***
Вечером он спустился в детскую. Клодия спала, убаюканная кормилицей. Он склонился над кроваткой. Стараясь не разбудить дочь, рассматривал её маленькие ручки, которые она высунула из-под одеяла. «Твоя дочь будет самой сильной женщиной в Англии, прекрасной, могущественной…» «Будет, будет, — говорил он самому себе. — И с её матерью всё будет хорошо, и проживёт моя Клодия долго — до глубокой старости». — Ты так смотришь на неё, точно боишься, что она растает, — раздался нежный голос Элизабет. Он не заметил, как жена вошла в комнату. Повернулся к ней и, взглянув ещё раз на Клодию, отвёл Элизабет в сторону. — Разве тебе можно вставать? — спросил он, внимательно вглядываясь в ее бледное лицо. Она очень исхудала с апреля и казалась совсем невесомой. Он поцеловал её руки: — Холодные. И ты всё ещё бледна. — Мистер Крептон сказал, что я иду на поправку. Ты всё-таки слишком переживаешь, Винс… — лицо Элизабет озарила самая светлая из улыбок. — Я ещё подарю тебе сына. — От этих мальчишек одни проблемы, дорогая, — он прижался губами к её золотистым локонам. — Но если ты настаиваешь, я согласен. Они рассмеялись одновременно, как делали это с первого дня знакомства. И, побоявшись разбудить Клодию, ушли в кабинет. Там Элизабет легла на диван, а Винс присел рядом и взяв жену за руку, стал перебирать её пальцы, то грея их своим дыханием, то вычерчивая узоры на холодной ладони. — Расскажи, что с твоими делами, — попросила Элизабет. Он вздохнул. У него никогда не было тайн от неё, но он старался не рассказывать ей всего, опускать подробности. В истории с проклятьем их было слишком много. Снова перед глазами возникли истерзанная Глория и её подруга, плачущая от ужаса, молящая: «Я сделаю противоядие, только не надо меня к псам, пожалуйста». «Самый главный пёс тут я», — хотелось ответить ему, но он сдержался. Мелодраматизм всегда был по части Виктора. Винс же исполнял исключительно комедийные роли, а эта досталась ему случайно, с отцовского плеча. — Джон сегодня передал сообщение от Филиппа и Эдмонда — лекарство почти готово. Та ведьма, что… согласилась сотрудничать с нами, усердно работает над отваром. Скоро проклятье падёт, и король выздоровеет. — Скорее бы, — Элизабет высвободила ладонь из пальцев мужа и перекрестилась. — Я молюсь за Его Величество. Винсент умилено улыбнулся: — Я знаю. Думаю, твоими молитвами и моими стараниями всё закончится благополучно. — Ещё я молюсь за тебя, — помолчав, добавила Элизабет. — Мне кажется, ты слишком беспечен и слишком сильно беспокоишься обо мне и Клодии. — А о ком мне по-твоему думать, дорогая? — он склонился к Элизабет, погладил её по щеке. — И я не беспечен, я просто не превращаю свою службу в смысл жизни. Сразу вспомнился вечно мрачный отец, которого волновало только благополучие Георга Третьего, только очередное задание. Его, кажется, не тронула даже смерть дочери — Винсент до сих пор не мог простить отцу, что в день, когда Клодии не стало, его не было рядом. «Девочка обречена», — сказал он, накидывая плащ. — «Мы все знали об этом. А мне нужно ехать». И ушёл, не обернувшись, не утешив мать. Винсент тогда прижался к ней и шептал горячо: «С Клодией всё будет хорошо, она не умрёт, она ведь моя сестрёнка». Мать гладила его по голове. Сейчас он понимал — она тоже знала, что девочка не выживет, но очень хотела, чтобы её муж, его отец, хотя бы раз в жизни пренебрёг своей драгоценной работой и не явился на зов полоумного хозяина. Элизабет легко коснулась его губ, возвращая в реальность: — С нами всё будет хорошо, — и тут же хрипло закашлялась, прижавшись к его груди. — Воды, воды… «…но после её рождения у вас с женой останется совсем немного времени…» Как же он хотел, чтобы старуха ошиблась.***
Элизабет не приходила в себя третьи сутки. С каждым часом она становилась тоньше и бледнее, кашляла кровью, и Винсент не отходил от неё ни на шаг, вопреки советам врачей. Он делал исключение только для детской, где, ничего не зная, дремала или рассеяно смотрела в потолок малышка Клодия. У неё были хорошенькие глазки — тёмно-синие, как у матери. Она забавно перекатывалась с боку на бок и надрывно плакала, если ей что-то не нравилось. Ему тоже хотелось разрыдаться, но он не мог себе этого позволить. Он смотрел на Элизабет и пытался найти признаки выздоровления на её исхудалом измученном лице. «Мы псы, сын. А псы не знают жалости, — сказал ему отец в день смерти матери. — Крови становится так много, что в ней тонем не только мы, но и наши близкие. Вспомни об этом, когда решишь жениться». Он не просто помнил. Он знал эту истину наизусть, он жил ею и верил в то, что если не будет отдаваться работе так страстно, как отец, то сможет быть счастливым. Нарушая все возможные правила, он сперва рассказал Элизабет о том, чем из поколения в поколение занималась его семья, и только потом сделал ей предложение. «И всё же погубил её?», — спрашивал он себя и молился Богу, в которого, признаться, почти не верил. За десять лет службы Винсент видел слишком многое, чтобы всерьёз надеяться на милосердие небес. — Брат, — Виктор потряс его за плечо, и Винс вынырнул из мучительной полудрёмы. — Там пришли, сказали, разговаривать будут только с тобой. «Насчёт лекарства», — сразу понял он. Он поблагодарил Виктора и вышел. Приезд брата, через день после того, как состояние Элизабет ухудшилось, стал неожиданностью, но на редкость приятной. Виктор почти не красовался, старался не шуметь и только иногда затевал разговоры на отвлечённые темы, стараясь развеселить Винсента. Выходило плохо, но тот всё равно был благодарен ему. В закутанном в чёрный плащ посланце он без труда узнал запыхавшегося Филиппа. Его верный слуга явно устал. Они обменялись церемонными приветствиями и паролями, и только после этого Филипп отдал ему склянку с лекарством. — Ведьма мертва, — тихо сказал он. Винсент кивнул. Ведьма, что звала себя Магнолией, была обречена, пусть ей и обещали жизнь в обмен на сотрудничество. Даже странно, что она ни о чём не догадалась — видно, Филиппу, который всё это время изображал поддерживающего её и немного влюблённого невольника судьбы, действительно удалась эта роль. Или девчонка просто была слишком наивна. Если бы до этого она не наслала проклятье на короля, Винсенту бы даже стало жаль её. Он взял склянку. Доставить во дворец её мог только он — Фантомхайв, верный пёс короля, обладатель перстня, единственный человек, имеющий доступ прямо в покои его величества. Винсент отпустил слугу, поблагодарив его и пообещав надбавку в этом месяце. Потом велел заложить экипаж и стал собираться. Вдруг из комнаты раздался слабый вскрик Элизабет. Плащ выпал из рук, и одна из горничных тут же поспешила подхватить его. Винсент застыл, разглядывая склянку, и думал о том, что его король умирал от проклятья, нуждался в спасении, ждал его, но там за дверью мучилась женщина, которую он любил, мать его дочери. Она тоже могла погибнуть. Он никак не мог принять верное решение. Нужно было ехать немедленно и вместе с тем нельзя было покидать Элизабет. «Что, если она умрёт, когда меня не будет рядом? Как я смогу смотреть в глаза Клодии? Что я скажу ей?» — Случилось что-то? — поинтересовался подошедший Виктор. — Там Элизабет мечется на подушках. Врачи говорят, если переживёт этот кризис, то выживет, а если нет… — Если нет… — машинально повторил Винсент. «Если нет, то я поступлю точно так же, как мой отец». Не было ничего хуже этого. — Я могу помочь? — растеряно спросил Виктор. Винсент вздохнул, потом пристально взглянул на Виктора, будто увидел его в первый раз. Мелькнула глупая мысль: «А что, если бы Виктор, а не я, принадлежал к старшей ветви рода и разбирался со всем этим королевским дерьмом день за днём? Какой бы хорошей и славной была бы жизнь!». Но это было невозможно. Виктор бы и не справился с такой ответственностью. Винсент и сам не был уверен, что справляется. Правда, сейчас брат всё же мог оказать ему услугу. — Послушай, Виктор. Мне нужно передать одну вещь нашему королю. Очень важную. Но я не могу оставить, Элизабет, ты понимаешь… — он взглянул на брата с надеждой. Когда-то давно они были неразлучны, и вот сейчас Виктор оказался рядом, как только ему понадобилась помощь. Не знак ли это того, что так и нужно поступить?.. Один раз попросить, довериться кому-то, не знающему ничего о службе королю, ведьмах, проклятиях и прочей обременительной ерунде. — Надень этот перстень, — он снял с руки родовое кольцо. — С ним тебя пропустят в королевские покои. Отдай склянку слуге, Морису — он знает, что делать. Винсент протянул Виктору склянку. На мгновение задержал руку, всё ещё сомневаясь, но в этот момент Элизабет снова жалобно вскрикнула. — Я рассчитываю на тебя, брат, — сказал он и, крепко пожав руку Виктору, бросился к жене. Непривычно было не чувствовать кольцо на пальце. Кажется, он снял его впервые за эти десять лет.***
«Король умер», — прочитал он лаконичную записку Джона и не поверил ни единому слову. Потрогал перстень на руке. Вспомнил, как Виктор рассказывал о радости Мориса, о его благодарности. И тут же что-то кольнуло — Виктор говорил об этом слишком много, слишком усердно, точно перед этим продумывал каждую деталь. Вчера Винсент списал всё на впечатление, которое произвела на Виктора эта поездка, необычное для него задание. «Но если… если я ошибся, проглядел», — ужас охватил Винсента. Он глубоко вздохнул. Элизабет зашевелилась, открыла глаза: — Винс… — потянулась к нему, и он покрыл поцелуями её руки. «Выжила, значит, всё будет хорошо. Вроде так сказали врачи», — с радостью подумал он, но записка жгла пальцы, не давала насладиться теплом Элизабет, её слабой улыбкой. — Всё хорошо, — заверил он жену, надеясь, что она не сможет расспросить его. Элизабет кивнула и коснулась губами его кольца. В этом жесте было что-то странное, несвойственное ей. Винсент погладил её по волосам, поцеловал в лоб: — Я очень люблю тебя. Помни. Очень сильно люблю. Он встал, хотя Элизабет пыталась удержать его. Проходя мимо горничной, велел пригласить в комнату врача. Винсент знал, что счёт идёт на секунды. «Нам нельзя ошибаться. От плохой собаки избавляются», — отец оставил ему эти слова вместо завещания. И ещё историю деда, что таинственно пропал во время одного из заданий. «Он повздорил с королём. Мне прямо сказали, что я должен искупить ошибки отца». «И сына заодно», — подумал Винсент и заглянул в детскую. Нет смысла бежать — за ним придут, куда бы он ни отправился, но нужно как-то обезопасить семью, кинуться им в ноги, просить… «Как ты мог, Виктор?», — спрашивал он, укачивая Клодию. Она была такой крохотной, такой смешной и милой. Она хотела, чтобы он остался рядом и цеплялась за его отросшие волосы. Она плакала. — Прости меня, малышка. «Да и она не доживёт до старости, славный юноша». «Неужели и в этом была права старая ведьма? Значит, Клодии всё-таки придётся биться за очередного вздорного монарха, кидаться по приказу на край света и оставлять после себя только кровь…» Винсент чувствовал, как отчаяние охватывает его, затягивает. «Ради кольца ты это сделал? — спрашивал он у брата, которого не было рядом. — Всё знал и не подал виду, предал меня ради паршивой службы и статуса, почему? И разве есть гарантии, что тебя простят и ты получишь, что хочешь, глупый, глупый Виктор?..» Дверь его кабинета была открыта, хотя Винсент хорошо помнил, что закрыл её на ключ. Он совсем не удивился, когда обнаружил на столе маленький флакон. «С благодарностью от Его Величества», — гласила записка, приложенная к нему. Винсент взвесил флакон в руке — легкий. И все, что случилось потом, было лёгким и нелепым, невозможным вовсе, но таким близким. «Твоя дочь будет самой сильной женщиной в Англии, прекрасной, могущественной, но после её рождения у вас с женой останется совсем немного времени… Да и она не доживёт до старости, славный юноша». — Немного времени, — пробормотал он, открывая флакон. — Немного… Но Элизабет ведь будет жить? Скажи, старуха? Он поставил флакон на стол, достал лист бумаги: «Джон, Филипп, Эдмонд. Я знаю, что кто-нибудь из вас обнаружит эту записку, когда меня не станет. Вам ведь известно, где я прячу такие вещи. Защищайте мою жену, мою дочь и при возможности отплатите Виктору — я у него в долгу. Закажите гроб у Джорджа Саспера — он хороший малый». Подумав, дописал: «Я люблю тебя, Элизабет. Я люблю тебя, Клодия. Пожалуйста, малышка, никогда не ходи к гадалкам и проживи долго». Винсент мог бы писать ещё и ещё, но вместо этого свернул записку и спрятал её в третий ящик секретера. Его слуги должны были догадаться, должны были понять. Если, конечно, они действительно были его слугами. Он думал об Элизабет и Клодии, когда открывал флакон, когда глотал прозрачную жидкость. Но в последний момент, когда горло прожгло, точно калёным железом, и нестерпимо захотелось кричать, из воздуха возник Виктор. За руку его держала старуха со страшным крючковатым носом. «Желаемое станет твоим лишь на мгновение, и никто не будет сожалеть о твоих потерях». «Уйдите», — попросил Винсент, и они исчезли, а вместе с ними и мир — разбитая склянка, его кабинет, Элизабет, Клодия… «Клодия, — подумал он, не зная точно — жив он или всё же мёртв. — Клодия… неужели это правда?» И впервые за много лет тихо, надрывно заплакал.