Пять лет спустя

Господи, неужели она снова ступает по этим коридорам?.. Здесь ничего не изменилось. Всё также пахнет свежей краской, всё также цветут георгины под окнами первого этажа, и их запах пьяняще ударяет в голову. Всё также ворчливо прибирается тёть- Маша, а траву перед институтом постригает дядя Витя. Лицо у него стало ещё более испитым, чем было, и только это, пожалуй, и напоминало Юле о том, что прошло около пяти лет. Около пяти лет… - Юля! Юля, Юленька, это ты? – услышала она за своей спиной мелодичный женский голос и круто обернулась. Невысокая изящно сложенная шатенка в строгой юбке-карандаше и элегантной блузке, с большими очками на носу и блестящими ухоженными короткими волосами в строгой причёске… Юля даже не сразу узнала её, хоть она и не очень изменилась, но, узнав, сразу же бросилась к ней в объятия. - Ольга Викторовна, - она тихо всхлипнула ей в плечо. – Да, это я… Я… - Как вы здесь, Юленька? – тёплые ладони легли на её щёки. – Что с вами? Вы плачете, вы так выглядите… Хмыкнув с горечью, Юля выпрямилась и оправила одежду. - Я рассталась с Ковальчуком, - спокойно и чётко произнесла она. – И вернулась домой. - Как! – Оля зажала рот ладонью. – Ты… Правда? Но у вас же была такая любовь! - У вас с Кимом Алексеевичем тоже, - отрезала пока-ещё-Ковальчук. – И… - И мы вместе! – Оля, рассмеявшись, вздёрнула нос. – Да, до сих пор – мы помирились. - Неужели… «Может, и у меня получится помириться… С ним», - пронеслось в голове Юли. Задумчиво улыбнувшись подруге, она обняла её за плечи, и девушки не спеша побрели вдоль по коридору. Юля не знала, куда они идут, но Оля, очевидно, направлялась туда, куда шла до встречи с ней – в кабинет мужа и его вечного напарника и друга. Юля в задумчивости не поняла этого, и лишь когда прозвучал до боли знакомый голос – вздрогнула и подняла голову. Войти в кабинет она не решалась, только вжималась в стену узкими лопатками, дрожа от странного волнующего и пугающего чувства. «Он будет рад меня видеть?.. Или нет? – девушка лихорадочно облизнулась. – А голос у него всё такой же, надо же… А ведь пять лет прошло…». - Ким Алексеевич, ну сколько раз мне Вам повторять: у брома ор-то-ром-бическая решетка! – говорил этот голос негромко, но эмоционально. – Орторомбическая, Ким Алексеевич, а не гранецентрированная! Честное слово: всё в вас хорошо, и ум, и логика, и память… А такую мелочь запомнить не можете. - Ну, будет, будет вам кипятиться, Игорь Владимирович, - в голосе учёного чувствовалась улыбка. – Помните, как сказал Джон Локк? Память – это медная доска, покрытая буквами, которые время неза… Оля! – прервал Ким сам себя и с радостной улыбкой встал из-за стола навстречу любимой. - Ты снова изображаешь бульдозер с цитатами? – улыбнувшись в ответ, спросила Ольга Викторовна и положила руки на плечи супругу. – Игорь Владимирович, он сильно Вам надоел? - Нисколько, - немного застенчиво и очень мягко проговорил Игорь. – Я только смею надеяться, что Ким Алексеевич всё-таки обновит свою медную доску резцом и почитает на досуге большую советскую энциклопедию. Юля готова была поклясться, что сейчас он поправил очки. Никогда прежде мягкий успокаивающий и обнадёживающий какой-то голос Игоря не вызывал в ней таких эмоций, как сейчас. Почему-то девушке безумно хотелось увидеть его, обнять, как никогда прежде не обнимала, пригладить взъерошенные кудри и ласково поинтересоваться, не устал ли он, работая. Прежде Крессовский душу готов был продать за такое небольшое проявление ласки и заботы в свою сторону, но будет ли его реакция настолько радостной сейчас?.. Чтобы успокоить нервы, Юля закрыла глаза и обхватила себя руками. Она не знала, сколько простояла так, вслушиваясь в весёлую дружескую беседу за стеной, но её уединение было нарушено. Руки девушки коснулась чужая рука, тоже женская, прохладная и мягкая. Юля открыла глаза. Перед ней стояла незнакомая молодая женщина чуть постарше, чем она сама. Миниатюрная и хрупкая, с жгуче-чёрными волосами в модной французской короткой стрижке (парашютистка не знала, как она называется), с встревоженными большими глазами. Лицо у неё было необычной формы: подбородок сужался, а скулы, наоборот, расширялись, были крутыми и упрямыми, но волосы несколько смягчали их. Она была угловатой, особенно женственных форм под одеждой явно не наблюдалось – скорее, она напоминала эльфийку из легенд средневековья. Со жгучей завистью Юля взглянула на её сияющую молочно-белую ухоженную кожу, на чуть заостренные отполированные ногти, покрытые прозрачным лаком, на недорогие, но изящные туфли… Всё в ней говорило, не стесняясь: я счастлива, красива, ухожена… Любима?.. - Девушка, с вами всё в порядке? – произнесла незнакомка чуть раскатистым грудным голосом, странно сочетающимся с её своеобразной внешностью. – Вы так бледны… - Злата! – послышался из кабинета радостный голос Игоря, затем шаги… Юля вздрогнула и побледнела ещё больше. Он! Он идёт сюда!.. – Кто тебя задержал? – мягко улыбающийся Крессовский возник на пороге… Вселенная встала с ног на голову и вернулась в исходное положение, оставив в голове Юли полнейший сумбур. - З… Здравствуй, Игорь... - тихо произнесла она, а незнакомка, - хотя нет, теперь она знала, что её зовут Златой, - невозмутимо подошла к учёному и обняла его за плечи. - А кто это? – спросила она. - Юлия Янецко, - глуховатым голосом ответил Крессовский, и тут же решительно тряхнул волосами. - Девушка, которую я любил, пока не встретил тебя. Здравствуй, Юля. Конечно, Игорь пустил её к себе переночевать. Выделил постельное бельё, разложил для неё диван, пожелал приятных снов, а сам скрылся в спальне вместе с Златой. И всё в этой Злате Юлю почему-то невыносимо раздражало. Всё, решительно всё в ней: и лёгкие порывистые движения, и грудной голос, и вечно смеющиеся – Юле казалось, что над ней – глаза, и привычка класть голову на плечо Игорю… Последнее раздражало в особенности. Юля никак не могла заснуть, ворочаясь с боку на бок на жёстком диване. Каждый звук болезненно отпечатывался в мозгу. Вот скрипнули половицы… Шелестит занавеска у раскрытого окна под дуновением ветра… Шорох… Характерный звук поцелуя, невнятный шёпот… Удар двух ног об пол?.. Крессовский не спеша вышел из спальни. В одних брюках, с пачкой сигарет в руках, растрепанными волосами, без очков, с воспалёнными губами… Юле был знаком этот яркий вызывающий алый оттенок: такими могли похвастаться губы Жени, когда он приходил с очередного квартирника. Этот цвет просто кричал: смотрите, он целовался! Да-да, прямо сейчас! Прямо здесь! За стенкой! Целовался... С другой женщиной! Юля резко села на диване. - Игорь… - Ты не спишь? – чуть удивлённо спросил он. Было непривычно видеть его таким… Отрешённым, что ли? Не было живого тёплого участия во взгляде, не было улыбки, с которой он всегда смотрел на неё: грустной, мечтательной, тёплой улыбки. - Нет. Я… Игорь, можно поговорить с тобой? - Конечно, - он оседлал стул. – Ничего, если я закурю? Спасибо. - Ничего, я просто… Игорь, ты… Ты счастлив, да? - Вполне, - он слегка улыбнулся. – У меня есть всё, что нужно для счастья. - А… Когда я уехала… Ты был счастлив? Мужчина нахмурился. - Я не хотел бы вспоминать об этом, Юли-я, - раздельно произнёс он. – Откровенно говоря, я не хотел бы вспоминать и о тебе тоже. Девушка вздрогнула. - Но… Ты же любил меня! - А ты этим пользовалась, - Игорь пожал плечами. – А любой контракт рано или поздно заканчивается, верно? Юля долго молчала, глядя в пол. Щёки её пылали от стыда. - Не хочешь чаю? – непринуждённо и легко спросил Крессовский. – Какой ты любишь? Извини, я забыл… __________ * "Три топора" на жаргоне обозначает портвейн "Три семерки".