***
Джон водил спиртовой салфеткой от тонкого запястья до истерзанного иглой локтевого изгиба. На нём кожа, казалось, была совсем тонкой, былые синяки ещё не прошли и создавалось впечатление, что они могут вылезть наружу сгустками тёмной крови, если надавить посильнее. Джон сосредотачивается на трёх тёмно-сливовых пятнышках, снова и снова обводит их большим пальцем. Спиртовая салфетка почти полностью высохла. Он пробует ещё раз. Заново перетягивает жгут, постукивая по тубусу, спускает воображаемый воздух из шприца, снимает безопасный наконечник и «прицеливается». Шерлок сдерживает дыхание, лишь бы его не спугнуть, и Джон понимает, что всё не должно быть так. Тонкая, едва различимая голубая вена течёт к локтевому изгибу прерывающимся пунктиром, исчезая под островками тонкой белой кожи, ближе к верху будто разделяется на притоки, что впадают в тёмно-синие озёра устаревших уже гематом. Джон думает, через сколько времени они превратились бы в трупные пятна, если бы Шерлок не остановился? Шерлок же наблюдает за ним по-своему, и думает о том, что когда Джон хмурится, отрезками морщин на его лбу можно измерить длину его мрачных мыслей. Доктор делает глубокий вдох и натягивает кожу выбранной траектории большим и указательным пальцем. Шерлок теряет терпение, закатывает глаза, думая о том, что из капельницы ещё никогда не делали такого события. Вместо того, чтобы сделать прокол, Джон вдруг отпускает натянутый участок кожи и большими пальцами обеих рук проходится вниз, по берегам пугливой вены. В этом прикосновении столько нежности, что оно буквально отдаёт электрическим током. Шерлок чувствует, как на тыльной стороне руки восстают редкие волоски. Пальцы Джона плавно спускаются к запястью, поднимаются обратно и когда он резко разрывает прикосновение, достигая уродливых синяков — Шерлок чувствует себя грязным. Джон напоминает себе как много раз он делал это раньше, что в этом нет совершенно ничего сложного и пытается убедить себя в том, что его пациент — не Шерлок, чтобы достичь хоть какой-то профессиональной холодности. Вот только две едва заметных дырочки в коже свидетельствуют о его предыдущих провалах, и Джон не может. — Чёрт, — ругается Джон, когда пальцы начинают дрожать так, что он смеет даже попробовать ввести иглу. Шерлок злится. — Бога ради! — он резко дёргает руку, поднося её навстречу игле. Её конец входит в вену и оба на мгновение замирают, наблюдая за тем, как кожа на этом месте вздувается, игла выскальзывает, окропляя предплечье Шерлока и диванную подушку напористыми брызгами крови. — Шерлок, что ты вытворяешь? — Джон тут-же хватается за спиртовые салфетки, пока его сосед прыскает неудержимым смехом. Они вели себя так серьёзно, что уже давно перешагнули грань абсурда. — Ты мог проколоть её насквозь и что тогда? — Шерлок смотрит ему в глаза и смеётся ещё громче, взглядом приглашая друга присоединится к нему. Он смеётся и это хорошо, но Джона этот смех пугает до жути, потому что при всей оживлённой мимике Шерлока, невозможно понять, куда он смотрит повреждённым глазом. Он походил на кудрявую куклу, которая когда-то умела моргать и водить глазами со стороны в сторону, но потом игрушка сломалась, огромный зрачок отклеился от положенного места и теперь неприкаянно болтался по большому стеклянному глазу. Джон и хотел было назвать Шерлока умалишённым из-за того, что его забавляют брызги собственной крови, вот только если учесть его общее состояние, станет ясно, что прорванная вена — самая невинная из его проблем. — Это было ужасно. Палка о двух концах. Так мы каждый раз теряли непростительно много времени. Лекарства, которые он должен был принимать внутривенно, предполагают четкое соблюдение временных рамок. Их нужно вводить через каждых восемь часов, ни минутой позже, иначе курс уже не будет таким эффективным и его придётся начинать заново. Не успел я обрадоваться тому, что научился брать шерлоковы вены, как они снова попрятались, но уже не от наркотических инъекций, а от моих уколов. В конце концов Шерлок делал всё сам, а я только помогал закрепить катетер и подавал пластыри. Психотерапевт Джона сомневался в том, что такая прогулка по воспоминаниям имеет смысл. Скорее всего, Джон Уотсон таким образом пытался дать себе отсрочку в решении насущных проблем. Он осёкся, позволив себе погрузится в собственные мысли прямо посреди откровений пациента. Похоже, Джон разглядел что-то в выражении его лица и истолковал его неверно. — Вам не понять каково это, — говорит он с выражением мнимого превосходства человека, которому больше нечем гордиться, кроме как львиной долей пережитой боли. — Я не мог заставить себя помочь ему в том, с чем действительно трудно справляться в одиночку, так и не смог заставить себя не то, что прикоснуться, а даже посмотреть, — собеседник Джона вскинул брови, точно говоря «вот как?», но Джон не нуждался в поощрениях человека, которому просто не дано понять. — Я его доктор и друг, но каждый раз, когда нужно было помочь Шерлоку с перевязкой, мне казалось, что если я попытаюсь притронуться к его рёбрам, которые я же и сломал — произойдёт что-то противоестественное. Это заставляет меня думать о себе в двух разных лицах, но когда я понимаю, что там был один и тот же человек, тот же я… — Джон устало закрывает руками лицо и выдыхает. — Шерлок отлично справлялся с повязкой один. Пожалуй, я действительно не мог сделать для него ничего лучше, чем «не навредить». Ещё больше, — Джон молчит некоторое время. Прислушивается к себе, чтобы понять, насколько он способен раскрыться и где находится та грань, за которой беседа с психотерапевтом выльется в настоящую исповедь. Как он может просто и правдоподобно объяснить, что всё это время подрывался на шерлоковых сломанных рёбрах как на минах, без способности собрать себя заново? — Первое время при каждом удобном случае я пытался рассмотреть поддерживающий корсет под его рубашками. Шерлок, конечно же, отказывался его носить, а я не смел его заставлять. Видел только тонкий слой бинтов, — взгляд Джона стал рассеянным, он беспорядочно постукивал пальцами по колену, словно перебирая воспоминания. — В тот день я почти поверил в его выздоровление. У Шерлока было дело. Дистанционное. Сам он на место преступления не выезжал, но… Знаете, этот момент, когда скорость его мыслей набирает обороты и он уже не может усидеть на месте. Шерлок метался по гостиной, казалось, ничто не мешало свободе его движений, он даже прошелся по спинке дивана! Он выглядел таким бодрым, таким оживлённым, что я даже… — Джон стал так часто запинаться, что психотерапевт не был уверен в том, что ему удастся завершить свою мысль. Он смотрел перед собой и несмело улыбался обломкам приятного воспоминания. Его взгляд быстро погас, когда хорошее в этом воспоминании закончилось. — А потом он застыл посреди комнаты, когда, наконец, нашел последний кусочек пазла в своей голове. Я уже предвкушал, как он окликнет меня, чтобы поделиться размышлениями, как нетерпеливо завибрирует его голос, но Шерлок успел назвать только моё имя. Он резко повернулся, но так, что ноги остались стоять прямо, а туловище… Шерлок всегда был достаточно пластичен для подобных движений, но тогда… — Джон потёр переносицу, а его собеседник поёжился в кресле, мысленно делая себе пометку проштудировать литературу на тему профессиональной отстранённости во время сеансов. Не мешало бы вспомнить пару подходящих техник, настроение клиента ощутимо угнетало его. — Он зашипел и потянулся рукой к рёбрам, это чисто инстинктивное движение, естественная реакция, но Шерлок не позволил себе и этого, лишь бы не тревожить меня. Когда наши глаза встретились, он одернул руку, сделал какой-то абстрактный театральный жест и продолжил говорить, как ни в чём не бывало. Психотерапевт видел, что Джон хочет сказать что-то ещё, но никак не решается. Он и так говорил через силу, а тут и вовсе застыл, не в состоянии заставить себя переступить грань. — Одно слово, Джон. Не стоит заходить издалека, начните с одного слова, произнести которое вам тяжелее всего, — Давая эту рекомендацию, «доктор» рассчитывал на некое слово-название, которым можно описать ситуацию в целом или же эмоцию, которая гложет пациента особенно сильно, но Джон его удивил. — Роззи, — он покачал головой, карая себя за то, что его маленькая ни в чём не повинная дочь оказалась впутанной в его большие ошибки. — Шерлок иногда танцует с ней на руках, потому что монотонные покачивания скучны для него. В тот раз у Роззи отчего-то поменялось настроение, она начала капризничать и изворачиваться. Перебирала ногами в воздухе, и по мере того, как портилось её настроение, она стала ударять ими Шерлока. Конечно же, по рёбрам, куда ещё? Я был там и мне приходилось просто сидеть и смотреть на то, как моя собственная дочь бьёт моего лучшего друга по рёбрам, которые я же и сломал. Я не мог просто забрать Роззи, если бы он сам не передал её, иначе Шерлок решил бы, что я ему не доверяю, а это бы всё усложнило. Посторонний человек не смог бы узреть в этой ситуации места для драмы. Всё выглядело вполне обыденно. Дети капризничают, на то они и дети, они себя так ведут и это нормально. Роззи такая крошка, настолько маленькая и невинная, что ей и не объяснишь, что то, что она делает — плохо. Она не знает что такое плохо и больно, не хочет этого для Шерлока. Да малышка и не способна на такое! Ну какой вред могут принести эти крохотные детские ножки? Никакого. Удары оказались бы для Шерлока не сильнее щекотки, если бы Джон не избил его до этого, далеко не маленькими ногами, далеко не невинно, а очень даже сильно и целенаправленно. Джон вздрогнул от того, как Роззи — самый яркий лучик света в его жизни — стала тригером к его собственной тьме. Как чистый непорочный младенец мог вызвать такую стойкую ассоциацию с насилием? Всё это неправильно. Всё не должно было быть так, но есть то, что есть. Шерлок морщится, но даже не старается отлучить Роззи от себя, держать её на расстоянии вытянутых рук. Только прижимает её к себе крепче и старается успокоить. Маленькие ножки в белых носочках и красных сандалиях ударяют по рёбрам. Посторонний наблюдатель не стал бы конкретизировать, но это важно. Джон знает, какие они сейчас хрупкие. Нет, это бред, Роззи не может навредить ему своими слабыми постукиваниями, но капля точит камень, и если она систематично будет попадать по одному и тому же месту, то перелом можно легко нарушить, кости могут неправильно срастись. А это ещё один месяц строгого режима, при котором Шерлок будет чахнуть и увядать на его глазах. Джон разрывается между тем, чтобы вскочить с места и прекратить это и тем, чтобы застыть на месте и не вмешиваться, не подавать виду. Выбор стоял между уже сломанными ребрами и не менее сломанным доверием. Помимо физических увечий Джон нанёс Шерлоку так много душевных ран, что малейшее недоверие могло стать окончательным крахом их дружбы. Забери Джон Роззи — и Шерлок всё поймёт не правильно. Всё это действо не продлилось и двух минут, но для Джона время тянулось вязкой кипучей смолой, обжигающей каждое нервное окончание. Его будто парализовало из-за противоречивых порывов. Наконец-то Шерлок опустил Роззи на кресло. Джон видел, как трудно ему дался простой наклон, заметил синдром прерванного вдоха. Это как-то было связано с Роззи, с отцовством, чувством вины и расшатанной психикой. Всё это наложилось друг на друга и породило в Джоне странное желание, которым он стал одержим в момент. Ему хотелось делать для Шерлока то же, что он делал для Роззи. Взять на руки, уложить в кровать, погладить по волосам, поцеловать в висок и пообещать, что всё пройдёт. Успокоить. Хотелось, чтобы с Шерлоком сработал старый детский приём, когда целуешь уязвлённое место и боль проходит. Вот только этот нежный чистейший порыв больше походил на маразм и пришлось сдержать его общим душевным параличом. — У меня появились фантомные боли. Каждый раз, когда я вижу, как мучится Шерлок… Я испытывал подобное на первой хирургической практике и позже, в Афганистане. Этот феноменальный уровень эмпатии помогал сориентироваться в экстренных обстоятельствах. Это было что-то сродни интуиции. Я мог не заметить у пациента внешних проявления некоторых локальных болей, но поскольку чувствовал их на себе, то мог найти и обезвредить их. Тогда это приносило пользу. Сейчас же… Я не могу забрать его боль, как бы мне этого не хотелось. Психиатр не позволил Джону углубиться в душевное самоистязание. — Что вы сделали после того, как прочли сообщения, которые Шерлок посылал миссис Хупер? — Раньше я бы воспринял это, как очередной обман, но сейчас… Всё к этому шло. Мы с Шерлоком, можно сказать, заранее договорились о моём неведении. Я не только плохой друг, но и хреновый врач. Я не мог справиться с его лечением не только из-за чувства вины, но и по профессиональным соображениям. В Шерлоке много противоречий. Во всех смыслах. Было очень трудно подобрать для него лечение. Из-за обширного наркоманского стажа давать ему обезболивающие не имело смысла. Они просто не срабатывали — слишком слабые. Те, что могли бы подействовать, вызывали привыкание и оказывали тот же наркотический эффект, и это возвращало нас к началу. Молли сказала правду — в морге трупы здоровее, чем был Шерлок на тот момент. Чтобы вылечить почки, нужны были антибиотики, которые, в свою очередь, оказывали губительное влияние на печень, а она у Шерлока и без того в плачевном состоянии. Хуже всего на препараты у него реагировал желудок. От некоторых Шерлока просто выворачивало и приходилось принимать всё заново. Можно было вводить их внутривенно, но про состояние его вен я уже говорил. Удалось найти компромисс во внутримышечных уколах, но и тут не так всё просто. Он ведь и правда разваливался на куски. Сотрясение мозга, печень, почки, лёгкие, рёбра… Не все препараты сочетаются друг с другом, некоторые нельзя принимать одновременно. Пока лечатся почки — страдает печень, и наоборот, и так далее и… Я не мог быть уверен даже по поводу простой головной боли. Это могло быть следствие сотрясения или приёма антибиотиков или бессонницы и нервов. Так или иначе, главной причиной головной боли Шерлока был я. Само собой, его лечение стало для меня главной целью, а судя по тому, насколько затянулся процесс восстановления — эта цель могла стать делом всей жизни. И это не просто фигура речи. Я столько раз изменял ему лечение, пытаясь подобрать оптимальный вариант, столько раз мы проводили повторные анализы, столько раз у Шерлока случался рецидив, что… Если бы его доктором был кто-то другой, то этот специалист давно признал бы, что вылечить Шерлока до конца уже нельзя. Его состояние можно только поддерживать. Я же отказывался это признавать.***
Им довольно часто приходилось бывать в клинике. Ожидание в очередях раздражало Шерлока особенно сильно. Какой смысл столько раз сдавать анализы и проводить тестирования, если результаты их всех сводятся к тому, что от перемены больных органов суммарное состояние здоровья не меняется? Но он сидел там и ждал, потому что Джон. Который, впрочем, раздражал ещё больше, потому что ожидал результатов с фанатической верой в лучшее. Особенно Шерлока утомляло то, как Джон пытался развлечь его во время ожидания. Он уверенно чувствовал себя в медицинской среде и определял диагнозы других ожидающих по названиях назначенных препаратов и по симптомах, которые те обсуждали между собой. Шерлок же, напротив, отключал звук и стирал в памяти их лица сразу, как только видел. Его собственных диагнозов и так предостаточно, чтобы засорить Чертоги. Джон пытался быть милым со всеми, что в данных обстоятельствах больше походило на профессиональную привычку, чем на дружелюбие. Настала их очередь, сразу после после мужчины в странном жилете, которому не исполнилось и пятидесяти, но выглядел он гораздо старше. Как эдакий престарелый весельчак. Он застрял в дверях, перебрасываясь шутками с доктором. Джон вздохнул с облегчением, когда очередь дошла до них. — Это твой последний сеанс гемодиализа, — говорит Джон воодушевлённо и прикусывает язык на продолжении мысли: «надеюсь, нам не придётся повторять курс снова». Шерлок не слушает его. Смотрит в щель приоткрытой двери, наблюдая за пациентом-предшественником. За Толсоном. Почему он вообще запомнил его имя? О, он помнит даже больше. Толсон, похоже, совсем передумал выходить из кабинета и вернулся к доктору, продолжая разговор. Такие фамильярности между врачом и пациентом в больнице неприемлемы. Может они родственники? Чушь. Личные темы едва задеваются, они обсуждают болезнь Бернарда в таком ненавязчивом тоне, будто говорят о погоде. — Этот мистер сегодня в ударе, — отметил Джон, проследив за внимательным взглядом Шерлока. — Мистер Толсон. Бернард Толсон, — на автомате дополнил Шерлок, не отрывая взгляда от местного знакомого. — Ты даже запомнил его имя? — Джон с удивлением вскинул бровь, но Шерлок не удостоил его и взгляда. — Что же, это не так уж и странно, если учесть, что мы встречали его каждый раз, когда приходили сюда. — Толсон был здесь задолго до нас. — Не хочешь объяснить? Шерлок, ты смотришь на него так, будто готов назвать точную дату его смерти. — Не его. Пока Джон в растерянности смотрел на друга, мистер Толсон наконец покинул кабинет и доктор объявил о том, что настала очередь Шерлока. Лёгким кивком головы Джон попрощался с протиснувшимся между ними мужчиной и положил руку Шерлоку на плечо, подталкивая его к двери. — Нет, — Шерлок попятился назад, продолжая смотреть в пустоту, затем стряхнул руку Джона и помотал головой. — Я не стану Бернардом Толсоном. — О чём ты? — Хватит делать из меня инвалида! — Я не… — Я не буду превращать стабилизацию баланса электролитов в событие века, — Шерлок осмотрелся по сторонам и люди в очереди ошарашенно пялились на него в ответ. Он выглядел так, будто всё это время спал и только сейчас понял, где находится. — Не стану мнительным идиотом, который избегает всего на свете, лишь бы не подвергать риску иммунную систему, как делает она, — Шерлок хамски ткнул пальцем в женщину с огромной родинкой на подбородке. Она смущённо огляделась по сторонам, не будучи уверенной, что буйный пациент имеет ввиду именно её. — Да, я о вас говорю! Приглядись к ней, Джон. Тональная основа под макияж не скрывает пятен, что остались на её лице после аллергической сыпи. Всё потому, что в страхе перед очередным заболеванием эта женщина перешла на биокосметику, но не может себе позволить дорогостоящую продукцию, а бюджетный вариант не справляется с дефектами её кожи. Сыпь, кстати, выступила исключительно на нервной почве, а сама аллергия носит психосоматический характер. — Как вы можете знать? Вы не доктор! — Я живу с доктором, который сам страдает от психосоматики. Я знаю, о чём говорю! — Шерлок! — Или он, — Шерлок оставил предыдущую жертву сидеть с открытым ртом и обдумывать свою разбитую жизнь. Не снижая уровня личной взрывной экспрессии, Шерлок указал на пару средних лет. — Я уверен, что вы все видите в них семейную идиллию, полную любви и взаимоподдержки, но это не так. Вам кажется, что они держатся за руки, но это она его держит, а он просто позволяет, — Шерлок присел перед парой на корточки и заглянул мужчине в глаза. Женщина сильнее прижалась к мужу в поиске поддержки, но тот не нашел в себе душевных сил даже для простого возмущения или интереса. — Вы здесь только ради неё, ведь так? Сами вы устали бороться с болезнью, и если бы не жена — запаслись бы морфием и отправились помирать в загородный дом. — Да что вы себе позволяете? — вскрикнула женщина, крепче вцепившись в руку мужа. Тот же, ничего ему не возразил и даже улыбнулся краешком губ. — Шерлок! — Джон ухватил его под локоть и отвёл в сторону. — Послушай, я понимаю, что ты устал. Это последний сеанс и ты боишься, что ничего не выйдет. — Это ты этого боишься, Джон. Не я, — Джон крепче сжал пальцы на его руке. У него был такой испуганный, полный отчаянный взгляд, что Шерлок понял, будто Джон думает, что он просит дать ему спокойно умереть. — Я хочу жить. И буду. Независимо от того, что покажут анализы. Но это, — Шерлок обвел рукой коридор больницы, — не жизнь. Ещё три месяца такого существования, и я превращусь в овощ. Пройдёт полгода — и этот овощ сгниёт. — Я не посмел пререкаться с ним. Это была первая живая эмоция, которую проявил Шерлок за долгое время. Знаете, когда речь идёт о простуде, гриппе, пищевом отравлении, чаще всего доктору хватит простого интервью с пациентом. Таких же запущенных пациентов как Шерлок не слушают в принципе. Даже не видят в них людей, а смотрят, словно на набор диагнозов, и я допустил ту же ошибку. Я слишком много ему должен. Так что не имел права отказать ему в такой жизни, какую он для себя хочет. Я перестал вмешиваться в лечебный процесс, позволив ему делать всё так, как он сам считает нужным, и, казалось, это сработало. Вскоре после того инцидента он приобрёл здоровый вид, бодрое состояние духа и хорошее настроение. Шерлок стал выглядеть более живым, и, чисто на внешнем уровне, более здоровым, так что я вновь поверил в то, что этот гений перехитрит что угодно, даже законы существования. А потом прочёл переписку с Молли.***
В моей моче кровь. Уже третий день. Её стало больше. Выпиши мне что-нибудь ещё от почек. P.S. Ни слова Джону. SH Я ничего не вижу поврежденным глазом утром сразу после пробуждения. К вечеру зрение падает. Это пугает. Наркотики уже вывелись, значит, дело в голове? P.S. Ни слова Джону. SH Ребра заживают дольше, чем я планировал. Это раздражает. Кажется, сегодня я кое-что серьёзно нарушил, так что вынужден согласиться на твой корсет. P.S. Ни слова Джону. SH После приступов личной агонии Джона охватила злость. Это была злость такой силы, что остатками трезвого рассудка он пытался уговорить себя не являться домой в таком состоянии, но не смог. Он жаждал увидеть Шерлока и, как минимум, сказать ему пару ласковых. Перед уходом Джон украдкой взглянул на Молли, надеясь, что та предостережёт его от резких движений, но, казалось, Хупер сказала ему всё, что хотела. Как на зло, Джон вернулся домой раньше Шерлока, и был вынужден метаться по квартире как загнанный зверь по клетке. У него было время успокоиться, но невозможность выплеснуть гнев сразу, только взрастила в нём разрушительные чувства. Родные стены давили и раздражали своей фальшью. Здесь больше ничего не будет по прежнему, этот дом больше не может укрыть от опасности, потому что она живёт под его же крышей. Как только Шерлок переступил порог, Джон схватил его за лацканы пальто и впечатал спиной в дверь. Шерлок застыл, глядя на него настороженно, но не предпринял попытки освободиться. За это Джон возненавидел его ещё больше. Почему, чёрт возьми, он никогда не сопротивляется? Джон держал Шерлока крепко и рыскал ненавидящим взглядом по его лицу. В тот момент он чувствовал так много, но слов не находилось вообще. — Прекрати это, Шерлок, — сурово припечатал Джон, встряхивая его. — Джон? — ох, как же бесило это вечное непонимание и святая наивность во взгляде... — Я сказал — прекрати это! — Джон сделал два глубоких вдоха, но так и не смог собраться с мыслями, но они всё равно полились бессвязным потоком сознания. — Прекрати делать это со своей жизнью. Хватит, ты должен был уже наиграться. Или ты всё же мазохист? Что на это сказала бы Ирэн? «Если бы я любила его, то тоже пощадила бы верхние пары рёбер, чтобы не пробить лёгкие?» — Она говорила о скулах… — Неважно! По-твоему, это смешно? Это ненормально, Шерлок. Ни по каким меркам. Знаешь что? Забудь о ней. Выбрось её из головы. Потому что я знаю, что значит любить женщину с тёмным прошлым и множеством врагов, и это не то, чего бы я для тебя хотел. — Джон, я не понимаю, о чём ты. — Потому что ты идиот, Шерлок. Эмоциональный кретин. Тупица! — Теперь уже Джон удерживал его за плечи, сильнее вдавливая в дверь. — Я не знаю, что происходит в твоей голове, и уж тем более не заикнусь о сердце, но что бы там ни было, твоя жизнь не должна быть такой, как сейчас. Это каким нужно быть трусом, чтобы прикрываться искалеченным другом, который тебя предал, лишь бы не брать ответственность за собственную жизнь? — Перед кем, по-твоему, я трушу? — Шерлок прищурился. — Перед нормальной жизнью, которой ты достоин. Перед светлым будущим, и даже не смей сейчас смеяться, потому что ты — не я, тебе оно ещё доступно. У тебя ещё может быть чистый лист, Шерлок. Просто начни его с правильным человеком. С тем, кто любил бы тебя больше, чем самого себя. Кто мог бы отплатить тебе за ту самоотверженность, которую ты проявил к миру. Кто никогда тебя не предавал. Кому ты можешь довериться во всём, не опасаясь осуждений и последствий. Кто всегда будет на твоей стороне, что бы ты ни сделал. — Ты говорил с Молли, — заключил Шерлок, поджав губы. — Да, чёрт побери! И… для тебя это всегда была она, Шерлок. Не кто-нибудь ещё. Просто позволь ей спасти тебя. Я знаю, чувства — это не твоя сфера, просто поверь мне на слово. Ты заслуживаешь той любви, которую она к тебе испытывает уже много лет. Она ведь даже не требует ответа, и поверь мне, это будет нормально, если ты так и не сможешь ей ответить. Потому что когда любишь кого-то так же, как Молли любит тебя, то всё, чего ты хочешь — чтобы самый важный для тебя человек был счастлив, а сам вполне можешь быть при нём тихой незаметной тенью, и этого будет достаточно. — Когда Джон закончил, Шерлок смотрел на него широко распахнутыми от шока глазами. Его зрачки были расширены до невозможного. Казалось, сама душа вышла из берегов скалистого разума и затопила радужную оболочку. — Так что иди к ней и позволь Молли Хупер спасти тебя. — Джон отпустил Шерлока и открыл перед ним дверь. Шерлок будто окаменел и Джон уже готов был силой вытолкать его за дверь, когда тот вдруг шумно задышал и штормом вынесся из дома. Оставшись в пустой квартире, Джон пытался прислушаться к себе и уловить что-то, что сказало бы ему о том, что он, наконец, сделал для Шерлока что-то правильное. — Молли… она единственная, кто не допустил в отношении Шерлока никаких ошибок. После всего, я просто хотел, чтобы он был в безопасности. — Психотерапевт понимающе кивнул. — Шерлок тот ещё домосед. Если у него нет дела, он может не выходить на улицу целую неделю. Мы ссорились и раньше, но он никогда не уходил из дома. Это всегда был я. Час спустя Джон блуждал по дому как неприкаянный. На второй он понял, что перегнул палку. На третий — ему стало страшно так, будто он никогда больше не увидит Шерлока. Он осмелился позвонить Молли, хоть разговор заранее не предвещал ничего хорошего. — Шерлок у тебя? — спросил он без прелюдии. — Нет, — голос Молли был уставшим и совершенно не излучал агрессии, — но он звонил мне. — И? — Наорал. Сказал, чтобы я не лезла не в своё дело. Что же, это было неожиданно и даже несколько лицемерно со стороны Шерлока. — Прости, я не хотел тебя подставлять. Я поговорю с ним, когда он вернётся. — Не надо, Джон. Я не жалею, что показала тебе. Я не считаюсь, это правда. Я — это второстепенное. Когда всё будет в порядке с важным, у меня всё наладится само собой. — Молли повесила трубку прежде, чем Джон успел обдумать её слова и что-нибудь ответить. Джон ещё некоторое время пялился на погасший экран, а потом не выдержал. Где ты? JW Шерлок, пожалуйста, вернись домой. JW Я не должен был так себя вести. JW Прости. JW У меня нет права учить тебя жизни. JW Это больше не повторится. JW Шерлок, прошу тебя, где бы ты ни был, просто вернись домой. JW Он не отвечал долгое время, и Джон решился на звонок. Шерлок отклонил вызов, зато прислал сообщение. Уже на повороте от Мэрилебоун. SH Это успокоило Джона и он даже подумывал над тем, чтобы подняться наверх до того, как Шерлок придёт и тем самым предоставить ему больше личного пространства. Вот только увидеть его было жизненной необходимостью. Когда Шерлок вошел в квартиру было очевидно, что он ещё зол на друга. Джон не нашелся, что ему сказать, но смотрел на него с таким волнением, как тогда, когда он вернулся с того света. Шерлок понял его неправильно, из-за злости он мог ожидать от Джона только очередных претензий и подозрений, так что, скрипя зубами, он подошел ближе, сбросил пальто и начал расстёгивать манжеты рубашки, чтобы закатить их по локти и продемонстрировать чистые вены. Лёгким касанием руки Джон остановил его. — Не надо, Шерлок, я ни о чём таком не думал. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Затем Джон наклонился, молча поднял с пола шерлоково пальто и направился к вешалке. — Ты ошибаешься, если думаешь, что моя жизнь построена на бессмысленной жертвенности, Джон. И меня уж точно не надо спасать. Сейчас у меня есть больше, чем я смел надеяться, больше, чем я заслуживаю, и я ни на что это не променяю. Джон застыл у вешалки, не осмеливаясь обернуться. Он и хотел бы сказать то же самое, слово в слово, понимал, что лучшего момента может не представиться, но не мог заставить себя повернуться. Даже самое искренние и нужное признание не могло протолкнуть ком в горле. И только когда послышался звук удаляющихся родных шагов и дверь в спальню Шерлока захлопнулась, Джон упёрся лбом в стену и плотно прикрыл глаза, боясь выпустить даже самый оборванный выдох.