Сказки Шута и Короля. Игра Первая (Заколдованная Страна)

      В огромных залах дворца стояла тишина. Впрочем, как всегда. Лишь изредка, где-нигде проскальзывал лёгкий сквозняк, ласково трепыхался в портьерах и прятался в тяжёлых гобеленах коридоров.       Трон, начищенный до блеска, не пустовал. Высокая фигура правителя вырисовывалась на фоне тёмной ночи, а выплывающий из-за облаков месяц делал его образ куда более зловещим, чем обычно. Мужчина сидел, постукивая длинными пальцами по подбородку, и вертел во второй руке чёрную фигурку, смахивающую на шахматную — слона. — Значит он готов, — спокойно проговорил Король, краем глаза отмечая появление Шута.       Тот потоптался у окна, бесшумно прошёл к ступеням и присел у ног правителя. — Отчего же ваше величество так задумчиво? — вкрадчиво поинтересовался паяц и уставился на тёмного слона. — Вот, — подбросил Король фигурку, и Шут тут же поймал её. — Возьмись за дело. Пришла пора выйти новому персонажу, — Король перевёл тяжёлый взгляд на лилипута. — Помни, эта фигура наделена сильной магией. Будь внимателен, когда станешь создавать его образ. — Понимаю, ваше величество, — подобострастно склонил голову Шут, звякнув бубенцами. — Всё будет сделано. Однако же… — Однако же? — Однако же ваше величество не усомнилось ли в силе духа гостя из другого мира? Вы столько времени ломали его, что тут уж впору сдаться.       Король посмотрел на Шута и встал. Длинная мантия скользнула за ним, когда он медленно прошёл мимо прислужника. Шут видел, правителя что-то тревожит. Он всё смотрел и смотрел за окно, оглядываясь и замирая, словно рисуя в воздухе невообразимые картинки возможного будущего Михаила.       В этот момент Короля боялся даже его верный Шут, ни единожды нарушавший правила, но всё же ни разу всерьёз не предавший монарха. От того, как обеспокоенно выглядел правитель Страны, делалось дурно и Шуту. Он маялся, сжимая в маленькой ладони фигурку слона, и всё глядел на Короля, чувствуя, что должен продолжить тему их беседы. — Нет сомнений в силах этого человеческого создания, — провозгласил монарх как-то слишком пафосно, но, прикрыв на миг глаза, добавил значительно тише, и от того, каким взором он упёрся в небо, Шут ощутил лёгкий озноб. — Никогда я в нём не сомневался. Но какова же участь артиста из другого мира в моей Стране? Ты знаешь, какова она? — Взгляд на Шута. — Не знаешь, разумеется. А я вижу страшные вещи. Это уготовано для него, и менять я ничего не стану. — Тогда отчего же так тревожитесь? — искренне полюбопытствовал Шут.       Король заложил руки за спину, вновь прошел к трону, откинул мантию, свешивая её с золоченого подлокотника, и вымолвил: — Ему суждено познать свой внутренний мир, увидеть себя самого, того, из-за которого он оказался в моей Стране. А после… Переход на новый уровень, следующий этап существования. Думаешь, это легко для такого, как он? Ошибаешься. Этот человек — вечный двигатель, мыслитель с крайне нестандартным подходом ко всему, чего коснется его разум. Я не могу даже предположить, выйдет ли он из тьмы, что вскоре настигнет его…       Король тяжело вздохнул, прикрывая глаза ладонью, после чего выпрямился и посмотрел на Шута решительным, жестким взглядом, зычно приказывая: — Отправляй к нему изгнанного. Пусть и он станет тем, кто никем не любим и всеми гоним. — Он вечный странник, он изгой. Пришел из мира отрешенным. Он одинок, когда с собой В борьбе, пусть даже не решенной. Он вечный странник… Как и вы… Он ищет путь. Вокруг могилы. Но слышен зов зловещей тьмы, И шепот ваш неуловимый…       Произнеся свои рифмованные строки, паяц угрюмо опустил голову, будучи объектом пристального внимания Короля, а тот продолжал сверлить его взором, словно говоря:       «Мне неведомо, как глубоко ты копаешь, но не смей заявлять об этом вслух».       Шут понимал, что, выполняя приказ правителя, подталкивает Михаила вперёд, в неизвестность, и от этого ему самому было лишь любопытнее, как всё обернется. Но всё же… Недобрые мысли блуждали в голове паяца. Покинув тронный зал, он вышел на широкое крыльцо, взглянул в небо, посмотрел на фигурку в руке и прошептал: — Будь же зловещим, будь же тем, кто изгонит его, — и подбросил фигурку в воздух.       Сверкнула молния, порыв ветра всколыхнул кроны деревьев, где-то с молодильных яблонь осыпались плоды, и все стихло.       Шут, почувствовав взгляд, оглянулся, и в одном из окон дворца увидел правителя. Тот кивнул ему и слился с темнотой. А по небу медленно проплывали тяжелые облака.

***

      Ночь была тревожной. Миша решил, что именно сегодня он может позволить себе расслабиться. Вот хоть ненадолго, хоть на одну-единственную ночь. Стащив из погреба большой глиняный горшок с какой-то жидкостью, хотя та попахивала, кажись, вишней, Михаил закинул его себе на плечо, а сделать это было проще простого, поскольку горшок оказался оплетён тонкой, но прочной лентой, и двинулся в сторону леса. Туда, где заканчивалась деревня. В том, что в глиняной посудине плещется добротная ягодная настойка, панк и не сомневался. Даже занюхав напиток сквозь ткань, плотно натянутую поверх крышки, он уловил дурманящие пары́, так что теперь бодро шагал по мрачной проселочной дороге и гонял из одного уголка рта в другой сухую травинку.       Когда деревня осталась позади, Миша подумал, что напрасно, видать, Акулинку одну оставил, но как вспомнил её спящую и растянувшуюся на лавке, то и думать забыл о такой компании.       «Муха сонная, кхех, — промелькнуло в голове Михаила. — Пусть себе продрыхнется».       А ночь, в самом деле, отдавалась тревожностью в области груди. Миша невольно убавил шаг, поставил горшок на землю, прикурил и, как только вновь ухватился за ленту своей ноши, резко выпрямился.       «Етить!» — мысленно рявкнул панк, насторожившись, поскольку грозовую тучу до этого он и не видел, а та стремительно приближалась, даже в потёмках отличаясь цветом от привычного густо-синего оттенка неба.       Гроза действительно налетела из ниоткуда. Впрочем, это и не было удивительно, поскольку Миша чётко знал — из-за разных воздушных потоков грозовые тучи всегда несутся по небу быстро. Казалось, вот только что гремело где-то километрах в трёх отсюда, а пока Миха добежал до реки, молния уже рассекала воздух почти над головой. Оглушительный раскат грома невольно вызвал у парня мурашки по спине. Очень уж внезапно всё началось.       Спрятавшись под раскидистым дубом — словно его сюда кто-то нарочно сунул, чтоб помощнее молния всадила — Миха плюхнулся на траву, тут же, зажимая зубами сигарету, сорвал крышку с горшка, ещё раз понюхал и… — Была-не была, бляха. Сколько той жизни? — пробормотал он, вынул сигарету и сделал первый добротный глоток.       В голове будто щёлкнуло. Хмель тягучей патокой пополз по венам, а веки потяжелели. Михаил выпрямил ноги, закинув одну на другую, затянулся и, медленно, чуть заторможенно выпуская дым, отчего-то самодовольно хмыкнул. Тёмно-карие глаза блуждали по водной поверхности реки, которая сейчас бурлила, кипела, словно взъерепенившийся зверь, поднимая дыбом пену. До такой степени волны бились о берег, что, казалось, это море. Другого берега Миша, конечно же, видеть не мог. Мало того, что ночь была безлунной, так тут ещё и гроза. Лишь короткие вспышки молнии позволяли отчаянному экстремалу из другого мира сидеть под огромнейшим деревом, и мысли не допуская, что вот-вот может шибануть в самую крону. Мало не покажется. Однако настойка шла хорошо, и горло приятно обжигала, так что Миха сидел себе, ни о чём не думая.       Очередной раскат последовал после вспышки почти сразу же, что дало Мише понять — гроза всё ещё над этими местами. Даже будучи охмелённым, парень призадумался: а с чего это она тут висит — туча-то эта? Таким ветром давно унесло бы дальше. — Вот же монаршая рожа, — немного презрительно скривился Михаил, — конечно же твоих рук дело. Кто бы сомневался?       Ответа ему не было, хотя Миха, признаться, ждал, предполагая, что отзовётся как минимум Шут. Но никто не отозвался. Зато тревога усилилась, а когда вновь вспыхнула молния, Миха проворно вскочил на ноги, щурясь и всматриваясь туда, где мгновением ранее — а он готов был поклясться, что не спятил — на поверхности воды отчетливо нарисовался чей-то силуэт. — Да не-е-е, ну быть не может, — прохрипел панк, затоптал сигарету и сделал пару шагов вперёд.       Дождь начался ещё парой минут ранее, а сейчас и вовсе хлынул ливнем, обрушившись на выскочившего из своего укрытия парня. Его одежда вмиг промокла до нитки, а волосы прилизанными прядями легли на лоб, скулы, шею. Миха провёл по лицу ладонью, утираясь, но тут же вновь прищурился, поскольку по нему как и прежде вода потекла ручьями, неприятно собираясь в обуви.       Опять мелькнула вспышка, раздался гром, и шквалистый ветер сильнее принялся за верхушки деревьев, от чего лес ходил ходуном. Сомнений более не было — кто-то тонул. Михе даже показалось порывом ветра к нему принесло крик.       На ходу отбросив горшочек, Михаил притормозил и, спотыкаясь, скинул ботинки. За ними отшвырнул в траву и сигареты, опомнился, поглядел, куда их бросил, и понёсся прямиком к берегу, а там оказалась пришвартованная рыбацкая лодка. Вот это удача. Но… сомнительная какая-то. — Ладушки, это я должен сейчас его… её… или его, бля, вытащить? — орал сам себе Миха, пытаясь забраться в судёнышко, но его мотало из стороны в сторону, так что в итоге, крякнув, панк рухнул в воду, провалился на самое дно, поскольку река оказалась глубокой, вынырнул и, лихорадочно орудуя руками, выбрался на берег. — Всё, спасиб, мне хватит, — нервно отрезал Миха, пошарил по карманам в поисках сигарет и недовольно цыкнул. Сигареты всё ещё лежали в траве.       Стало как-то неожиданно тихо. Нет, не в смысле стихия отошла, а крик прервался.       Миха почесал за ухом, огляделся по сторонам, вздохнул.       «Что к чему вообще? — подумал он. — Если Король подстроил эту чертовщину, почему всё закончилось? И что я должен сделать… Постойте. Чего? «Что должен»? Ну нахер, с каких пор я запариваюсь насчёт выходок этого извращуги в мантии?».       Жуткая ночь хохотала потоками ливня,       В шуме воды мне послышались чьи-то шаги…       Собираясь было встать, Миша подумал о том, как сильно хочет курить, прикинул, приблизительно где оставил пачку, и повернулся вправо, опираясь рукой о землю, но тут вдруг увидел перед носом сигарету, кем-то протянутую. Он радостно ее перехватил и сунул в рот. — Ага, земля тебе пухом… то есть в смысле, здоровьичка да побольше, — выпалил довольный Михаил, привычно ощупывая карманы на наличие спичек, потом замер и резко обернулся.       Сигарета выпала изо рта. — Какого… какого хуя, мать твою за ногу?! Ты кто?       «Кажись, в землицу ему в самом деле пора и плитой сверху прикрыть, и чтоб потяжелее», — со скоростью света пронеслось в притупленной настойкой голове Михи.       Перед самым его лицом, носом к носу, стоял парень с явным гримом трупака. Миха аж сглотнул от смрада. Дурно стало. — Не, мужик, так не пойдёт, — резко отвернулся панк, предполагая, что это всё же галлюцинация. — Дежавю, блять, — бормотал он себе под нос, неловко скашивая глаза вправо, а тёмный силуэт всё не исчезал. — Ну свали-ка, а, иди давай, — продолжал уговаривать Миша.       Мертвец стоял на месте. — Ну ты что, брат той бешеной бабы, что ли? — выкрикнул Миха и вскочил на ноги, пошатнулся, засеменил ногами и с рёвом опять упал в воду.       Вот здесь и началось нечто непонятное.       Чьи-то руки вцепились в его щиколотки, утаскивая на дно. Миша орал, булькая, отбиваясь, матерясь и сплёвывая, однако неминуемая гибель была близка. Ни черта не понимая, да и вовсе не было в голове панка мыслей, он мог лишь поддаться инстинкту самосохранения и попытаться спастись, но было поздно. Проглотив с пол-литра грязной воды, парень почувствовал, как потяжелели его веки, горло и лёгкие обожгло нестерпимой болью, ноги дёрнулись, и одна коротенькая мысль молниеносно проскочила в ускользающем сознании: «Ну вот и всё, твоя взяла».       Сдался. Столько шёл, опираясь лишь на свои возможности и удачу, а тут, вот вам, получите — утонул. Странно, но, уходя на дно, Миха ощутил чьи-то сильные руки. Будто кто-то невидимый не тянул его, а держал.       В ушах звенело. Голова раскалывалась. То, что на лицо что-то капает, Миша понял не сразу, а потом вздрогнул, хрипло кашлянул и, перекатившись на бок, зашёлся в уже более сильном приступе кашля. Говорить не получилось бы, если бы даже очень хотелось — саднило в горле. Кашляя и опираясь на локоть, Михаил кожей чувствовал чьё-то присутствие. Кто-то явно стоял за его спиной, и этот «кто-то» смотрел на него.       Бренькнули струны. Миша плюхнулся лбом в мокрую траву, тяжело и отчаянно втягивая воздух, что входил в лёгкие раскалённым железом.       «Взгляни, а небо, будто кровью исписа́ли.       Я так устал тебя спасать и вновь спасать.       Ты избегаешь смерти, мне сказали.       А как же быть, коль в смерти благодать?» — протянул тонкий голосок.       Миха медленно приподнялся, взглянул через плечо и удивлённо замер. Перед ним стоял Король, Шут, тот покойник, и все трое смотрели на него не мигая. Холодок прошёлся по спине. Миша присел. С неба мелко моросило, но гроза отошла. Только сейчас он сообразил, что уже утро. Сколько ж тогда ему пришлось пролежать в траве? Всю ночь, выходит. — Чем… обя…зн? — едва выдавил парень и тут же поморщился от боли, зло сплюнул и упёрся монарху в глаза упрямым взглядом исподлобья. — Обязан, Мишенька, обязан, — молвил Шут, держа в руках лютню. — Что, дума-ешь, спасли… кхе-кхе… вот же… — панк снова сплюнул, говорить нормально всё ещё не выходило. — Спасли… так я теперь… — Кто сказал, что тебя спасли? — хохотнул Шут, подпрыгнув в нетерпении, и Король впервые подал признаки жизни — вздохнул и встал в более расслабленную позу, откинув мантию и положив одну руку на широкий ремень, надетый поверх рейтуз. На ремне сверкали драгоценными камнями ножны, в которых покоился кинжал. — Говори, Миша, говори да не заговаривайся, — проблеял лилипут, и тут же умолк под пронзительным взглядом Короля. — Ты воду не боломуть, упырь! — превозмогая дискомфорт, рявкнул Михаил и встал. — Если б не спасли, что я тут делал бы?       Король чуть склонил голову набок и проговорил: — Как же так, Михаил? Умудрился умереть в стране мёртвых. Очень редкий случай для таких новичков, как ты. — Как… чего? Чего лопочешь? — Ты в Запределье, дурень, — постучал себе по лбу пальцем Шут. — То есть ни мертв, ни жив. Чистилище наше, так сказать. — Кого? Чистилище? — взревел было Миха, но согнулся пополам и ещё раз прокашлялся. — Какое ещё… что вы несёте? — прошептал он, выпрямляясь и глядя на Короля с Шутом поочередно.       Монарх молча размышлял над реакцией панка из другого мира, наблюдал за ним, и вот хоть бы капля страха проскочила в тёмно-карем взгляде парня — ни-ни, совсем не испугался. Зато был растерян, озирался по сторонам и ощупывал себя руками. — Ну дык, вот же я из плоти, — принялся опровергать очевидное Михаил. — Потрогай сам! — кинулся он к Королю и ухватил того за руку, но монарх, сведя брови на переносице, вырвался и угрожающе шикнул на обалдевшего от такой реакции парня. — Не сметь касаться королевского тела, — выдвинул тот правило.       Миха почесал затылок, невольно смутившись своей импульсивности, сплюнул опять и попал аккурат на длинный подол мантии. Король дрогнул ноздрями, а Миха, будто бы не заметив ничего необычного, отвернулся и самодовольно хмыкнул. После принялся расхаживать из стороны в сторону, почёсывая подбородок. Ходил, обогнув троицу, наблюдавшую за ним, да так ходил, чтобы непременно топтать мантию монарха. Тот игнорировал откровенное нахальство парня, ожидая от него вопросов, и те не заставили себя долго ждать. — А смысл в чем? Как выбраться-то? Сколько мне тут торчать? Кто этот трупак? Чего таращится? Как я вообще сюда попал и… — Ты знаешь, что вскоре тебя ждёт тьма? — ошарашил правитель.       Миха замер, обошёл Короля и уставился тому в глаза, сощурившись. — Чего ты там ляпнул? — поинтересовался панк. — Ты слышал, — непроницаемо ответил Король и откинул в край затоптанную мантию. — Так уж сложилось, что следующий этап близок, а ты всё никак не возьмёшь в толк — лучше с нами союзничать. Однако ж, коль узнаю, что ты посмел за моей спиной помочь тому, кого ждёт испытание за свершённые деяния, пощады не будет. — Кому помочь? — не понял Миша. — Кого ждёт испытание? Слушай, монаршая твоя… Ты мне тут голову не дури, ага? Я эту вашу ересь знаешь, где вертел? Вот именно, ты знаешь, так что, давай-ка, рассказывай, как мне выбраться, и проваливай — тряпьё своё постирай. — Ну и характер, — хотел, видимо, возмутиться Шут, однако в его тоне проскользнуло восхищение.       Король заметил это, но смолчал, зато поведал следующее: — Утопленник, что по левую руку от меня, никто иной как преступник, с три сотни лет назад поднявший простой люд на бунт, а ныне он несёт наказание. Лунный календарь нами учитывается более, нежели в вашем мире. Мною был подписан указ: заковать утопленника спустя триста лет в цепи, чтобы он не смог утаскивать людей на дно реки. Эта ночь была заключительной. Однако имелось одно условие. — Король одарил утопленника тяжёлым взглядом, и тот потупился, а Миша изумлённо уставился на две толстые цепи, что тянулись от рук несчастного, будто их надели на него вот прямо только что. — Ежели он в последнюю лунную ночь заполучит ещё одну душу и утащит кого в пучины вод, я отпущу его.       Повисло молчание. Миха глядел на покойника, размышляя, а после прохрипел: — Так если условия твоего тупого контракта выполнены, за что тогда его заковал?       Монаршие глаза сверкнули недобрым огоньком. Миша впервые невольно отшатнулся от него. Каким-то странным казался правитель, словно чересчур мрачным, что ли. — Он позволил себе две вещи, которые я не допустил бы в своём государстве никогда. Первая: этот человек был тем, кто любил трупы. Он жил с мертвецами, использовал их, вытаскивая из свежих могил. Он лютый грешник в стране, где подобное запрещено строго-настрого… — Ну, собственно, ни в одном из миров это не прижилось бы, — пробубнил Миха, сглотнув, потому что снова затошнило. — Второе… — Король дождался, когда панк посмотрит на него, — он утащил тебя. — Охуеть аргумент! — взмахнул руками экспрессивный парень. — Это запрещено, — кивнул монарх, а Шут прибавил: — Ты во власти его величества, Мишенька, тебя нельзя утаскивать на дно. Только Король распоряжается твоей судьбой. — Чего, блять? — вспыхнул панк, сжав кулаки. — Какого вы тут развели? — И уже монарху: — Я тебе кто, куколка, блять? Марионетка?       Паяц тихо хихикнул в кулак, скосив глаза на правителя, тот и бровью не повёл, когда заявил: — Верно. Ты моя марионетка. Разве вам непривычно подобное? Вы там все живете, управляемые теми или иными силами. Отчего же сейчас удивляешься?       Миша покачал головой, будто у себя самого спрашивая: — Да что тут за херня творится? — и добавил громче: — Ну если нельзя было утаскивать, то к чему твои испытания для меня? Ты ж сам меня изводил всё это время? Логика где? — Изводил? Побойся Короля, — рассмеялся лилипут. — Его величество проверял, готовил, а коль не готовил бы, то на следующем этапе ты помер бы сразу же, как только переступил черту. — Какой еще этап, мать вашу? — После узнаешь. Не о том речь, — поднял руку монарх. — Поди в воду, Михаил, выбирайся из Чистилища, — проговорил, взмахнул мантией, отворачиваясь, и пошёл прочь, а следом засеменил паяц, трынькая струнами.       Однако правитель вдруг остановился, немного повернул голову и приказал: — Герман, верни его обратно. Не вернёшь, — пленник, закованный в цепи, которые, кстати, оборванными лентами тянулись по земле, вздрогнул под взглядом Короля, — будешь гореть. Вечно будешь гореть, — и ушёл, исчезая в утренней дымке.       Этот самый Герман виновато поглядел на Мишу, а тот всё ещё таращился туда, где исчезла дворцовая парочка. Негодуя, ненавидя и себя, и монарха, и заодно этого безумца, панк всё стискивал и стискивал пальцы в кулаки. Ему б тот кинжал, рука не дрогнула бы — всадил по самую рукоять в сердце правителя.       На этот раз пленник заволновался уже под взором Михи, а тот принялся его разглядывать: длинные волосы прямыми прядями свисали аж до самого пояса, прикрывая половину лица, но глаза, как успел отметить панк, не были белесыми, как это делается с покойниками. Тут они прям сверкали зеленцой — свежей такой, чистой. — Закурить дай, — раздражённо выпалил Миха, даже не надеясь, что тот в самом деле даст, однако остолбенел, когда трупак протянул ему сухую сигаретку и даже чиркнул спичкой.       Хмыкнув, Миша с удовольствием затянулся и плюхнулся в траву у самой реки. — Ну, и что теперь делать?       Звякнули цепи. Герман сел рядом, обдав Миху смрадом. Тот поморщился и уставился вдаль. — Кого призвать можешь? Ты ж некромант. Может, есть какой верный пес?       Герман молча закивал головой, радостно сверкнув глазами, и Михаил вдруг понял, что тот ещё ни разу не заговорил. — Ты немой?       Герман напрягся, потупился и, открыв рот, показал Мише то, чего видеть он точно не хотел. Но увидел — отсутствие языка. То есть его вообще не было. Не просто отезанный кусок плоти — пустой рот, но зато с зубами, отдающими синевой, жуткими и острыми на вид. — Охренеть-не встать, — качнул головой панк и снова затянулся. — Ну, зови своего прислужника. Будем выбираться вместе. Вытащишь меня — спасу и тебя. Уж поверь, я-то способ отыщу.       Внезапно утопленник замахал руками, шевеля губами, и Михаилу удалось понять, что это он отказывается от его предложения. — Почему? — удивился Миха. — Услуга за услу… А-а-а… Я понял. Ты испугался угрозы этого петуха коронованного? Да плюй на него. Ничего он мне не сделает. А тебе — подавно. Я ж успею спасти тебя. Свалишь куда, заживешь спокойно.       Видимо, Миша чего-то не понимал, но утопленник стал куда более синим, чем был. Странно как-то.       В общем, не став обращать на это внимания, панк докурил, встал и сказал: — Давай, ныряем. Отправишь меня обратно. Кого там призовёшь?       Герман поднялся, обошёл парня и первым погрузился в воду, пошарил там где-то и высунулся на поверхность, поманив Миху рукой, но при этом указал на цепи, что всё ещё тянулись по берегу. Мол, возьмись за них. Мише терять было нечего, пожал плечами, ухватился за концы цепей, обмотал вокруг запястий и едва успел инстинктивно задержать дыхание, как тут же лютая сила рванула его на самое дно, об которое он мощно ударился. От боли — казалось бы, откуда ещё и эта боль-то — воздух с пузырями вырвался из легких парня, и тот опять втянул в себя воды. Затрепыхался и ошалело сдал назад, попытался по крайней мере, но, увы, сам же намотал стальные путы на руки, которые не позволяли ему отплыть. Если до этого вода была мутной, будто в неё пролили молоко, то теперь яркий алый оттенок расползся по чистому дну, и две огненные руки обвили щиколотки Михи. Тот уже отключался от нехватки кислорода, но увидел вдруг прямо перед собой искаженное страхом лицо Германа. Глаза стали закрываться, и он отчетливо услышал рев: «Не умирай! Он сожжёт меня заживо!».       Ошеломленно распахнув глаза, панк уставился на утопленника, и губы того снова произнесли беззвучное, но оно отдавалось в голове Михи эхом: «Вдохни сейчас же! Иначе умрёшь!».       Логики в таком заявлении было по нулям, но панк решил, была-не была, и, открыв рот, вдохнул. К его изумлению, лёгкие наполнились вовсе не водой, а воздухом. Михаил нормально дышал и не мог поверить в происходящее, хотя удивляться было нечему. Тут всё наоборот. Ноги до сих пор обжигало, но Герман реагировал на это, как на должное, так что и Миха позволил себе расслабиться.       Но вот пещера, куда приволокли его на цепях, внушала дикий ужас. В кромешной темноте Мишу тащили неизвестно куда, и он мог лишь терпеливо ждать хотя бы лучика света.       Что-то громко лязгнуло, словно кто-то сдвинул тяжёлый засов, полыхнуло оранжевым светом, Миха прищурился, вдохнул и захлебнулся водой. Давясь и дергая за цепи, он вновь проходил через это. От ужаса глаза полезли на лоб. Он извивался, подобно ужу на сковородке, а в последний момент, когда ощутил, что цепи сброшены, вдруг поймал за шиворот Германа, и оба неведомой, но очень горячей силой были вытолкнуты на поверхность. Заорав в голос, но при этом не отпуская утопленника, панк больно шарахнулся об землю и откатился в сторону, повторно проживая последствия утопления. За спиной трепыхался Герман. Трепыхался как-то странно. Миха вскочил на колени, отвел от лица мокрые волосы и замер.       «За-чем?» — прочёл он по губам утопленника беззвучные слова, и тот вдруг выгнулся, рот открылся, будто в немом крике, и под кожей полыхнуло красным.       Выглядел Герман сейчас так, как будто превратился в кусок раскаленного железа. Он не мог пошевелиться и не мигая смотрел на Мишу. Затем кто-то резко дернул его за цепи, и утопленник с громким всплеском исчез под водой. Здесь была ночь, в отчилие от того места, откуда вернулся Миха, и теперь, когда всё вдруг прекратилось, он сидел в абсолютной тишине.       Его взгляд метнулся к мигающим вдали огонькам деревушки. Качнув головой, опустошённый, уставший парень, поднялся, приняв одно важное решение, и направился именно туда — в деревню. А там, подкравшись в ночной тишине к избе, откуда этим вечером и вышел, припал к небольшому окошку, чтобы взглянуть на Акулинку. Спала за столом. Видно, просыпалась, ждала его, но опять уснула. Миха вздохнул, потерев грудную клетку, оглянулся по сторонам, ещё раз посмотрел на девушку и решил, что вещички-то свои забрать было бы неплохо. Но вот как это сделать, когда хочется скрыться по-тихому. Не то чтобы Миша боялся встречи с девицей, ничего подобного, просто все эти «прощай, не поминай лихом» были не в его духе. Не любил он всего этого. Пусть даже и нравилась ему Акулинка… Отмаявшись под окном чуть ли не с полчаса, Миха потоптал траву у крылечка, посидел немного на ступеньках, закурил снова и внезапно даже для самого себя пробормотал под нос: — «Взгляни, а небо, будто кровью исписа́ли.       Я так устал тебя спасать и вновь спасать.       Ты избегаешь смерти, мне сказали.       А как же быть, коль в смерти благодать?». Что это за хрень такая? — задумчиво шепнул Михаил, почему-то холодея от смысла, что содержался в этих строках.       Да еще и Шут спел так, будто панихиду отслужил. — Тьфу ты! — сплюнул Миха и ещё раз глубоко затянулся, прикрыл глаза и прислушался.       Что-то звякнуло. Ещё даже не открыв глаз, Миша широченно улыбнулся, а после пробормотал: — Неужто пожаловал? А «папуля-то» не отругает? — подшутил панк и взглянул в сторону невысокого кустарника, из-за которого выглядывала парочка позвякивающих бубенцов да половина колпака.       За ним высунулось лицо с двумя сверкнувшими во мраке глазенками, и Михаил передёрнул плечами. Не нравилась ему эта ночь. Всякое бывало тут, со многим он столкнулся, а эта ночь не нравилась больше других. Что ж поделаешь?       Оглянувшись на дверь избы, Миха тихо свистнул, а после сказал: — Эй, давай услуга за услугу, только по-честному: ты мои вещи приволочёшь, а я тебе тоже помогу, чем смогу. — Шут всё ещё подозрительно отмалчивался. — Ну, и нахрена тогда припёрся, если молчать собрался? Лопух.       Миха отвернулся, докурил и, затушив «бычок», предусмотрительно спрятал его поглубже в земле, чтоб утром никто не догадался о возращении панка к этому месту. — Тогда проваливай, — начиная злиться, шикнул Миха на Шута, и тот, наконец, медленно вышел из укрытия. Приложил палец губам, складывая их трубочкой, и парень насупился, тихо-тихо шепнув: — Что, боишься кинуться в пляс, балбес? Знаю, это ты можешь. — Паяц открыл рот, чтобы возразить, но Миха прервал его, предупредив: — Вот только запой, прибью.       Шут выглядел озадаченным, но не успел Михаил сообразить, что к чему, как тот исчез. Вот просто взял и испарился. Панк ошарашенно огляделся по сторонам, снова прислушался, но кроме абсолютной тишины, за исключением стрёкота саранчи да шороха травы, ни звука не уловил. Смачно сплюнув и решив, что его жестоко надули, Миха поплёлся в сторону леса, ибо сейчас входить в избу, собирать вещи, пытаясь не разбудить Лину, было как-то глупо. К тому же не умел Миша тихо. Непременно перевернул бы вверх дном всю хату.       Подумав, что вполне может вернуться на следующую ночь, панк устало добрёл до кромки леса, когда внезапно раздался грохот, за ним — тихий «звяк», и к его ногам пал Шут. А под этим болваном в колпаке были все пожитки Михи. Завидев такое дело, Михаил перво-наперво подхватил лилипута подмышки, и тот забарахтался в воздухе ногами, проорав на всю округу: «Не сметь меня поднимать!», а уж потом парень, не слишком любезно шмякнув Шута в траву, схватил свою гитару. — Вот за это благодарствую! — воскликнул Миха радостно, опомнился и оглянулся на паяца, спросив: — Ты там живой? Не сильно я тебя приложил? — Бывало и похуже, — потирая пятую точку, поднялся Шут, с достоинством отряхнул дорогое шмотьё и воззрился на Мишу. — Я по делу, собственно, а ты опять меня втянул в свои игры. — Ну, это ты своему «господину» скажи, а я не играю. У меня всё по-честному: нравится человек, значит, нравится. Нет — в морду получи. Разговор с такими короткий. Ну, с теми, кто много тявкает и в мантии ходит. Смекаешь? А если не хочешь и ты получить, то не вякай тут.       Шут прочистил горло, чопорно вскинув голову, будто пуританин, которого попробовали соблазнить, а он взял и не соблазнился. Паяц нахохлился и молвил, довольно громко, так что Миха подпрыгнул, вылупившись на него: — Волен ты не выбирать, Но коль дали мне приказ, Должен ты сейчас молчать, Безмятежно и хоть раз. Повелитель переда́л: «Уведи ж его скорей, Дабы Миша всё же знал — Вход, где выход. Нет дверей». — О-ху-еть, — произнес Миха, всё ещё таращась на Шута. — Вы там, когда травкой-то пыхтите, поменьше как-нибудь, да? А то ж я задолбался решать ваши ребусы. «Вход, где выход». Надо ж придумать, блять. Ну оно и понятно: выход, вход — всё одно. Рифмоплёт херов. Иди уже, передай батьке, что я выслушал и порадовался. Досвиданьице.       Михаил прихватил свои вещички, распределил их поудобнее, и, посмеиваясь, отправился в сторону холма. Но остолбенел, как только услышал: — Плату надо бы забрать. Не крути, Мишута, здесь. Коль удумал отдавать, Сбрось, давай, пустую спесь.       Миша развернулся и грубо рыкнул: — Ну! Чего ещё? — А того, чего я хочу! — Ишь наглая собака. Говори уже. Поспать надо. — Выпиши-ка мне поклон, Я прощу тебе должок. А откажешь, значит, вон… — …глянь, на полке пирожок. Пиздуй отсюда, хитрожопый. Поклон захотел. Гляньте на него, — фыркнул в край измученный Миха, — а пендаля под зад не хошь?       Паяц насупился, обидевшись, и скрестил ручонки на груди. — Значит не дойти тебе до цели никогда. — Нет у меня цели, оболтус, — как-то грустно выдохнул Миша и снова побрёл дальше, а потом плюнул на всё, подумав, что Шут ему немало помог сегодня, развернулся и, выписал шутливый поклон, приговаривая: — Ваш-величство, получите, распишитесь. — Выпрямился, рассмеявшись удивлённому выражению лица Шута, и добавил: — Бывай. А придурку тому передай, я не сдамся. — Он знает, — довольно кивнул паяц, провожая парня взглядом, а сам подумал, что настоящую плату с него за услугу так и не взял. Однако надеялся как минимум на две вещи: Миша отплатит при случае сполна; Миша понял, куда ему подсказал идти Король. Главное, чтобы не воспротивился, ведь неспроста же монарх так долго подталкивал Миху именно туда.