Bow

Его прикосновения поначалу практически незаметны. Струйка дыма, когда её глаза вздрагивают во сне без сновидений. Волосы на затылке становятся дыбом, посылают вниз по позвоночнику дрожь, и она просыпается от тошнотворной качки на Падшем доме. Её дыхание дрожит, будто она увидела то, чего не должна была. Дождь рвет металлическую обшивку, и порой она задумывается о Корво, о том, как он застыл в камне, и о Далиле с её темными глазами и гладкими волосами. Она стискивает зубы, пытаясь думать о вариантах побега, о самом лёгком способе освободить своего отца и сбежать за океан, на Пандуссию. Это повторяется в ее голове снова и снова — крик отца от боли, а затем ничего — его тянущаяся фигура, замершая в агонии. И ещё там он, ждёт, неспешно наблюдая. Не всегда, но достаточно, чтобы привлечь её внимание, чтобы повторяющиеся сцены стали неуклюжими и странными. Вначале это его глаза, покрытые дымом и тьмой, прячущиеся в толпе, всегда на ней, наблюдающие из-за спины придворных. Темные и чистые, ясные. Ухмылка возникает, когда она снова погружается в сон. Его губы выглядят мягкими и насмешливыми, слишком опасными для чего-то столь кроткого. Он не принадлежит к её двору и с удовольствием наблюдает, как ведьма хватает её за шею, душит, пока она резко не приходит в себя, и остаётся только испарина на груди — доказательство того, что он там был. Его лицо чарующе. Крик Корво звенит в её ушах, в то время как она наблюдает за ним. Он с наслаждением пробегает большим пальцем по её нижней губе. Его лицо завораживает: острые края и гладкие линии смещаются и меняются, и всё же оно остаётся неизменным. Его глаза темны, как сама Бездна. Ей кажется, что он соткан из дыма. Он говорит ей: «Я знаю тебя, маленькая Императрица, дочь Корво». Его губы обхватывают её ухо, и она просыпается. Её рассудок в помутнении и блаженной неосознанности, и Меган заваривает ей чашку чая, от мигрени. Его ладонь сжимает её челюсть, и она не видит его, но его фигура прижимается к её спине. «Я знал твоего отца когда-то, в старые недобрые времена». Он теплый, его дыхание горячее, а ночи так длинны. «Но я не ожидал увидеть тебя». Задумчивый, он не то чтобы расстроен, но слегка печален от мысли, что вся её жизнь могла бы пройти без него, без присмотра его глаз. «Итак, Твоё Императорское Величество», — как пренебрежительно это обращение, — «что же ты будешь делать?». И дым за её спиной сворачивается тёмными лентами. Ветры Карнаки затягивают теплый воздух в ее крошечную каюту на волнах, и вот он является в своём великолепии, в мрачном образе. Его взгляд не сходит с её лица, её губ. Преследует её, как добычу, ожидая момента броска. Он — Чужой, король нищих, воров, обездоленных. Друг её отца и творение Бездны. И он наблюдает за ней. Ждёт, пока она примет его подарок. «Императрица», — произносит он обманчиво мягким голосом, держа её руку — сильную и огрубевшую, меченую. Он становится на колени, и она видит. Он не король. Он наблюдает за ней и ждёт. Целует её руку, когда она кладет свою ладонь в его, упивается вкусом её запястья, потому что он не король. Отмечает её своим знаком, чтобы те, кто решится стать на её пути, знали: она принадлежит ему. И он служит ей.