Ты так прекрасна

— А нарисуй меня! — Ее глаза загораются, Эллана подходит к нему так близко-близко, что ему ничего не стоит услышать биение ее сердца, заметить, как черные вороные волосы шевелятся под тяжелым дыханием. Леди Инквизитор и ее отряд недавно вернулись из Эмприз-дю-Лиона. А там фрески чуть ли не на каждой стене, там в мельчайших подробностях на рисунках видны лица древних elvhen, а повсюду расставлены статуи сов и волков. Создателей некоторых из них Солас знал лично, еще до того, как в его планах появилась Завеса. Она кладет ему ладони на плечи, смотрит внимательно, а в глазах — искренний смех, какого отступник давно не замечал на ее лице. — Я не рисую портретов, — его последним был автопортрет, где еще юный Волк изобразил свою ужасную личину, чтобы никогда не забывать. Но и тот, быть может, уже давно потрескался и рассыпался в пыль в ныне разрушенных древних руинах его храма. Она приподнимает брови, удивленная и раздосадованная его отказом. Ветви валласлина изгибаются, приковывают взгляд. Невыносимо видеть ее с ним, даже если письмена на крови принадлежат старому другу. Внезапно в голову пробирается мысль — а как она будет выглядеть с чистым неиспорченным лицом? Нет, пожалуй, даже думать об этом слишком эгоистично с его стороны. — Вот как… Но ты же делаешь наброски, зарисовки, а там были лица, я видела! Значит, копалась в его столе. Надо как можно дальше упрятать отчеты из Ставки Командования, не стоит давать агентам Лелианы повода сомневаться в нем. — Но ведь наброски — не конечный результат, верно? — Солас разглядывает ее лицо, как самое дорогое сокровище в мире, пытается выведать все неровности и шероховатости, запомнить каждую черточку. Возможно, когда-нибудь… — Прости, vhenan, исключений не будет. Она расстроена, не может понять, что не так, убирает руки с плеч и отходит на мелкий, почти незаметный шажок назад. Между ними вновь возводится стена, состоящая из хрупкого доверия, которое можно разрушить одним неосторожно брошенным словом, его прошлого и беспросветной лжи. Сноходец знает, что последует дальше. Его покрытая мраком история не дает ей покоя, а в его обмане слишком много неточностей. — Знаешь, Солас, я давно хотела спросить… В ротонде светло, и этот свет падает прямо на нее — сиди и любуйся, рисуй на память, создавай своими руками шедевр, но Солас только хитро улыбается — и валит ее на диван. Однозначно, сегодня леди Лавеллан будет не до расспросов. А завтра… завтра он что-нибудь придумает.