***
Вот он. Мой зритель! С виду здоровяк, оригинал и провокатор: джинсы рваные, футболка с оторванными рукавами, волосы нечёсаны — это он нарочно. Это стиль. Внимание привлекает. А на деле-то! Я всё вижу, я всё знаю. Опасливые шаги, взгляд насторожен, движения неуверенны! Это точно — мой клиент. Он оценит моё мастерство, он поймёт! А впрочем, какая разница? Прошли те годы, когда меня интересовало мнение зрителя, прошло то время, когда я нуждался в признании моего таланта. Теперь я играю по своим правилам. Настоящий артист всегда найдёт способ показать свой талант, своё представление, даже когда зритель этого не ждёт, даже если он не хочет. Хочешь или не хочешь — ты меня увидишь! Ты посмотришь мой спектакль! Ощутишь весь кошмар, весь ужас, который я обрушу на тебя! Страх смерти, которой не случится! Страх смерти — ужаснее самой смерти, я знаю! Это мой маленький театр. Настоящий собственный театр… Грим готов. Пора на сцену!***
«Нет, что-то тут не так, — мучился думами Миха, рассматривая арку с коваными воротами, ведущую на главную улицу через подворотню. — Что-то в этом мире настоящее. А что-то — нет. Разобраться бы!». — Я устала, — тихо сказала Лина. — Пойдём напрямую? Пожалуйста. — Ладно, — вздохнул Михаил, и приоткрыл ворота арки, — пошли так. Ворота заскрипели, оповещая всю округу о том, что кто-то собрался пройти в тёмную подворотню. Парень шагнул в темноту, и перед ним вдруг возникла светящаяся яркими красками маска. Миха рефлекторно сделал шаг назад и наступил на ногу Лине. — Блять! — взвизгнула девушка, схватившись за отдавленную тяжёлым ботинком ступню. — Не то слово! — согласился Миша, думая, что Акулина комментирует развернувшееся перед ними зрелище. А посмотреть было на что! По всей подворотне мячиком скакало светящееся нечто высотой в человеческий рост. Оно качалось на верёвке, свисающей с арочного свода, отталкиваясь от каменных стен ногами, вращаясь в воздухе и завывая чудовищным голосом. Дьявольские звуки эхом отскакивали от стен, и Лина как-то неосознанно перекрестилась и спряталась за спину Михаила. — Валим, — прошептал парень, и развернувшись, толкнул девушку туда, откуда они пришли. Акулина вылетела из подворотни на целый метр. Миша выйти не успел: путь ему загородило разноцветное нечто. Когда девушка повернулась, ожидая увидеть «брата», ворота перед ней закрылись. Загрохотал висячий замок, быстро защёлкнувшись. Мишу прижимал к стене человек с раскрашенным фосфорными красками лицом, приставив к горлу парня нож. То, что это на самом деле человек, стало ясно, когда он, перестав скакать, обрушился с потолка на землю прямо перед Михой и вкрадчиво, хорошо поставленным голосом заговорил, вынув из-за пояса мачете. — Ответь, мой друг: ты каждый день Читаешь сводку новостей, Боясь событий и людей? Ведь каждый может быть злодей! — человек прижал парня к стене, угрожая холодным оружием. Миха решил, что вопросы этого психа лучше не игнорировать: — Да я… — Ты притупляешь разум свой, И мир враждебною средой Вновь предстаёт перед тобой. И вот ты встретился со мной! — перебил псих, приближаясь к нему нос к носу. «Слишком близко», — по виску парня скатилась капля пота. Он нервничал из-за быстро сокращающегося расстояния между ним и сумасшедшим, а не из-за приставленного к горлу ножа. — Очень неприятно познакомиться, — Миша шумно сглотнул и скосил взгляд на лезвие мачете. «Как бы так извернуться, чтоб пиздюлей ему дать? — задумался он, — этот придурок вряд ли спецэффект. Очень правдоподобно от него воняет. Хотя, хер его знает… Но мачете настоящее». — Кошмарами торгую я И деньги требую с тебя! — прорычал мужик. — Чего? — не понял парень. — Деньги на бочку, — объяснил псих. — Я бесплатно не выступаю. — ЧЕГО?! — взревел Михаил. — Я тебя напугал? Напугал! Гони монеты! — потребовал мужик. «Интересный экземпляр, — подумал парень, с любопытством психолога рассматривая раскрашенное лицо странного разбойника, — просит деньги за испуг». — Не напугал, — спокойно ответил он, — так что ничего я тебе не дам. Всё, уйди, мне домой пора. Он со скучающим видом обхватил запястье мужика и просто отодвинул от себя руку, сжимающую рукоять мачете. — Не напугал? — осклабился мужчина, холодно сверкнув глазами. — Что ж, изволь отведать истинного страха. — Да-да, — закатил глаза Михаил. — Подавай на блюдечке свой страх. Только ты это — побыстрее, лады? А то сейчас усну. Панк скрестил руки на груди, мол, жду-не-дождусь, когда же ты напугаешь, зевнул, зажмурившись, а когда распахнул глаза — онемел. Место было совершенно незнакомым. Вот настолько, что даже не слишком смахивало на Заколдованную Страну. То есть Михаил именно так и решил, только не понял, почему пришёл к такому выводу. Лес, большая поляна, а что-то всё равно не так. Будто ненатурально. Мужчина огляделся по сторонам, окинул себя взглядом и отметил из увиденного две напрягающие вещи. Первая: он был возраста, который сейчас мигом вызвал не самые приятные ассоциации. Что-то словно тягучее, ноющее, с завыванием в ушах и горечью в области груди. Словно нечто запредельное, необъяснимое, пугающее до выступающего на спине пота. Одежда в самом деле взмокла. Седовласые пряди перед глазами отчетливо давали понять — ему за «тридцатку», а когда он провел рукой по макушке, нащупал уже короткие волосы, будто бы локации и его внешность в том числе менялись со скоростью света. Почему-то именно цифра «39», как номер комнаты, всплыла перед глазами, а в голове гулким эхом пронеслось: «До сорока́ не дожить» и «Кремация после смерти». — Почему? — вслух спросил Миша и невольно потёр грудную клетку. Огляделся опять и замер уже во второй раз. Вторая вещь, что заставила его одеревенеть — могила. Причём не одна. Могил было много. Миха стоял посреди безмолвного кладбища. Осознав плачевность ситуации — а он нутром чуял непостижимую неизбежность, лавиной накатывающую с приступами паники — Михаил попытался найти сигареты, но сколько ни хлопал себя по карманам, ничего не находил. Зато внезапная тяга к чему-то другому вынудила его уставиться на могилу с каменным надгробием, которое в темноте казалось чересчур громоздким. Метра два, не меньше. Но, сощурившись, Миха вдруг дёрнулся, потому что разглядел на монументе своё собственное изображение. Сомнений не возникало — «иглы» на голове. Это был он. Вообще-то, Миша хотел просто покурить, а если уж надо, то присесть прямо здесь и подумать. Основательно подумать, почему это он оказался в возрасте своей смерти — уже разобрался, что за цифра — и как отсюда выбраться? Однако присев на холодную плиту, он нащупал что-то такое, что не сразу удалось сообразить, откуда это, а потом, в лёгком ознобе, наощупь, Миха добрался до монумента. Пальцы заскользили в темноте. Мужчина замер и, ошарашенно вскочив, попятился. В плите была трещина, и стоило лишь дёрнуться и попытаться унести ноги, как почва тут же задрожала, будто земля вот-вот разверзнется, и Михаил нервно выпалил: — Да понял-понял я! Напугал, заканчивай уже! Всё прекратилось так же резко, как началось. Миха затаился, только сейчас замечая, насколько здесь тихо. Не просто тихо, как, скажем, в лесу даже в безветренную погоду, а безмолвно, пусто, одиноко, и это чувство одиночества вмиг сковало сердце панка. Он шумно сглотнул, выпрямился, до этого сохранял стойку — почти боевую — и медленно прошёлся взглядом по тёмной полосе леса. Вдруг волосы зашевелились на затылке. Кто-то смотрел на него. Там, за спиной. Пристально, наверняка не мигая, потому что взгляд этот леденил душу, выкручивал все мышцы, завязывал желудок узлом. Откровенно захотелось блевать. Так мог смотреть только некто из другого места, некто не живой, но не мёртвый, потому что оно — живее всех живых и существует с начала времён. Зло чистейшей воды. Прародитель тьмы. Сама тьма. Чёрные глаза прожгли спину Михаила. Окровавленные клыки вылезли наружу, когда нечисть оскалилась. А дальше… Всё было слишком затянуто, но в то же время быстро. Михаил оглянулся. Раздались ровно три гулких тяжёлых шага — топот копыт — карие глаза встретились с чёрными и мощный удар лопатой прилетел мужчине ровно в лицо. Он поперхнулся кровью, но, рефлекторно закрыв глаза, быстро сплюнул и часто заморгал, потому что кровь шлёпнулась обратно. Как будто он плюнул вверх, в потолок. Или… Руки Михи сами дёрнулись ощупывать непонятно что, а когда мужчина понял — всё в одну секунду — где находится, из груди его вырвался истерический вопль. Ногти заскребли по деревянной крышке гроба и сквозь собственный оглушающий вопль Миша услышал характерный звук падающей сверху земли и тихое насвистывание песенки. Мужчину охватил неконтролируемый ужас. Он кричал так, что мог сорвать связки. Но даже в таком состоянии расслышал тяжёлое и скрипучее: «Раз, два, три, четыре, пять. Миша начудил опять. Один, девять, семь и три — Годы, годы, посмотри. Сорок — дата постных дней. Ты ведь — демон и злодей. Ночи будут числа мерить. Миша принят в тридцать девять». За нелепыми стихами раздался дьявольский хохот, а потом и множество других звуков — визг, хрюканье, гомон и самое мерзкое — топот, этот тяжёлый бесконечный топот, от которого на лицо сыпалось ещё сильнее. Миша выл, захлёбываясь истерикой, конечности немели, а лёгкие разрывались. Удушье было неизбежным. Миха ободрал ногти под корень. Боли не чувствовал. Уже ничего не чувствовал, только выл одни и те же слова: «Я же просил… Я просил… Я же просил…». К несчастью, смерть, раз уж она должна была наступить, всё не наступала. Миша будто окоченел со скрюченными пальцами, выпученными глазами и раскрытым ртом, в уголках которого собралась слюна, почти пена. И когда мужчина безвольно склонил голову набок, резко отпустив мышцы, перед глазами что-то ярко вспыхнуло. Миха моргнул — раз, другой — и тёплые руки обхватили его лицо. Затем пару раз Михаила встряхнули за грудки. Он глубоко и со свистом вдохнул, и его уши буквально заложило от женского крика: — Ах ты ж урюк недоделанный! Я думала, помер! Убью тебя, балбес! Вопила это Лина, и Миха резко сел, принявшись озираться, как одержимый. — Что? А… живой? Что это… Где? — ощупывал себя мужчина, всё ещё колотясь и отрывисто дыша. Но тут перед глазами возникла протянутая рука, и панк пополз назад, глухо рыча от ужаса. Мог бы — заорал, но мышцы опять свело. Косматая рука перебирала в воздухе пальцами, будто манила Мишу к себе, а Акулинка выглядела, как статуя из мрамора — там и стояла, где прежде. Миша затряс головой, наткнувшись спиной на стену, а демон прогнусавил загробным голосом: «Ветер носит серый прах. Не развеян ли, скажи? Ты не с ними, ты — монах, В преступленьи и во лжи. Дни считаем, ты придёшь, Защитит ли кто, отнюдь. Если смысл — это ложь, То указываю путь». Хрипя, как лошадь после бега и пуская носом пар, демон поднял руку и указал направление — куда-то вправо. Миша с трудом скосил туда глаза, а когда вновь посмотрел на демона, слюнявая морда того была уже прямо перед ним. Демон смрадно выдохнул в лицо Миши: «Вот, возьми и не скупись. Это то, чего хотел. Вот, возьми и не скупись. Это вовсе не предел». Дрожащая рука панка сама собой, не подчиняясь его воле, взяла с когтистой ладони шприц. Сама потянулась к локтевому сгибу. Миха трясся так, будто мог прямо сейчас умереть от эпилептического приступа. Не имея ни малейшей возможности сопротивляться, он приставил иглу к вене, которая была видна под тонкой кожей настолько, словно кто-то пережал руку жгутом. «Я помогу», — прохрипел демон, и Миха увидел, что тот как раз и пережимал ему руку повыше локтя. Казалось, глаза Михи прямо сейчас выскочат из орбит, а связки всё не подчинялись, но кричать хотелось просто с невероятной силой, и когда уже Миша решил было — это конец, а тоненькая игла уколола кожу, раздался хлопок. Демон метнул страшный взгляд влево и рассыпался в воздухе, как туман. Тихий звон бубенцов пронесся по пустынному переулку. Миха ошеломлённо заморгал и на этот раз увидел вкрай изумлённую Акулину. Перед глазами мужчины всё ещё стояли чернющие глаза демона и воняло какой-то дрянью — тухлой, чуточку сладковатой. Будто бы мертвечиной. Или серой. Уже не разобрать. От усталости и шока Миша кульнулся набок и приложился лбом о землю. Это был явный перебор с развлечениями.***
Михаил вот уже полчаса сидел на кровати в одних трусах и рассматривал своё тело, то напрямую, то в отражении зеркала, что висело напротив. «Так. Это вот шрам от старика из подвала…» — он потрогал едва различимый белый шрам, толщиной с нитку, пересекающий вдоль его татуировку — лесного демона в виде пенька. Дух мужа «верной жены» оставил эту отметину, глубоко оцарапав руку Миши. «А это меня оборотень покусал…» — Миха посмотрел на ещё не до конца исчезнувшие следы зубов на плече и когтей — на правой части груди, а затем повернулся к зеркалу вполоборота, — на лопатке тоже шрам. Парень удовлетворённо кивнул. «А тут что?» — он посмотрел на свою правую ногу. Он очень хотел, чтобы оставшийся от зубьев капкана шрам тоже был на месте. Шрамы на теле — одно из доказательств, что всё произошедшее в этом мире было реальностью; так он решил. Голень огибала тёмная широкая полоса, ещё не сравнявшаяся с основным оттенком кожи. «Ладно. Это будет мне напоминать о том, что не всё здесь глюки и игры подсознания. А что потом, когда они совсем заживут? Буду резать себя? Бред! — Михаил поднялся и подошёл к зеркалу. — А моя внешность?.. Как-то легко я принял свою вернувшуюся молодость!». Поедание молодильных яблок всплывало в памяти, как сон, простой яркий сон. Рыжая ведьма, которую он спас от смерти, отдав ей эти необычные плоды, тоже теперь казалась чем-то вроде миража. Он поглядел на своё подтянутое от постоянной длительной ходьбы тело, рассмотрел и лицо. Коснулся пальцами гладкой щеки, провёл языком по обломкам зубов, пригладил волосы, внимательно рассмотрев их у корней. «Мне лет двадцать пять, — отметил Миха. — Я принял молодость как данность и продолжил путь. Стал забывать, каким я пришёл сюда… Сегодня напомнили. Мне не понравилось». Он погасил свет, вернулся в постель и стал вспоминать, как страх неизвестности и любопытство боролись в нём в начале пути. А что теперь? А теперь к артисту подкрадывалась депрессия. Самое настоящее психическое расстройство, из-за которого люди теряют всякий интерес к жизни. Желание куда-то идти, что-то делать, за что-то бороться, кого-то спасать медленно покидало его. «Психую, бешусь, нервы трачу… Буквально бросаюсь грудью на амбразуру! И ради чего? Чтоб после этого какой-то клоун хлопнул в ладоши со своим «спецэффекты»? Чтобы какой-то урод зарыл меня заживо и станцевал на крышке гроба?! — парень потёр грудь в области сердца и тихо застонал: пеклó и кололо. — Да ебись оно всё конём! Ещё не хватало своей шкурой из-за глюков рисковать!». Донельзя расстроенный и всё ещё вздрагивающий от пережитого ужаса, он повернулся на бок и отключился. Из-за потрясения сон был беспокойным: то он вскрикивал и стонал, то ворочался и скатывался на пол, отбивая себе бока. Трижды за ночь Миша поднимался и начинал бродить по комнате, нервно, рывками, по несколько раз подряд затягиваясь сигаретой: в памяти всплывали то истекающие кровью трупы с замершими улыбками, обнаженная девушка, внезапно разрывающаяся на части, ковбой, вышибающий себе мозги; то страшный демон, бросающий комья земли на крышку гроба, внутри которого бился он, Миха, раздирая в кровь пальцы о деревянную поверхность. Продавец кошмаров не произвёл на него впечатления; весь ужас в душе породила иллюзия с демоном. Крадучись, артист спустился в подвал и залпом выпил три кружки Казимировой наливки, зачёрпывая из бочки, и, приняв решение больше не реагировать на всё происходящее в этой Стране так эмоционально, вернулся в свою комнату и наконец крепко уснул.***
— Ну нет, это никуда не годится, — проговорил Король, наблюдая за мини-копией панка, и развёл руками, — он сдаётся раньше времени. — Может лекаря к нему, ваше величество? — тихо предложил Шут. — Думаешь? — правитель покосился на лицедея, сидящего у его ног. — И что он сделает? Даст отвар из дурман-травы, а панку из другого мира он до едрени-фени! — Пусть курсом попьёт, — проговорил лилипут. — И будет ходить под кайфом с неделю! — прикрикнул монарх, — а если подсядет? Нельзя ему отвар. Тут надо своими силами. — Отправим его к Владу? — предположил Шут. — Отправлял уже. Не идёт, скотина… — проворчал Король. — А перемещать его самостоятельно не буду — он вон и так грудь потирает, сердце расшалилось. Напугать его надобно… Ещё раз. — Ваше величество, так сердце же! — воскликнул лилипут. — Неужто клин клином? А ежели он не выдержит? — Выдержит, — пообещал правитель, — мы его аккуратненько… Вальтера ко мне! Король дал задание мужчине с грустными глазами — очень он свою работу не любил, а бросить её не мог — и отправился в оплачивальню. — Как панк проснётся, так и меня буди, — приказал он Шуту перед тем, как уйти, — и смотри мне, глаз с него не спускай!***
Ранним утром Миха вышел из дома на крыльцо. Лина отправила на рынок, да напомнила, что Марго нужно проведать, как он делал это и прежде. Парень нехотя поднялся с кровати и вышел на улицу — надо так надо. С угрюмым видом он шёл в сторону рынка через парк, когда услышал знакомые слова, сказанные детскими голосами: — Купи, отец, нам маски! — радостно кричали из переулка, — об этом мы всегда мечтали! «Ага, купи, — мрачно подумал артист, продолжая путь, — и будет детишкам замечательный обед». Эту песню ему пел Шура, да к тому же и напомнил, как она была написана: всё началось с рисунка Андрея Князева, на котором он изобразил тогдашних участников группы героями песни. Горшенёв на том рисунке как раз был изображён в образе отца троих детишек: Димы, Лёши и Саши; и это воспоминание побудило его вернуться на пару метров назад и зайти в переулок, из которого послышалось: — Маски, друзья, себе выбирайте! «Вот и печальный продавец со своим товаром, — безразлично подумал Миша, рассматривая высокого мужчину, передающего детям три маски, каждому по одной, — «Алёша теперь кабан, ты, Дима, вурдалак, Саша, ты как ведьма в своём рыжем платье». Пизда тебе, мужик, сейчас они тебя сожрут, а потом икотой мучиться будут».***
— Ну! Ну же, Михаил! — Король наклонился к маленькой фигурке парня и буквально подпрыгивал от нетерпения. — Давай, спаси многодетного отца! Вломи тумаков Вальтеру, пока он не исчез! — Вам бы радоваться его безразличию, — заметил Шут, вздохнув. — Ваша победа не за горами. Правитель бросил на лицедея удивлённый взгляд и вдруг рассердился: — Тьфу! Проклятье! — воскликнул он, — совсем я с этим олухом про пари забыл! Ежели мимо пройдёт — отдашь мне полсотни. — Отдам, — опустил голову Шут, звякнув бубенцами, а Король задумался — нужен ли ему этот полтинник? Слишком сильно он привязался к «панку из другого мира» за это время, слишком понравилось ему наблюдать за нестандартными действиями Михаила в сложных, стрессовых ситуациях. — А Король-то уж привык. Не стыдится даже. И не враг он, и не друг, Мише не расскажем. — Умолкни, стихоплёт! — рявкнул Король грозно, хотя сам очень хотел выслушать догадки Шута, и Шут об этом знал. — Нет управы на меня, И на Мишу тоже. Только вас, как Короля, Миша свергнуть может… Монарх насупился, нервно дернул свою накидку и отвернулся от прозорливого лилипута. Он всегда прав, Шут всегда прав.***
Тем временем Миха принял решение: он спокойно подошёл к пляшущим вокруг отца, что считал монеты, вынутые из кармана, чтобы расплатиться с продавцом, радостным детям, отобрал у них маски — кабана, ведьмы и вурдалака — тяжело вздохнув, сломал их, выбросил в урну и, ни слова не сказав, продолжил свой путь. За спиной тут же зарыдали в три голоса, а через несколько секунд Миху грубо схватили чьи-то руки и развернули на 180 градусов. — Ты что наделал, придурок?! — ругался отец семейства, встряхнув парня за плечи. — Детей расстроил, скотина! Ты зачем такое творишь?! — А ты у продавца спроси, — мрачно ответил артист и стряхнул со своих плеч крепкие руки, — пусть он расскажет. Мужчина обернулся, поглядел в переулок и не обнаружил продавца на месте. — То-то и оно, — грустно усмехнулся Миха и прошмыгнул на улицу через подворотню, чтобы избежать дальнейших расспросов. — А куда ж он делся? — проговорил удивлённый мужчина. — Я бы видел, если бы он уходил…***
Оба — и Король, и Шут — с облегчением выдохнули и, обменявшись удовлетворёнными взглядами, наконец расслабились и позволили себе присесть: правитель — на трон, лилипут — у его ног.***
— Как Марго? Миша поднял взгляд: Лина стояла в дверном проёме, скрестив руки на груди и слегка нахмурившись. — Ничего, — парень отложил гитару и пожал плечами. — Торгует. — Что горбатый? — не успокаивалась Лина, — не пристаёт к ней? — Хер его знает, — Миха лёг на бок спиной к девушке, давая понять, что продолжать разговор он не хочет, но Акулина уходить не собиралась. Она подошла к кровати, присела на край и потрясла парня за плечо: — Вставай, пойдём погуляем! — Не хочу. Оставь меня в покое, — глухо проговорил артист, накрыв голову подушкой. — Да что стряслось?! — Лина отбросила подушку в сторону, и поднялась, — как вернулся с рынка, весь день из комнаты носа не кажешь! Не ешь, только наливкой заливаешься да на гитаре бренчишь! Вставай немедленно, пойдём на улицу! — она яростно топнула ножкой, и Миша поднялся с кровати. — Пристала, как липучка! — возмутился он. — Видишь же, не хочу я ничего! Девушка схватила его за руку и повела к входной двери, приговаривая на ходу: — Захочешь, захочешь; что за дело весь день пить и валяться! Надо двигаться, гулять и хорошо питаться! — Нагулялся уже, по лесам и рощам, — проворчал парень, но всё-таки обулся и вышел на укрытую тёплой тенью вечера улицу. Акулина бодро шагала по булыжной мостовой, то и дело приветливо здороваясь с соседями; Миша же плёлся за ней, ссутулившись и держа руки в карманах; он со злостью глядел на встречных прохожих, до конца не осознавая, от чего же в его душе то кипит гнев и всё вокруг раздражает, то наступает полное равнодушие ко всему происходящему, к самой жизни. Ничего в селе не изменилось: те же домики, те же улочки, те же натянуто улыбающиеся, безразличные друг к другу люди; но всё вокруг теперь казалось Мише тусклым, серым и неинтересным. Проходя мимо старого кладбища, парень остановился и окликнул Лину. Он поглядел на кресты и надгробья: «На месте ли дамочка, что Фреда потрахивала? Или, блять, «спецэффект»? Надо проверить», — решил он, и, купив у старушки, что торговала венками у ворот, шесть неизвестных ему, но внешне симпатичных, цветков, вошёл в ворота и двинулся по знакомой тропинке. — Мне надо, — коротко бросил он через плечо храбро последовавшей за ним Лине, заранее предупредив её расспросы. «Не бывает такого. Нельзя убить полсотни человек, потом воскресить их каким-то дымом, и назвать это «спецэффектом», — думал он, петляя меж памятников, — а если тут можно воскреснуть от дыма, то откуда кладбище? Воскрешали бы всех! А так выходит херня какая-то!».***
— Идиот! Болван! Кретин! — кричал Король на мини-копию панка, в гневе стуча кулаком по столу с игрой, от чего в таверне под названием «Разбойничья», подскакивали столы, роняя со столешниц блюда, а хозяин таверны тщетно пытался поймать падающие с полок бутылки с винами. — Это Заколдованная Страна! Тут бывает всё! Можно умереть навсегда, а можно и водяным обернуться! Можно воскреснуть от дыма и насмерть подавиться кислородом! — Не гневайся, мой Король, — тихо проговорил Шут, — Михаилу всё это неведомо. — Неведомо, говоришь?! — правитель недобро сверкнул глазами, — а зомби-панки? Мёртвый Анархист! Он их видел своими глазами! — Теперь он сомневается в реальности их существования, — развёл руками лилипут, — думает, что иллюзия, галлюцинация или обман. — Ну, значит, сейчас убедится, — осклабился монарх, потирая руки.