Любимый псих

      Четвёртый или пятый окурок, небрежно раскрошенный пальцами, развевается по ветру за окном машины.       В салоне играет музыка, которая лишь усиливает раздражение водителя, и он с неистовой силой сжимает пальцами руль.       На безлюдном перекрёстке загорается красный свет светофора, и получив возможность на несколько секунд потерять бдительность, повернувшись к заднему сиденью, Скотт достаточно громко окликивает младшего брата. — Ох, чёрт… Артур! Артур, ты вообще слышал меня сейчас?!       Младший брат худыми дрожащими пальцами проводит по стеклу. В глазах его замер какой-то неведомый никому страх. Однако резко дёрнувшись и повернувшись на звук, тот мгновенно меняет выражение лица на надменное и злое. — Типа того. С каких пор ты такой заботливый, урод рыжий? — С тех пор, пока нашим родителям не приспичило завести дома ещё одно исчадье Ада. — Прикинул Скотт, круто поворачивая руль. — Я о тебе забочусь, вообще-то… — старший меньше минуты помолчал, после поинтересовался холодным голосом: — Что ты там увидел в окне?       Артур с минуту молчал, не желая разговаривать со Скоттом. — Ничего… и… И правда! Зачем им я, когда у них два волосатых придурка имелись в наличии?! — Не мешай мне вести машину. — Жёстко прерывает старший, уже жалея о том, что решился на свой поступок. — А ты не мешай мне жить! — Да замолчи же ты уже! — Со всей дури заорал старший Кёркленд. — После вчерашнего я даже не собираюсь тебя слушать! Ты ненормальный, Артур, не-но-рма-ль-ный! И я позабочусь о том, чтобы там тебе не давали ничего острого!       Скотт «держал» себя в руках только из-за одного неудобства — вести машину и орать ещё громче одновременно не просто.       Артур молчал. Неожиданно послышался щелчок ремня, и британец, будто обессилев, упал на сидение и свернулся калачиком. Послышались всхлипы. Скотт просто тихо поражался: как много нелепых вещей произошло за эту неделю! — Ты ревёшь что ли, Арти?.. — тихо спросил он. — Я ненавижу тебя!       И снова вздох. — Я тоже тебя люблю, наверное… А пока лежи тихо.       До психиатрической больницы осталось несколько миль.       Эти мили тянулись бесконечно долго. Артур знал, — его старший брат хочет избавиться от проблемы. Действительно, зачем Скотту лишнее ярмо на шее, когда у самого проблемы? А Артур… Он уже даже слезу пустить не мог, так как глаза стали красные от недосыпа. Казалось бы, если ты душевно болен, и отстранён от любой работы, что связана с общением с людьми, то лежи себе, спи, да отдыхай целыми сутками. Англия же скрутившись калачиком на заднем сидении, думал по-иному. Он любил и своего старшего брата-эгоиста и двух остальных, которые, к слову, были равнодушны к Артуру. Пусть даже его локомотив переедет — ни Ирландии, ни Уэльс даже бровью не поведут. Максимум, что сделают, это пожмут плечами, и кто-то из двоих братьев додумается дозвониться в агентство, что специализируется на ритуальных услугах.       Тихо всхлипнув, всё ещё лежа на сидении, Англия пытался хотя бы немного всплакнуть, а вместо этого в уголках глаз скапливалась влага. Вытерев указательным пальцем одинокую слезу, британец услышал, как Шотландия весьма громко выругался, выбросив очередной окурок из окна.       «Чувствую себя ничуть не лучше, чем этот несчастный окурок…» — обречённо думает Артур. Его бросает то в жар, то в холод. Холод объяснить намного проще, ведь на улице был конец февраля, считай, самый холодный месяц, а там, через три-два дня наступит Март. От первого весеннего месяца Англии явно теплее не станет. От этих мыслей стало ещё холоднее, словно мороз по коже прошёлся, ведь весной у Артура день рождения. Кёркленд больше чем на сто процентов уверен, что Скотт не поздравит младшего брата.       Внезапно тяжёлые мысли Англии прерывают длинные тени, что падают в окна автомобиля. Голые деревья за окном сменились домами и высокими строениями. Кажется, ненавистные мили сменились на какой-то город. Позабыв о своих страданиях, которых за всю жизнь и так было предостаточно, Англия поспешил поглядеть в окно, и посмотреть, возможно, в последний раз на прохожих, которые то и дело спешат по своим делам.       А почему в последний раз? Да потому что он отлично знал, что старший брат хочет сбагрить лишнюю ношу в «жёлтый дом». А в психбольнице подтвердят, что Артур невменяем. Даже при пустяковом вопросе, у британца бегло скользил взгляд по чём угодно, лишь бы не на собеседника. Выдавали так же и странные замашки: — мог наброситься на мимо проходящего прохожего, покусать… Шотландия не стал долго церемониться, и он делает то, на что никто бы из семьи на подобное не решился.       Наконец автомобиль больше не двигался, остановился у высокого светло-серого здания, с миленькими ещё голыми деревцами у аллеи. Да и здание казалось тихим… но это только на первый взгляд.       По салону автомобиля больше не плывут облака табачного дыма, замолкла музыка. Шотландии, прежде чем повернуться к младшему брату, потребовалась вся сила духа.       Скотт в эту минуту даже не потянулся за сигаретой, а просто тяжело вздохнул.       Артур видел, как его плечи вздымались, и медленно опустились. Сердце британца простучало быструю трель, в глазах читалась тревожность. Не медля больше и секунды, шотландец круто повернулся к брату. Уперевшись локтём об обивку соседнего пустого, пассажирского сидения, Скотт не кривя сердцем произнёс: — Ну что, пойдём?       Гордость взяла своё. Бессмысленно оставаться там, где ты не нужен никому. С изяществом разъярённой и обиженной змеи (очень разъярённой и очень обиженной змеи), Артур треснул брата по руке и вылез из машины на так называемую свободу. Пока шотландец, слегка ошалевший, смотрел на пустое сиденье авто. Артур успел уже прокрутить в голове то, что на свободе он, возможно, в последний раз. И вдохнул воздуха по этому поводу по глубже.       Кёркленд-старший отошёл от лёгкой степени шока (просто он привык к тому, что с братьями в доме стоит быть начеку всегда, а тут малость забыл столь важное правило совместного проживания со своими родственниками и прогулок с ними же) и, вылетев из машины, появился возле брата.       Положив тяжёлую руку на плечо хилого и разочарованного в жизни британца, Скотт буквально потащил его к дверям больницы. Артур покорно вошёл в новое для него здание, и тут же зажмурился от неприятного, белого свечения, исходящего от флюоресцентных ламп…       Из стороны в сторону сновали люди в белых халатах. У Артура аж глаз задёргался.       «Нет, нет, чёрт побери, нет! Скотт, я не буду жить здесь!» — думал Англия, ступая за братом по кафельному полу. — «Омерзительно! Ах ты жалкое подобие человека! Так и знал, что у рыжих нет души, гад!» Он с такой силой вцепился в рукав старшего, что у Скотта заиграли братские чувства. Он сказал что-то успокаивающее и непринуждённое, однако англичанин уже заклеймил его именем предателя, таким же, как и всех вокруг, не зная ни фамилий, ни имён. Его охватывала судорога и жгучая душевная боль.       Какая-то девушка в белом халате, улыбается лживо и говорит со Скоттом. Вот бы вмазать по её аккуратному личику так, чтобы распалась причёска и хлынула кровь ручьём!       Лестница. Неясные взгляды, ножами впивающиеся в спину. И вот, он, несчастный и всеми преданный, Артур Кёркленд, двадцати трёх годов отроду, сидит на кушетке. Сейчас подойдёт какой-то там Иван Брагинский и будет осмотр. Вот только не хотелось ни осмотра, ни разговоров, вообще ничего не хотелось.       Белые халаты, какое-то шептание за спинами, сумбурные разговоры, которые и вела медсестра со Скоттом. Как ни странно, разговор был не долгим. Как странно, та девушка, что выглядела не старше двадцати-пяти лет, и есть главврач. Она говорила отчётливо, но даже её пронзительный голосок Артур не расслышал. Что она говорит — уже было не важно. Тень главврача унеслась куда-то по коридору, кажется, сейчас прибудет лечащий врач. Этого Англия и боялся. Каким он будет, и что будет делать, если Артур будет сопротивляться всему? Мимо прошли пару врачей, которые не обратили внимания на сидящего, словно обездвиженного Кёркленда. Рядом же стоял Шотландия. Он спрятал руки в карманы, дожидаясь участкового врача, который вот-вот прибудет. Наконец в глубине коридора показывается высокая фигура. Она приближалась неспешно, словно плыла по воздуху, но шаг за шагом, и очертания врача были уже заметны.       В шагах двух слышатся стуки каблуков туфлей, и только потом до ушей Артура доносится елейный, и даже милый голос: — Здравствуйте, я Иван Брагинский — участковый врач.