Есть то, что есть

      — Прошло почти два месяца. Не думал, что увижу вас снова. Сначала вы перенесли встречу, потом отменили и пропали. У меня были причины полагать, что всё наладилось.       — Так и есть. Это были хорошие два месяца. Пожалуй, лучшие за долгое время.       — И тем не менее, вы снова здесь.       — Да.       — Зачем?       Джон отвлечённо погладил подлокотники кресла, прежде чем скрестить пальцы в тугой замок.       — Я не знаю. Не могу сказать точно, — психиатр молчал и не было похоже на то, что он собирается помогать Джону наводящими вопросами. — Я сорвался. Напился. Опять.       — Вы сделали что-то, чего бы вам не хотелось, под влиянием алкоголя?       — Нет.       — Тогда ваше возвращение к нему больше похоже на следствие, чем на саму причину. Давайте по порядку.       — Два месяца назад я отменил встречу из-за работы. У нас с Шерлоком было дело, а это то, что приводит жизнь в привычное русло. Это было нужно нам обоим. Шерлок увядал от скуки больше, чем обычно, потому как большую часть времени должен был посвящать собственному лечению. Дело взбодрило его и отвлекло меня. Долго оно не продлилось. Всего четыре дня, но эйфория задержалась на дольше. Совместная работа показала, что мы всё ещё едины, и что я могу быть полезен Шерлоку. Вне расследований с этим творится полнейший хаос. Я пытаюсь сделать что-то для него, но по большей части мои старания не имеют значения. При расследовании Шерлок сам говорит, что ему нужно, и это всё упрощает. Что правда, после этого расследования его моральное состояние ухудшилось. Шерлок наркоман. Этого не изменить. После этого дела нового случая не поступило и у него началась интеллектуальная ломка. Я решил, что должен научить его заполнять пробелы, не впадая из крайности в крайность. По большей части мне помогала в этом Роззи. Она служит для нас неким положительным барьером, безопасным объектом взаимодействия, но один маленький ребёнок не может стать панацеей от всего. Нельзя просто прятаться за Роззи, я это понимаю. Я задался целью вытащить Шерлока за пределы квартиры, заставить его хоть как-то развеяться.       Они не делали этого раньше, Джон и сам не знает, почему. Их совместные выходы обычно ограничивались ресторанами общественного питания, и то, большую часть времени оба предпочитали брать еду на вынос. Были так же редкие бесцельные прогулки по парку, но так давно, что Джону впору усомниться в их реальности.       В относительно спокойные времена дом на Бейкер-стрит был лучшим местом проведения досуга, уютным убежищем, где им хватало всего, но при нынешнем напряжении родной дом стал походить на плотно закрытый котелок, в котором можно свариться заживо.       Когда Джон пришёл с работы, Шерлок бесцельно валялся на диване и сверлил взглядом потолок. На появление друга он никак не среагировал, и даже приподнятое настроение Джона и нотки энтузиазма в его голосе не вызвали у него проблеска интереса. Роззи не требовала его внимания, вообще ничего за последнюю неделю не требовало его внимания, так что Шерлок всё чаще рассеивал его в неком вакууме, в котором не было места ни мыслям, ни чувствам, ни даже созерцанию. Сквозь вакуум всё-же прорезался голос Джона.       — … так что у тебя есть два часа на сборы, Шерлок, пошевеливайся.       — Мы куда-то идём? — спросил он, лениво поворачивая голову.       — Не валяй дурака, я перед тобой уже пятнадцать минут распинаюсь.       — Я и не заметил.       — Ну конечно.       — Давно ты вернулся? — Шерлок окинул его ничего не значащим взглядом и вернулся к наблюдению за потолком.       — Шерлок.       — Что? — Джон шумно выдохнул, молясь о собственном терпении, и положил два билета поверх его скрещенных рук. Поступление новой информации заставило Шерлока оживиться. — Скрипичный концерт с оркестром? Не понимаю.       — Что ты не понимаешь? — терпеливо спросил Джон с кухни, попутно загружая в микроволновку свой быстрый перекус.       — Зачем это?       — Ты любишь классику.       — У меня есть оригиналы записей лучших мастеров. Стоит только достать патефон. Зачем идти на концерт к сомнительным самопровозглашённым звёздам?       — Ты говорил, что не хочешь превратиться в овощ, а сам уже неделю как пускаешь корни в диван, — это заставило Шерлока встрепенуться. Он резко сел, гордо вскинул голову и выпрямил осанку, доказывая самому себе, что пока ещё слишком хорош, как для овоща. Убедившись в этом, он поднялся с дивана и подчёркнуто изящной походкой направился на кухню. Остановился в дверях и посмотрел на Джона с подозрением. Заметив его, Джон вопросительно вскинул бровь, ожидая, как Шерлок парирует его провокацию, но тот продолжал смотреть молча этим своим липким подозрительным взглядом, от которого хочется поёжиться. — Так что мы пойдём на концерт, и это не обсуждается, — Шерлок не тот человек, от которого можно отмахнуться так просто. Джон попытался приступить к еде, но из-за этого его неотрывного взгляда кусок не лез в горло. Джон медленно опустил столовые приборы и попробовал применить другой подход. — Послушай, не знаю как ты, но я хотел бы развеяться. Буду очень рад, если ты составишь мне компанию, — Шерлок хмыкнул, согласно кивнул головой и попятился обратно в гостиную.       Оба успели принять душ и теперь выглядели вполне свежо. Шерлок совсем не походил на овощ в своём классическом элегантном костюме, и это не могло не радовать Джона. Пожалуй, совместного выхода в свет действительно не хватало для того, чтобы почувствовать себя нормальными полноценными людьми. У обоих возникли проблемы с запонками из-за дрожащих рук, но и это уже стало нормой.       Здание Ковент-Гардена казалось Джону неуютно большим, особенно потому, что он давно не бывал нигде, кроме дома и маленького врачебного кабинета. Шерлок же, напротив, практически блистал, превосполняясь чувством собственного превосходства, как он любил делать в людных местах. Джон предполагал, что он настроился на роль критика, но это мнение не оправдало себя, когда они заняли места в зале и концерт начался. Репертуар программы пришёлся Шерлоку по вкусу, так что, как только его внутренний скрипач прекратил попытку подловить местных музыкантов на фальшивых нотах, он расслабился и стал получать удовольствие. Джону же, напротив, сделалось не по себе. Выбирая это мероприятие, он думал в первую очередь о Шерлоке и недооценил собственную восприимчивость к классике. Наверное, всё дело в расшатанных нервах. Поначалу, из-за экспрессивных композиционных перепадов у Джона разболелась голова, и он поймал себя на повышенной раздражительности. Когда дело дошло до Вагнера, он едва мог усидеть на месте. Да уж, эта музыка воистину проникала в душу, но поскольку душа Джона пестрила свежими ранами, то создавалось впечатление, будто скрипач безжалостно ковырялся смычком внутри, попутно сдирая с ран едва успевшую вырасти коросту. Душа в ответ жалобно скрипела и сжималась. За время концерта Джон успел пропустить через себя смертельную тоску, чувство ностальгии, не привязанное к конкретным мыслям или воспоминаниям, неведомо откуда взявшуюся надежду и неотъемлемую от неё боль. Он был близок к тому, чтобы поверить в катарсис через искусство. Когда выносить это стало трудно, Джон сосредоточился на Шерлоке. Его взгляд был рассеянным, он вроде бы и смотрел на сцену, но на деле — куда-то сквозь, мимо неё. Шерлок выстукивал пальцами по подлокотнику, и Джон пытался поймать и разобрать его ритм. Конечно, он был очень слаб в музыке, чтобы понять, но это не мешало ему пытаться. Только в антракте Джон понял, что собственный ритм шерлоковых пальцев не имеет никакого отношения к концерту. Свет в зале сделался ярче, раздались аплодисменты, люди засуетились, направляясь к выходу в холл, а Шерлок так и остался сидеть, не шевельнувшись, а его пальцы ни на секунду не останавливали своей бешеной пляски. Джон истолковал этот знак как тревогу. Шерлок источал это чувство, и, что пугало особенно, сам будто и вовсе не был здесь, не сидел в соседнем с джоновым кресле, не был на этом концерте, не существовал в этом измерении. Джон не знал, о чём тот думает или что чувствует, вот только пустые глаза Шерлока и его нервно стучащие по подлокотнику пальцы вселили в него чувство потери и отдаления. Шерлок не был здесь с ним, и это пугало. Джон не пытался заговорить с ним. Это бы ничего ему не дало. Он бы просто переключился на одну из формальных частот его мира, душой и мыслями продолжая перебывать на другой. Джону же хотелось привязать его к земле. Он смирился с тем, что знает друга далеко не так хорошо, как хотелось бы, и, скорее всего, никогда не узнает. Джон не посмеет лезть Шерлоку в душу. Он слишком ценит её, чтобы входить туда грязными ногами. Стучащие длинные пальцы всё никак не успокаиваются, и тогда Джон ловит их и крепко сжимает в руке. Всё. Хватит. Нечего Шерлоку блуждать мыслями там, где нет света и где правды уже не найти. Лучше поклоняться данности. Они не смотрят друг на друга. Джон сжимает в кулаке пальцы Шерлока, но это совсем не выглядит так, как если бы он держал его за руку. Джону нет дела до того, как это выглядит. Ему хочется излучать надёжность, чтобы Шерлок чувствовал её, чтобы он мог и захотел ухватиться за Джона, когда захочется погружаться туда, куда погружаться не следует. Они сидят так до начала второй части, когда публика начинает активно возвращаться на свои места, Джон слегка прочищает горло, перед тем, как спросить:       — Хочешь уйти отсюда?       — Нет, — отвечает Шерлок тихо, не глядя на него. Джон медленно разжимает пальцы и отпускает его руку, так, что этот своеобразный разрыв не ощущается резким и отталкивающим.       — Почему вы выбрали именно концерт?       — Шерлок любит классику. Он не фанат бесцельного времяпровождения с кружкой пива и пустых разговоров.       — Существует много других альтернатив для совместного времяпровождения, отвечающих этим его критериям.       — Да, возможно, но… К чему вы клоните?       — Джон, вы сознательно выбрали такой вид досуга, который позволил вам избежать разговоров.       — Да, это так. Я осознал это уже когда мы выходили из Ковент-Гардена. Молча. Я тогда предложил Шерлоку прогуляться пешком, не до самого дома, конечно, хотя бы до Лестер-сквер или до Пикадилли. Должен признать, сама прогулка оказалась куда лучше, чем два часа классической музыки.       — О чём вы разговариваете?       — Вы же знаете, что мы не поднимаем острых тем, стараемся двигаться дальше.       — Я не о них спрашиваю.       — Мы живём и работаем вместе, у нас общие друзья. Разумеется, мы с Шерлоком говорим обо всём.       — Значит, ни о чём.       — Знаете, вы слишком раздражающий, как для психотерапевта. Что вы хотите услышать?       — Если отбросить рабочие и бытовые моменты, что останется от ваших разговоров?       — Я уже сказал, что мы не говорим о действительно важных вещах.       — Вы не говорите о вещах, которые остались в прошлом, независимо от того, сумели вы их пережить или нет. Что насчёт настоящего?       — Если речь идёт о важном, то чаще всего мы говорим о Роззи. Не знаю, что бы мы без неё делали, она как глоток свежего воздуха. Я не представлял, как она может вписаться в общую картину жизни на Бейкер-стрит. Даже не думал об этом, а просто хотел сбежать из своей опустевшей квартиры, больше думал о себе — я нуждался в Шерлоке, а Роззи — неотъемлемая часть меня. Я только недавно заметил, как быстро она выросла, как Бейкер-стрит стала и её домом тоже. Мы с Мэри так долго ждали её появления, так тщательно всё подготавливали… — Джон помотал головой, стряхивая лишние воспоминания, — когда в доме появляется ребёнок — всё меняется, подстраивается под него. На Бейкер-стрит эти изменения прошли для меня незаметно. Не было споров о цвете, текстуре и о выборе производителя всех этих нужных вещей. Просто в холле шкаф передвинули так, будто в освобождённом месте всегда стояла детская коляска, и никто не помнит, чтобы было по-другому. Мы с Шерлоком были заняты отголосками дела Смита, ходили по врачам, ворчали, пили чай, а на мебели, будто сами собой, появлялись безопасные уголки, на вечно захламлённой кухне освободился целый шкаф и отдельная стерильно чистая тумба, отведённая под питание Роззи. Оказывается, в кладовке всегда был детский стул для кормления, стоял там и просто дожидался своего часа. Это было странно, вообще-то. Шерлок точно не планировал чего-то такого для своей жизни, и я думал, что со временем я буду чувствовать себя неудобно, навязывая ему наше присутствие. С Роззи нужно считаться, ставить её нужды выше своих и всё в этом роде. Для него это не стало проблемой, — Джон перевёл дух, и психотерапевту стало ясно, что вот сейчас он заговорит о том, что действительно важно. — На самом деле, поначалу, Роззи была единственным, что держало нас обоих на плаву. Если бы не она, мы с Шерлоком однажды вернулись бы домой, долго молчали, выпили чаю, сидя друг напротив друга в наших креслах, а потом он предложил бы сыграть в русскую рулетку. Может, это был бы я, и Шерлок бы на это согласился. Мы играли бы до тех пор, пока не осталось победителя, и это не было бы чем-то из ряда вон выходящим. Тогда мы оба находились в таком состоянии, что не видели разницы между тем, чтобы после того, как дневная суета закончится, посмотреть тупое вечернее телешоу или прострелить себе башку. Второе прельщало больше, потому что телешоу повторится на следующий день, и после него и так далее. Ну, вы понимаете о чём я, — Джон опустил глаза и быстро облизал губы. Признаваться в психопатии, когда они уже её пережили, немного неловко, если честно. — Если бы не Роззи, нас ничего бы не держало. Шерлок, может, и пытался бы держать обещание, данное Мэри на мой счёт, но я не позволил бы ему этого. Единственное, что было ясно — не будет так, что один уйдёт, а другой останется. Что бы мы ни сделали, то сделали бы это вместе. Но когда мы слышали плач или радостный визг моей дочери, то ясно понимали, что не имеем на это «что-то» права. Она маленькая и беззащитная. Она уже умеет различать наши лица и отзываться на наше появление. Мы нужны ей, но не такими, какие мы сейчас. Мы должны быть гораздо, гораздо лучше, чтобы растить её так, как она того заслуживает. За Роззи будущее. И я верю, что оно будет светлым и потрясающим. Только такого она и заслуживает. Она — маленькое улыбчивое чудо, и невозможно представить что когда-нибудь будет по-другому, что случится что-то, что её огорчит и изменит. Она всегда будет такой светлой и невинной, так что её жизнь просто должна соответствовать ей. Иногда я думаю о том, что мои родители, скорее всего, рассуждали так же, и что из этого вышло?       Я думал, что готов быть отцом, но ни черта я не был и даже близко не понимал, каково это. Когда миссис Хадсон говорила, что дети меняют всё, я согласно кивал, до конца не осознавая, что входит в это «всё». Я представлял себе повышенную ответственность, знал, что буду очень сильно любить свою дочь, но не понимал, как это будет ощущаться, думал, что стану жёстче, отсеку от своей жизни всё лишнее, буду сосредоточен на своей семье. Но под «всё» действительно подразумевается «всё». Целый мир. Тебя начинает беспокоить то, на что ты раньше закрывал глаза. Бездомные, безнадежно больные, жертвы преступлений, обиженные и обидчики. Я понимаю, что все эти люди являются частью мира, в который я привёл свою дочь. Это будет огорчать её, когда она станет взрослеть, и я не хочу этого. Я чётко понимаю, что не смогу всегда опекать её или держать взаперти. И я не хочу, чтобы все эти люди и их проблемы просто исчезли. Я больше не способен кого-либо осуждать, я сочувствую всем и каждому. В какой-то мере, становясь родителем, ты начинаешь видеть детей во всех людях. И если кто-то несчастен или обозлён, это значит только одно — родитель этого человека когда-то не справился со своей ответственностью, и несмотря на то, что этот человек уже взрослый, ты не можешь винить его в чём-либо. Тебе не важно, кто прав, а кто виноват. Всё, чего ты хочешь — это чтобы мир, в котором растёт твой ребёнок, стал лучшим местом. Ты никого не осуждаешь просто потому, что не хочешь, чтобы кто-то так же осуждал её. Ты добр ко всем по той же причине. В какой-то мере я проецирую это и на Шерлока. Вся моя больная забота — о том, чтобы мир стал для него лучшим местом. И Роззи мне в этом помогает. На самом деле, пожалуй, только ребёнок способен дать такую чистую любовь, которой я для него хочу. Роззи любит нас просто так. Она не знает, кто мы и что из себя представляем, не знает, сколько хорошего и плохого мы сотворили в своей жизни, её даже не было на свете, когда мы совершали все те роковые ошибки, и для неё это не имеет никакого значения. Я долго этого не понимал. Видел только то, что моя дочь — не способный позаботиться о себе младенец, и потому мы нужны ей. Чтобы кормить, менять пелёнки, купать и убаюкивать перед сном. Младенцы даже не способны сами определить, чего из этого они хотят. Могут плакать, потому что им хочется спать, и никто не мешает этого сделать, но они всё ещё не понимают, как это устроить. Я не прибавлял сюда лишних сантиментов. Знал, что люблю свою дочь, и не видел ни одной причины и возможности, чтобы утверждать о ней то же самое. Шерлок обнаружил это первым.        Джон отчаялся совладать с капризами своей дочери. Он уже минут сорок как носился с ней по дому, пытаясь найти причину её плача и устранить её. Когда Джон пихал малышке соску или бутылочку с молоком — та отплёвывалась, когда он решил, что купание её успокоит — Роззи разоралась ещё больше. Покачивания на руках также не успокаивало её. Джон успел померить ей температуру, прощупать рот на предмет режущихся зубов и живот — на колики. Объективно с малышкой всё было в порядке, но плакать и кричать она не переставала. Прохаживаясь взад-вперед по гостиной, Джон бросал упрекающие взгляды на Шерлока, который всё это время сидел там и с невозмутимым видом сёрфил по интернету. Конечно, это не его дело, но нельзя же настолько делать вид, что ничего не происходит?! Шерлок сдался, когда Джон начал нервно напевать колыбельную. От его музыкального слуха Шерлок вполне мог присоединиться к малышке в плаче.       — Хватит мучить ребёнка! — Хлопнула крышка ноутбука, и Шерлок резко развернулся к беспокойным Уотсонам.       — Так подмени меня, я уже не знаю, что делать, — мученически пролепетал Джон, надеясь, что Шерлок сжалится и придёт на помощь. На секунду он так сочувственно посмотрел на Роззи, что Джон даже сам подошел к нему, чтобы передать девочку, но Шерлок отшатнулся на стуле назад и серьёзно на него посмотрел.       — Просто прекрати стараться так сильно.       — Отличный совет, Шерлок. Просто потрясающий, особенно после того, как я битый час пытаюсь её успокоить. Да кого я вообще слушаю? — раздразился Джон, перехватывая Роззи другой рукой. Лицо малышки сделалось пунцовым от плача, Джон только и мог, что постоянно вытирать ей сопли. — Дай мне телефон, я звоню в скорую.       — Спешишь выставить себя идиотом? — Шерлоку повезло, что руки Джона были заняты младенцем. — Она абсолютно в порядке.       — Дети не плачут так долго, если с ними всё в порядке. Вдруг с ней происходит что-то, что я не могу определить при помощи подручных средств? И да, я готов сколько угодно выставлять себя идиотом, если от этого ей станет лучше.       — Скорая проделает с ней всё то же самое, что пытался сделать ты, и это принесёт Уотсон ещё больше стресса.       — Ну и что тогда делать? — прошипел на него Джон, будучи уверенным, что в этой ситуации Шерлок по привычке строит из себя умника, но на деле ничего не понимает.       — То, чего ты ещё не пробовал.       — Да я уже всё перепробовал! — Заорал Джон, и выбитая из сил собственной истерикой Роззи завопила ещё больше. От этого у Джона разом заболели голова и сердце.  — Шерлок, что мне делать? — совсем обречённо спросил он. Шерлок подошел к ним, присмотрелся к Роззи и вытер её заплаканную щёчку большим пальцем. Джон опять понадеялся на то, что Шерлок её заберёт, но тот только приобнял его за плечи и подтолкнул в сторону кресел.       — Сядь, — скомандовал Шерлок и Джон рад был его послушаться. Сам он опустился в кресло напротив и скрестил руки на груди.       — Хорошо, что дальше? — спросил он, придерживая головку Роззи, которой та вращала, пытаясь определить, откуда доносится голос Шерлока.       — Это всё, — проинструктировал Холмс со знающим видом. Джон рассмеялся.       — Ты предлагаешь мне просто сидеть и ждать, пока она успокоится?       — Она успокоится, когда успокоишься ты. Или же когда совсем устанет от собственного плача и захочет спать.       — Ты серьёзно?       — Мы с ней это уже проходили. Твоя дочь — фанатка тактильного контакта и пустых сантиментов. Даже не знаю, откуда в ней это.       — А по-моему Роззи просто пытается отвоевать кое у кого титул королевы драмы, — Шерлок скорчил оскорблённую гримасу, Джон тихо рассмеялся, а Уотсон стала успокаиваться. Джон решил ускорить этот процесс и начал покачивать её интенсивнее, от чего девочка опять разрыдалась и закашлялась.       — Джон, хватит её так трясти, Уотсон сейчас стошнит прямо на тебя, и я не буду её винить.       — Шерлок, может, лучше ты сам?       — Я уже умею с этим справляться. Теперь твоя очередь! Не реагируй на её истерику, веди себя так, будто Уотсон совершенно спокойна. Прижми её к груди, погладь по спине, сделай пальцами пробор в её жидких волосах, поцелуй в лоб, в конце концов.       — Как так вышло, что ты учишь меня как справляться с собственной дочерью? — Шерлок довольно хмыкнул, наблюдая, как Джон проделывает все манипуляции, что он ему посоветовал.       — Ничего особенного, просто мы с Уотсон проводим больше времени вместе, и вообще, плетём против тебя заговор.       Похоже, психотерапевту скучно было всё это слушать. Сам он не имел детей, а потому всё, сказанное Джоном, было для него чем-то далёким и непонятным. Он, точно ребенок, игрался шариками Ньютона, приспособлением, которое Джон не раз видел в кабинетах других психоврачей, но у этого конкретного человека этой игрушки раньше не было. Маятнику он уделял больше внимания, чем словам пациента, но винить его за это нельзя. Скорее всего «доктор» счёл текущую информацию несущественной и ожидал, пока пациент заговорит о чём-то более значимом.       — Присутствие Роззи нас спасает, так что я никак не мог подумать, что… — правый серебряный шарик ударил по среднему, а тот оттолкнул левый. Джон встретился взглядом с психотерапевтом, сквозь три эти точки, когда маятник качнулся в обратную сторону. — Шерлок всегда немного страдал паранойей. Благодаря Роззи я увидел, насколько всё запущено и… В конце концов, дело вовсе не в паранойе.       Обычно Джон обедал в той же клинике, где и работал, хотя иногда мог посетить ближайшее кафе с коллегами, если успевал с кем-нибудь подружиться, но никогда не делал этого дома. В тот день ему захотелось вернуться, пускай и на короткое время. За час Уотсон всё равно бы не управился, но следующий пациент был записан к нему только на четыре часа, так что он мог позволить себе опоздать. Наверное, сработало предчувствие. Как говорил Шерлок, интуиция — это всего лишь информация, которую мозг обрабатывает быстрее, чем человек успевает осознать.       Дом встретил его грохотом стиральной машинки, ароматами тушёных овощей и пряностей (миссис Хадсон обещала рагу), из радио привычно доносился голос Дэвида Аттенбора, над чьими жестковатыми шутками Марта обычно смеялась так кокетливо, будто ведущий мог её видеть и слышать. Джон улыбнулся сам себе и уже поднимался по лестнице к 221-Б, когда услышал протяжный визг Роззи, доносящийся со стороны кухни на первом этаже, а потом что-то упало и загремело по кафельному полу. Это заставило его вернуться.      — О, Джон, как хорошо, что ты пришел, — домовладелица укачивала Роззи, на полу валялся половник, измазанный в томатной пасте, а из корзины для белья торчали занавески из их гостиной. — Прошу тебя, забери отсюда бельё и спрячь в кладовку, не то Шерлок мне голову оторвет, если узнает, что занавески находятся в одной комнате с Роззи. Он приказал их выварить, но я совершенно ничего не успеваю!       — Что тут у вас происходит? — Джон взял у неё из рук Роззи, и миссис Хадсон тут же бросилась прикручивать огонь под грозно скворчащей сковородкой.       — Не уверена, что я до конца всё понимаю, Шерлок толком ничего не объяснил, только раздал указания. Джон, поговорите с ним сами.       — Ладно, я разберусь, — он перехватил малышку поудобней и уже собирался идти, как миссис Хадсон его остановила.       — Лучше оставьте Роззи здесь, вот, усадите её на стул для кормления. С ней Шерлок вас в квартиру не пустит.       По дороге из семнадцати ступеней Джон успел себе надумать всякого. Уже приготовился ворчать, если окажется, что Шерлок проводил дома какой-то опасный эксперимент и теперь очищает квартиру от последствий. Дверь поддалась легко. В квартире стояла гробовая тишина, усугубленная бело-голубым светом ламп для кварцевания. Это в некоторой степени подтверждало теорию Джона об эксперименте, и он уже стиснул зубы, чтобы не начать орать с порога. В гостиной было прохладно, очевидно, что помещение недавно проветривали. И вообще квартира резала глаза неестественным порядком: все поверхности блестели от полироля, все покрытия, начиная от диванного пледа и до салфетки на каминной полке, отсутствовали. Вероятно, их можно было бы найти под грудой занавесок в бельевой корзине миссис Хадсон. Происходящее казалось Джону настолько непонятным и, отчасти, пугающим, что он не осмелился окрикивать Шерлока издали. Он нашелся в собственной спальне. Первым, что Джон увидел, когда вошел туда, была расстёгнутая дорожная сумка с вещами. «Ну вот и всё», — мысль, которая замелькала где-то на периферии сознания и больно сдавила грудь. В конце концов, может быть, это было правильное решение, и Джона не удивило бы, что именно Шерлок, который был гораздо сильнее его, решил уйти и покончить со всем этим. В эти тяжелые времена Джону было трудно понять, остаются ли они друг подле друга, потому что считают себя достаточно сильными, чтобы пройти через всё вместе, или наоборот, потому что они слишком слабы и болезненно друг к другу привязаны. Джон сам иногда просматривал объявления с арендой квартир, но сделать этот шаг ему не хватило бы духу. Когда он предполагал возможность переезда, то думал, что так будет лучше для Шерлока. Хотя бы на этот счёт у Джона сомнений не было, это одно было ясно: сам он слаб и нуждается в друге настолько, что без него всё окончательно потеряет смысл. Однако если бы Шерлок решил съехать, Джон принял бы это безропотно. Но всё это мелькало на периферии и не имело никакого отношения к ситуации.       Шерлок однозначно заметил его присутствие, но не подал виду. Тогда Джон прочистил горло и решил привлечь его внимание.       — Шерлок, что всё это значит? — Джон опёрся о дверной косяк, скрестив руки на груди, но Шерлок даже не повернулся к нему. Он достал что-то из шкафа, а рубашка, в которой Джон видел его утром, полетела на пол, к груде скомканного постельного белья, пижамная футболка отправилась в сумку.       — Ты должен быть на работе, но раз уж ты всё равно здесь, отнеси это миссис Хадсон, она знает, что делать, — Шерлок сгрёб в охапку валяющееся на полу бельё, и вручил его Джону, избегая смотреть ему в глаза. О, это был очень плохой знак.       — Что случилось? — Джон какой-то момент стоял, оторопев, затем сбросил бельё на стул. Шерлок подошёл к кровати и застегнул дорожную сумку.       — Да, и выключишь кварцевые лампы через пять минут. Этого будет достаточно, — деловито заявил он, полностью игнорируя вопросы Джона. Шерлок быстро надел пальто и накинул на плечо ремешок дорожной сумки. Он направился к двери, полагая, что Джон пропустит его и поплетется следом, продолжая свой бессмысленный допрос, но тот решительно преградил ему путь.       — Зачем всё это? Куда ты собрался? — Джон старался заглянуть ему в глаза, но Шерлок старательно их отводил. Внешне он казался тихим и спокойным, но Джону казалось, попытайся он хотя бы дотронуться до Шерлока — и его ударит током.       — В отель, поживу там неделю, — Шерлок глубоко вдохнул, а потом выпалил на одном дыхании, — я подхватил грипп, так что сам понимаешь…       Джон с минуту пытался всё переварить. Даже будучи врачом, в такой ситуации он ограничился бы проветриванием помещения и медицинской маской, но у Шерлока всегда всё масштабно.       — Ты уверен насчёт гриппа? — Джон положил ладонь ему на лоб, и Шерлок посмотрел на него как на умалишенного. Если температура и была, то явно не поднялась выше тридцати семи и пяти.       — Да, я уже был в клинике, — Шерлок стоял спокойно, смирившись с тем, что от разговора не уйти.       — Как я мог это упустить?       — Ничего удивительного. В последнее время вялость и температура 37,2 — моё обычное состояние, но вчера перед сном у меня появился насморк, а утром уже и кашель, так что вот, — Шерлок указал на сумку.       — Нет, Шерлок, так не пойдёт. Тебе незачем переезжать в отель. Маска всё решит. Да и в силу постельного режима ты будешь редко покидать комнату.       — Джон, ты что, меня не слышал? Я сказал — грипп. Это тебе не какая-то почечная недостаточность, не сотрясение мозга, не цирроз печени! Это инфекционное вирусное заболевание! — Шерлок перешел на крик, и Джон не побрезговал перенять эту тональность.       — А ты себя слышишь? Говоришь о серьёзных болезнях, как о пустяках, — эту часть предложения Джон буквально проорал, потому что, отзываясь пренебрежительно о своём здоровье, Шерлок наступил на его больную мозоль, — а из гриппа делаешь трагедию. После всего, через что ты прошел, иммунная система ослабла, так что этого следовало ожидать. В этом нет ровно ничего страшного, ни к чему принимать лишние меры, — эти заверения разозлили Шерлока. Он и не предполагал, что по этому поводу у них могут возникнуть споры: Джон же доктор, он должен всё понимать!       — Пропусти, — сквозь зубы прошипел Шерлок, подтягивая сумку.       — Нет, Шерлок, ты останешься дома.       — Не прикидывайся идиотом, Джон! На этот раз ты прекрасно всё понимаешь! Я не могу остаться из-за Уотсон, если тебе так уж надо это услышать, — каким бы разгневанным он ни был, что бы ни кричал Джону — а в глаза не смотрел. Сверлил взглядом половые доски.       — Я знаю, — уже спокойнее ответил Джон. — Ты уже принял меры, с ней всё будет в порядке. Если бы ты разморозил какой-то смертельный вирус в ходе эксперимента, выбор был бы за тобой, но грипп — моя сфера, я врач и мне здесь решать…       — Ничего не будет в порядке, — перебил Шерлок, наступая, — как доктор ты понимаешь, что Уотсон слишком мала и её иммунная система не прочнее, чем мыльный пузырь. Мне стоит только чихнуть, и этот пузырь лопнет, а потом… — Шерлока передёрнуло, на его лице читалось отвращение, и адресовалось оно самому себе. Он будто заметил, что чересчур открылся, а значит сдал позиции. Когда Шерлок поднял голову — тут же вспорол Джона свирепым взглядом. Они уже стояли нос к носу, но никто не собирался отступать. Спор перерос рамки ситуации, и теперь на кону стояло куда больше. — Дай пройти, — прорычал Шерлок и двинулся вперёд, решая пройти сквозь Джона, как призрак сквозь стену, но Джон оказался прочнее кирпичной перегородки, да ещё и оттолкнул его так сильно, что Шерлоку пришлось по инерции сделать пару шагов назад, чтобы не упасть. Сумка соскользнула с его плеча на пол. Шерлок тут же подхватил её, и, не глядя на Джона, преграждающего дверь, пошел к окну.       — Ты же это не серьёзно, — усмехнулся Уотсон, когда Шерлок открыл его, но на всякий случай прошел вглубь комнаты. Его ироничное спокойствие рухнуло, когда Шерлок вылез на подоконник. — Шерлок! — завопил Джон во всю глотку и бросился к окну. Стащил его оттуда, ухватив за пальто, как кота за шкирку. Вырвавшись из его рук, Шерлок присел на кровать и закрыл лицо руками. — У тебя совсем крыша поехала? Чёртова королева драмы, готов умереть, лишь бы всё было по-твоему?! — у Джона начался тремор, так что, когда он увидел, что у Шерлока дрожат плечи, он справедливо решил, что тот также перенервничал, а потом Джон услышал смех.       — Не я один, — прыснул Шерлок, не отрывая рук от лица.       — Что?       — Не я один — королева драмы, Джон. Мы живём на втором этаже — это не тянет на попытку самоубийства. Незачем было так истошно кричать.       — Ты, конечно, великий и всемогущий Шерлок Холмс, но даже ты не сможешь благополучно приземлиться на четыре лапы и побежать себе дальше, как какой-нибудь кот, — Шерлок рассмеялся опять, и Джон потихоньку начал входить в привычную роль идиота.       — Джон, выгляни из окна и посмотри налево, — Уотсон недоверчиво вздернул бровь, даже не думая на это вестись. — Обещаю, что за это короткое время не сбегу через дверь, — когда и это его не убедило, Шерлок встал с кровати и поравнялся с другом у окна.       — Смотри, — призвал он, высовываясь. Джон последовал его примеру и…       — Чёрт! — он рассмеялся. — Ну, конечно… Пожарная лестница, — они посмотрели друг на друга и заулыбались, радуясь минуте спавшего напряжения. Затем на Джона словно снизошло озарение. — Так вот как она это сделала!       — Джон?       — Ирэн Адлер. Она забралась по пожарной лестнице, когда пришла вернуть тебе пальто. Всего-то!       — Господи, ты хоть когда-нибудь о ней забываешь?       — И в этом весь трюк! — всё не унимался Джон.       — Разумеется, всё гениальное — просто.       Джон закрыл окно и они с Шерлоком вернулись в мир кварцевых ламп, вируса гриппа и беззащитного младенца в мыльном пузыре. На полу валялась сумка и возвращала их к спору. Только вот на спор не осталось ни сил, ни желания. Пожарная лестница стала очередным доказательством того, насколько все их драмы абсурдны и несущественны, но…они всё ещё не могут.       — Вот как мы поступим, — Джон понадеялся на то, что конфликт улажен, но на всякий случай решил первым гнуть свою линию. — Сейчас я спущусь к миссис Хадсон и возьму у неё новый комплект постельного белья. Ты застелешь кровать, пока я схожу в аптеку, и вернёшь вещи на место, — он ткнул пальцем в сумку.       — Джон.       — Потом, мы пообедаем рагу, мм, слышишь, как пахнет? Затем я вернусь на работу, заодно оформлю пару отгулов, а когда вечером вернусь домой, ты расскажешь мне о графике проветривания, кварцевания и ещё о каких-нибудь мерах, которые посчитаешь нужными. Только, Шерлок, давай без фанатизма, ладно? — Джон говорил спокойно и вкрадчиво, и чем ласковее становился его голос, тем сильнее сжимался Шерлок. Когда Джон повернул голову, чтобы посмотреть на него, тот стоял, обняв себя руками и смотрел в пол. Из-за низко опущенных век и едва заметно подрагивающих ресниц, Джон не мог увидеть, что было в его взгляде. — Договорились? — ненавязчиво попробовал он ещё раз. — Шерлок, посмотри на меня, — реакции не последовало, и Джон тронул его за плечо, чтобы обратить на себя внимание, но не ожидал, что Шерлок отзовётся так резко.       — Джон, пожалуйста! — то ли крикнул, то ли умоляюще простонал он. И за этими словами стояла просьба прекратить всё и сразу. Прекратить то, что они не были способны прекратить долгие месяцы. Или, хотя бы, позволить Шерлоку дать всё сделать по-своему, чтобы не пришлось смотреть в глаза истиной причине «грипповой» паники. Джон, который до этого момента был настроен весьма позитивно, опешил. Потому что крик Шерлока был реальным. Это не одна из их изживших себя драм и трагикомедий. Это у него внутри, и пока оно реально там — во внешнем мире тоже придётся с этим считаться.       — Шерлок, всё хорошо, — тихий шёпот Джона уговаривал, но в то же время скрежетал по натянутым нервам.       — Нет, не хорошо, совсем не хорошо. Для нас грипп — это чепуха, но для Уотсон… Она может даже умереть.       — Шерлок! — Джон возвёл глаза к потолку и тяжело вздохнул, понимая, что друг погружается в своё безумие и отказывается от протянутой руки помощи. Не верит, что Джон может его вытащить, убеждён, что если ухватится за него — то утянет за собой.       — Ладно, допустим, она не умрёт, а просто переболеет. Могут возникнуть осложнения, которые отзовутся дефектами на её развитии, что может быть ещё хуже…       — Шерлок! — Джон схватил его за предплечья и встряхнул, но и это не помогло. Шерлок смотрел сквозь него и продолжал говорить.       — Если бы Уотсон питалась грудным молоком, то вместе с ним получала бы полезные антитела, которые вырабатываются в организме матери, чтобы побороть вирус, но, — после этих слов он наконец-то заглянул Джону в глаза, чтобы убедиться — упоминание смерти Мэри заставит того принять его сторону. Аналогия же так очевидна! — Самым страшным обычно оказывается совсем не то, что мы таковым считаем. Мыльный пузырь не лопнет, если упадет с дивана, или окажется на сквозняке, он уцелеет, даже если ударится о угол стола, но стоит только чихнуть…       — Думаю, аналогия очевидна. Шерлок не говорил о Роззи. Он говорил о Мэри. Магнуссен не добрался до неё, воскресший Мориарти не был реальным, её убил не супер ассасин из А.Г.Р.Ы., который лучше всех знал её слабые стороны, это была всего лишь какая-то бабушка. Божий одуванчик. Офисная крыса. Собачница, — глаза Джона потемнели, наполняясь возродившимся из воспоминания гневом, но потом он взглянул на психотерапевта, и напомнил себе о причине пребывания в его кабинете. — Шерлок. Он всё время прятал от меня глаза и когда я всё-таки заглянул в них, то очень отчётливо увидел, насколько он верит в монстра, которым я его когда-то назвал. Эта извращённая вера пустила корни очень глубоко. Шерлок не сошел с ума, он понимает, насколько его опасения утрированы, рассудок его не подводит, но даже его безупречный разум отступает перед лицом монстра, которым он до смерти боится стать.       Эта часть рассказа вывела психотерапевта из привычного равновесия. Он задумчиво смотрел на Джона, и от этого взгляда Уотсону хотелось поднять руки вверх с признанием: «Да, это всё моя вина. Это я создал монстра. Я нарёк так Шерлока и тем самым поселил чудовище и малого ребёнка, который его же боится, в одном теле. Может, уже перейдём к линчеванию?»       — Вы по этой причине вернулись к алкоголю?       — Нет, тогда я не мог себе это позволить. Мне удалось уговорить Шерлока остаться дома, я пообещал, что возьму всю ответственность на себя, что бы ни произошло, — что же, это почти было правдой. Ровно наполовину. Во второй половине Джон… заплакал, прежде чем успел дотянуться до стакана, а, значит, в выпивке уже не было смысла. — Я хотел сделать как лучше. Хотел доказать Шерлоку, что он — равноценная часть семьи. Надеялся, что пройдёт пара дней, и он сумеет расслабиться, увидит, что на самом деле ничего страшного не происходит. Для него же это оказалось пыткой.