Сволочь

Если Ларт надеялся, что после трехдневной засидки на столбе характер бабушкиного котика изменится в лучшую сторону или что он проявит хотя бы минимальную благодарность к спасителю (а Ларт, конечно же, надеялся, хотя и не признался бы в этом и самому себе), то надежды эти не сбылись. Со столба котик спустился той же тварью, что и залез на него. И продолжал с упорством, достойным лучшего применения, делать все то, что и ранее делал. Большой светлой дружбы не получилось, котик по-прежнему считал спасителя чем-то вроде персональной когтеточки или валяющегося на дорожке мусора — можно мимо пройти, а можно и лапой наподдать, чтобы под ноги не попадался. Швы заживали медленно, в то лето Ларт так и не искупался ни разу. А котик заботился, чтобы к подживающим шрамам на спине ежедневно добавлялись новые на руках и ногах, пусть и не такие глубокие, но ничуть не менее болезненные и обидные. Но если бы кто-то спросил его: «А оно того стоило?» — Ларт бы ответил «Да» не задумываясь. Потому что он видел вблизи, как трясло сидящего на столбе кота. И глаза его он тоже видел. Было темно, лестница скрипела и качалась, а потом котик прыгнул и стало вообще не до чего, но Ларт видел. И поэтому был уверен твердо — знай он, чем для него завершится та ночная вылазка, все равно бы пошел в сарай за лестницей. Потому что иначе нельзя было. Просто нельзя, и все. *** Шаги по коридору — быстрые, тяжелые, уверенные. Скрип открываемой двери. Конечно, кто же еще… Бонд отвернулся к окну. Закрыл глаза. К горлу подкатила тошнота. Пожалуйста. Я согласен. Все сделаю, как приказано. Языком. До последней капли. До блеска. Да. Пусть. Только… пожалуйста… не на глазах этой сволочи. Пусть он уйдет. И побыстрее… Только ведь сволочь — на то и сволочь, чтобы никогда не делать того, о чем просят. — Бонд! Состояние организма? Докладывай, ну?! До чего же мерзкий у него голос. Пришлось повернуть голову и смотреть в глаза, прямое обращение требует непременного зрительного контакта, а сейчас не та ситуация, чтобы тратить энергию на открытое противодействие программе. — В пределах нормы. Ну чего ты стоишь и смотришь, сволочь? Чего тебе еще надо? Ты ведь уже победил. Да, я еще трепыхаюсь — и буду трепыхаться до последнего, вы сами нас такими создали, не умеющими сдаваться, но… Ты ведь уже победил и понимаешь, что победил. Ты это видишь, не можешь не видеть. Не слепой же. И точно так же не можешь не видеть, что я это тоже понимаю. Так неужели тебе так важно дожать до конца? Важно, наверное. Ты же сволочь. *** Нет, ну не сволочь ли?! Сидит, смотрит. Дышит как загнанная собака, мокрый весь. Он и с простреленной грудью лучше выглядел. Во всяком случае, не смотрел — так. И проще самому перейти на машинный канцелярит, чем спросить — тебе совсем-совсем хреново или еще не так чтобы очень? — Состояние выводящей системы? — Перегруз. — Насколько серьезный? — Критический. Черт, лучше бы ты молчал. И так ведь понятно, кто тут на самом деле сволочь, усугублять-то зачем? За базаром вчера надо было следить, а не психа праздновать. Твоя ошибка, твой и ответ должен быть, только вот наказан оказался не ты. А ты вообще чистенький и вроде как ни при чем. Как в том анекдоте — ну и кто же ты, Иванушка, после этого? Что же делать-то, а? Понятно, что просто аннулировать случайные вчерашние приказы теперь даже хуже, чем просто бессмысленно. Это будет форменным издевательством. Умыванием рук. Снятием с себя ответственности — и вины. Можно просто уйти. Вернуться через полчасика — наверное, как раз хватит времени, видно же, что он на пределе. Потом найти киберу новые штаны, выкинуть коврик и сделать вид, что ничего особенного не случилось. Маленький технический сбой. Проехали и забыли. Да и чего такого, на самом-то деле? Да и вообще не было ничего, ничего не было. Только вот… он ведь давно мог уже плюнуть на все и расслабиться, но зачем-то сидел тут всю ночь. Ждал. Значит, ему это по каким-то причинам важно? Да какая разница, что там важно или неважно машине! К тому же никто ничего не узнает, это тебе не спалось, остальные же раньше девяти не появятся, шеф приучил. А киберу так и вообще можно приказать стереть информацию за последние сутки, вроде как особо важного там ничего не было, значит, можно, и он-то как раз все забудет на самом деле… Ведь можно же, да? Можно. Наверное… А потом научиться бриться на ощупь. Тоже, наверное, можно. Чтобы больше никогда, даже случайно, даже на миг не встретиться взглядом с той сволочью, что смотрит на тебя из зеркала. Потому что есть вещи, которые человек не может допустить, если и дальше предполагает считать себя человеком. Даже если он твердо знает, что ему все сойдет с рук и он останется чистеньким. Даже если никто не узнает. Даже по отношению к… ну да, машине. К тому же сволочи. Все равно — нельзя. Особенно если у этой сволочи при всем ее покерфейсе с каждой секундой все ярче полыхают уши и в остекленевших глазах плещется бессильная тоскливая ненависть, того и гляди готовая хлынуть через край. Тогда — что? Ларт затравленно огляделся. Вот же влип! Мусорная корзина не вариант, она сетчатая, да и пакет там драный… О! А вот это — вполне. Ларт схватил со стола наградной кубок и одним движением вытряхнул на пол медали и прочий хлам… *** — Всегда к твоим услугам… Л-ларри. «Сволочь! — привычно подумал Ларт, пряча усмешку. — Ах, какая же он все-таки сволочь!» С гордостью подумал и даже чуть ли не с умилением. А вот раздражения не было, ну ни грамма, как отрезало. Да и как можно злиться на того, кто нарывается так нелепо, так нагло, упорно и так… по-детски! Сколько ему, сволочи этой? Девять? Десять? Паскуднейший возраст. «Тройку» в производство запустили как раз одиннадцать лет назад, значит — киберу в самом лучшем случае никак не может быть больше десяти с половиной. Щенок! Такой задиристый, такой маленький, такой нахальный! И такой уязвимый. Ну как на такого злиться всерьез, даже если он и наскакивает, даже если пытается цапнуть, в извечной подростковой попытке нарваться. Потому что только слепой не заметит — этот паршивец именно что нарывается. Знает, что может огрести, причем заслуженно, причем почти не сомневается, что огребет непременно. Знает даже чем и как — ну, во всяком случае, ему кажется, что знает, — не хочет до судорог, трусит как последняя… хм… ну да, сволочь, но все равно нарывается! Потому что не может иначе, хотя и видно, каких усилий ему это стоит. Почему видно? Хм… Да что, Ларт слепой, что ли?! Пауза перед именем. Ну да, крохотная, неделю назад Ларт ее, может, и не заметил бы. Как и запинку на первой букве. Как и слишком бесстрастный голос. Как и дернувшийся кадык — киборг всего лишь сглотнул, а выглядело так, словно он с усилием выталкивает бешено сопротивляющееся слово, которое никак не хочет вылезать наружу и цепляется по пути за все, что только может подвернуться под букву. Но — вытолкнул. Всем телом. Кулаки сжаты, улыбка растянута, как эспандер, окаменевший подбородок вперед, желваки на скулах, в остекленевших глазах паника и безысходность. Нет, все это по чуть-чуть, конечно, но… видно же, блин! Видно. И с какого, интересно, перепугу Ларт еще неделю назад считал эту настежь открытую книгу непроницаемой маской? Да тут же все — печатными буквами, крупным шрифтом, даже неудобно как-то, словно подглядываешь… Хреновый из тебя шпион, бондяра, при такой-то откровенной роже! И как только тебя сразу же не спалили, на первом же задании? А может — как раз и спалили? Потому и нас тобой осчастливили, что шпион из тебя еще хуже, чем из самого Ларта балерина? — До чего же мерзкая рожа! — Шеф проводил вернувшегося в свою нишу киборга неприязненным взглядом. Пожевал губами. — Вот хоть и похож на человека, а все равно видно, что жестянка. А мне еще заливали, что они умеют притворяться людьми! Вранье и пропаганда, чтобы побольше денег вытрясти. Шеф говорил вроде бы совершенно обычные вещи, в киборге он разочаровался чуть ли не одним из первых. И возненавидел люто. Как первому, так и второму немало способствовал многостраничный плановый отчет, который Сволочь тщательно и дотошно запихнул ему в рот на третий день пребывания в участке, дословно выполнив некорректно отданный приказ. Отплевавшись клочками частично пережеванной бумаги, шеф начал плеваться ядом — каждый раз, когда речь заходила об «этой сволочи». Ребята привыкли и спасались кто как мог. Селд бросил на Ларта сочувственный взгляд — «Не дрейфь, прорвемся!» — и с головой зарылся в бумаги, а Дживс и вообще предпочел по-тихому слиться, прикрываясь огромной кофейной чашкой как щитом. Они ничем не могли помочь и понимали это — шеф пришел делать разнос персонально Ларту, и он таки собирался его сделать по полной программе. И он его бы таки сделал — если бы не киборг, так не вовремя сунувшийся под руку с какой-то пустяковой бумажкой. — Да ты только глянь на эту тупую рожу! — все больше распалялся шеф. — Кретин кретином! Имитация личности? Ха! Плюнуть и растереть! Никакая имитация личности не спасет, если в башке пусто! Ибо глаза — они что? Они зеркало, это ж понимать надо! А у этого — мертвые, что твои пуговицы! Ни смысла в них, ни души. Да и мозгов-то не особо, а какие и есть — насквозь глючные, вечно все путает да ломает. Давно на свалку пора! Слышишь, ты, рухлядь глючная?! Киборг стоял по стойке смирно, глядел прямо перед собой. Лицо его было неподвижно, глаза полуприкрыты. В воплях шефа не было кодовых обращений, и потому программа должна была их игнорировать, отфильтровывая. Киборг наверняка ничего не слышал, и Ларт это понимал. И вроде бы надо радоваться, что шеф так удачно переключился и растрачивает большую часть гневного заряда не на Ларта вовсе. Только почему-то не получалось радоваться. И очень хотелось, чтобы шеф наконец-то вспомнил, зачем сюда пришел. Хотелось настолько сильно, что пришлось сцепить пальцы рук в замок, чтобы они непроизвольно не стискивались в кулаки. Но шеф останавливаться не собирался. Неподвижная безучастность киборга лишь только больше его распаляла, доводя до полного неистовства. Пройдясь по умственным способностям и душе, вернее полному отсутствию как первых, так и второй, он перешел к внешности (несомненно, уродской) и сексуальным пристрастиям как всех киборгов в целом, так и данной конкретной особи в частности. Причем для осуществления некоторых особо изысканных шефских фантазий бедному бонду пришлось бы как минимум расчетвериться. В качестве самого страшного оскорбления почему-то фигурировали бритые яйца, но тут Ларт уже совсем отчаялся найти хоть какую-нибудь логику. — Никогда не доверял этим тварям! — подытожил шеф, наконец-то разворачиваясь к Ларту. — И впредь не собираюсь. Никогда не знаешь, че они там себе думают, твари. И любой нормальный мужик доверять им не будет, если жить хочет! Сказал как отрезал, даже рукой воздух рубанул для наглядности. А потом добавил уже почти спокойно и даже миролюбиво: — А зачет ты все-таки пересдай. Непорядок это, участку репутацию портить. В конце недели сходишь еще раз, отстреляешься. Я договорился. Разозлил ты меня, ну ей-богу! Ты ж у нас снайпер, и вдруг на тебе… А я еще злой был со вчера, башка трещит и все такое. Хотел тебя вообще разжаловать месяца на три, чтоб неповадно… Хорошо, тварь эта под руку подвернулась. Отпустило. А то бы, ей-богу, разжаловал! И тут над плечом шефа Ларт увидел, как киборг в своей нише чуть повернул голову в его сторону и… Черт! Да нет же, нет! Да нет же, да, своими же глазами видел, как он…. Улыбнулся. Почти незаметно. Просто словно в случайном мышечном спазме дрогнул вдруг левый уголок рта, чуть дернувшись вверх. Совсем-совсем чуть. Неделю назад Ларт, наверное, и не заметил бы. А сейчас... Ну не слепой же он! ***