потом его единственная рука заводится за спину.       Дольше положенного Джейд думает, что это может значить. Когда её осеняет, а страх откликается щемлением в каждой клетке, она сдвигается вперёд, надеясь помешать этому. Отвлечь. Вскрикнуть. Обратить на себя внимание. Сделать хоть что-нибудь. Но она не успевает: рука Рика взметается. В пальцах точно что-то блестит, то ли какое лезвие, то ли осколок.       Ниган пошатывается с ужасающим хрипом, таким громким, что его идеально слышно даже на расстоянии. Из его горла начинает хлестать — в таких количествах это уже не просто кровь, а кровища. Джейд по инерции проходит, считай пробегает пару метров, но потом останавливается так, как если бы перед ней выросла невидимая, но очень крепкая стена из камня, а она ударилась о неё лбом. Зачем теперь подходить? Что-то делать, когда всё решено?       Сменяемость эмоций под кожей дезориентирует, от осознания произошедшего в глазах пощипывают слёзы. Вот так всё закончилось. Рик победил.       Ниган заваливается на колени и, пожалуй, этому стоит радоваться, стоит прямо-таки отпраздновать, что он наконец слаб и уязвим, получил, что заслуживает, но совсем не получается испытывать от этого факта радость. Скорее смятение. Непонимание. Ниган даже не предпринял попыток атаковать, а Граймс с лёгкостью сделал это, нападая на безоружного и заранее зная, насколько велик шанс покончить с ним.       Моральные принципы Джейд находятся в такой сумятице, что ей приходится напомнить себе, как около двух часов назад она сама убила ни в чём не повинную безоружную Сару, не ожидающую нападения. Приходится напомнить себе, как Ниган отрезал Рику руку, а после принёс её ей в мерзкой коробочке с бантом. Всё, что происходило сейчас, было чем-то обусловлено, они все имели моральное право на то, чтобы вести себя так ужасно, но это всё равно не укладывается в голове. Исход войны кажется нечестным, и Джейд не знает почему. Чёрт возьми, если уж на то пошло, она даже не знает, как относится к тому, что Ниган прямо сейчас истекает кровью из перерезанного горла, как свинья, которую забивают на мясо! Чудовище, причинившее им столько боли, сейчас захлёбывается и задыхается, и по идее тут уместно радостное чувство возмездия или на худой конец стойкое безразличие, но ничего этого нет. Есть только какая-то неопределённая горечь и слабость во всём теле. Которая, правда, была бы намного сильнее, окажись на месте лидера Спасителей лидер Александрии.       Чьи-то сильные, липкие от пота руки хватают Джейд сзади. Она не успевает и шевельнуться, не успевает начать отбрыкиваться, когда её голова оказывается в захвате между мускулистым плечом и предплечьем мужской руки. Удерживая в таком положении, требуется всего три секунды и один резкий рывок для того, чтобы сломать шею. Осознание этого заставляет вытянуться по струнке, стать полностью обездвиженной, чтобы, не дай бог, не дать повода.       — Подкрасться со спины вздумала? — хрипит чей-то голос ей на ухо, и Джейд прямо сейчас не может вспомнить, кому он принадлежит.       — Подкрасться?! Я стою тут почти сорок ёбаных минут, — в панике и злости визжит она, опуская ладони поверх напрягшихся мышц, из-за которых захват выходит таким тесным и удушающим. Глупо думать, что кто-то станет её слушать.       На шум реагирует Рик — признаться, Джейд только и хотела, что привлечь его внимание, ведь это единственное, способное ей помочь. Обернувшись, он мажет взглядом по ней, а после зыркает на того, кто удерживает её. Но ничего не говорит. Поднимает перед собой окровавленную руку и медленно сжимает её в кулак, словно видит и управляет собственным телом впервые. Лицо его почему-то потерянное — кажется, он вообще не видел ни Джейд, ни того, кто её держал, хотя секунду назад смотрел прямо на них. Сейчас же его голова повёрнута в сторону.       Приходится скосить глаза, чтобы проследить за направлением его взгляда. На холмах, где ещё совсем недавно стояла она, теперь стоят люди — явно не все из тех, кто принимал участие в сегодняшней бойне, но и явно больше, чем жалкая пара человек. Там и Спасители, и Александрийцы. Джейд умудряется разглядеть Дуайта, который не понятно на чьей стороне воевал, и Майка, который стоит рядом с Мэгги, поддерживая ту под локоть. Видимо для того, чтобы не спалиться, ему пришлось разыграть роль учтивого спасителя, который пришёл уже после того, как Мэгги вырубили, и помог ей прийти в себя.       Рик смотрит на них всех — какое-то решение, мечущееся в его голове, требует тщательной оценки. Когда она проведена, Граймс делает шаг вперёд, взмахом окровавленной ладони указывает себе за спину и говорит:       — Спасите его, — а после смотрит на Джейд. Секунду. Две. Три.       Она знает, что это решение принимается не ради неё; здесь она как лошади пятая нога — нахрен не нужна, но всё же глубокое тёплое чувство благодарности затуманивает разум. Рик всё тот же. Он умеет быть выше вещей, которые притесняют и ущемляют его. Понимает, где должна оканчиваться месть. Джейд даже теряет злобу из-за того, что он не вытащил её из захвата кого бы то ни было — злость растворяется в сладостном спокойствии, чувстве истинной завершенности. Рик поставил Нигана на место. Заставил истекать кровью на коленях, на глазах у всех, но не забрал жизнь, одновременно и унизив ещё жестче и острее, и проявив несказанное милосердие.       Отвлекаясь на свои эмоции, которые впервые за сегодня сугубо положительные, Джейд не сразу замечает, что из толпы никто не выходит, дабы исполнить просьбу Рика о спасении Нигана. И она не знает, что с ними не так, почему именно это решение они так хотят оспорить. Хотя последнее, конечно, знает, просто не хочет в этом признаваться. Позабыв о захвате, в котором находится, Джейд рвётся вперёд сама, мол она способна осуществить все необходимые спасательные действия без чьей-то помощи. То, как в этот момент забывается о дрожи, с которой она в прошлый раз перетягивала его раненое, фонтанирующее кровью бедро, стоит занести во все-все книги будущего, ведь это настолько показательно, что можно ставить в пример.       — Не так быстро, — выплёвывает человек, который её держит.       Смутно Джейд начинает понимать, кому принадлежит хрипящий голос, звучащий прямо возле её уха. Неприятный и пренебрежительный, от него её всегда трясло. Дэрил.       — Блядский ты гадёныш, лучше бы Ниган притопил тебя в том унитазе, который ты убирал в Святилище! — отчаянно плюётся рядом Джейд, пускай и понимает, что делает себе только хуже.       Какое-то мимолётное, неуловимое движение, и вот её голова уже запрокинута и обездвижена в таком положении. Хруст шейных позвонков достоверно объясняет, насколько ситуация близка к перелому шеи.       Джейд шмыгает носом. Она ненавидит этого мудака Дэрила, что всегда мечтает ей подосрать, и ненавидит каждого из замерших в недоумении. За то, что они не шевелят и пальцем. Не помогают тому, кто сейчас теряет последнюю кровь. То, что Рик не предпринимает ничего в отношении неё, также вызывает какую-то разновидность ненависти. Сиюминутную, обжигающую холодом кончики пальцев.       Кто-то всё же сдвигается с места и шагает по направлению к Нигану — Джейд не может видеть этого, поскольку голову её держат в таком положении, что смотреть она способна разве что в небо, — поэтому понимание происходящего приходит вместе со звуками. Точнее, вместе с одним-единственным воплем возмущения Мэгги, которого достаточно. Воплем, который в Джейд отзывается таким всепоглощающим облегчением, которого она не испытывала никогда прежде. Теперь ей ничего не страшно. Даже окончательное сумасшествие и смертная казнь больше не трогают ни одну струну души.       Рик говорит что-то Мэгги, та отвечает, следует перепалка на высоких тонах. Эта дрянь пытается оспорить принятое решение, упоминая убитого мужа и что-то ещё, какой-то бред, который для неё, видимо, кажется очень важным. Если бы от этой женщины хоть на йоту зависело судьба сегодняшнего противостояния, то все Спасители, даже те, что перешли на сторону Александрии, в конце дня были бы казнены самым жёстким и бескомпромиссным образом.       — Тебе мозги что ли промыли? — на памяти Джейд Мэгги ни разу не обращалась к Граймсу в таком осуждающем, чуть пренебрежительном тоне. Кожа тут же неприятно загорается — видимо, на неё направлено слишком много взглядов. Конечно, кто ещё тут способен «промыть мозги»! — Наши люди умирали. Ты, Рик, потерял руку. Александрия полыхает, и ты говоришь, что никто за это не ответит?       — Мы победили. Это и есть ответ.       — У тебя странные представления об ответах, — никак не успокаивается Мэгги. — Или мы убьём того, кто за это ответственен, или того, кто ему дорог. Вот, как мы должны поступить. Око за око.       Джейд не может оправдать кровожадность этой женщины, ведь то, что она предлагает мало того, что является тупым и бессмысленным, так ещё и наглым. С каких пор у неё столько смелости и авторитета, что она лезет и пытается оспорить принятое Риком решение, неизвестно.       Остаётся только вслушиваться в эти спорящие голоса и смотреть в небо, отрешённо разглядывая серо-белые облака.       — Сегодня больше никто не будет умирать, — громко и твёрдо, тоном истинного лидера, который обращается к своим людям и собирается держать ситуацию до самого конца. Возможно, это обращение ко всем, собравшимся здесь, а не реплика для одного единственного диалога. — В этом больше нет необходимости. Все желающие перейти на нашу сторону — могут сделать это. Несогласные в праве уйти, если опустят оружие и не попытаются доставить проблем.       Только сейчас Джейд по голосу Рика понимает, какой он измождённый, в каком ошеломлении до сих пор пребывает, и Мэгги намного сильнее хочется оттащить, и заткнуть её рот, чтобы она не лезла к нему сейчас, а захлопнулась и дала всем передышку.       — Почему же нет необходимости? — взвивается она, всё так же недовольная.       От того, как резко Дэрил выпускает её из своих медвежьих удушающих «объятий», Джейд охает и почти теряет равновесие. Всё же устояв на ногах, скользит взглядом по пространству, замечает, что Мэгги наставляет на неё пистолет. Опять. Грёбаный день. Это не война и не бойня, а какой-то порочный круг — новый круг ада, на который её засосало, где всё повторяется и повторяется.       — Почему мы должны оставлять в живых вот например её? Она игралась с твоим доверием, а страдали из-за всего этого мы. Эта дрянь кувыркалась с Ниганом, чтобы быть в безопасности, а мы все еле сводили концы с концами.       Рик делает несколько шагов по направлению к Мэгги: этого не достаточно, чтобы закрыть ей обзор и тем самым перегородить Джейд, но в любом случае его участие в происходящем и нежелание пускать всё на самотек приятно. Ему не всё равно хоть на такую мизерную долю. Неизвестно, правда, дело персонально в ней или в том, что кто-то хочет воспротивиться принятому решению о мире. Джейд хочет верить, что это персонально из-за неё. Хотя бы сейчас, когда ей может грозить смерть совершенно тупая и бессмысленная, от рук обезумевшей в своём горе и мстительности вдовы.       — Всё закончилось, Мэгги. Мы победили, — вкрадчиво повторяет Граймс. — Жертвы после победы обесценивают эту самую победу, превращая её в новую войну.       Джейд, наверное, никогда не устанет удивляться тому, насколько Рик мудрый. Насколько он правильный даже в своей ожесточённости. Ниган тоже умён, у него своя внушительная философия жизни — объёмная, закономерная, логичная, но в ней нет мудрости. Едва ли в аналогичной ситуации он остановился бы так же легко.       — Она змея, Рик, почему ты этого не видишь?! Гленн…       Поняв, что Мэгги начинает заводить всю ту же, уже порядком надоевшую пластинку, Джейд делает то, что умеет лучше всего — взрывается. От эмоций тело бросает в жар. Саша тоже потеряла своего мужика той ночью, однако, в отличие от этой психички, до сих пор не попыталась выместить ни на ком свой гнев. Может, это потому, что Саша давно мертва — Джейд без понятия, как в Александрии обстоят дела, и кто успел погибнуть за время её отсутствия, — а может потому, что она хоть капельку адекватная.       — Да блять, я-то тут при чём? — озлобленно стонет Джейд. — На-минуточку, твоего муженька ебнули из-за того, что не я, а Дэрил пошёл пиздиться с Ниганом.       На неё нацелен пистолет, а она говорит все эти вещи, и ей всё равно. Совсем. Джейд бросает взгляд в сторону Нигана, убеждаясь, что тому оказывают помощь. Сзади слышится рык Дэрила. Рик оборачивается, глядя на неё из-под сдвинутых бровей.       — Джейд, — произносит он, — умолкни.       — Почему я должна умолкать? — отказывается подчиняться она. — Почему, Рик? Потому, что так вам будет удобно повесить на меня всё? Я не виновата в смерти Абрахама и Гленна. Первого убили неправильно принятые решения, а второго, как я уже сказала, Дэрил. Почему никто не предъявляет претензий ему, это разве нормально? Потому что я была женой Нигана, а он нет? Ну так извините, смею вам напомнить, при каких обстоятельствах я примерила этот титул. Карлу угрожали, я пыталась разгрести это дерьмо. Или проблема в том, что я кувыркалась с Ниганом, Мэгги? Но даже если, это не твоё собачье дело.       Джейд трясёт головой, словно надеется, что это поможет выбросить из голоса звенящую в нём дерзость. Но это не помогает, потому что она чертовски зла, причём даже не на кого-то одного, а на многих людей и обстоятельства одновременно. Интересно, хоть краем уха Ниган слышит, как все здесь накинулись на неё, словно шакалы? Как отчаянно она отбивается, пытаясь сохранить лицо?       — А твоя рука, Рик, — она запинается. — Мне правда очень, очень жаль, но если бы я не вытащила тогда тот злосчастный нож, что ты пронёс в Святилище, ты был бы мёртв. Не знаю, что ты рассказал собравшимся здесь, и что думаешь сам, но это именно я спасла тебя. Знаешь… И мне плевать на цену. Главное, что ты стоишь передо мной сейчас. Живой. Решаешь, кому из всей этой толпы позволить прикончить меня. И для меня это самое главное — что ты по-прежнему жив и можешь принимать решения. Твоя рука — капля в море.       Джейд выговаривается, но её не отпускает: слов внутри не остаётся, а вот ощущений так много и копошатся они, словно змеи в гнезде, что мерзко. Все эти люди вокруг пытаются запудрить ей мозги, выставить всё в негативном свете, но Джейд точно знает — впервые за свою жизнь так точно знает, что поступала правильно. Всё это время она боролась. Боролась так, как было ей по силам, и это всё же больше, чем вклад той же Мэгги и Мишонн, которые только ездили Граймсу по ушам.       Если этот отчаянный монолог — это её последние слова, пусть так. Вглядываясь в глаза Рика, в которых теплится что-то необъяснимо родное и в то же время — что-то холодное и острое, как заправская наточенная сталь, Джейд отстранённо отмечает, насколько тяжелая тишина повисает в это мгновение. А после звуков становится слишком много: ругань Мэгги сквозь стиснутые зубы, щелчок снятого предохранителя, чьи-то размытые на несколько тонов голоса из толпы, грудное шипение Рика, выхватившего пистолет в самую последнюю минуту перед выстрелом. Мэгги снова на повышенных тонах выражает своё недовольство, переходя на крик, от которого звенит в ушах. Кто-то, схвативший её сзади — сил и желания разбираться, кто это, нет, — шепчет ей что-то успокаивающее.       Джейд, совершенно опустошённая, не движется. У неё нет не то, что чёткого, а вообще никакого понимания о том, что можно сделать дальше, дабы помочь себе. В этом балагане — и внешнем, и внутреннем — удаётся заметить только взгляд Рика, направленный на неё, и вяло качнуть головой без какого-либо подтекста, вложенного в этот кивок. Граймс кивает тоже. Но не ей, а Дэрилу, всё это время стоящему за её спиной.       Понятно, зачем это и для чего, но совсем не понятно, почему.       Джейд не успевает возмутиться или задать вопрос, потому что через мгновение тупая боль оживает в затылке, вынуждая рухнуть на колени, а затем так же быстро, в мгновение ока, потерять сознание.