***
Сэлларен поджал губы, одаривая товарищей взглядом, который лучше любых слов выражал его мысли по поводу сумасбродной идеи. — Предположим, — со вздохом вселенской скорби начал он, — только на одно дивное мгновение предположим, что всё это… действительно сработает, а не доставит нам и Мастеру ещё больше неприятностей. В чём лично я совершенно небеспочвенно сомневаюсь. Сэл поднял ладонь, останавливая Варга, который уже подобрался для резкого ответа. — Я ещё не закончил, друг мой. Тот насупился, но обратно на место всё-таки плюхнулся. Молча. — Конечно же, я не упоминаю такие мелкие каверзы, как ошибки в рецептуре, неподходящие погодные условия и даже — не приведи Тьма! — нашу преждевременную и скорбную погибель во время приготовлений. — Полно тебе краски сгущать. — Хгор вытер цветастой тряпкой покрывшуюся испариной лысину. — Не маленькие мы — сами знаем. Сэл приподнял брови, ставя под сомнение последние слова. — Следует ещё раз всё взвесить и обдумать — таково моё мнение. — Да что толку?! Кучу времени уже «обдумывали». И что? — Варг наступал, словно едва сдерживался от того, чтобы не броситься на друга с кулаками. — Что? — А вот ничего! Ни-че-го-шень-ки! Хгор положил ладонь на плечо Варга, заставляя того вновь сесть на скамью, а не возвышаться над столом. — Если сведения верны… — Прелестно. Очередное «если» в нашу бездонную чашу. Варг отозвался коротким рыком: — Так и скажи, что тебе плевать! Могильная тишина воцарилась в подсобке. Сэл дёрнул бровью и криво усмехнулся, впиваясь до противного хруста — дерева или же суставов? — в столешницу: — Как знаете, — ледяные слова сами собой повисли в воздухе, — но я в этом не участвую. Даже под благороднейшим из девизов. Он круто развернулся и отступил в тень, растворяясь в ней. Варг содрогнулся, поймав последний взгляд, — жёсткий, отравляющий саму сущность, — и вскочил на ноги, пинком отправляя в стену тяжёлый стол. — Ну и катись! — Он обернулся к Хгору и ощерился. — Один справлюсь. Без вас. Хлопнула секунду спустя задняя дверь, выпуская разъярённого оборотня в ночную темноту. Хгор повернул голову к ней многим позже — истаяла уже прохлада в воздухе, смешавшись с теплом таверны. Трясущиеся ладони спрятали растерянный, слишком уж нелепо смотревшийся на обычно суровом лице взгляд. Это казалось лишь дурным сном. Раздор. Ошарашивающий, выбивающий из привычной колеи раздор. Первый после стольких лет ожидания, скрупулёзных поисков и выполнения планов, написанных чернильными закорючками на неровных листах. Всё сгинуло ныне, словно по щелчку пальцев. Хгор впился пальцами в голову. Почему же этого Ринар не предусмотрел? Почему же доверился им? Он просидел так столько, что совершенно потерял счёт времени. Пока наконец не нашёл в себе силы встать из-за стола. Качнулся в сторону стеллажа — вещи, ранее выставленные в безукоризненном порядке, попадали с полок, сметённые ударом массивного стола, — и выудил оттуда деревянную трубку. Рядом отыскался и небольшой мешочек с сухими травами. Комнату заполнил едкий, горьковатый дым: Хгор выпустил изо рта первые кольца и замер, словно боясь спугнуть их. Билась в такт сердцу жилка на виске, разум заволакивался пеленой привычного дурмана. — Прости нас, старина. Прости, если сможешь…Глава 24. Предел прочности
18 сентября 2019 г. в 10:00
В голове звенела пустота.
— Так ты знала? — вопрос Нойль врезался куда-то в висок.
Мари помотала головой. Взгляд всё никак не мог отлипнуть от места, на котором покоилось изломанное тело. Даже после того, как его само унесли жрицы.
— Мне бы тоже хотелось узнать тайные истоки твоей осведомлённости, душа моя, — Леон мимолётно коснулся забинтованных костяшек её пальцев.
Всё так же мерцал в солнечных лучах барьер, мялись перед входом следующие участницы, откуда-то доносились смех и разговоры. Третий этап продолжался как ни в чём не бывало. Мир не застыл от ужасного события, более того — никто, похоже, таким уж чудовищным его не считал. Словно это было лишь досадным стечением обстоятельств. Не более.
Тело сотрясала мелкая дрожь.
— Ох, как всё же печально и трагично вышло… — Леон обращался скорее к Нойль, чем к Мари. — Я и помыслить не мог, что Хильда способна на столь расчётливое действо. Она ведь всегда так добра и покровительственна была к остальным девочкам.
Нойль хмыкнула:
— Явно личные счёты. Не она первая, не она последняя.
— И то верно. Всё же Старшей давно следовало бы обратить внимание на подобные события. Не только ведь охотницы страдают от распрей.
— Ха! Да тут должно стрястись что-то из ряда вон, чтобы она лично…
Мари вздрогнула, вдруг зацепившись взглядом за высокую, тёмную фигуру, спустившуюся на поляну. Разговоры все разом стихли, как по команде. Благосклонно махнув рукой, гостья откинула глубокий капюшон, высвобождая гладкие волны каштановых волос. Гранатовые крылья почти сливались по цвету со струящимся плащом, из-под которого выглядывало чёрное платье. Глубокие разрезы по бокам открывали чуть больше, чем полагалось, но это, казалось, никого не смущало. Ближайшие феи склонили головы. Мари скосила взгляд на Нойль — та, как и все остальные, прижимала правую ладонь к груди в едином жесте смирения.
Старшая, изменив своему обыкновению, покинула центральное гнездо.
— Продолжайте, дети мои. — Она мягко улыбалась, принимая помощь жриц, в один момент организовавших для неё почётное место. — Мне лишь захотелось утолить любопытство. Много ли пропустила?
Даже в отдалении от основной группы слова Старшей были отчётливо различимы, хотя остальные голоса неизменно терялись по пути. Мари не могла оторвать взгляда от феи, которую видела лишь однажды, в свой самый первый день в Доме Ветров.
— Вот и начирикал, — голос Нойль разом сбавил громкость. — И надо же было так подгадать!
Леон не ответил — только принял более приличное положение, нарочито глядя прямо перед собой. Мари нервно облизала пересохшие губы:
— Это из-за Хильды?
Нойль смерила её взглядом.
— Вряд ли.
— Ни единого раза не существовало, чтобы чей-то преждевременный конец привлёк внимание Старшей, дорогая, — Леон склонился ближе к собеседницам. — Причина, смею предположить, сокрыта совсем в ином.
Мари снова посмотрела в ту сторону, где уже расположилась на нагромождении свёрнутых в несколько раз подстилок Старшая. Неуловимое мгновение — та поймала её взгляд и, поманив кого-то из жриц, что-то произнесла, почти не разжимая губ. Мари с трудом заставила себя отвернуться, всё ещё ощущая пронизывающий, обволакивающий всецело чужой интерес. Однако уже через пару секунд вновь покосилась в ту сторону.
На сей раз перед Старшей действительно оказалась Хильда. Видимо, о прошедшем бое уже успели доложить. У Мари разом похолодели пальцы, но она не могла ответить даже самой себе: беспокоилась ли за одногруппницу или же была ошарашена хладнокровной местью. Старшая протянула руку к склонившейся перед ней фее — дыхание Мари перехватило в ожидании — и ласково провела по нежно-сиреневым волосам. Что-то внутри заскреблось, заставляя поджать губы и отвести взгляд.
— Порядки Дома Ветров… странные.
Леон качнулся вбок, касаясь её плеча своим:
— Ты даже не представляешь насколько, душа моя.
Сигнал к началу второго боя сбросил пелену с глаз. Мари резко вскинула голову. Когда только следующая пара фей успела проскользнуть за барьер? Мысли настойчиво утаскивали сознание на глубину, словно разом проявилась вся накопившаяся усталость. В груди жгло беспокойство, и липко расползалось по конечностям нечто ледяное и неумолимое. Хотелось кричать во всю глотку и спрятаться от любопытных глаз одновременно. И только тепло от чужого плеча умудрялось сдерживать бушующие внутри противоречия, не давая ни провалиться в беспамятство, ни сбежать, размазывая слёзы по щекам.
Второй бой прошёл куда спокойнее, чем предыдущий, хотя Мари непроизвольно дёргалась каждый раз, заслышав скрежет металла об металл. Феи сражались с улыбками на лицах, — им явно повезло стоять друг против друга — и даже когда одна из них, оступившись, оказалась с прижатым к горлу кинжалом, атмосфера нисколько не поменялась. Зазвучали звонкие аплодисменты, и подруги, схватившись за руки, вышли из-за барьера вместе. Только тогда Мари позволила себе немного выдохнуть.
Старшая нисколько не выбивалась из общего возбуждённого настроения — она смеялась и хлопала вместе со зрителями, словно не было ничего странного в её появлении посреди проверки. И фей этот факт тоже, казалось, нисколько не тревожил. Они просто наслаждались скупой похвалой хозяйки поселения и её вниманием. Леон же сидел куда тише обычного, и даже лицо его застыло в одной нечитаемой эмоции.
К окончанию пятого спарринга к расположившейся у барьера компании прокралась Нэй. Она втиснулась как раз между Леоном и Мари, и затараторила громким шёпотом что-то о том, как «какая-то умница» угостила подруг самодельными сладостями, перепутав съедобные листья с побегами о́кумы — известного лекарственного растения. В чём состояла главная беда и как там проходили реакции с целым списком ингредиентов, Мари запомнить даже и не пыталась, машинально кивая на все возмущения. Леон же не только не спешил вступать в беседу, но и смолчал на тот факт, что его весьма бесцеремонно подвинули.
— Я что-то пропустила? — Нэй легонько тронула Мари за плечо, прервав монолог на середине.
Та только головой мотнула, но, подумав немного, выразительно перевела взгляд в сторону, где сидела Старшая в окружении жриц.
— Всеобщая Матерь! — Нэй поспешно зажала рот ладошкой.
Следующие несколько боёв они провели в полнейшем молчании: Нойль только изредка весьма выразительно фыркала, да тихонько вздыхала Нэй. Поток кандидаток стремительно сокращался: редко когда спарринг длился больше пары минут. Эмоции, вызванные первым боем, постепенно сходили на нет, скрываясь под грузом мыслей и горьких доводов, но волнения это не унимало. С каждой новой парой, выходящей из барьера, что-то внутри сильнее сжималось, оставляя после себя противную пустоту. Казалось, вот-вот случится страшное. То, что не позволит выйти на площадку. Застынет Вселенная, замрут миры или…
Когда пришло время, Мари окинула пустым взглядом Нойль — та уже вскочила с места, потягиваясь. Ещё несколько долгих секунд, и капитанша вздёрнула её на ноги. Нэй тронула напоследок за руку, Леон повёл подбородком и ласково прищурился, словно пытаясь передать хотя бы толику уверенности. Весь оптимизм, правда, терялся на фоне маячившей перспективы: любой спарринг перед самой Старшей был во сто крат ужаснее, чем пугавшее до сих пор сражение с капитаншей охотниц.
Нойль крепко держала её за запястье и тянула за собой как на привязи. Мари послушно ступала за ней след в след, не замечая ничего вокруг. Уши будто бы ватой забило; краски выцвели и потускнели. Старшая улыбнулась — мягко и светло, — когда они остановились возле неё, и подпёрла ладонью подбородок. Она сидела прямо напротив входа на арену, подобравшись, словно боялась упустить ещё хотя бы мгновение.
На арене было ярко. Солнце слепило сверху, высвечивая каждую травинку. Стоило только барьеру затянуться за спиной, как звуки — и без того тусклые, пробивающиеся словно через толщу воды, — исчезли. Нойль шепнула что-то ободряющее и, выпустив из цепкого хвата руку, зашагала к своему месту. Мари так и осталась стоять там, где её бросили. Не осталось ничего: ни эмоций, ни стремлений. Только пальцы подрагивали, когда она механически вытащила из ножен мечи.
В руках у Нойль уже блестели изящные саи, идеально сочетающиеся с её серебристо-стальными — в шесть острых лепестков — крыльями. Она стояла напротив, задорно ухмыляясь — как и всегда перед битвами. В её отряде спарринги были одним из главных развлечений: никто так не отдавался их азарту, как Нойль. Мари, правда, биться с капитаншей ещё не доводилось — не по статусу было. Да и добровольцев и без того хватало: она не могла припомнить ни одного раза, когда оказалась бы обделена вниманием. Охотницы, словно в противовес её учебной группе, пытались восполнить весь недостаток общения.
Звон наполнил пространство под куполом. Здесь он ощущался куда сильнее, чем снаружи, отзываясь вибрацией по всему телу. Нойль сделала два шага, отвела назад саи и застыла, вопросительно подняв брови. Мари медленно моргнула. Тело отказывалось двигаться, несмотря на мысленные уговоры.
Пара мгновений, — застрекотали крылья за спиной — и Нойль кинулась вперёд, перехватывая оружие. Громкий вздох вырвался сам собой, но руки взметнулись в блоке отработанным до автоматизма движением. Вновь скрежет. От неприятного звука челюсть сводило. Переставив ногу в упор, Мари оттолкнула Нойль. Та, поджав тонкие губы, металась взглядом по её лицу в беспокойстве, но нападать всерьёз не спешила.
Мышцы налились свинцом, и даже дышать удавалось через раз.
Шаг. Ещё один.
Тишина давила на уши, прерываемая только дыханием. Мари бездумно отражала выпады, отступая под становившимся всё строже взглядом Нойль.
Блок. Следующий.
Лезвие проскользнуло по заострённой гарде сая, выбивая искры. Мари едва успела остановить второй, метивший ей в бедро.
Звон.
Повернув кисть, Нойль выбила меч из левой руки и вновь бросилась в атаку, мгновенно перехватив сай. Мари кинулась в сторону, но пальцы, ударившись о рукоять меча, так и не успели поднять его с земли. Лёд острия ощутился многим позже — щеке вдруг стало мокро. Мари мазнула по ней повязкой на руке и обернулась. На плотной ткани остался длинный алый след.
— Соберись! Я же знаю, что ты…
Удар сердца заглушил последние слова Нойль. Грудная клетка отозвалась болью, словно оно пожелало раздробить её. Рука дёрнулась непроизвольно — меч перепорхнул в левую — и перехватила липкую рукоять обратным хватом. Тело пригнулось ниже, словно намереваясь распластаться по земле.
Вдох.
Подошвы чуть проскальзывают на срезанной траве. Драгоценные мгновения, доли секунды! Лезвие ловит один сай, выворачивая чужую руку. Пустая ладонь опускается плашмя на запястье феи, толкая его вниз. Подошвой прижимает к земле.
Перенести вес. Колено — точно под дых. И тут же отпрыгнуть, скользя пальцами по траве. Найти недостающую вторую рукоять.
Нойль взлетает, уходя от следующего выпада. Крылья поднимают выше — к безопасности. Едва-едва успевает зацепить её голень кончик меча, разрезая тёмную ткань штанов. Противник внизу — недвижимое изваяние, готовое в любое мгновение атаковать. Фея переводит дыхание и…
Прыжок. Остриё сая разрывает форму, глубоко вгрызаясь в бедро. Кровь пропитывает штанину, когда нога — ничуть не дрогнув — сбивает летунью обратно на землю. Колено предательски подгибается, стоит только стопе коснуться травы. Боль сильнее застилает взор. Подстёгивает.
— Мать твою, Мари!
Крик хриплый — отчётливо проходится по слуху. Щека дёргается в подобии усмешки. И снова выпад. Нойль перекатывается, сжимая саи в ладонях. Восклицает и бросается навстречу, нисколько не страшась рунической стали. Клокочет в ушах пульс.
Зубы стиснуты до боли — ноющей, тихой. Последние крохи самоконтроля тают в ней. Что-то большое, неправильное и до сладостной одури великолепное распирает изнутри. Всё остальное — несущественно. Чёрное пламя расползается по кромке лезвий. Опадают мелкой пылью сожжённые тканевые обмотки. Сталь поёт, и звук этот отдаётся дрожью дальше, вторя смеху, что рваными толчками вырывается из груди.
Взмах. Чернильная лента тянется за остриём. Нойль поражённо выдыхает, в последний миг уворачиваясь. Боится принимать объятый пламенем меч на блок — и верно. Второй клинок оставляет косой росчерк по рукаву. Ткань осыпается под его прикосновением, кожа лопается.
Тело застывает, словно прислушиваясь. Гаснет пламя. Взгляд выцепляет открывшиеся раны на руках. Нет, так не пойдёт. Нойль, почуяв заминку, атакует. Внутренности царапает раздражение. Рукояти в ладонях, кажется, раскаляются до предела.
Столкновение. Удар. Звон.
В траве теряются куски металла. Тонкие, изящные. Нойль выбрасывает осиротевшую рукоять и перекладывает оставшийся клинок в правую руку. Длинно отпрыгивает назад, взмахивая крыльями.
Нет уж.
Ноги отзываются болью, оставляют заметные вмятины в земле. Ветер бьёт в лицо. Нойль ошарашенно хватает воздух ртом — второй сай, описав высокую дугу, втыкается в почву. Она широко распахивает глаза. Нечто оказывается совсем близко. Взмах…
Выдох.
Мари с трудом разжала пальцы, отпуская меч. Левая рука по инерции продолжила удар, мазнув по животу Нойль вскользь. Кожа едва ли не лоскутами сошла, проехавшись по грубой ткани. Мимолётное разочарование, злость резанули по нервам — Мари передёрнуло. Её лезвие рассекло бы фею до половины.
Они так и застыли: недвижимые, в имитации последнего — смертельного — удара, тяжело дышащие и одинаково напуганные, когда совсем рядом открылся проход и на площадку хлынули звуки. Одинокие хлопки эхом отозвались под куполом барьера. Мари медленно повернула голову, встречаясь взглядом со Старшей. Её бездонные колодцы глаз лучились восторгом — словно бы рябь пробегала по чернеющей глади. Мари отшатнулась, неловко переступая ногами, что казались совершенно чужими.
Остальным потребовалось секунд на десять больше, прежде чем подхватить аплодисменты, вторя хозяйке поселения. Несмело — косясь друг на друга, словно ища поддержки, — но всё же выдавливали из себя улыбки, и вскоре воздух дрогнул под многоголосым восторгом. Мари рухнула на колени и прижала язык к нёбу, едва сдерживая тошноту. Щекам вновь стало горячо и мокро: на сей раз не от крови — от слёз. Защипал тут же порез, пришедшийся на скулу.
На макушку легла тёплая ладонь. Мари подняла голову и прерывисто выдохнула.
— Ты вновь дрожишь от страха, дитя. — Старшая чуть склонилась. — Меня снедают опасения, что подобные чувства внушают наши с тобой встречи.
Мари закусила губу, пытаясь хоть как-то сдержать рыдания, сотрясающие её, но безуспешно. Старшая улыбнулась едва-едва заметно и подалась вперёд, обнимая. Так могла утешать лишь родная мать, безмерно волнующаяся о своём чаде. Мари всхлипнула вновь, утыкаясь лицом в мягкие, пахнущие цветами складки ткани.
Её не торопили. Старшая лишь укрыла подрагивающие плечи плащом и повела прочь от площадки. Там, где они проходили, смолкали все звуки. Остановилась фея только когда лес сомкнулся над головой, а голоса стали совсем уж призрачными и далёкими.
— Ты так выросла. Твоё отличие на проверке — безусловный повод для гордости, дитя.
Мари рвано вздохнула и в который раз потёрла глаза, стирая жгучие слёзы. Слова, сказанные Старшей, не сразу достигли разума.
— Я в самом низу… списка. — Мари так и не решилась посмотреть ей в глаза.
Старшая негромко рассмеялась:
— Разве ли это удивительно? За столь короткий срок сравняться в мастерстве с моими дочерями, что посвятили этому жизнь. — Она замолчала на несколько секунд, словно что-то обдумывая. — И твоя победа на дуэли…
Горло сдавило.
— Это… это ведь не, — Мари никак не могла подобрать нужных слов. Да и существовали ли они вообще?
Она наконец подняла взгляд — Старшая покачала головой.
— Проснувшиеся силы, не они ли беспокоят тебя? — Она словно беседовала с неразумным ребёнком. — Дитя, твоё волнение напрасно… Мы давно подозревали о твоём родстве с Льётхеймом.
Сердце забилось чаще на этих словах. Так Старшая не злилась?
— Однако, — она вздохнула с сожалением, — почему же ты и словом никому не обмолвилась? Магия демонов опасна, непредсказуема. И последствия могли бы быть… — Старшая легко подняла её кровоточащую, вымазанную сажей ладонь, — …чудовищными не только для тебя.
Мари открыла рот, чтобы сказать хоть что-то в своё оправдание, но промолчала, стыдливо отводя взгляд. Вина её стояла перед каждым, находящимся в Доме Ветров. И почему рассказы Леона и Шетаара заставили без тени сомнения поверить в необходимость скрывать опасный дар?
— Простите. Я сожалею.
— Нет-нет, дитя. — Старшая подцепила двумя пальцами её за подбородок, вынуждая смотреть в глаза. — От пустых извинений никогда не бывало толку. Я лишь прошу тебя быть осторожной впредь. И, быть может…
Дыхание замерло на мгновение. Мари заворожённо глядела в тёмную глубину, отражающую собственное заплаканное, покрытое грязными разводами лицо.
— …ты позволишь мне ещё одну просьбу.
Мари кивнула: медленно-медленно, не в силах оторвать взгляда, ощущая необъятное счастье только лишь от одной улыбки Старшей.
— Приходи ко мне в любое время. Если нужда возникнет в совете или помощи. — Голос феи воспринимался даже не слухом — самим нутром. — Я всегда готова выслушать тебя, моё возлюбленное дитя. Не страшись своей силы… любой дар можно обратить во благо нашей семье. Принимаешь ли ты мою просьбу?
— Да, — сорвалось с губ прежде, чем Мари смогла осознать весь смысл сказанного.
Глаза вновь защипало. После стольких лет она всё же оказалась дома… Там, где её принимали со всеми странностями. Там, где за провинностями не следовало наказание. Там, где все были одной семьёй.
Наконец-то.