Bizzare

Пробуждение было не из приятных. На часах 9 утра, в горле и на языке суше, чем в пустыне. Голова тяжелая, словно я и не ложился. И настойчиво трезвонит телефон. Посмотрев на определившийся номер, я в раздражении зашипел. Макс действительно не знает границ. Иногда мне кажется, что если бы я сказал ему, что встаю не раньше 5 утра, так он бы умудрился позвонить в половину четвертого. - Гореть тебе в аду, - прохрипел я в трубку, отвечая на звонок. - И тебе доброе утречко! Я зайду к тебе через часа полтора, так что отрывай свою нежную задницу от кровати и приводи себя в порядок, - даже по голосу Макса было слышно, что его забавляет мое недовольство и на лице у него широченная улыбка. - Если ты придешь раньше, то в ад ты отправишься чуть раньше, чем тебе уготовано, - пообещал я и отключился. Несмотря на кощунственность подобного звонка, способ пробуждения меня Макс выбрал правильный. Сон улетучился и после душа и ритуального заваривания кофе, я снова оделся и спустился к магазину. Хотелось чего-то более существенного, чем бананы и яблоки, а на ум так кстати пришла столовая, которая медленно приходила в упадок рядом с нашей улицей. Котлетки там готовили космические и я с глупой улыбочкой зачем-то оставил на столе рядом с пустыми тарелками чаевые, словно завтракал в ресторане. Томара Владимировна, главная повариха, проводила меня недоуменным, но отеческим взглядом, наверное, сокрушаясь по поводу моей худобы и в полный голос сообщила помощнице по имени Лариса: - Вишь, интеллигенция какая! Я едва удержался от того, чтобы изобразить вежливый поклон, но вовремя остановился. Мозг, конечно, кайфовал от выбросов серотонина от домашней пищи, но я же пока не совсем на голову двинулся. Выйдя из столовой и закурив, я увидел на углу старушку, которая не стояла с протянутой рукой, а продавала комнатные цветы. Подобные сценки заставляют меня ненавидеть весь мир. Потому что все на свете пошло кувырком, если ваша любимая бабушка вместо того, чтобы утром готовить тебе пышные оладьи с вареньем стоит на улице, сжимая в подрагивающей руке небольшой горшочек с ухоженной геранью. Стоит, молчит, украдкой поглядывает на прохожих, но не смеет просить или же просто заглядывать в глаза. У нее, наверняка, крутит ноги, но присесть негде и приходится вот так вот стоять до тех пор, пока кто-нибудь не сжалится, не купит совершенно ненужный цветок и у бабушки появятся деньги на пакет молока, яйца и буханку хлеба. Я докуриваю, вдавливаю в землю бычок и радостно шагаю к бабушке, надевая на лицо широкую улыбку без малейшей капельки сочувствия: - Добрый день, бабушка! Вы моя спасительница! - чуть ли не кидаюсь ее обнимать, на что бабушка реагирует полнейшим недоумением. - Золотце, ты чего? - "совсем из ума выжил?" добавляю я сам про себя. Но вслух говорю немного поспешно: - Да понимаете, у меня мама уехала, а я вчера забыл выгнать кота из гостиной! Он все ее горшки с геранью перебил и матушка мне голову снесет с плеч, когда увидит этот ужас. Спасайте, бабушка! - я сложил руки в умоляющем жесте. - Продайте вашу герань, а? А я ее аккуратненько поставлю на место той, которую кот разнес и мама будет рада, и я останусь жив и здоров, - голос у меня натурально дрожал, но улыбка с губ не сходила. Бабушка прямо приободрилась. Ведь сейчас это не она нуждается в помощи, это не она ищет и ждет, а я прошу, я ищу и я жажду. Это она спасает и помогает, это она совершает добро. Это не она зависит, а я завишу. Это не я палач и судья, а она хозяин и глава положения. - Мать небось строгая? - сочувственно спрашивает бабушка, а я киваю со всем ужасом в глазах, на какой способен. Бабушка смотрит немного укоризненно и насмешливо, а мне так радостно видеть эту перемену в ее глазах. Ведь она уже не старушка, а некогда девушка, позже мать, которая, быть может, так же сердилась на непутевого сына или дочь и так же якобы не замечала шалостей. И все эти ипостаси сливаются в яркий калейдоскоп и это куда сложнее, чем видеть что-то одно. - На вас последняя надежда, - протягиваю я к ней руку, вопрошая и умоляя. А спустя несколько минут я лишаюсь нескольких купюр и ухожу в свою квартиру, держа в руках четыре цветочных горшка. Затылком чувствую, как бабушка провожает меня глазами. Я позволяю себе выглянуть из-за угла, когда отхожу довольно далеко, и с улыбкой наблюдаю, как она торопливо направляется к рынку. А в ушах еще звучит ее ласковое и спокойное "спасибо, сынок", которое ясно и четко дает мне понять, что она все поняла, кто я, зачем и для кого весь этот спектакль. Но все же "спасибо". Спасибо, что не было жалости и неловкости, что не почувствовала себя еще старее, чем на самом деле. И я тоже не чувствую себя милосердным и благим деятелем. Просто мне вдруг действительно оказалось жизненно важно видеть герань у себя на подоконнике. Позже, когда я сижу на кухне, приглядываю за закипающей туркой и выпускаю струйки сигаретного дыма в форточку, хлопает входная дверь. Входит Макс, невыносимо яркий из-за своих радостных глаз и медных волос. На его лице при виде меня расцветает привычная улыбка, открывающая небольшую щель между передними зубами. - Курить - здоровью вредить! Тебя чему в школе учили? - подмигивает он мне, а я серьезно отвечаю. - Учили, что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. - Да уж, старина. Без этого знания не было бы тебе места в этом мире, - мы обнимаемся и хлопаем друг друга по спине. Пьем кофе. Макс спрашивает про герань, внимательно слушает, смотрит своими внимательными прочти черными глазами и словно видит в моем лице что-то еще, сокрытое пока что от самого меня. - Ты-то насчет завтрашнего не передумал? - Не передумал. - Что ж, я рад. Я даже не верил сперва, что ты согласишься. - Я до сих пор не верю, что согласился. А ты почему со мной не поедешь? Макс ненадолго задумывается, просит сигарету и его взгляд становится чуть более задумчивым и серьезным. Почти что взрослым. - А ты бы хотел, чтобы я поехал с тобой? - мы курим, сидя на подоконнике и кухня медленно теряет свои очертания, все вокруг теряется в дымке. Только сверкают, словно маяк, Максимовы рыжие волосы. - Наверное, хотел бы...Да нет, не наверное. Точно хотел бы. Вдруг в том замке меня действительно ждет психопат с коллекцией ножей и чужих голов? - я подмигиваю Максу, потому что мне немного не комфортно от того, какой он серьезный. - Я кстати, пришел подписать завещание. Чтоб если что, ты мне хоть квартирку свою оставил. - Не дождешься...Поехали лучше со мной, - улыбаюсь я. А Макс тушит бычок и уходит в коридор. Я слышу шорох и шелест бумаги. Он возвращается немного смущенно протягивает мне конверт идентичный вчерашнему. - Я не думал, что ты меня позовешь, но видимо надеялся. Если бы не предложил, я бы их вернул...Кхм, как-то так... Все, я отлить, - он неловко поворачивается и уходит. А я еще несколько секунд смотрю на конверт в руке и закуриваю еще одну. Сижу и думаю об этих глупых цветках в нелепых коричневых горшках. - Надо найти кого-нибудь, кто будет поливать цветы. Жалко будет их вот так оставлять погибать. - Попросим Анику! - кричит Макс, повышая голос, чтобы заглушить поток воды из крана. И я невольно улыбаюсь, вспоминая его сестренку. Такая же рыжая, с ног до головы в веснушках, словно весеннее солнышко. На пять лет младше нас с Максом, но в свои семнадцать уже успела понять, чем хочет заниматься по жизни и осваивает актерское мастерство. Пишет сценарии и сверепеет, как кошка, когда ты посмеешь что-нибудь из нею написанного прочитать. Боготворит Макса, вот он и таскается встречать ее из универа чуть ли не каждый день. - Она Германа на дух не переносит...А слушай, может позвать ее пока тут пожить? Квартира все равно пустая стоять будет? - Герман - это отчим Макса. Суровый сорокалетний дядька, который владел несколькими торговыми точками с бытовой химией на нашем рынке. До сих пор не понимаю, что мама Макса в нем нашла, но не мне ее судить. - Ну вот пойдешь шмотки собирать, так и зови ее сюда, - Макс улыбается в ответ. - Позову... - он с минуту молчит, а затем спрашивает, глядя куда-то вбок. - Ты то как? Я вижу, что лучше, но зная тебя, не могу быть уверенным. Жизнь продолжается, а? - Ты это о чем? - я хмурюсь, сначала не понимая, что друг имеет ввиду. - Старина, ты уж прости, но у тебя умерла мать, ты заперся в этой однушке и похудел на десять кило. Не похоже, что ты был в порядке, - я замечаю заботу в его глазах, это живое дружеское участие, и мне становится неловко. - Макс, я был не в порядке задолго до того, как умерла моя мать. И да, я грустил, как будет грустить любой человек после потери. Но это не от того..Просто все навалилось сразу. Я бросил универ, я потерял ориентиры в жизни, потерял смысл. Да и до сих пор его особо не нашел, но жуть как пытаюсь не потонуть до конца. А мама...Теперь она не более чем прах, развеянный над городом. Она всегда будет частью меня, потому что я ее сын, во мне ее кровь... И только не надо этой вдохновенной чуши по поводу ее присутствия, вознесения на небеса. Ее нет... Я никогда больше ее не услышу. У меня остались только фотки и воспоминания, да и они со временем поблекнут. Такова жизнь, старина. И я это принимаю полностью. И мне от этого не страшно и не жутко. Разве что тоскливо. - Тебе кто-нибудь говорил, что ты ужасный скептик и просто страшный человек? Как ты живешь вообще? - с грустью спросил Макс, а его взгляд был переполнен нежностью, которую я вижу только когда он смотрит на Анику. Да и то, когда она не смотрит. Любящий, преданный взгляд. Когда и чем я успел его заслужить? - Макс, я иногда сам в ужасе от того, насколько я страшный человек. Но иначе не получается. - Знаешь, если я вдруг умру и меня похоронят, я не хочу тебя видеть на моих похоронах и у моей могилы, - торжественно произнес друг, а я широко ему улыбнулся. - Тебе не надо меня об этом просить, я бы не пришел. И в моей памяти ты бы навсегда остался бодрой рыжей занозой в заднице, - я протянул ему пачку сигарет, зажег спичку, подкурил свою сигарету, а Макс вдруг наклонился к моему лицу и подкурил свою от моей сигареты. Неожиданная близость, неловкость, неумело спрятанная за небрежностью. - Но вот если вдруг умру я, сожги меня и развей над океаном. Не смей меня закапывать в землю. Ну или дерево посади над могилой. А потом приходи посидеть под ним и я буду шелестеть листвой тебе какие-нибудь истории, байки с того света, - прошептал я ему и стукнулся лбом о его лоб. Макс прикрыл глаза и едва заметно кивнул головой, давая обещание. Мы молча докурили, а я кутался в его запах, который вился вокруг словно дым. Что-то пряное и горькое. Мускатный орех,запах земли после дождя, перец и запах свежевыстиранного хлопка, запах горячего тела. Я поймал себя на мысли, что хотел бы его обнять сейчас, окунуться в этот запах с головой. Макс попрощался, пообещав вернуться вечером. В аэропорт нужно было выезжать еще до рассвета, чтобы не стоять в пробках и гарантированно успеть, поэтому легче переночевать у меня, чтобы выехать вместе. Он ушел, как всегда хлопнув дверью, а я встал, и аккуратно полил все четыре горшка с геранью, а затем вышел на балкон, чтобы стереть запах Макса и прочистить голову. Странно, но я никогда не придавал значения тому, как отличается мужской запах и женский. Женский всегда казался мягким и теплым, словно ласка материнских ладоней, даже если девушка пользовалась пряными или горькими духами. Мужской навевал мысли о железе и камне, о движении и силе. Сплошные стереотипы, я усмехнулся, думая об этом. Но внезапно появилась мысль о том, что мужской запах мне нравится больше и было совсем непросто выбросить это из головы, не думать о причинах.